Предисловия нет
Работа над заключительной частью настоящих лекций, прочитанных в Лондоне с 21 апреля по 14 мая 1859 года и составленных на основе стенографических записей, завершена. Мы надеемся, что данные лекции послужат побудительным мотивом к детальному изучению рассматриваемых писаний и существенно помогут читателю в изучении их. В них представлена богодухновенная история собрания, утвержденного на земле Богом, а также замечательное служение двух великих апостолов, действовавших как среди обрезанных, так и среди необрезанных. Пусть же сердце читателя еще больше укрепится Духом, чтобы насладиться богатством пастбищ, предоставляемых неисчерпаемыми глубинами Слова Бога!
Гернси, 4 декабря 1869 год.
Cейчас мы прежде всего видим человека в совершенно новом положении - воскресшего из мертвых и вознесшегося на небо. Воскресший, вознесшийся человек - Иисус Христос - новая отправная точка в делах Бога. Первый человек был великим, важным, но и печальным примером человеческой ответственности. Распятие всего лишь завершило историю человеческого рода, ибо Иисус никоим образом не чуждался всего, что было связано с этим творением, несущим ответственность здесь на земле, но принял это во славу Бога. Он один был способен все исполнить, равно как и решал все вопросы - это и есть совершенный человек, но не просто совершенный человек, потому что Он был сам Бог. Такова слава, воздаваемая Отцу на протяжении всей его жизни, а Богу - в смерти, и это не просто слава Богу как тому, кто подверг человека испытанию, но тому, кто истребил перед своим лицом корни и плоды греха. Чудесная особенность смерти Господа Иисуса заключается в том, что в нем, распятом, было навеки оплачено все, что препятствовало, и все, что бесчестило Бога, и Бог неизмеримо больше и лучше был восславлен, как если бы греха не было совсем.
Так по совлечении ветхого человека и в его новом положении становится ясен путь для человека, и мы увидим это в благословенной книге, предстоящей нашему рассмотрению, - книге Деяний, хотя я далеко не считаю, что это название является подходящим выражением ее содержания. Это всего лишь ее человеческое название - человек даже не способен дать ей название. Эта книга ставит более глубокую и более славную цель, чем просто деяния апостолов, какими бы благословенными в своем роде они ни были. Происходя от вознесшегося на небо человека, мы видим самого Бога, являющего новую славу, - не просто для человека, но в человеке, и это тем более возможно, что на земле больше нет совершенного человека, но есть действие Святого Духа в людях с нашими страстями. Тем не менее, благодаря великому искуплению Господа Иисуса, Святой Дух получает возможность снизойти в святости и праведности, пожелав в любви занять свое место не просто на земле, но в том самом роде, который обесчестил Бога вплоть до креста Христова, когда человек не мог зайти дальше в своем презрении и ненависти к тому, кто все преобразил для Бога и для нас.
Соответственно этому, первая глава, и в особенности стихи 1 - 11, свидетельствуют о той подспудной работе, которая ни в коей мере не стоит особняком от всего последующего, но служит наиболее уместным введением, поскольку эти факты служат необходимой основой. И это тем более поражает, поскольку на первый взгляд никто бы не истолковал их так. И я действительно сомневаюсь в том, что верующий вник бы в это, пока не появилось бы достаточное знание в явленной истине Бога. Я сейчас имею в виду не только эту истину, которая, будучи получена, делает человека верующим, но и ту огромную, безграничную истину, которую Святой Дух вознамерился показать в этой книге, а также на протяжении всего Нового Завета. На первый взгляд многим показалось бы труднообъяснимым, почему случилось так, что Дух Бога после того, как в евангелии по Луке представил нам Иисуса восставшего и вознесенного, в начале книги Деяний начнет все снова. Если бы у нас возникли подобные вопросы, то мы, по крайней мере, могли бы усвоить тот урок, что для нас будет полезен и разумен. Единственно разумным для нас и угодным нашему Богу было бы затвердить как прописную истину то, что Бог всегда прав, что его Слово никогда не говорится втуне: если Он хочет повторить что-либо, это ни в коей мере не повторение, подобное грешному человеческому повторению, но с божественным помыслом. Воскресение и вознесение были необходимы для того, чтобы свершить замысел истины, данный нам в евангелии по Луке, так что воскресший человек, возносящийся на небо, должен был появиться снова в виде отправной точки у того же автора, когда Бог дает через него это новое откровение благодати и промысла Бога в человеке.
Таким образом, мы видим Господа Иисуса, восставшего из мертвых. Замечательный факт заключается в том, что Он, вознесшись, действует независимо от Святого Духа, не более, чем любой человек на земле. Короче, Он - человек, хотя более не располагает той жизнью, которой можно было бы пожертвовать, но воскресший. Однако благословенность человека состоит в том, чтобы действовать и говорить Святым Духом. Так было и с Господом Иисусом до того дня, когда Он был вознесен. Говорится, что после этого Он через Святого Духа давал заповедания апостолам, которых избрал. Воскресение не заменяет Святого Духа. Действие Святого Духа в воскресении может быть совершенно иным, но есть еще благословенность силы Святого Духа, действующая чрез него, даже хотя Он и восстал из мертвых. И дело не только в том, что апостолам необходим был Святой Дух, но в том, что Иисусу угодно было еще обратиться к нам через Святого Духа. Однако и это еще не все. Соединившись с нами, Он объясняет, что Святой Дух должен был быть дан им, причем совсем скоро после этого. И именно здесь очень важно было установить эту великую истину, потому что Он незадолго до этого сказал: "Примите Духа Святого". И невежественность, естественная для нас, могла бы использовать эти слова в Иоан. 20 для того, чтобы отрицать дальнейшее право и силу, которые должны были быть дарованы в Святом Духе, ниспосланном с небес. Оба они имели глубочайшее значение. Не нам сравнивать и выбирать. Но я убежден в том, что получение Святого Духа по словам Господа в день воскресения имеет свое благословение столь же верно, как дар Святого Духа, ниспосланный с небес. При чем первое есть то, что формирует разум нового человека, второе же - та сила, которая выступает в свидетельстве для благословения других людей. Мне нет необходимости говорить, что сам народ здесь прежде всего совершенен не в силе во имя других, но как духовное знание для наших собственных душ. Мы не являемся достойными сосудами для блага других, пока Бог не наделит нас божественным осознанием во имя Иисуса Христа.
Но и это еще не все. Было также необходимо, чтобы они знали величайшую перемену. Их сердца, несмотря на благословение, смутно понимали промысел Бога, который должен был им открыться. Как мы видим, Господь заявил о том, что на них должно излиться обетование Отца, однако даже после этого они спрашивали его, намеревался ли Он в то время снова восстановить царство Израилю. Как часто случается с нашими глупыми вопросами, это открывает нам доступ к божественному наставлению и руководству. Но не всегда следует подавлять эти вопросы к Господу: хорошо давать выход тому, что в уме, особенно если это обращено к нему. Его служители не должны также проявлять нетерпение по поводу любопытных вопросов тех, кто понимает совсем мало. Важно не столько то, что спрашивают, сколько то, что отвечают. Несомненно, это и было в нашем случае с Господом и учениками. "Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти, но вы примете силу [cредства и подходящие сроки, которые имели отношение к земным переменам, всецело находились во власти того, кому принадлежали все], когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями". Это не было временем для царства в смысле явленной силы, но это было в их помыслах. Царство, несомненно, существует в таинственной форме, и мы входим в него, и оно во власти Духа. Но особо подчеркивалось, что это было время свидетельства, пока Он не вернется в славе. Таково наше положение. Нам, благословенным совершенно в соответствии с благоугодностью возвышенного Христа во славе Бога, надлежит быть свидетелями ему. Итак, Господь говорит апостолам: "Вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли".
И затем следует, если так можно выразиться, заключительный штрих к этому вступлению. Господь возносится на небо, но не с порывом ветра и не на огненной колеснице, и не так, что его просто не стало, как Бог взял Еноха, но, как здесь написано, "образом", более приличествующим его славе. "Он поднялся... и облако [особенный знак божественного присутствия] взяло Его из вида их".
Когда же они пристально смотрели на небо, то услышали от ангелов, которые предстали перед ними в белой одежде, следующее: "Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо".
Так закладывается единственно верное основание, и небо становится отправной точкой - не земля, не первый человек, но второй человек, последний Адам. Такова основа христианства. Она была бы напрасной и невозможной, если б не было совершено искупление, причем искупление кровью и силой воскресения. Искупление не дает нам полной высоты и характера христианства - для его истинного и завершенного выражения необходим человек, воскресший и вознесенный на небо после полного искупления грехов на кресте.
Далее следует сцена, которая не могла бы отсутствовать без пробела для духовного осознания. Следует доказать со всей очевидностью, что теперь Бог дал апостолам новое место благословения и новую силу духовных способностей. В то же время они должны были ждать, когда дар Духа своей силой воздействует на других. Соответственно, мы видим апостолов "единодушно пребывающими в молитве и молении", и в те дни Петр, став посреди них, поведал им об утрате, понесенной собранием апостолов из-за отступничества и смерти Иуды. Обратите внимание, с какой редкостной выразительностью он приводит относящиеся к вопросу строки Писания. Это было в действительности, а не обещанием Отца, которое они ожидали, но тем, что они уже слышали от Иисуса, восставшего из мертвых. Посему апостолы приступили к делу безотлагательно. Петр говорит: "Итак надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его".
Следует заметить, что слово "посвященные" пропущено. Каждый должен косвенно осознавать, если не знать по собственному опыту, что в греческом нет слов, чтобы представить это. Нет и не было ни малейшей причины со стороны божественных авторитетов для того, чтобы это вставить. Трудно сказать, каким образом богобоязненные люди одобряли такие явные вставки - можно легко догадаться с какой целью, и поэтому от меня не требуется даже и слова.
"И поставили двоих: Иосифа, называемого Варсавою, который прозван Иустом, и Матфия", ибо эти двое обладали качествами, соответствовавшими, насколько это было известно, требованиям к апостолу - они сопровождали Господа Иисуса на его земном пути и видели, как Он восстал из мертвых. Не сумев определенно рассудить об этом сами, остальные обратились с этим делом к Господу, который должен был указать избранного им апостола. Поистине, поведение апостолов в этом случае может показаться нам странным, но я не сомневаюсь, что ими руководил Господь. Писание не дает повода думать, что Петр и остальные действовали поспешно или ошибались. В этой книге Дух Бога освещает выбор, сделанный в тот день, и никак не упоминает Павла как недостающего двенадцатого апостола. Его упоминание, по моему мнению, ослабило бы, если бы не погубило, истину Бога. Павел не был одним из двенадцати. Это очень важно, чтобы было позволено занять особое место тому, у кого было особое дело. Все было мудро предопределено.
"И помолились и сказали: Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал". Как люди не избирают апостола, так и апостолы не избирали и не могли избрать апостола - один Господь избирает. И они бросили о них жребий по еврейскому обычаю. Двенадцать апостолов, несомненно, как мне кажется, соответствовали двенадцати коленам Израиля. "И бросили о них жребий". Это было освящено Богом в Ветхом Завете, когда Израиль предстал пред ним, это будет освящено Богом, когда Израиль вернется на свое место в последний день. Несомненно, когда возникнет собрание Бога, необходимость в жребии исчезнет. Но тогда собрание Бога еще не образовалось - все придет в порядок в назначенное время. "И бросили о них жребий, {Правильнее читать, как подтверждают N, A, B, C, D и как написано во многих древних вариантах: autois (а не auton, как в D, E, огромном количестве отрывков и т. д.). Значение этого слова: "Они бросили жребий за них". Это совпадает с главным обоснованием, основывающимся на общем тексте, на котором настаивает с присущей ему убедительностью Мосхейм, выступая против взгляда, на котором, как он признает, сходятся все комментаторы (т. е. представления Матфия как выбранного апостолом по жребию, согласно древнему еврейскому обычаю). Очевидно, не имеет значения, кем были те, кто избрал (estesan) или назначил тех двоих: некоторые, например, Алфорд, утверждают, что все собрание выдвинуло их; другие, как Мосхейм, возражают, что, по всей вероятности, это были одиннадцать апостолов. Я думаю, что туманность фразы, лишенной четко выраженного подлежащего, показывает, что ошибочно будет поддержать ту и другую сторону. Достаточно сказать, что оба кандидата, обладавшие достаточными качествами, насколько это могли подтвердить другие апостолы или ученики, были выдвинуты.
Один Господь мог решать: на него все уповали по обычаю, столь свойственному народу Бога. Но заключение Мосхейма уничтожает все это положение и, кроме того, искажает текст, смешивая kleros "жребий" с psefos, что означает "голос". Это привносит волю и голос человека туда, где лишь вознесенная молитва была отказом от нее во имя вмешательства Господа. Это, несомненно, было естественно для того, кто был во власти лютеранских предрассудков, и было подкреплено практикой, которая, несомненно, преобладала (по крайней мере, с третьего века), когда собрание выбирало голосованием, а не жребием, между двумя кандидатами, предложенными теми, кто руководил их делами. Не трудно понять еврейское толкование слова "дать" как более общее "бросить" ; а что касается местоимения, то оно также понятно и правильно в дательном падеже, как запутано по смыслу в винительном падеже, и, как мне кажется, неточно по форме; ибо артикль был бы необходим для субстантивированной формы, если бы это было правильным прочтением.} и выпал жребий Матфию, и он сопричислен к одиннадцати апостолам". Чуть позже мы обнаружим, что все-таки прежде, чем появляется Павел, признаются "двенадцать". Так говорит Дух Бога.
Но теперь, когда наступил день пятидесятницы (гл. 2), все они были единодушно вместе, ибо Бог заставил апостолов пребывать в состоянии молитвы и моления пред ним. В том, что они ощущали свою слабость, было благо; и это было действительно состояние истинной духовной силы, как это всегда бывает с душой (если не свидетельством, то непременно с душой). "И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать". Примечателен образ, в котором появляется Святой Дух. Он точно соответствует намерению, с которым Он был ниспослан. Это не было, как в евангелиях, свидетельством благодати Господа, хотя ничто, кроме благодати, не могло ниспослать его человеку. И не так, как мы впоследствии находим это в Откровении, где упоминаются семь духов Бога, посланных по всей земле. Языки были раздвоенные, ибо речь шла не о людях, которые должны были говорить на одном языке. Бог встретил человека там, где он находился, не отвергая суда над его гордостью, и все-таки милостиво снисходя к человеку, а в нем - к человечеству как таковому. Это не было знаком предвидения и тем более не было предвидением, ограниченным одной какой-то нацией. Разделяющиеся языки ясно показывали, что Бог думает о язычнике, равно как и об иудее. Но, тем не менее, языки были "как бы огненные", ибо свидетельство благодати зиждится на праведности. Евангелие нетерпимо к злу. Вот чудесный способ, которым Бог говорит через Святого Духа. Каковой бы ни была милость Бога, каковой бы ни была доказанная слабость, нужда и вина человека, компромисса в святости нет и не может быть. Бог не может освятить зло в человеке. Значит, Духу Бога было угодно так отметить характер его пришествия, хотя и дарованного милостью Бога, но зиждящегося на праведности Бога. Только Бог мог даровать полное благословение. Это не было умалением его славы, это, в конце концов, было лишь его печатью на совершенство дела Господа Иисуса. Он не только проявил свой интерес к человеку и свою милость к грешным и падшим, но, превыше всего, свое почтение к Иисусу. Нет более надежного имени и места для нас. Нет такого источника благословения, которым бы мы имели право похвалиться, как Господь: нет никого, кто так избавил бы нас от самих себя.
В то время в Иерусалиме были люди из разных стран, вообще говоря, "Иудеи, люди набожные, из всякого народа под небом". Когда же сделался этот шум, что Святой Дух был дан собравшимся апостолам, то "собрался народ, и пришел в смятение, ибо каждый слышал их говорящих его наречием". "И все изумлялись и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли Галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились. Парфяне, и Мидяне, и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киринее, и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты, критяне и аравитяне, слышим их нашими языками говорящих о великих делах Божиих? И изумлялись все и, недоумевая, говорили друг другу: что это значит? А иные, насмехаясь, говорили: они напились сладкого вина. Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме!.." Он обратился к ним по более частному поводу, чем тот, к которому он впоследствии приходит и каждый раз с весьма незаурядной мудростью. Здесь он собирается использовать пророчество Иоиля. Очевидно, что пророк заключает себя в те же тесные рамки, что и Петр. То есть так называемые иудеи и Иерусалим стоят в пророчестве Иоиля на переднем плане - столь удивительно совершенно Слово Бога даже в своих мельчайших подробностях.
Петр настаивает на том, что чудо, происшедшее перед ними в Иерусалиме, было в конце концов тем, что их собственные пророки должны были им предречь. "Но это есть предреченное пророком Иоилем". Он не говорит, что это было исполнением пророчества, ибо так говорили блаженные люди, но не Дух Бога. Апостол просто говорит: "Но это есть предреченное". Такова была сущность данного события. Насколько это должно было свершиться - другой вопрос. Это было не возбуждение плоти вином, но переполнение сердца Святым Духом, действующим по его собственной воле и во всякого рода людях. "И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут. И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать. И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма. Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный. И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется". На этом Петр заканчивает то, что непосредственно касается пророчества Иоиля.
Затем, в 22-ом стихе, Петр называет их "мужами Израильскими" - не просто иудейскими или иерусалимскими. Живописав общие надежды народа, он одновременно доказывает здесь и их общую вину: "Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете, Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили; но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его".
И это речение апостол подкрепляет словами Давида из Пс. 16: "Видел я пред собою Господа всегда". Тот же псалом содержит самое ясное доказательство того, что для Мессии (ни один иудей не сомневался, что здесь речь идет о Мессии) была бы характерна абсолютная вера в Бога на протяжении всей его жизни, что ему предстояло отдать свою жизнь с верою в Бога, такую же несломленную и совершенную в смерти, как при жизни, и что в конце Он должен был воскреснуть. Следовательно, этот псалом о вере в Бога, которая проходит чрез самую жизнь, смерть, воскресение. Это было в Иисусе и явно не применимо к Давиду, автору псалма. Из всех, кого иудеи могли бы назвать автором такого псалма, Давид занимал бы лучшее место в их сердцах. Но его далеко не сравнить с тем прославленным царем, как говорил Петр: "Мужи братия! {Не лишним будет предостеречь читателя от предположения, будто имеются в виду два класса. Фраза звучит буквально: "Мужи братия" - и обозначает мужей, которые были братьями. Позвольте мне добавить, что в верном прочтении в последнем придаточном предложении стиха 30 сказано просто: "От плода чресл его посадить на престоле его"} да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня. Будучи же пророком и зная, что Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его, Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления. Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели".
Так, недавние и известные события, касающиеся Иисуса и никого другого, совершенно согласовывались с этим вдохновенным свидетельством о Мессии. Не ограничивалось оно и какой-то одной частью псалмов. "Итак Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святого Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите". Но Давид не восшел на небеса. Тут Петр цитирует другой псалом, чтобы показать необходимость вознесения Мессии, чтобы Он воссел справа от Сущего. Также Петр показал, что воскресение должно было быть предречено ему и никому другому: "Ибо Давид... сам говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих". Кто был тем человеком, воссевшим справа от Бога? Разумеется, никто не может утверждать, что это был Давид, а не его Сын, Мессия, и это полностью соответствует тому, что видели апостолы своими глазами. "Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли". Таким образом, доказательство было полным. Их псалмы нашли свое подтверждение в смерти, воскресении и вознесении Господа Иисуса, Мессии. Бог сделал его "Господом и Христом", ибо здесь свидетельство дается постепенно, и мы можем только восхищаться и черпать благо в мудрости Бога, поступившего так. Преставая перед иудеями, Бог снизошел до того, чтобы явить славу своего собственного Сына образом, наиболее тесно связанным с их древними свидетельствами и упованиями. Они ждали Мессию. Но, очевидно, все было потеряно, ибо они отвергли его, и они могли полагать, что утрата была невосполнимой. Наоборот, Бог воскресил его из мертвых. Поэтому Он явил себя вопреки тому, что они сделали; но сама их надежда зиждилась в воскресшем Иисусе, которого Бог соделал Господом и Христом. Иисус, несмотря на все то, что они сделали, ни в коей мере не отказался от своего звания Христа - Бог сделал его таковым. После того, как они совершили наихудшее и Он претерпел тягчайшие страдания, Бог признал его, по своему слову, справа от себя. Здесь открывается и другая слава, что Иисус Христос - от семени Давида, как говорит Павел, - должен был воскреснуть из мертвых, согласно евангелию. Тимофей должен был запомнить это, и Павел соизволяет показать, чем связана славная личность Господа Иисуса с иудеями на земле, так как он любил, общаясь с ним лично, лицезреть его в небесной славе. Так, связь с упованиями земного народа, хотя и нарушенная смертью, навеки восстанавливается в воскресении.
Удивленные, опечаленные, встревоженные до глубины сердца тем, что Петр столь ярко живописал им, они кричат ему и другим апостолам: "Что нам делать, мужи братия?" Это дает апостолу возможность мудростью Бога пояснить очень важное применение истины для души, внимающей евангелию. "Покайтесь", - сказал он, что означает гораздо большее, чем угрызения совести. Их они уже испытали, и это приводит к тому, чего он желал для них. "Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа". Без веры нет истинного покаяния для жизни. Но Богу угодно, чтобы покаяние стояло здесь прежде веры. У иудеев было евангельское свидетельство, равно как и закон; и вот Петр возгласил им о нем. Поскольку они верили свидетельству, пробудившему их совесть, как мы видели, то их сердца наполнились скорбью.
Но апостол напоминает нам, что существует самоосуждение, которое заходит гораздо дальше, нежели любая вспышка горя, любое осознание и ненависть даже в отношении величайшего греховного деяния, каковым, несомненно, было распятие Иисуса. Покаяние - это полное самоотречение, осуждение того, чем мы являемся в свете Бога. И это должно было быть подчеркнуто не только отрицательным знаком отречения от самого себя, как абсолютно грешного пред Богом, но и путем принятия отвергнутого и распятого человека, Господа Иисуса. Поэтому после крещения каждого из них во имя его для прощения грехов следует: "И получите дар Святого Духа".
Следовательно, это совершенно отличается от веры или покаяния. Веруя, они неизбежно получают новую природу, они получают жизнь во Христе. Но дар Святого Духа есть высшее право и сила; и в этом случае его заставили служить крещению человека, а также и покаянию, так как у иудеев считалось чрезвычайно важным публично засвидетельствовать о том, что весь покой и вера в их душах зиждится на Иисусе. Так как они виновны в том, что распяли Господа, Он должен был стать явным объектом их веры. И таким образом они должны были получить дар Святого Духа.
Однако, поистине, этот дар всегда зависит от веры, но никогда не отождествляется с ней. И это абсолютно верно; важно утверждать это и настаивать на этом, необходимо верить в это. Речь идет не о традиции или понятии, предметом которого является нечто обратное. Я даже не допускаю, что это может быть открытым вопросом или делом мнения, ибо ясно, что в случае с любой душой, о которой говорит Писание, существует определенный промежуток времени, каким бы он ни был коротким. Дар Святого Духа приходит вслед за верой и ни в коей мере не в тот же самый момент, тем более не в рамках одного и того же события. Он предполагает уже существующую веру, не неверие, ибо Святой Дух, хотя и может оживить, никогда не дается неверующему. Сказано, что Святой Дух - печать для верующего, но именно печать веры, а не неверия. Сердце открывается благодаря вере, и Святой Дух дается милостью Бога тем, кто верит, а не для того, чтобы они верили. Такого не бывает, чтобы Святой Дух был дан для того, чтобы верили, - Он оживотворяет неверующего и даруется верующему. Хотя в отрывке не говорится о вере, все-таки, опираясь на тот факт, что покаяться были призваны только обращенные, мы знаем, что они поверили. Истинная вера неизбежно идет рука об руку с истинным покаянием. Оба этих понятия неизменно сосуществуют, но дар Святого Духа является результатом обоих.
Так и объясняет апостол. Он говорит: "Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш". Его слова, очевидно, относятся не только к Израилю. Никто из нас не может сказать, насколько он сам ощутил их силу. Мы знаем, что впоследствии, когда Петр был призван идти к язычникам, у него были трудности. Поэтому трудно предположить, что он полностью осознавал свои слова. Однако, как бы то ни было, эти слова были угодны Богу, независимо от того, насколько Петр оценил их, произнеся их. Бог должен был выбрать среди самих иудеев и их детей, но прежде всего "всех дальних, кого ни призовет Господь Бог наш".
И здесь Святым Духом описана прекрасная сцена, которая явилась следствием его собственного присутствия на земле. "Итак охотно {Мне кажется, что asmenos ("охотно") было вставлено в общепринятый текст вопреки наилучшему свидетельству, а также по внутренним признакам. Поскольку большая рукопись, написанная уникальным шрифтом (N, A, B, C, D и т. д.), используемым также Вульгатой и Эфиопским текстом, не содержит этого слова, которое, возможно, перешло из гл. 21, 17 [в русском переводе Библии - "радушно". Прим.ред.], где оно прекрасно подходит, а здесь звучит неуместно. Почти те же источники единодушно опускают kai ("и") между "общением" и "преломлением хлеба". Это подкрепляет то мнение, что "общение" относится к учению апостолов, хотя они поставлены как два дополнения вместо того, чтобы с помощью артикля объединиться в одну мысль, и это аналогичным образом соединило бы преломление хлеба и молитвы} принявшие слово его крестились, и присоединилось в тот день душ около трех тысяч". Они присоединились к первоначальному ядру учеников, и "они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах".
Итак, после того, как было создано новое объединение, появилась необходимость в учении, и Бог поручил это прежде всего апостолам в дни зарождения своего собрания. Поскольку было чрезвычайно важно, чтобы все до конца укрепилось в благодати и истине, данными Иисусом Христом, то им принадлежало особое место как избранным Господом превыше других для того, чтобы заложить основание его дома, руководить и управлять во имя его, как мы видим на протяжении всего Нового Завета. И затем, как особое следствие этого, явилось общение, о котором мы читаем далее. За этим последовало преломление хлеба, как внешнее выражение христианского общения и особый внешний знак воспоминания о том, чьей смерти они были обязаны всем. Наконец, но непосредственно после вечери Господа, следуют молитвы, свидетельствовавшие, что, как бы ни велика была благодать Бога, они были в опасности и нуждались в покровительстве на земле.
"Был же страх на всякой душе; и много чудес и знамений совершилось через апостолов... Все же верующие были вместе и имели все общее". Эта особенная черта обнаруживается в Иерусалиме. Она прекрасна и благословенна для своего времени, но я не сомневаюсь в том, что она характерна для собрания (церкви) Бога иудейской эпохи. Нам это совершенно понятно. Во-первых, все, что составляло собрание, находилось в то время в том же положении. Поэтому нам легко представить, что в то время могли быть сильные братские чувства, но я сомневаюсь в том, что их взаимная привязанность была выше чувства принадлежности к семье Бога. Они действительно составляли тело Христа; они были крещены единым Духом в единое тело; но быть этим единым телом и знать, что они являются им, - две совершенно разные вещи. Последующее было предназначено для другого, еще более внушительного свидетеля славы Господа Иисуса. Но поскольку в полной мере проявилось чувство братства, результатом этого была чудесная победа благодати над эгоистическими интересами. Главным вопросом было: принадлежит ли тот или иной человек к семье Бога, а не то, каково его имение и собственность. Благодать дарует, не ища вознаграждения, но благодать, с другой стороны, ищет не своего, но Христова.
Другая особенность состоит в том, что все дышит ароматом божественной и братской жизни. Каждодневное преломление хлеба, например, было, несомненно, поразительным свидетельством Христа в их сердцах, но также и неким подобием этого братского чувства. Так они продавали имения и собственность и раздавали деньги всем, смотря по нужде каждого.
"И каждый день единодушно пребывали в храме". Вот еще одна особенность. Тогда еще связь с иудаизмом ни в коей мере не распалась, по крайней мере с его обрядами. Мы знаем, что в принципе крест приводит к бесповоротному разрыву со всем, что составляет ветхого человека; но власть старых привычек вместе с радостью, которая переполнила их сердца, сделала их в этот миг, я бы сказал, лучшими иудеями. Теперь в старых мехах закона бродило новое вино, более крепкое, и мехи должны были вскоре лопнуть. Но пока они ничуть не подозревали об этом: они каждый день единодушно пребывали в храме. Правда, к этому добавился новый элемент - преломление хлеба в доме, а не от дома к дому, как если бы служба совершалась в разных местах. Реального повода предполагать, что они переносили совершение вечери Господа из одного места в другое, у нас нет. Здесь имеется в виду другое. Примечание правильно: они преломляли хлеб в доме, а вовсе не в собрании (церкви). Это мог быть один и тот же дом, в котором имело место преломление хлеба. Естественно, они выбрали наиболее подходящее местонахождение, которое сочетало одновременно близость расположения и просторность, чтобы принять как можно больше братьев и сестер.
Таким образом, видно, что две особенности переплелись в собрании в день пятидесятницы: с одной стороны, сохранение иудейских религиозных традиций посещения храма для молитвы и, с другой стороны, одновременное с этим соблюдение христианского постановления - преломления хлеба в доме. Не удивительно, что новообращенная радость переполняла их, и они "принимали пищу в веселии и простоте сердца". Не следует смешивать преломление хлеба с принятием пищи. Это две разные вещи. Мы обнаруживаем результат влияния на их повседневную жизнь в том, что "они принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа". В этом проявляется все тот же двойственный характер.
"Господь же ежедневно прилагал спасаемых к Церкви" или "вместе" (что касается последнего оборота, то он, применительно к самому тексту, стоит под вопросом), т.е. тех, кого Бог вознамерился спасти от гибели, которая грозила всему иудейскому народу, чтобы впоследствии привести к благословенному отделению нового, христианского состояния. Слово "sodromenous" не выражает полного смысла христианского спасения, который стал известен впоследствии. Конечно, мы знаем, что они были спасены, но это слово само по себе обозначает совсем другое. Оно просто означает, что Господь отделял тех, кому уготовано спасение. Английский перевод в целом отражает все это правильно. Следует хорошо помнить, что суть заключалась в том, что они были тогда спасены. Фраза из евангелия по Луке не имеет ничего общего с этим вопросом; она просто относится к людям, которым суждено спастись, и более ничего не добавляет.
В следующей (3) главе подробно описывается чудо, которое воздействовало на чувства народа. Идя в храм (ибо сами апостолы ходили в него), Петр и Иоанн встретили хромого, и когда тот попросил милостыни, Петр даровал ему нечто большее (ибо нищая в глазах и по меркам этого мира благодать всегда охотно поступает так). Он говорит надеющемуся: "Серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи". Человек тут же встал по милости Бога и вошел с ними в храм, "ходя и скача, и хваля Бога. И весь народ видел его".
Это привлекло всеобщее внимание, и Петр произнес новую речь - речь, которую можно назвать истинно иудейской проповедью. Так, из нее следует, что упоминание христианского благословения в предыдущей главе не мешает ему обрисовать перед израильскими мужами (ибо так он назвал их) их ужасное положение из-за того, что они отвергли Иисуса, и затем описать условия, в которые Бог своей милостью ставит их в ответ на заступничество Христа. "Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших, прославил слугу {Прим. ред.: в русской синодальной Библии - "Сына"} Своего [не "Сына", но именно "слугу Иисуса"]". Мы знаем его (а Дух Бога, написавший эту книгу, бесконечно больше знал его) как Сына Бога. Но мы всегда должны придерживаться того, что говорит Бог. Свидетельство Бога еще не выказало всей славы Христа - и особенно в случае с иудеями. Она выступала постепенно, и чем больше возрастало неверие этих людей, тем больше проявлялось попечение Бога о славе Господа. Таким образом, если они с презрением отвергли его перед лицом Пилата, когда тот намеревался освободить его, если они отреклись от святого и праведного и просили даровать им человекоубийцу, если они убили начальника жизни, которого Бог воскресил из мертвых, то они лишь показали, каковы они есть. С другой стороны, его имя, вера в его имя (а они были свидетелями его силы) сделали сильным того человека, которого они видели и знали. "И вера, которая от Него, даровала ему исцеление сие перед всеми вами. Впрочем я знаю, братия, что вы, как и начальники ваши, сделали это по неведению; Бог же, как предвозвестил устами всех Своих пророков пострадать Христу, так и исполнил".
И затем он призвал их покаяться и обратиться, чтобы их грехи загладились и пришли времена отрады от лица Господа. "И да пошлет Он предназначенного вам Иисуса Христа, Которого небо должно было принять до времен совершения всего, что говорил Бог устами всех святых Своих пророков от века". Бог исполнил свое слово через Моисея, но Моисей вовсе не брал на себя роли спасителя Израиля, а был всего лишь свидетелем, частичным примером силы Бога в те времена, ожидавшим великого пророка и избавителя, который должен был прийти. И вот Он пришел; Петр говорит перед ними не только о приходе, не только о явлении благословляющего и отвержении его среди них, но о чудовищности пренебрежительного отношения к этому. Тот, кто не склонится пред ним, тот, по собственным словам Моисея, будет повергнут. "И будет, что всякая душа, которая не послушает Пророка того, истребится из народа". Так же свидетельствовали пророки о тех днях: и они были сынами пророков и завета, который завещал Бог их отцам, говоря Аврааму: "И в семени твоем благословятся все племена земные". И вот семя взошло. Теперь настала их очередь заявить о себе. Увы! Они уже обратили свою волю против него. Однако его заступничеством (какая благодать!) Бог пожелал простить все, лишь только они покаются и обратятся, чтобы загладились их грехи.
Итак, здесь перед нами призыв ко всему народу как таковому; ибо во всем этом, как видно, он ни слова не сказал им о Господе Иисусе как главе собрания - на эту истину еще нет и намека. Об Иисусе не говорится даже с той силой выражения, как в предыдущей главе. Верно то, что ради нас Он пребывает на небесах, но Он готов вернуться, неся земную силу, благословение и славу, если Израиль, раскаявшись, обратится к нему. Таковым было свидетельство Петра. Это были слова истины, и они остаются истиной. Когда Израиль в своем сердце обратится к Господу, тот, кто втайне творит это его благодатью, возвратится к ним всенародно. Когда они скажут: "Благословен тот, кто придет именем Господа", Мессия придет в полноте благословения. Небеса не будут далее удерживать его, но отдадут того, кто наполнит славой землю и небо. Ни одно слово Бога нетленно: все его слова есть совершенная истина.
Между тем, вследствие неверия Израиля, обнаружились другие, более скрытые замыслы. Это неверие в значительной мере проявляется в следующей (4) главе, которая, хотя и идет после, могла бы стать частью третьей главы, ибо в некотором роде это есть продолжение темы. "Когда они говорили к народу, к ним приступили священники и начальники стражи при храме и саддукеи, досадуя на то, что они учат народ и проповедуют в Иисусе воскресение из мертвых; и наложили на них руки и отдали их под стражу до утра; ибо уже был вечер. Многие же из слушавших слово уверовали; и было число таковых людей около пяти тысяч". Затем, утром, был совет, и Петр, у которого старейшины спрашивали, какой силой или каким именем они сделали это, ответил, исполнившись Святого Духа: "Начальники народа и старейшины Израильские! Если от нас сегодня требуют ответа в благодеянии человеку немощному, как он исцелен, то да будет известно всем вам [он все время ведет себя смело и бескомпромиссно] и всему народу Израильскому, что именем Иисуса Христа Назорея, Которого вы распяли, Которого Бог воскресил из мертвых, Им поставлен он перед вами здрав. Он есть камень, пренебреженный вами зиждущими, но сделавшийся главою угла". Так им снова указывается на их собственные свидетельства. "И нет ни в ком ином спасения, ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись".
Как бы бесчувственны они ни были, все же они были смущены спокойной уверенностью, которой истина вооружила апостолов, тем более, что их манеры и речь, независимо от того, что сотворил Святой Дух, свидетельствовали, что Он не изменил их, оставив их неграмотными. В их словах и во всем прочем не было и намека на ученость - истина чуждается языковой изощренности, ибо не нуждается в ней. Это умножало силу Бога тем больше, чем меньше была искусность человека. И в то же время существовал свидетель того чуда, которое было совершено. Итак, в присутствии апостолов, облеченных непобедимым мужеством Господа, и того человека, чье исцеление без слов подтверждало это чудо, свершенное над телом, они могли лишь приказать им удалиться, пока они будут совещаться. Нечистая совесть выдает сознаваемую ею слабость, какой бы своевольной она ни была. Бог неизменно предоставляет достаточное свидетельство для осуждения человека. Он докажет это в день суда, но для нашей веры все ясно уже сейчас. Он есть Бог и не может действовать ниже своих возможностей, когда речь идет о его собственном откровении.
В таких случаях даже те, кто притворяется больше всего, склонны говорить вместе, как если бы не было Бога или Он не слышал, как они говорят: "Что нам делать с этими людьми? Ибо всем, живущим в Иерусалиме, известно, что ими сделано явное чудо, и мы не можем отвергнуть сего". Они бы отвергли, если б могли. Их воля была направлена (как это прискорбно!) против Бога, против истины, против Господа и его помазанников. "Но, чтобы более не разгласилось это в народе, с угрозою запретим им, чтобы не говорили об имени сем никому из людей". Так, невозможно было открыть, что у них нет совести: заметьте их противодействие известным им фактам и истине, которую они не могли отрицать. Апостолам ничего не оставалось, как занять место судей, проникая в сердца, судившие их: "Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали". И, напротив, "они же, пригрозив, отпустили их, не находя возможности наказать их, по причине народа; потому что все прославляли Бога за происшедшее... Быв отпущены, они пришли к своим ". По этому отрывку видно, сколь справедливо было сказано, что мы обрели новую семью. Они пошли "к своим и пересказали, что говорили им первосвященники и старейшины". Соответственно, мы видим, как они совершенно по новому и подобающе такому случаю обратились к Богу: "Владыко Боже, сотворивший небо и землю и море и все, что в них! Ты устами отца нашего Давила, раба Твоего, сказал Духом Святым: что мятутся язычники, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные, и князи собрались вместе на Господа и на Христа Его. Ибо поистине собрались в городе сем на Святого слугу {Прим.ред.: в русской синодальной Библии - "Сына".} твоего [здесь снова стоит слово "слуга"] Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом Израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой. И ныне, Господи, воззри на угрозы их, и дай рабам Твоим со всею смелостью говорить слово Твое, тогда как Ты простираешь руку Твою на исцеления и на соделание знамений и чудес именем Святого слуги {Прим.ред.: в русской синодальной Библии - "Сына".} Твоего Иисуса". И Бог ответил: "И, по молитве их, поколебалось место, где они были собраны, и исполнились все Духа Святого". Они приняли Святого Духа раньше, но "исполниться" им означает гораздо больше и предполагает, что для плотских побуждений не остается места, что Святой Дух отныне поглотил все. "И исполнились все Духа Святого, и говорили слово Божие с дерзновением". Таков был результат. Им суждено было быть свидетелями. "У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее". Я полагаю, что Святой Дух повторил это, поскольку это послужило еще одним доказательством его воздействия на их души в то время, поскольку обратились многие. "Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов". Здесь несколько иной поворот событий, нежели во второй главе. Там мы видим то, что могло бы показаться большей свободой и для некоторых, возможно, более необычайной простотой. Но все происходит своевременно, и мне кажется, что, хотя преданность оставалась такой же (и Святой Дух старается показать, что она остается прежней, несмотря на возросшее число обращенных вследствие непрестанного воздействия силой Святого Духа), все-таки при возрастании числа обращенных простоту невозможно было сохранить тем же очевидным образом. Раздаяние, совершаемое всеми ранее, было непосредственным и безотлагательным; теперь же оно производится через апостолов. Имущества возлагались к ногам апостолов, и каждому давалось то, в чем тот имел нужду. Среди всех прочих сердечностью своей любви выделился один человек. Это был Варнава, о котором нам впоследствии предстоит много узнать еще более важного.
Но редко явление Бога в собрании обходится без черной тени сатаны. И далее (гл. 5) мы сразу обнаруживаем это. Нам не следует тревожиться по поводу присутствия здесь зла, но мы, скорее, должны быть уверены в том, что там, где действует Бог, появится сатана, пытаясь превратить то благо, посредством которого действует Дух, в свою собственную подделку с целью обесчестить Бога. Так, в данном случае, Анания и Сапфира, продав имение, утаили из цены некоторую часть, и они сделали это намеренно, по сговору, для того, чтобы подешевле обрести репутацию преданных. Суть в том, что они считали собрание своим миром, в котором они хотели казаться благочестивыми, истинно верующими в Господа и в то же время хранить для себя тайные запасы. Но явным значением того, что тогда свершалось Духом Бога, была благодать в вере - это никоим образом не было требованием. Ничто не могло бы так исказить плоды труда Духа Бога, чем превращение их в само собой разумеющееся правило - в этом случае не должно было быть принуждения. Никого не просили давать что-либо. Что золото или серебро, дома или земля Господу? Ценность всего этого зависела от того, насколько это было - силой Духа Бога - плодом божественной благодати в сердце. Но сатана описанным здесь способом соблазнил их. Петр же, убедившись в этом, первым привлек к ответу мужа. "Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому..?"
Очень важно помнить, что всякий грех обращен против Духа. Безусловно, здесь может быть заключен непростительный грех поношения его; но, поистине, любой грех есть грех против Святого Духа. И это по той простой причине, что Он занял свое место здесь на земле. У Израиля грех был направлен против закона, поскольку закон был дан Богом в его святилище. Грех у Израиля измерялся законом, но для христиан дело обстоит иначе. Возникает гораздо более серьезный, глубокий и основательный образец. Те, кто пользуется законом как мерой оценки для христиан, несравненно снижают критерий оценки. Такое искаженное понимание закона для праведных вовсе не доказывает, что они заботятся о святости или праведности, - это есть доказательство их незнания присутствия Святого Духа и необходимых плодов его присутствия. Я повторю: никто не хочет утверждать, что все это делается не из хороших побуждений. Конечно же, из хороших. Просто они не понимают отличительной особенности христианства.
Это весьма серьезная ошибка, и я весьма сомневаюсь в том, что все, кто по видимости или на словах признает присутствие Духа Бога, имеют хотя бы достаточное чувство как своих прав, так и серьезности своей ответственности. Но Петр обладал этим. Время еще не настало. Предстояло передать и узнать очень много истин, и сила присутствия Святого Духа давала знать о себе. И он, казалось, понял значение всего этого и отнесся к согрешившему Анании как к солгавшему по отношению к Святому Духу. Тот утаил "из цены земли". "Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось?" Анания тотчас же предстал перед судом Господа. Он "пал бездыханен, и великий страх объял всех, слышавших это". "И встав, юноши приготовили его к погребению и, вынеся, похоронили. Часа через три после сего пришла и жена его, не зная о случившемся. Петр же спросил ее: скажи мне, за столько ли продали вы землю?" Таково было обращение к ее совести, и в этом отнюдь не было суровости. У нее было достаточно времени, чтобы взвесить то, что у них было на уме, но в сущности это был сговор - не столько в ущерб другим, сколько ради собственного возвышения. И конец их оказался столь же страшным, сколь греховным и гнусным перед лицом Бога были их действия. Христа не было ни в одном их помысле или желании. С тех пор было сказано много ложного, о чем Бог судил иначе. Но особенно осквернительным было тогда то, что после такого чудесного благословения им человека наивысшим благословением через нашего Господа Христа отрицание присутствия Духа проявилось столь скоро и умышленно и с явной целью возвышения плоти, которую христианство отвергло навеки. Поэтому Петр говорит: "Что это согласились вы искусить Духа Господня? вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут... И великий страх объял всю церковь".
И далее мы видим, что Господь сдержал свое слово: более великие чудеса совершались их руками, нежели те, которые сотворил Он сам, и нигде не упоминалось о тени Господа, исцеляющей больных. Все больше и больше верующих присоединялось к Господу. Неверующие остерегались, а "из посторонних же никто не смел пристать к ним". Множество мужчин и женщин, души которых склонились перед словом Бога, присоединялось к Господу, а враг исполнился благоговейного страха: некоторые встревожились, другие же прогневались. "Первосвященник же и с ним все... исполнились зависти, и наложили руки свои на апостолов, и заключили их в народную темницу".
Но "ангел Господень" являет свое могущество, и эта глава замечательна не только тем, что рисует картину прекрасного действия благодати, но и тем, что показывает божественное могущество перед лицом зла. Мы видим явное вмешательство Духа Бога. В конце предыдущей главы мы видели его второго свидетеля, после того как во 2-ой главе было положено основание и воздвигнут первый свидетель. Но здесь мы располагаем доказательствами его присутствия другими способами: во-первых, силой в назидании греха и осуждением его в собрании Бога; во-вторых, силой ангельского избавления; в-третьих, силой, данной людям провидением. Совет Гамалиила - столь же подлинный результат силы Бога, действующей через человека, как и то, что ангел отворил двери темницы и вывел апостолов. Это не чудесная, но, скорее, реальная частица промысла Бога в отношении своего собрания и своих служителей.
Однако здесь возникает еще один момент. Тех же самых людей, которые были спасены божественным могуществом, позволено избить. Они - люди, вокруг которых сила Бога зримо являла себя в той или иной форме, - не только безропотно приняли это, но и возрадовались, что удостоились принять страдание. Готовы ли мы поступить также? Не сомневайтесь, братья, что если мы связаны с Христом благодатью, то мы из того же числа: это наши сотоварищи, это частица нашего собственного наследства в благословении. Я допускаю, что не в духе нашего века обращаться с нами подобным образом, но в мире нет реальных изменений к лучшему, могущих воспрепятствовать вспышке насилия в любое время. Поэтому не лучше ли для нас осознать, кому мы принадлежим, чего Господь ожидает от нас и что Он запечатлел в поучение и утешение нам?
Затем мы видим, что "они же пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие. И всякий день в храме и по домам не переставали учить и благовествовать об Иисусе Христе". Невозможно, чтобы человеческой власти было дано право отменить то, что заповедовал сам Господь Иисус. Господь заповедовал им идти по всему миру и проповедовать евангелие всякой твари. Люди запретили им это. Ясно, что апостол Петр отвергает такой человеческий запрет (ст. 29). Если люди велели ему молчать, а Господь повелел ему проповедовать, то должна возобладать высшая власть.
Другая разновидность греха обнаруживается в следующей (6) главе. Здесь мы снова сталкиваемся с тем, что в самом сотворенном Богом благе зло подает свой голос, и это происходит здесь не просто с отдельными лицами, как до этого. В некоторых отношениях это более серьезный случай, когда в собрании были услышаны жалобы. "Произошел у Еллинистов ропот на Евреев [то есть у евреев из языческих стран на истинных евреев из обетованной земли] за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей". Именно таким был повод проявиться воздающей мудрости Духа Бога.
Мы уже видели немало доказательств того, насколько истинно собрание является божественным учреждением, основывающемся на божественной личности (и на Святом Духе), нисшедшей с небес и сделавшей его после искупления своей обителью здесь на земле. Кроме того, мы смогли узнать, что действие этой живой силы обуславливается обстоятельствами, которые ее вызывают. Эта не какая-нибудь система правил, ибо ничто так не может быть губительно для самой природы собрания Бога; это и не человеческое общество с его вождями и толпой, выбирающей себе того, кого они считают лучшим, но это Святой Дух, пребывающий в нем, который приемлет в своей мудрости все, что может оказаться необходимым для славы Христа. Все это сохраняется в письменном Слове для нашего теперешнего поучения и руководства.
Здесь мы видим облечение семи человек обязанностью попечения о бедных, которых забыли или которыми пренебрегали по какой-либо причине - по крайней мере, они на это пожаловались. Для того, чтобы устранить проявление этого и одновременно освободить себя для подобающей им работы более духовного свойства, "двенадцать апостолов, созвав множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово Божие, пещись о столах. Итак, братия, выберите из среды себя семь человек изведанных, исполненных Святого Духа и мудрости; их поставим на эту службу".
Здесь представлены два момента. Апостолы не позволяют себе формального назначения там, где речь идет о распределении воздаяния, но разрешают большинству учеников осуществить выбор. Со стороны тех, кто возглавлял собрание Бога, не должно было быть даже намека на то, что они желали имущества паствы или хотели распоряжаться им. Но в то же время апостолы действительно назначают тех, кто был выбран для этого дела. Они были призваны Богом служить, и они служат. "А мы постоянно пребудем в молитве и служении слова".
Поразителен также сам принцип выбора, ибо оказывается, что все названные имена были греческими. Какая прекрасная мудрость! Это, несомненно, закрыло рты всем жалующимся, каковыми были еллинисты (евреи из рассеяния), позавидовавшие палестинским евреям. Судя же по именам, избранными были все до одного еллинисты, или евреи, говорившие на иных языках. Смутьяны должны были не только быть удовлетворенными, но и немного устыдиться. Итак, благодать, прозревая все, знает, как возобладать над злом, ибо ропот на других не является способом исправления несправедливости, пусть даже самой глубокой. Но благодать Господа всегда отвечает обстоятельствам и обращает их на пользу, являя мудрость свыше. Поле деятельности должно было быть расширено, но, хотя к этой новой стратегии привело лишь появление жалких сетований человека, Бог, господствующий над всем, мог использовать этих семерых, отличив некоторых из них, как вскоре случилось со Стефаном, а позднее с Филиппом. Он послал еще другое знамение, показывающее его одобрение. Несмотря на произошедший ропот, "слово Божие росло", и, более того, проявилась новая особенность - "и из священников очень многие покорились вере".
А Стефан, исполненный веры и силы, совершал великие чудеса (хотя утверждают, что один Он был исполнен благодати и истины). Это вызвало противоборство предводителей иудеев, которые "не могли противостоять мудрости и Духу, Которым он говорил". "Тогда они научили некоторых сказать: мы слышали, как он говорил хульные слова на Моисея и на Бога. И возбудили народ и старейшин и книжников и, напав, схватили его и повели в синедрион. И представили ложных свидетелей, которые говорили: этот человек не перестает говорить хульные слова на святое место сие и на закон. Ибо мы слышали, как он говорил, что Иисус Назорей разрушит место сие и переменит обычаи, которые передал нам Моисей".
Безусловно, после подобного обвинения, Стефан возражает первосвященнику, спросившему: "Так ли это?" В своей чудесной речи (гл. 7), которой я хочу слегка коснуться, он раскрывает перед ними выдающиеся события их истории, тесно связанные с взаимоотношениями Бога и иудеев в тот момент. Бог переселил их праотца, Авраама, в эту землю, но не дал ему на ней наследства. Зачем тогда так много похваляться этим? Те, кто по природе склонны громко похваляться Авраамом и делами Бога, явно не связаны ни с Богом, ни даже с Авраамом. Несмотря на любовь и уважение, которые Бог питал к их праотцам, они никогда не владели этой землей. Зачем тогда придавать такое большое значение этой земле?
Но и это еще не все. Был еще один потомок их отцов, который стоит особняком среди всего семейства Авраама, который в книге Бытие был более, чем кто-либо другой, прообразом Мессии. Стоит ли говорить, что это был Иосиф? А как ему жилось? Он был продан братьями язычникам. Сделать выводы было нетрудно. Они знали, как они обошлись с назореем Иисусом . Их совесть не могла не напомнить им, что язычники охотно бы отпустили его и что их речи и воля убедили даже жестокого прокуратора Иудеи, Понтия Пилата. Таким образом, становится очевидным, что главное значение истории Иосифа состоит в том, что это касается озлобленности иудеев и продажи его язычникам и повторения этого с Иисусом Назореем.
Но, придя чуть позже, еще один человек заполняет собой историю второй книги Библии и, несомненно, имеет прямое отношение к остальным книгам Пятикнижия. Это был Моисей. Что можно сказать о нем? Абсолютно та же самая история Слова: отвергнутый израильтянами, чья гордыня не желала слушать его, когда он стремился примирить израильтянина, дерущегося со своим обидчиком, Моисей был вынужден бежать из Израиля и скрываться среди язычников. Не нам судить, насколько умно рассуждал Стефан о поведении этих людей, но нам хорошо понятна мудрость Бога: мы видим силу Святого Духа, которым он говорил.
Однако здесь есть еще один момент. Стефан переходит к их храму, и это чрезвычайно существенно. И он говорит не только о назорее Иисусе, которого они обвинили еще и в том, что Он говорил, что разрушит то место и переменит их обычаи. А что говорили их собственные пророки? "Соломон же построил Ему дом. Но Всевышний не в рукотворенных храмах живет, как говорит пророк: Небо - престол Мой, и земля - подножие ног Моих. Какой дом созиждете Мне, говорит Господь, или какое место для покоя Моего? Не Моя ли рука сотворила все сие?" Короче говоря, он показал, что Израиль согрешил против Бога в любой области отношений. Они нарушили закон, они убили пророков, они убили Мессию, они всегда противодействовали Святому Духу. Какое ужасное положение! И оно тем более ужасно, что представляет собой простую истину.
Это вызвало бешеную ярость израильтян; и они скрежетали на него зубами, а тот, кто обвинил их в том, что они, как и их отцы, вечно противоречили Святому Духу, обращает взор к нему и видит Сына человека и свидетельствует, что он видит его, стоящего справа от Бога. И тут мы видим то, с чего я начал: мы видим проявление характера христианства и осознание его силы и воздействия, оказанного им на того, кто высоко ценит его. Мы видим не просто Господа, вознесшегося на небеса, но его раба, который увидел открытые небеса и Иисуса, Сына человека, стоящего справа от Бога.
Но и это еще не все: в то время, как они пытались заставить умолкнуть его уста, столь полно доказавшие обычное для их народа согрешение против Духа, они побили его камнями, побили камнями того, кто молился и говорил: "Господи Иисусе! приими дух мой". Они не могли заглушить слова, свидетельствовавшие, насколько полно он испил от благодати Господа Иисуса. Они не могли заставить замолчать его веру, воспрепятствовать его предстанию пред Христом, ибо он был сознательно с ним связан. И затем мы узнаем (возможно, с его стороны это было непредумышленно), как благодать согласуется со словами Иисуса на кресте безо всякой, конечно, попытки подражать ей, но еще более выказывающая силу Бога. Ибо один Иисус мог и имел право сказать: "Отче! в руки Твои предаю Дух Мой". Тот, кто мог отдать свою жизнь и принять ее снова, мог так сказать Отцу. Но раб Господа по праву мог благоговейно сказать: "Господи Иисусе! приими дух мой". И это было еще не все: тот же, кто столь искренне доверился Господу и знал о своей божественной части с Иисусом, преклоняет колена и восклицает громким голосом. Это было предназначено не одному Иисусу - громкого голоса тут не понадобится, - ему достаточно будет шепота. Громкий голос был для человека, для его грубых ушей и бесчувственного сердца. Громким голосом он воскликнул: "Господи! не вмени им греха сего". Какая простота и какая полнота единения с Иисусом! Тот же, кто молился за них, внушил свои чувства в сердце своего слуги.
Я не стану продолжать этой темы и других глубоко волнующих сцен, но просто и коротко оценю все те прекрасные свидетельства, которые здесь содержатся и касаются истинного положения, силы и благодати христианина.
Итак, мы добрались до поворотного пункта в истории не просто собрания, но откровения Бога и явления его промысла, поэтому смерть Стефана имеет большое значение с различных точек зрения. И это неудивительно. Его дух отошел первым, чтобы быть со Христом после того, как был дан Святой Дух. Однако он не просто отошел в лучший мир, чтобы быть с Господом, но это совершилось из-за злодеяния иудеев, одержимых злобным духом преследования. Это сделали те же самые люди, которые совсем недавно принимали с величайшим благословением (не истину, не благодать Бога, которая неотделима от его истины) глубокое впечатление благодати и истины, которое породило редкостное великодушие и бескорыстие духа и ликование и свободу, поразившие умы иудеев, привыкших к смертному холоду своей религии.
Но теперь все изменилось. То, что было самым сладостным, стало вскоре горьким, как это часто бывает у творения Бога. И когда они поняли смысл того, что Бог сотворил здесь на земле, то произошел суд над человеком, который ни во что не ставил религиозность, чем они кичились, и который весьма убедительно показал это - и чем убедительнее, тем горше для них. Он показал им, что имел в виду Бог во всех своих свидетельствах перед ними и через пророков и через прообразы самого закона, показал, что у него были более глубокие цели, что ничто, происходящее на земле, не удовлетворяет его, что Он замыслил после свершившегося падения Израиля установить царство небес, принадлежащее ему, для небесного народа еще здесь на земле. Это было невыносимо теперь, когда это сделалось очевидным, и прежде всего благодаря свидетельству, данному Стефаном о том самом человеке, которого они отвергли и распяли, увиденному во славе справа от Бога. Могло ли быть иначе, когда вопреки горделивому неверию и надлежащему утверждению своих привилегий они были вынуждены ощутить, что, подобно их отцам, они были не более чем постоянными мятежниками против Святого Духа, будучи виновны сами и пострадав от последствий своей вины, когда язычники попрали их? Они были вынуждены ощутить, что они сами были не лучше, а гораздо хуже, что в них было то же неверие, которое приносило еще худшие плоды, что они были виновны в пролитой крови своего собственного Мессии, который ныне воскрес и был вознесен на высочайший небесный престол. Все это заставил их понять Стефан. Я же, поистине, коснулся лишь небольшой части его весьма красноречивого обращения.
Но в заключение мы увидели нечто большее. Здесь было откровение о Христе как небесной цели для христианина, причем это было откровение, некоторым образом выходящее за узкие рамки иудаизма. Стефан говорит о Христе как о Сыне человека. Это существенная особенность христианства. В отличие от закона, она обращена ко всем - в небесном отвергнутом Христе нет узости. Святой Дух передает всю твердость божественных уз и теснейшую связь истинных и тесных взаимоотношений. В то же время наряду с этим мы видим и некую всеобщность в том, что как истина, так и благодать исходят от Бога, что не может не оказаться чуждым закону. И его характер должен был быть еще более ярко выявлен другим и более великим свидетелем божественных деяний, который по слепоте иудейского неверия все еще играл свою жалкую роль, хотя и с чистой совестью плоти, в смерти Стефана, сильно отразившейся на иудеях, чрезвычайно поразив их чувства.
Я уже упоминал практические последствия и поэтому не буду сейчас о них распространяться. Моя цель, разумеется, состоит в том, чтобы дать обзор этой важной книги, рассматриваемой нами с намерением соединить (ибо очевидно, что эта глава действительно соединяет) то, что предстояло, с тем, что было в прошлом. Савл одобрил убиение Стефана, и Савл наиболее ясно выражал чувства иудеев. Они теперь были виновны в противлении вплоть до убийства, но не так, как сделали их отцы, а при божественном свидетельстве Иисуса. Однако Бог, восстановивший честь распятого Иисуса, не забыл замученного Стефана; и хотя волна преследований рассеяла по всем областям Иудеи и Самарии всех верующих, которые были в Иерусалиме, за исключением апостолов, в преданных мужах, которые погребли бы Стефана, не было недостатка. Ясно, что они не были христианами, но Богу подвластны все сердца. И они "сделали великий плач по нем". Это подобало им. Они не испытали радости, воззрев в лицо Бога. Они в определенной степени чувствовали, что было совершено великое дело. И поскольку чувства их были по крайней мере реальными, они и устроили подобающий случаю плач. "А Савл терзал церковь, входя в домы и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу". Религиозные преследования всегда беспощадны и слепы даже по отношению к самым общим соображениям гуманности.
"Между тем рассеявшиеся ходили и благовествовали слово", ибо Бог, который не только владеет всеми обстоятельствами, собирался теперь довершить то, о чем всегда помышлял, сделав учеников свидетелями Иисуса по всей земле, но в первую очередь в Иудее и Самарии. Соответственно, мы обнаруживаем, что в то время свидетельство распространилось по меньшей мере по всему Иерусалиму, так что теперь старый соперник Иерусалима столкнулся с промыслом Бога. Филипп, который был назначен апостолами по выбору большинства учеников заботиться о воздаянии бедным, приходит в самарийские города, проповедуя Христа. Это вовсе не проистекало из его назначения. Его обязанностью было пещись о столах. Христа же он благовествовал по призыву Господа. Когда подобный человек избирает что-либо, Господь одобряет это. Он желает, чтобы его святые говорили в полный голос. Он оделяет их благодатью, прекращая ропот и показывая, что Он чтит и доверяет их надлежащему выбору. Но иначе обстоит дело с благовествованием слова или свидетельством Господа. Здесь Господь один дает, один призывает, один посылает. Филипп, будучи одним из семи, был, кроме того, "благовестником", как это ясно сообщается в другой части этой самой книги (гл. 21, 8). Важно различать две вещи: с одной стороны, обязанность, которую возложил на него человек, с другой - дар, которым наделил его Господь (Еф. 4). Я сделал это замечание мимоходом, и хотя большинству оно не понадобится, некоторым оно может пригодиться.
Итак, Филипп пришел, проповедуя Христа, и "народ единодушно внимал тому, что говорил Филипп, слыша и видя, какие он творил чудеса". Но свидетельство чудес, вероятно, воздействует на плоть. Это действительно является знамением для неверующих, и мы обнаруживаем подобный результат, показанный Духом Бога в рассматриваемой нами главе. Какой бы благодатью ни были дарованы Господом эти знамения для привлечения беспечных людских умов, они становятся опасными, когда их делают целью и конечным пунктом рассуждений. И это было роковой ошибкой, совершенной тогда, хотя с тех пор ее допускали многие миллионы людей. Вера не может покоиться ни на каком другом основании, кроме Слова Бога. Все остальное есть суета, хотя и способная вызвать доверие к себе или прельстить человека. В этом случае, несомненно, было явное действие Духа Бога - силы, которая изгоняла нечистых духов и исцеляла больных, а также средства, распространившего радость в душах людей того города. Очевидно, что это были именно внешние проявления силы, столь полно обнаружившиеся, которые подействовали на земной разум Симона, кто имел репутацию кого-то великого и бывшего перед этим сосудом некой демонической силы - жалкой силы сатаны, которой он ослеплял глаза людей. Но теперь, когда его затмили, он, как хитрый человек, поставил своей целью самому воспользоваться, по возможности, этим сверхмогуществом. Его целью не был Христос - все это было нужно ему самому. Он хотел достичь нового влияния и не потерять прежнего. Почему бы этим новым способом не обратить все по возможности в свою пользу?
Соответственно, в списке тех, кто приобщился к евангелию и крестился, и значится Симон. Филиппу не хватило проницательности разглядеть его натуру: евангелистам свойственен оптимизм. Возможно, Господь не позволил в тот момент проявиться истинному характеру Симона . Чуть позже он не ускользнет от проницательного взора Петра. Однако, как здесь говорится, "когда поверили Филиппу, благовествующему о Царствии Божием и о имени Иисуса Христа, то крестились и мужчины и женщины. Уверовал и сам Симон". Писание показывает веру, основанную на доказательстве, хотя и не освещает ее как божественную, и продолжает в том же духе. Так же и Иоанн часто говорит об этом - тот самый, кто повествует нам больше о божественном характере истинной веры, кто более других открывает нам ее скрытую силу и благословенность и связанную с ней вечную жизнь. Но тот же самый Иоанн более всех других приводит примеры чисто человеческой веры. Таковой была вера Симона. Евангелие по Луке также описывает нечто подобное, то есть веру, не то чтобы неискреннюю, но человеческую - не сотворенную Духом, а основанную на доводах разума, доказательствах, подтверждениях, которые для нее всесильны, - в которой нет ничего от Бога и нет единения души с Богом. Без этого вера ничего не стоит, и самого Бога не почитают в его Слове. Сила - вот что поразило воображение Симона, который сам был поклонником силы и который в былые времена унизился до самого врага Бога и человеческого рода, чтобы любым путем стать сосудом сверхчеловеческого могущества. Он не мог отрицать мощи, которая без усилий доказала, что превосходит все, чем он когда-либо владел. Вот что привлекало его, и поэтому, как здесь сказано, он "не отходил от Филиппа [между ними не было никаких других уз]; и, видя совершающиеся великие силы и знамения, изумлялся". Верующий больше бы удивился благодати Бога и склонился бы в обожании пред ним, и его сознание проникалось бы истиной Бога, а сердце наполнилось бы хвалой благодати Бога. Ни то, ни другое никогда не приходило в голову или сердце Симона.
И тогда "находившиеся в Иерусалиме апостолы, услышав, что Cамаряне приняли слово Божие, послали к ним Петра и Иоанна". Единство необходимо было поддерживать на деле, и имело огромнейшее значение не просто провозглашать истину о том, что должно было быть единство, но соблюдать это на практике. Поэтому Петр и Иоанн, главные из апостолов, прибыли из Иерусалима. Хотя была еще одна причина этого. Бог предусмотрел, чтобы Святой Дух не мог быть сначала дарован ученикам в Самарии: я не имею в виду только таких, как Симон или неискренних братьев, но даже и тех, кто был предан. Несомненно, они не смогли бы поверить евангелию, не будь при этом живительного действия Святого Духа. Но мы должны различать Святой Дух , дающий жизнь, и даруемый Святой Дух.
Позвольте мне подчеркнуть еще и еще раз: дар Святого Духа вовсе не означает эти великие чудеса могущества, которые так поразили любостяжательный и тщеславный дух Симона-волхва. Дар Святого Духа вовсе не одно и то же, что и другие дары. Эти дары, по крайней мере те, что были сверхъестественного свойства, были внешними признаками этого дара в древние времена, и очень важно, чтобы при этом было несомненное и ощутимое свидетельство его. Присутствие Святого Духа было первым и беспримерным явлением даже в среде для верующих. Значит, существовали могучие силы, которые действовали через тех, кто служил Святому Духу, как, например, через самого Филиппа, а потом также через учеников, когда Петр и Иоанн, придя, возложили с молитвой на них свои руки. Святой Дух снизошел на них не просто через какие-то духовные силы, но, можно сказать, сошел сам. У них не было одной лишь этой силы, но эта божественная личность была дана им. Писание ясно и недвусмысленно выражает истину в данном случае. Я могу представить умственные затруднения верующих, но никто не желал навязывать убеждения или торопить кого-либо. Не было бы также ни малейшей пользы в том, чтобы воспринять саму истину без веры, которая пробуждается, развивается и очищается Словом Бога. И в то же время, как мне кажется, единственным знаком внимания к Слову Бога будет согласие с моим утверждением.
Поэтому я должен сказать, что дар Святого Духа здесь, по-моему, явно отличается от какого-либо подобного духовного дара для души или чудодейственной силы, как ее называют. Были также разные знамения или внешние силы, но Святой Дух был дарован сам по себе, согласно слову Господа - по обещанию Отца, обещанию, которое, как все знают, было гарантировано тем, кто уже был верующим, и которое должно было пойти им на благо, потому что они были верующими, а не для того, чтобы сделать их таковыми. Когда свершилось искупление, это стало печатью веры и жизнью, которую они уже имели. Несомненно, события в Самарии были аналогичны, но следует отметить ту замечательную особенность, что Святой Дух был дарован (в отличие от Иерусалима) с возложением рук апостолов. Мы ничего не слышали об этом в божественной истории дня пятидесятницы, и я думаю, что в Писании достаточно ясно сказано, что именно тогда ничего подобного не могло быть. Во-первых, сами апостолы и ученики ожидали его и получили Святого Духа, который снизошел на них внезапно без какого-либо предварительного знамения, за исключением того, что было свойственно Святому Духу, когда Он ниспосылался с небес - силой дуновения ветра, и тогда явились на каждом знаки его присутствия. Однако для того, чтобы быть его посредником, не требовалось никакого наложения рук. Но может показаться, что для того, чтобы появилась эта необходимость в Самарии, в этом существовали особые причины. Было очень важно сохранить связи с деяниями, которые многим тогда, как и сейчас, показались весьма необычными. Они были осуществлены не теми, которые прежде были великими духовными свидетелями, ибо мы не видим никого, кто служил бы, кроме апостолов, да и не все апостолы говорят, хотя, возможно, они и говорили. Но здесь перед нами человек, явно выбранный собранием для другого, внешнего дела, которого Господь использует в другом месте с новой и высшей целью, для чего Он и облек его Святым Духом.
Однако были приняты все меры предосторожности во избежание видимости независимости или безразличия к единству. Было абсолютно свободное действие Святого Духа - божественно свободное, - и невозможно переоценить это; и была тщательная забота о том, чтобы все было открыто Святому Духу для беспрепятственного волеизъявления его не только внутри собрания, но и в делах благовествования вне его. Итак, Бог позаботился связать дело в Самарии с тем делом, которое совершено в Иерусалиме. Поэтому, хотя Филипп мог благовествовать, а они - воспринять евангелие, пришли апостолы и с молитвой возложили на них свои руки, и тогда они приняли Святого Духа. Здраво рассуждающему верующему станет ясно, что в настоящее время объяснения всего этого не выдерживают критики. Я делаю это замечание, чтобы никто не мог заключить из этого, что людям, облеченным божественными полномочиями, необходимо возлагать руки для того, чтобы даровать подобное духовное благословение.
Суть в том, что понятие о возложении рук, которое якобы является универсальным средством передачи Святого Духа, несомненно, ошибочно. Относительно того величайшего повода, когда был дан Святой Дух, у нас нет основания полагать, что на кого-либо возлагали руки. Было два исключительных случая, когда один или несколько апостолов поступили так, но во времена более общего участия и деятельности они ни о чем подобном даже и не слышали. Возьмем, к примеру, день пятидесятницы как наиболее важный момент из всех. Кто из почитающих Писание сможет утверждать, что тогда на кого-либо возлагали руки? И все же Святой Дух был дан в тот день с особой силой. Но что гораздо более важно для нас, язычников, так это то, что когда Корнилий и вся его семья собрались, не только не было и видимости этого, но положительно доказано было противоположное. Петр пришел, но он, конечно, не возложил руки ни на одного человека в тот день перед тем, как им был дан Святой Дух. Дело обстояло совсем иначе, как мы узнаем из 10-ой главы: Святой Дух был им дан, когда Петр еще продолжал эту речь, и раньше, чем они крестились. В день пятидесятницы они сначала крестились, а затем получили дар Святого Духа. В Самарии, как мы знаем, они уже довольно давно были крещены. Уверовав, они крестились, как сказано в 8-ой главе, но лишь через некоторое время они при содействии апостолов получили Святого Духа.
Я говорю об этом только для того, чтобы показать, насколько Писание далеко от того, чтобы разделять ограниченные идеи людей; единственно истинный путь заключается в том, чтобы верить всему Слову Бога, отыскивая главный принцип, с помощью которого Бог наставляет нас в различных качествах. Он всегда мудр и не противоречит себе. Это мы, путая разные вещи, в результате утрачиваем благословенность и красоту истины Бога.
Как мне кажется, причиной того, почему божественная мудрость столь отличным от других образом проявилась в Самарии, была необходимость воспрепятствовать той независимости, к которой столь склонны даже христиане. Возникла особая опасность греха, которая вынуждала к еще большей защите от нее в Самарии. Как прискорбно было бы Святому Духу, если бы древняя гордость Самарии восстала на Иерусалим! Бог должен был пресечь всяческое поползновение на это. Дух Бога свободно действовал в Самарии без апостолов, но Святой Дух был дан возложением их рук. Этот торжественный акт был не просто древним знаком божественного благословения, но и отождествления. Таковым, по моему предположению, был принцип, который коренился в различном действии божественного начала в этих двух случаях.
Тут же мы видим Симона, пораженного не столько тем, что отдельные люди были наделены чудодейственной силой, сколько тем фактом, что другие получали ее при наложении рук апостолами. И тотчас же своим инстинктом он почувствовал удобную для себя возможность, и, судя о чужих сердцах по-своему, он предлагает деньги как средство приобретения вожделенной силы. И это обличает его. Как часто наши слова выдают наши намерения! И именно тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем! И не только в тех случаях, когда мы судим (ибо ничто так не обличает человека, как его собственное суждение о другом человеке), но когда мы желаем того, чего не имели. Как немаловажно для души, чтобы мы лицезрели Христа и чтобы мы не желали ничего, кроме его славы! Ни один луч света Христа не вошел в сердце Симона, и поэтому Петр сразу узнал неискреннее сердце. С характерной для него выразительностью он говорит: "Серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги. Нет тебе в сем части и жребия, ибо сердце твое не право пред Богом". И в то же время налицо была та жалость, которая исходит от того, кто познал благодать Бога и видел конец всего перед его судом. "Итак покайся в сем грехе твоем, и молись Богу: может быть, опустится тебе помысел сердца твоего; ибо вижу тебя исполненного горькой желчи и в узах неправды". Бог не радуется смерти грешника. Симон смог лишь ответить: "Помолитесь вы за меня Господу". У самого Симона нет ни крупицы веры в Господа. Как у тех, кто верит в Господа и не имеет ни частички веры в человека, так и его единственная надежда на благословение его души основывалась на влиянии другого человека, а не на благодати Христовой. "Помолитесь вы за меня Господу, дабы не постигло меня ничто из сказанного вами".
Апостолы же после благовествования во многих самарийских семьях вернулись в Иерусалим. Но не так обстояло дело со словом Бога. Евангелие появляется везде в других местах, оно ни коим образом не ограничено Иерусалимом. Наоборот, глубокий смысл этой главы состоит в том, что волна благословения откатывается от Иерусалима. Священный город отверг евангелие. Мало того, что они отвергли Мессию, а ведь Он стал на небесах Господом и Христом, они полностью отрицали свидетельство Святого Духа о Сыне человека, восславленного на небесах, и убили или разогнали свидетелей. Кто же тогда удостоился стать орудием свободного проявления Святого Духа повсюду - вне человеческих планов и замыслов - внешне из-за стечения обстоятельств, но на самом деле рукой Бога, направляющей все? Ангел Господа велел Филиппу встать и идти "на полдень, на дорогу... в Газу, на ту, которая пуста". "Он встал и пошел". Как прекрасно зрелище искренней преданности, с которой он отвечает на призыв своего владыки! Я не хочу сделать вид, что Филиппу это ничего не стоило, но я уверен, что для многих людей было бы тяжким испытанием отставить все, что было светлого, когда Он творил чудеса, отдавая себя служению его славы. Но он был, поистине, рабом, готовым незамедлительно идти по зову Господа, который даровал ему радостную жатву там, где Он сам вкусил первых плодов во дни своего служения здесь на земле. Самария, которая прежде противилась истине, теперь взрастила урожай больше посеянного Филиппом; и радость была в этой самой Самарии, где более великие дела вершились по слову его.
Но и этого было мало Богу. "И вот, муж Ефиоплянин, евнух, вельможа... царицы Ефиопской... возвращался", побывав в Иерусалиме для поклонения. Он возвращался, не получив благословения, которого жаждало его искреннее сердце. Он приезжал в великий город торжеств, но уже нельзя было найти в нем благословения. Дважды опустел дом Господа - к своим грехам Иерусалим прибавил еще один грех, когда благословение сошло с небес, а он не пожелал его принять. Он презрел Святого Духа, как он презрел Мессию. Неудивительно, что тот, кто приехал в Иерусалим для поклонения, возвращался, не утолив жажды своего сердца. И теперь не ангел, а Дух направил его. Ангел имел отношение к обстоятельствам предвидения, а Дух - к тому, что непосредственно связано с духовной нуждой и благословением. Дух сказал Филиппу: "Подойди и пристань к сей колеснице". Филипп сразу послушался и живо услышал, что евнух читал пророка Исаию, и спросил, понимал ли тот читаемое. Тот ответил: "Как могу разуметь, если кто не наставит меня?" После этого он попросил Филиппа взойти и сесть с ним, причем рассматривался отрывок из Ис. 53, 7; и евнух спросил, о ком пророк сказал эти слова: "О себе ли, или о ком другом?" - настолько велико было его невежество даже в самом главном вопросе этой главы. "Филипп отверз уста свои и, начав от сего Писания, благовествовал ему об Иисусе". Этого было довольно. Чего бы ни могло свершить это имя через веру в него? Дальнейшие события известны, но в одном мы можем быть уверены, что их никогда не излагали для уразумения эфиоплянина, как в тот миг, никогда их не соединяли с живым Словом и благодатью. Теперь они соприкоснулись с его нуждами, и все мгновенно прояснилось в его душе. О, какое это благословение - иметь и знать такого Спасителя! Какая радость - быть правомочным безгранично свидетельствовать о нем перед другими и даже такому невежественному человеку, как эфиоплянин, который тотчас же крестился!
Не забывайте, что 37-ой стих представляет собой лишь воображаемый разговор между ним и Филиппом. Человек, только что бывший столь невежественным, не может быть источником, которым Бог хотел воспользоваться, чтобы исторгнуть такое замечательное признание, которое вводится здесь преждевременно. Оно предназначалось для другого, о ком речь пойдет в следующей главе. В этой сцене действительно показан чужеземец, узнающий обещанного Мессию в назорее Иисусе - Мессию, несомненно, страдающего, но свершающего искупление. Конечно, эфиоплянин получил дар истины, но лучше не придавать значения 37-ому стиху, по крайней мере в этой связи. Всем, кто знаком с этими вопросами, известно, что высшие авторитеты отрицают весь этот стих.
Евнух "продолжал путь, радуясь". Хотя Дух Господа вел Филиппа дальше, сердце эфиоплянина было так переполнено истиной, что мы можем быть уверены, что все произошедшее подтвердило ее в его глазах. Как могло что-либо показаться слишком великим и благим тому, чье сердце только что познало Иисуса? Разве не почувствовал он, что еще более укрепился в Иисусе теперь, когда не было другого предмета в его душе? Господь послал Филиппа, и его Дух восхитил его; и именно Он даровал ему Иисуса, и даровал навеки. Филипп оказался в Азоте и, проходя, благовествовал повсюду.
Теперь (гл. 9) мы сталкиваемся с историей призвания другого, еще более достойного свидетеля божественной благодати и славы Христа. Савл из Тарса все еще дышал угрозами и убийством, когда Господь продолжил свое благодатное дело среди самарян и чужестранцев. Возвращавшийся хранитель сокровищ царицы Кандакии был, я полагаю, прозелитом из язычников. Самаряне, как нам известно, были смешанной расой; чужеземец мог бы оказаться прозелитом из язычников, но теперь должен был быть призван апостол язычников.
Савл в своем рвении пожелал иметь письма, которые бы дали ему власть покарать христиан-иудеев. Когда он приближался к языческому городу, в который направился, "внезапно осиял его свет с неба". "Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Он сказал: кто Ты, Господи [все зависело от этого]? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь". Какой переворот совершило это слово в таком решительном сердце! Вера в человека, в себя поколебалась до основания, т.е. все, что тщательно воздвигалось в течение всей жизни. "Я Иисус, Которого ты гонишь". Это несомненно Господь, и Господь объявил, что Он есть Иисус и Иисус есть Сущий. Он не смел больше сомневаться: для него это было самоочевидным. Если Иисус был Сущий, тогда какой была его религия? Что сделал для него первосвященник синедриона? Разве он не был первосвященником Бога, по закону Бога? Несомненно, так оно и было. Как же тогда могла совершиться такая роковая ошибка? Однако она совершилась. Люди, Израил, а не один только Савл пребывали в совершенном ослеплении: плоть никогда не знает Бога. Презираемое и ненавидимое имя Иисуса - единственная надежда для человека, Иисус - единственный Спаситель и Господь. Его слава вспыхнула перед удивленными очами Савла, который сразу стал покорен. Он не избежал глубочайших угрызений совести, хотя и был тотчас сокрушен. Возможно ли тогда было усомниться в божественной силе? Как можно было сомневаться в ее реальности? Столь же несомненной была и благодать, дарованная ему, хотя образ ее проявления был не человеческий. Свет, внезапно осенивший его, исходил с небес. И это был промысел Бога. Голос, сказавший: "Савл, Савл! что ты гонишь Меня?" - исходил от Иисуса. "Кто ты, Господи?" - вскричал Павел. И услышал: "Я Иисус, Которого ты гонишь". Как мог он противиться небесному видению?
Заметьте, что хотя следующие слова, вне всяких сомнений, принадлежат Писанию, и этот случай отличается от упомянутого в 37-ом стихе из предыдущей главы, здесь последняя фраза в 5-ом стихе и первая в 6-ом относятся, строго выражаясь, скорее к двум другим главам (22 и 26), нежели к этой. Поэтому я здесь не комментирую данные вставки - они останутся на своих истинных, надлежащих им местах. Савл встал с земли, а люди, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, и слова были духом и жизнью, вечной жизнью для его души. Три дня и три ночи он не ел и не пил. Глубокая духовная работа Бога происходила в этом обращенном сердце. Однако даже Павел, хотя он и был апостолом, должен был войти через эти узкие врата, как и любой другой. И здесь начинается история промысла Бога в отношении Анании - не какого-нибудь великого апостола, даже не Филиппа, но некоего ученика в Дамаске по имени Анания, с которым в видении говорил Господь. И он пошел, а Господь послал другое видение самому апостолу, в котором тот видит пришедшего к нему Ананию, возложившего на него руку, чтобы тот прозрел.
Дух показывает нам степень свободы этого слуги, прибегающего к Господу, ибо ни человек, ни даже дитя Бога не может подняться до его высочайшей благодати. Анания, совершенно не готовый к призыву такого врага евангелия, слишком неповоротливый умом, чтобы всему поверить, спорит со Спасителем. "Господи! - говорит он. - Я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме; и здесь имеет от первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твое". Однако "Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми".
И здесь сделан достаточно ясный намек на то, что первостепенной заботой, назначенной в удел Савлу из Тарса, были язычники. Но это еще не все. Необходимо было также быть сочувственным свидетелем благодати страдания во имя Христа. "И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое". Так оно и было. Анания пошел и возложил на него руки, назвав его сладостным именем, присущим тем узам, которые завязал, освятил и даровал Христос, и рассказал ему, как Господь Иисус явился ему. Как и должно быть, это укрепило сердце апостола, когда он узнал, что Анания был послан тем самым Господом Иисусом без малейшего знака извне со стороны самого Савла или другого человека. "Господь... послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святого Духа". И каждое слово исполнилось. Савл, "встав, крестился, и, приняв пищи, укрепился. И был Савл несколько дней с учениками в Дамаске".
В должное время приходит дальнейшее подтверждение истины свидетельства о Христе. "И тотчас стал проповедывать в синагогах об Иисусе, что Он есть Сын Божий". Таковым было яркое и необычное явление его личности, предназначенное апостолу, причем незамедлительное. Дело не в том, что Петр не знал того же самого; мы все знаем, как благословенно он признал живого, пока Иисус был здесь на земле. И не то чтобы у других апостолов не было той же веры. Несомненно, это свойственно всем, кто истинно верил и познал славу его. Однако "уста говорят от полноты сердца", и тот, кто возлюбил Господа в глубине его личной благодати и высоте его славы, несомненно, обладает духовными способностями для выражения сердечной радости, которая возникает благодаря вере. Поэтому другим также был дарован Спаситель Святым Духом, но в каждом из этих случаев была разная степень принятия или проявления. Павел ощутил это не столько внезапно, сколько с божественным восторгом, которое было свойственно ему самому. Затем было свершено великое дело: было выявлено то, что принадлежало Христу, и не просто то место, которое занял Христос, но то, что Он существует извечно, что, по сути, самое важное. И Павел с дерзновением проповедовал о нем в синагогах, "что Он есть Сын Божий". И все слышавшие дивились. "А Савл более и более укреплялся и приводил в замешательство Иудеев, живущих в Дамаске, доказывая, что Сей есть Христос". Учение о том, что Он Сын Бога, конечно же, ни в малейшей степени не изменилось, но он проповедовал о нем более в личной его славе не как о Сыне Давида, рабе, что так обременяло учение Петра, не о соделанном Господом и Христом, не о Сыне человека на небесах, как свидетельствовал Стефан, а как об Иисусе Христе, Сыне Бога. Посему это находилось в более явной связи с божественной природой или божественной славой его как главы.
За это для Савла последовала нешуточная кара. Ночью, когда иудеи стерегли ворота, чтобы убить его, ученики, взяв его, спустили по стене в корзине. Здесь мы видим величайшую простоту и спокойствие. Нет и намека на свершение великих дел, не видим мы и особенного дерзновения: ни в том, ни в другом не было ничего от Христа. Наоборот, мы видим то, что внешне выглядело чрезвычайно слабым, но это был человек, который однажды сказал, что он черпает силу в своих слабостях. Его направлял Бог.
Далее, мы извлекаем еще один важный урок. "Савл прибыл в Иерусалим и старался пристать к ученикам; но все боялись его, не веря, что он ученик". Бог не облек его таким всепобеждающим могуществом, что все двери открывались бы перед ним, хотя он был величайшим из апостолов. Почему же любой, исповедующий Христа, любое дитя Бога должен воздерживаться от воздаяния божественного удовлетворения ищущему его? Зачем столько спешки и нетерпения? Для чего пожелание пойти навстречу и подчиниться другим, когда вопрос заключается лишь в приеме? Почему бы не возникнуть искреннему желанию склониться перед всем, что исходит от собрания Бога? Мы видим, что даже апостол Павел не смог быть выше этого.
С другой стороны, вовсе не должно быть духа подозрительности или недоверия ни в собрании, ни в христианах. Я не хочу сказать, что то было красиво с их стороны - предаваться сомнению по поводу этого чудесного проявления божественной благодати. Я только хочу подчеркнуть для вашего блага, возлюбленные братья, что тот, кого коснулась благодать, может позволить себе быть милостивым. И не столько ее недостаток, сколько внешняя горячность виновна в том, что люди готовы обидеться при малейшем страхе или беспокойстве со стороны других. Несомненно, с нашей стороны было бы себялюбием избегать их вопросов. Если бы Христос был целью нашей души, мы бы склонились, как сделал это тот, кто был призван Богом, с несравненно более высокими знаками благоволения Господа, чем у кого бы то ни было еще - как сделал это благословенный человек, тарсянин Савл. Но если собрание проявило недоверчивость, то Господь оказался заботливее и знал, как ободрить сердце своего слуги. Среди них был добрый человек, исполненный Святого Духа, о котором прежде говорилось много хорошего, и много еще будет добрых вестей до самого конца (хотя и не без некоторых оговорок). Ибо он действительно был всего лишь человек. Однако, будучи добродетельным человеком, исполненным Святого Духа, Варнава нашел Савла и привел к апостолам, когда другие отстранились от него, и рассказал им, "как на пути он видел Господа, и что говорил ему Господь, и как он в Дамаске смело проповедывал во имя Иисуса. И пребывал он с ними, входя и исходя, в Иерусалиме". Благодать может легко поверить благодати, она разумеет промысел Бога и обезоруживает подозрения. Как это прекрасно, что даже в случае с такими беспрецедентными событиями, которые могли показаться не относящимися к сфере христианских нужд, Господь согласно своему благословенному обетованию, заботится о повседневных затруднениях, которые мы можем подтвердить в нашу эпоху слабости.
После этого чудесного деяния Бога собрание было оставлено в покое. Я говорю "собрание", ибо думаю, что излишне сомневаться в том, что это и есть истинная форма {Внешние свидетельства решительно ставят единственное число, а не множественное. Так, все первоклассные уникальные рукописи, Синайская, Ватиканская, Александрийская и Палимпсест (Париж), с которыми согласуются некоторые из лучших отрывков и все лучшие древние переводы, опровергают общераспространенное написание.
Следующий отрывок из "Писем" покойного д-ра Карсона в ответ на "Защиту пресвитерианства" д-ра Джона Брауна свидетельствует, насколько сильно заблуждался прекрасный и талантливый человек, защищая конгрегационализм из-за незнания того, что его аргументы основывались не на Слове Бога, а на том, что с ним стало в результате искажения его человеком. Я цитирую первое издание (Эдинбург, 1807): "Церкви же по всей Иудее, Галилее и Самарии были в покое". Здесь я хотел бы узнать, каким образом это можно истолковать иначе, чем то, что церковь в единственном числе соответствует единой церкви, когда говорится о церкви учеников Христа. Не церковь в Иудее, и не церковь в Галилее, и не церковь в Самарии, а церкви в Иудее и т. д. Более того, если бы это были пресвитерианцы, объединенные одной и той же властью, фраза была бы составлена так, что не церковь в Иудее, и не церковь в Галилее, и не церковь в Самарии, но все они в совокупности были бы в одной церкви, но даже тогда они были бы лишь малой частицей церкви. Фраза звучала бы примерно так: "Церковь была в покое по всей Иудее, Галилее и Самарии", то есть та часть церкви, которая находится в этих странах" (стр. 378). Как был бы удивлен этот почтенный человек и чрезвычайно остроумный спорщик, если бы он узнал, что единственное логически возможное прочтение уничтожает здесь понятие о независимых церквах и фактически дает название всей церкви учеников из всех этих местностей как имеющую одну общую основу и обладающую полным и тесным общением, хотя и в разных областях. Но эта отрасль критики, которая заключается в полном знании источников, скрупулезном разделении различных вариантов текста и здравом суждении при выборе окончательного текста, как это редко случается, не была сильной стороной д-ра К. Сто пятьдесят лет назад д-р Э. Уэллс в своем "Пособии для облегчения чтения и понимания Писания" (Оксфорд, 1718) не только принял форму единственного числа в своем греческом тексте и английском парафразе, но и указал в своих "Примечаниях" на необоснованность утверждения, сделанного сектантами на основе множественной формы слова "ekklesiai", поскольку это не противоречило их системе отдельных церквей} того слова, которое дано в 31-ом стихе. В общепринятом тексте и переводах стоит слово "церкви", но я считаю, что эта неверная форма вкралась потому, что сознание единства собрания так быстро сошло на нет, так что люди не могли понять, что это было одно и то же собрание во всей Иудее, и Галилее, и Самарии. Достаточно просто увидеть христианское собрание в одном городе, будь оно даже столь многочисленно, как в Иерусалиме, где оно собиралось в довольно многих местах и помещениях. Людям довольно понятно, что такое собрание не только в городе, но в провинции или стране. Но вскоре стало трудно видеть его единство в различных и враждующих провинциях. Изменение здесь написания, видимо, доказывает, что это было непосильно для переписчиков книги. Вариант, освященный лучшими и наиболее древними авторитетами, стоит в форме единственного числа - не "собрания", но "собрание". "Собрание [только не "церкви"] же по всей Иудее, Галилее и Самарии было в покое". Несомненно, по всем этим областям существовали собрания, но все это было одно и то же собрание, а не разные собрания.
Конец главы описывает паломничество Петра. Он обходит всех. Он побывал не только в Иерусалиме, и хотя он не был призван для свершения такой массы деяний, как Павел, он все же обошел все провинции Палестины и пришел к святым в Лидде, и его видели все жившие в Сароне. В Иоппии было совершено еще более поразительное чудо Господа над уже умершей Тавифой, нежели в случае с Енеем, который был парализован много лет. Здесь я хочу только отметить, как благодать обратила все это во благо свидетельству. "И видели его все, живущие в Лидде и в Сароне, которые и обратились к Господу". "Это сделалось известным по всей Иоппии, и многие уверовали в Господа". Но в этот момент должен был состояться другой важный шаг, и Господь приступил к нему со всей надлежащей торжественностью, как видно из следующей главы.
Великий апостол обрезания ничуть не подозревал о том, что ему предстояло, пока жил довольно много дней в Иоппии у некоего кожевника Симона. Ибо с этого момента Господь призвал его для выполнения новой задачи, которая, по иудейским понятиям, была чрезвычайно странной. Было бы ошибкой предполагать, что Господь не воздействовал на сердца язычников. Мы встречаем таких в евангелиях. Корнилий был одним из тех язычников (гл. 10), которые оставили идолопоклонство, хотя иногда встречалось и нечто более замечательное. Были язычники, которые истинно обратили свои взоры к Господу, отрекшись от себя и от людей, которых Он научил ожидать пришествия Спасителя, хотя они совершенно правильно связывали этого Спасителя с Израилем, ибо таковым было бремя обетования. Подобно тому, как в Ветхом Завете был Иов, не зависевший от закона, а может, и не отвечавший перед ним, мы находим в Новом Завете Корнилия прежде, чем благая весть была внешне послана народам. Все знают, что были иудеи, ожидавшие Спасителя. В этом интересно убедиться и следует хорошо понять, что среди язычников не было недостатка в людях, которые не поклонялись идолам, но служили живому и истинному Богу. Несомненно, их духовное состояние было ущербным, а их внешнее положение должно было казаться ненормальным, но Писание утверждает, что такие богобоязненные язычники существовали.
Поэтому было бы ошибочно предполагать, что у Корнилия не было никакой другой религии, кроме плотской. До прихода Петра он был, вне всякого сомнения, обращенным человеком. Считать его непробужденным в то время - значит, неправильно понять большую часть того, чему учит эта глава. И дело не в отрицании того, что могучая работа свершалась тогда в Корнилии. Мы не должны, подобно невеждам, сводить действие Святого Духа к новым рождениям. Ни один человек в его первозданном состоянии не смог бы ни молиться, ни как следует служить Богу, как это делал Корнилий. Человек должен родиться вновь; но как у многих других, кто был действительно оживотворен в те дни (да и сейчас тоже, я полагаю), человек хотя и мог родиться свыше, но еще не упокоился в искуплении и далеко не осознал избавление от всех вопросов относительно своей души. Несомненно, между подобными случаями в наше время и случаем с Корнилием есть та разница, что до начала миссии Петра было бы самонадеянным для язычника претендовать на спасение. Ныне же для верующего сомнение в этом будет плодом неверия. Душа, обратившаяся к Иисусу, должна успокоиться, несомненно, будучи искупленной. Но мы должны помнить, что тогда еще язычникам не проповедовали во всеуслышание об Иисусе - еще не благовествовали свободно и в полной мере, в преизбытке благодати. Поэтому чем богобоязненнее был Корнилий, тем маловероятнее было то, что он осмелился бы протянуть руку за благословением прежде, чем Господь велит ему протянуть ее. Он поступал правильно, и я в этом нисколько не сомневаюсь. Он был совершенно искренен пред Богом. Как здесь говорится (а Дух находит удовольствие в подобных рассказах), "он был благочестивый и боящийся Бога со всем домом своим, творивший много милостыни народу и всегда молившийся Богу".
Таков был человек, которому Бог намеревался даровать евангелие через Петра. И мы должны хорошо усвоить, что евангелие несет не просто обращение к Богу. Это была весть о жизни, но также и весть о мире. Прежде чем евангелие было проповедано каждой твари, новая природа была сообщена многим; но до этого не было и не могло быть мира. Евангелие раскрывает оба момента: жизнь в свете и проповедуемый мир, что было сотворено кровью Христа. В то же время Писание свидетельствует, что мог быть и часто был перерыв после того, как евангелие было ниспослано. Так, по опыту мы знаем, что многие люди, вне сомнения обратившие свои взоры к Господу, все-таки далеко не успокоились в мире Бога. Корнилий, я полагаю, как раз находился в таком положении. У него было не больше шансов погибнуть - пожелай Бог призвать его в этом состоянии, - чем у любого ветхозаветного святого, будь то иудей или язычник. Ни один верующий не мог быть столь невежественным в промысле Бога в прежние времена, чтобы вообразить, что следует сомневаться в тех, кто, тем не менее, был полон тревоги и озабоченности и из-за страха смерти всю свою жизнь нес цепи рабства.
Даже теперь, хотя Бог ниспослал евангелие, мы хорошо знаем, сколь многие, неверно толкуя учение Ветхого Завета, расстраивают себя, тревожась и сомневаясь. Бог не выражает сомнений в своем собственном благоволении к ним или в действенности жертвы Христа за них - так поступает неверие. С Корнилием дело обстояло иначе. Ему не было дано право принять мир через евангелие, пока Бог не послал Петра, чтобы тот даровал его ему. Именно это совершил Бог. Замечательно также то, что Бог не ждал, пока апостол язычников принесет благую весть Корнилию. Разве не переплетаются здесь события божественным образом? Это не могло быть сделано по формальным правилам человеческой логики. Но как великий апостол язычников написал заключительное слово свидетельства христианам-иудеям в послании Евреям, так и великий апостол иудеев был послан отворить двери язычнику. Петр, а не Павел, был послан к Корнилию. В данной главе доказывается, что он был вынужден пойти. Создается впечатление, что он упустил из виду слова Господа Иисуса о том, что Иисус, воскресший из мертвых, повелел проповедовать евангелие всему творению. Всем народам должно было представить свидетельство. Обетование было не только им и их детям, но "и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш". По крайней мере теперь Господь милостиво вмешался, и когда Он дал Корнилию видение, весьма поучительное для него, то на следующий день Петру было от Господа другое видение.
В ответ на видение посланные привели апостола в дом Корнилия, и далее "Петр отверз уста и сказал: истинно познаю, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему. Он послал сынам Израилевым слово, благовествуя мир чрез Иисуса Христа; Сей есть Господь всех. Вы знаете..." Обратите на это внимание. Корнилию было известно, что евангелие было ниспослано сынам Израиля, но поскольку он был смиренным верующим, то поэтому он не осмеливался притязать на благословение для себя самого. Сама сущность веры состоит в том, что вы не забегаете вперед, но приемлете то, что Бог посылает, и тогда Он посылает это вам. Бог говорил об этом сынам Израиля, и добродетельный муж радовался этому. Но что он мог сделать для себя и своего дома, кроме как молиться, пока не произошло изобильное благословение? Он ценил древний народ Бога. Не был он, однако, и единственным сотником, который возлюбил этот народ. Нам также известно о другом сотнике, построившем синагогу. Таким образом, Корнилий знал, что Бог ниспослал евангелие иудеям. А идти дальше он никак не мог.
"Вы знаете, - говорит Петр, - происходившее по всей Иудее, начиная от Галилеи, после крещения, проповеданного Иоанном: как Бог Духом Святым и силою помазал Иисуса из Назарета и Он ходил, благотворя и исцеляя всех, обладаемых диаволом, потому что Бог был с Ним [которого они]... убили, повесив на древе. Сего Бог воскресил в третий день, и дал Ему являться не всему народу, но свидетелям, предъизбранным от Бога, нам, которые с Ним ели и пили, по воскресении Его из мертвых. И Он повелел нам проповедывать людям [ясно, что под этим подразумеваются иудей] и свидетельствовать, что Он есть определенный от Бога Судия живых и мертвых. О Нем все пророки свидетельствуют, что..." Далее следует сокровенное слово для каждого, кто боится Бога и склоняется пред Словом, будь он хоть язычником: "Всякий верующий в Него получит прощение грехов именем Его". Петр познал это не сам. Разве он не слышал или не прочел эти слова у пророков? Несомненно, он читал их много раз, как и многие другие слова, но вникал в них не более нас, пока могучая сила Бога не заставила их воздействовать на наши души! В этом случае Петру явилось непосредственное оправдание самим Богом, но не собранию (ибо не в этом заключался смысл нисхождения полотна с неба), ибо явно прозвучал призыв язычникам. Здесь было уничтожение простого земного различия между иудеем и язычником. Бог принимал грешников такими, какие они есть, какими бы они ни были, придавая божественное свойство тому, что имело божественный источник и приносило божественные плоды. Но здесь еще не раскрыта истина о теле, хотя это и подразумевается в словах Господа тарсянину Савлу, когда Он спросил: "Что ты гонишь Меня?" Здесь имеется в виду не это, но нелицеприятная благодать Бога к грешникам - как иудеям, так и язычникам, к тем, которые, по суждению иудеев, были неугодными, мерзкими и нечистыми.
И тогда Петр с этим новым убеждением в душе перечитывает пророков совершенно другими глазами и в совершенно другом свете. Исполненный истины, он с величайшей простотой говорит с Корнилием, который со своим домом внимает благословенному слову. "О Нем все пророки свидетельствуют". Это было одно целостное свидетельство: "О Нем все пророки свидетельствуют, что всякий верующий в Него получит прощение грехов именем Его". Речь идет не об иудее, а о "всяком верующем в Него". Увы! иудеи не уверовали в него; но кто уверовал, будь то иудей или язычник, "получит прощение грехов". Именно этого и не знал Корнилий, и никто не мог знать до тех пор, пока не свершилось дело искупления. Ветхозаветные пророки находились под такой же защитой, как и до дела Христа, под какой они были после, но это дело направляло их на путь осознанного спасения пред Богом. Здесь речь шла не о спасении в день суда, и не в этом значении используется слово "спасение" в Новом Завете. Спасение означает то, что душа обретает избавление благодатью как действительное и признанное положение в этом мире. Никто не мог обрести этого в дьявольские времена, и даже после Бог сам послал язычникам особую весть, ибо Он имеет свои собственные пути, равно как и времена и сроки. Бог всегда остается самим собой и не может быть иным, нежели владыкой.
Итак, мы видим, что Бог позволил всему идти своим чередом. Израилю была дана истина так же, как впоследствии всем другим. Теперь, как никогда, они обязаны были принять дар благодати Бога. Если бы Израиль принял, Бог бы даровал. Благодать предлагалась настоятельно, но они с презрением отвергали эту весть и убивали вестников. Посему отвержение самого свидетеля Христа, говорящего Святым Духом, отвержение, доведшее его до небес, становится поворотным моментом, после которого Господом с небес призван свидетель благодати и славы Христа. Наконец, после призыва тарсянина Савла, появляется сам Петр (чтобы устранить видимость разногласия среди орудий благодати, а также по некоторым другим причинам), чтобы явить совершенное равновесие между божественной истиной и чудесной гармонией промысла. Итак, собрание осталось незыблемым, и свидетельство Бога сохранило те же общие черты, хотя осталось место для любой из особых форм, в какие Бог захотел бы облечь истину, а также для промысла, через который Бог мог бы использовать того или иного человека. Таким образом, именно Петр, а не Павел, проповедовал евангелие Корнилию, который принял его Святым Духом и не только достиг безопасности, но и был спасен. Это было уже не просто тяготение к праведному Богу, который не мог обмануть и разочаровать человека, уповающего на его милость, но осознанная радость от знания того, что с грехами человека покончено и сам он обладает свершенным искуплением, что есть известная в настоящее время истина для его души в этом мире. Таково спасение!
"Когда Петр еще продолжал эту речь, Дух Святый сошел на всех, слушавших слово. И верующие из обрезанных, пришедшие с Петром, изумились, что дар Святого Духа излился и на язычников". Так в великом событии для язычников, как до этого с иудеями в день пятидесятницы, совершенно исчезает посредничество человека. То, что апостолы не должны были в этот день ни на кого возлагать рук, так же не было противно воле Бога, как и не было противно его милости и мудрости и то, что они должны были возложить руки на самарян. Разумеется, человеку это трудно понять - ему этих вещей не примирить, - но будьте уверены, что главное, в первую очередь, уверовать. Следует раз и навсегда признать, что Бог мудрее нас. Разве это много? И хотя это кажется простой, чуть ли не избитой истиной, но нельзя придумать ничего более достоверного, хотя в жизни это не всегда самая ясная и несомненная истина, которая в нашей душе объемлет все. Вера - вот секрет подлинного возрастания в богооткровенной мудрости.
В данном случае верующие из обрезанных увидели, что язычники получили дар Святого Духа, и изумились, ибо они слышали, как те говорили языками и величали Бога. Тогда Петр спосил: "Кто может запретить креститься водою..?" Это была общественная привилегия, которую он был уполномочен даровать язычникам, уже окрестившимся Святым Духом. Крещение водой не принижается и не выдвигается как повеление или условие. Предшествовавший дар Духа без вмешательства человеческой руки лучше всего заставил умолкнуть братьев из числа обрезанных, которые были склонны воспротивиться и наверняка запретили бы крестить водой, если бы Бог не даровал им невыразимый дар Духа. Но это свидетельство и плоды действия благодати заставили замолчать даже непокорные и черствые сердца обрезанных. "И велел им креститься".
Здесь можно мимоходом заметить, что такое простое крещение ни в коей мере не является непременно актом служения. Вероятно, вполне в порядке вещей, что исповедующий евангелие должен крестить; но может возникнуть случай, когда проповедующий крещение пытался бы сам избежать этого. Мы знаем, что Павел возблагодарил Бога за то, что так оно и случилось с ним в Коринфе; и мы видим, что Петр здесь не крестил, но просто "велел им креститься". Бог всегда мудр. Здесь слишком знакомая картина, и как быстро человеческое суеверие исказило божественные установления Господа, превратив их в таинство благодати, отправляемое должностными лицами в порядке очередности.
Следующая (11) глава рассказывает о том, как Петр пересказал свои приключения тем, кто не был свидетелем явления могущества Бога в доме Корнилия. Когда суть дела была изложена, самым сильным доводом был следующий: "Итак, если Бог дал им такой же дар, как и нам, уверовавшим в Господа Иисуса Христа, то кто же я, чтобы мог воспрепятствовать Богу?" Так было достигнуто простое разрешение вопроса. Но здесь снова следует отметить, что дар Святого Духа принадлежит верующим. И не его воздействие побуждает людей уверовать, но здесь есть драгоценная награда, дарованная уверовавшим. "Выслушав это, они успокоились и прославили Бога, говоря: видно, и язычникам дал Бог покаяние в жизнь". Дух Бога один оживляет человека верой в Христа. Вера не возможна без участия Святого Духа; но эта животворящая сила и дар Святого Духа - две разные вещи, причем Бог дал им Святого Духа, что подтвердилось ощутимыми фактами, и весьма очевидно, что они должны были иметь через благодать Бога покаяние в жизнь. Дух, данный верующему, был привилегией, превосходящей веру и стоящей над ней, и поэтому предполагал их покаяние в жизнь.
А вот еще один серьезный факт. Оказалось, что рассеявшиеся кипряне и киринейцы, из-за гонения разошедшиеся повсюду и среди прочего достигшие Антиохии, никому не проповедуя Слово, кроме иудеев, набрались мужества и говорили (не еллинистам), но еллинам, "благовествуя Господа Иисуса". Те, к кому они обращались, были в действительности язычниками. Слово "еллинисты" обозначает не "еллинов", а, скорее, евреев, говорящих по-гречески, тех, кому евангелие было проповедано давным-давно, о чем ясно свидетельствуют, например, случаи со Стефаном и Филиппом. В 6-ой главе сказано о ропоте их группировки. Они уже были членами собрания. но этот смысл теряется в английском переводе. Ошибка имеется не только здесь, но и в общепринятом греческом тексте, который так же ошибочен, как и английский перевод. Истинный текст, {Древние переписчики с латыни и других древних языков перевели "ellenas" (еллины) "ellenistas" (еллинисты) здесь и в других текстах. Это могло бы показаться невероятным, если бы не было общеизвестным фактом, что две единственные рукописи, подтверждающие то, что здесь, несомненно, требуется, это Александрийская и Кэмбриджская греко-латинская рукопись Безы. Ватиканская и все другие рукописи, унциальные и курсивные (сопоставленные с оригиналом и изученные) содержат ошибку. Отцы церкви, Эвсебий из греков и Кассиодор из римлян подтверждают правильный вариант; остальные противоречат друг другу, причем их текст имеет неверное написание (возможно, по ошибке переписчиков), а их комментарий исправляет ее. Вариант написания в Синайской рукописи (euaggelistas) является обыкновенной опиской, нередко встречающейся в этом самом древнем, но не очень точном документе, возникшей в результате смешения с родственным словом; оно несло значение "проповедникам, проповедующим Господа Иисуса". Но исправление подтверждает истинный вариант.
Важность внимательного отношения к тексту хорошо известна по примечаниям Кальвина к этому стиху. Он встал перед весьма серьезным затруднением, современным ему вариантом написания, остающимся к стыду христианского мира в качестве общепринятого варианта. Однако его мужской здравый смысл крепко держался за истину, хотя он и не знал солидного основания, на котором она покоилась. Я цитирую "Комментарий к Деяниям", 1, стр. 466, 467 издания общества Кальвина: "Лука пространно объявляет, что некоторые из них принесли это сокровище даже язычникам. И Лука называет этих еллинистов не "ellenes", но "ellenistai". Поэтому некоторые говорят, что они произошли от иудеев, но населяли Грецию (и они были бы правы, если бы действительно было написано "ellenistas", а не "ellenas"); чего я не допускаю. Поскольку, если учесть, что иудеи, которых он чуть ранее упомянул, были отчасти с Кипра, то им и следует числиться, поскольку иудеи считают Кипр частью Греции. Но Лука отличает их от тех, кого он называет потом "ellenistas" (тут он и ошибся; рассуждает он здраво, но знание его неполно). Более того, поскольку он сказал, что сначала слово проповедовали только иудеи, и он имел в виду тех, которые, будучи изгнаны из своей страны, жили в Финикии и на Кипре, комментируя это исключение, он сказал, что некоторые из них, действительно, учили еллинистов. Это противоречие заставляет меня подумать о язычниках".
Совершенно верно: только верный текст избавляет от необходимости искажения слов, и он вне всяких сомнений и рассуждений подразумевает еллинов, а не еллинистов и имеет в виду язычников. Но, как доказательство небрежного разбора реформаторов, еще более странно, что Беза, который был большим ученым, чем его предшественники, также редактирует "ellenistas" и пишет ошибочное замечание, указывающее, что здесь оно употребляется в значении "ellenas". Хотя в его распоряжении была знаменитая греко-латинская унциальная рукопись (D), подаренная им Кэмбриджскому университету в 1581 году, которая подтверждает Александрийскую рукопись} который является достаточно авторитетным и едва ли не самым древним источником, гласит, что они проповедовали еллинам, или язычникам. Итак, мы видим, что Господь вершил дело, и, как это постоянно случается, не просто призвал Павла к язычникам и не просто послал Петра к язычнику, но теперь эти люди, которые, быть может, заслужили осуждение как нерадивые делатели, исполняли одно и то же дело Господа, даже если ничего и не знали об этом, а лишь догадывались благодаря божественному чувству.
Как благословенно видеть свободное проявление Святого Духа без какого-либо вмешательства человека! Таков всегда промысел Бога. Бог не просто использует того или иного человека; и если Бог делает это, мы благословляем его за это, но Бог, который употребляет средства, всегда выше их, и ему необходимо лишь воодушевлять с помощью обстоятельств некоторых безыскусных христиан, которые обладали достаточной верой и любовью, чтобы идти к язычникам, не требуя мощных и чудодейственных средств, бывших в могучей руке, что и сделал апостол. Хотя Петр был великим тружеником, необходимо было посредничество Бога в видении, чтобы он пошел и свершил дело, которое эти безымянные братья предприняли в уповании на благодать, без какого-либо видения или знамения. Казалось, это было не более, чем действием божественной благодати в их душах. Сначала они были более робкими, они никому не проповедовали, кроме иудеев. Постепенно сила евангелия и действие Святого Духа влили в их души стремление утолять нужды других. Язычники были грешниками, и почему бы им не осмелиться проповедовать язычникам? "И была рука Господня с ними, и великое число, уверовав, обратилось к Господу". Но каким упреком это было тем, кто хотел бы сделать собрание простым орудием властей или, что еще хуже, подчинить его человеческой воле?! Как благословенно видеть, что оно представляет собой органическое целое, а не просто живое существо, и тот, кто есть источник жизни, есть сам Святой Дух - божественная личность, которая не может не откликнуться на благодать Господа Иисуса, ради прославления которого Он нисшел!
Далее мы видим Варнаву, помыслившего совершить другое и весьма характерное дело. Прежде он избавил Савла от последствий несправедливых подозрений и недоверия со стороны учеников. Он хотел, чтобы Савл отплатил добром за то, что я осмелюсь назвать злым поступком по отношению к нему. Так как собрание в Антиохии пребывало в нужде, он пошел и нашел его. Он был убежден, что это то орудие, которое Господь употребит во благо. Таким образом, мы видим, что наряду с ангелом Господа в одних случаях и непосредственно Духом Господа в других перед нами божественное суждение благочестивого сердца. Все это совершенно справедливо. Не следует считать это простым человеческим рассуждением. Это было не только достоверной, но и запечатленной Богом истиной, которую мы могли узреть и употребить во благо. Варнава разыскивал Савла с полным на то основанием. "Целый год собирались они в церкви и учили немалое число людей, и ученики в Антиохии в первый раз стали называться Христианами". Местность, некогда столь известная своими названиями, теперь должна была дать бессмертное имя - имя бесконечно сладостное и благословенное, соединяющее Христа со своими святыми. Несомненно, оно было языческим. Вряд ли был какой-то смысл в том, чтобы дать его иудеям, ибо все иудеи на словах ожидали Христа. Какая чудесная перемена для этих язычников: познать Христа и называться в честь Христа! Так положил Господь.
Далее мы видим, что когда собрание в Иерусалиме обеднело, язычники решили каждый по своему достатку послать им пособие. Савл (как его до сих пор называли) и Варнава служили посредниками при передаче пособия пресвитерам, чьи имена не упомянуты. Как эти пресвитеры были избраны, если они вообще были формально избраны, не известно. Среди язычников, как нам стало известно позднее, их назначали посредством апостольского выбора. Было ли так среди иудеев, Писание об этом умалчивает, однако мы ясно видим, что среди них были лица, занявшие это ответственное положение, а впоследствии и в собраниях язычников.
Напоследок и в нескольких словах (ибо я не намереваюсь больше говорить о 12-ой главе) мы завершим эту часть нашего рассуждения. Перед нами поразительный прообраз злого царя, который появится в последнее время - тот, кто будет править иудеями при поддержке язычников, как Ирод, и не более чем его предшественник, склонный к убиению невинных и чье сердце полно ненависти к тем, кто спасется благостью Господа.
Иаков пролил свою кровь, как до него Стефан; к этому же был приговорен и Петр, но Господь не разочаровал. Ученики предались молитве, хотя они мало верили своим молитвам. И здесь мы узнаем, что в эти дни у них были молитвенные собрания; и вот они предались молитве за служителя Господа, который не преминул появиться благодаря посредничеству могущественного промысла. Все это подтверждает, что они поступали в типично иудейском духе, и это было естественно для Иакова и Петра, которые служили прежде всего среди обрезанных.
Нет нужды останавливаться на этой сцене подробнее; достаточно лишь отметить то, что, несомненно, известно всем, - тот способ, которым Господь судил отступников. Ирода, вскоре после этого признанного народом, которому он хотел угодить, не преуспевшего в одной области, но вознесенного в другой, приветствовали как Бога. И тут ангел поразил его за гордыню, и он, будучи изъеден червями, умер - жуткое зрелище страшного суда Бога, который падет на того, кто сядет "в храме Бога как Бог, выдавая себя за Бога".
В следующей части лекции мы рассмотрим способ действия Духа Бога посредством великого апостола язычников.
Теперь мы приступаем, так сказать, к миссионерским путешествиям Павла. Дело, предписанное Святым Духом, начинается во славу Господа. Благодать не только ниспосылается язычникам, но и вводит их в дом Бога: Он воздействовал на каждую душу в отдельности - этому мы уже были свидетелями прежде, в миссии Петра к Корнилию и его дому. Но благодать стремится далее в поисках не только иудеев, но и язычников, ибо это стало особым полем деятельности, предназначенной Павлу Богом, а также и другим апостолам, поскольку у них был такой уговор.
Но существуют еще предварительные обстоятельства, не менее интересные и значительные, о которых Святой Дух повествует нам прежде, чем описать эти путешествия. В начале 13-ой главы приводится описание подобной сцены. Тарсянин Савл уже был призван в то время, но здесь перед нами формальный акт отделения, и это истинно представленное в Писании событие, никоим образом не похожее на так называемое рукоположение. Савл постарался опровергнуть это в ясных и недвусмысленных выражениях. Человек не только не был источником служения, и это, вне всяких сомнений, клятвенно подтвердят все верующие, но Савл использует самые сильные выражения, чтобы показать, что это произошло без посредничества людей. Поскольку бывают случаи, когда через посредничество людей передаются и дар, и полномочия, то мы можем убедиться в том, что хитрость и невежество могут достаточно быстро запутать все дело и, таким образом, подготовить почву для создания церковной системы. Писание не дает оснований для этого. Но есть в нем служение и связанные с ним четкие обязанности - и то, и другое не подлежит сомнению. Эти два явления явно признаются Святым Духом. Здесь мы не находим ничего общего с официальными обязанностями. Поскольку апостол Павел был наделен как даром, так и обязанностями - а он был наделен и тем, и другим (ведь апостольство отличается от дара пророка и всего прочего тем, что это не только дар, но и обязанности), - то все было решено между Господом и его служителями. Но теперь Богу было угодно именно в этот момент призвать Варнаву, который был своего рода переходным звеном между двенадцатью апостолами с Иерусалима, как центра обрезанных верующих и их сферы деятельности, и свободным и беззаветным служением Павла среди язычников. Богу было угодно отделить эти два избранных сосуда его благодати для дела, к которому Он призвал их.
Обратимся на мгновение к положению дел в Антиохии, прежде чем идти дальше. "В Антиохии в тамошней церкви [или собрании] были некоторые {Лучшие унциальные и курсивные рукописи, а также древние переводы опускают слово "tines" (некоторые)} пророки и учители". Там существовало то, что обычно называется общественным богослужением. Следует всегда давать полноценную оценку фактам, иначе, если что-либо отвергать или опускать, это только ослабит свидетельство, данное Богом.
Те, кто противостоит истине собрания и отрицает ее теперешний упадок, постоянно пытаются строить козни тем, кто научился у Бога действовать по его слову, намекая, что последние отрицают служение, а точнее, то, что они называют "общественным служением". Они отрицают исключительное служение или служение, осуществляемое одним человеком. Они отрицают ту профанацию служения, которая изгоняет из круга служения действие всех даров, кроме одного, ревниво относящегося ко всем другим дарам, если они не одобрены и не дозволены им, что, следовательно, выказывает недостаток веры в призвание Господом или в силу Святого Духа, даруемого во благо, и в результате как ограниченность, так и самодовольство, вследствие полного непонимания Писания и силы и благодати Бога, вменяется как долг. Я ни на минуту не отрицаю того, что все, какой-либо мере научившиеся от Бога его воле в служении Христу, должны разоблачать клерикализм в любой его форме и степени проявления как принцип, непримиримо противостоящий по своей сути действию Святого Духа в собрании.
Но важно удостовериться, что никто из тех, кто подвергает себя и истину (что еще хуже) заслуженному упреку за отрицание подлинного места обитания служения, не понимает действия Духа. Не в этом дело. Все христиане, которых просветил Бог по этому вопросу признают служение божественным и вечным установлением. Поэтому очень важно иметь евангельские взгляды на его источник, назначения и пределы. Истина в своей сущности сводится к тому, что служение является действием духовного дара. Я считаю, что это его истинное определение. Умы большинства христиан обременены понятием о каких-то конкретных пастырских обязанностях. Подобные пастырские обязанности не имеют ничего общего со служением как таковым. Одно и то же лицо, конечно, может иметь и то, и другое, но это может быть или этого может не быть.
Кто-то, например, как обнаруживается в случае с Филиппом и другими, имеет местную паству в Иерусалиме, и там мы видели, что собрание выбирало, поскольку это был такой вид обязанностей, который был связан с распределением благословения собрания. И в этом заключается его принцип. Собрание оговаривает то, что дает. Но Господь наделил Филиппа духовным даром, и собрание склонилось и приняло его, а не выбирало. Собственно, особенный дар, полученный Филиппом от Господа, скорее, имел свое должное применение вне собрания, а не внутри: он был евангелистом. Но это подкрепляет мое утверждение: может существовать человек без каких-либо обязанностей, но с особенным даром, и, в частности, для общественного служения.
Пресвитеры или епископы, о которых вы еще услышите со временем, имели еще более важные обязанности. В каждом полностью сформированном собрании существовала должность надзирающего или епископа - там, где было время для появления всего необходимого. Но были какие-то обязанности или не были, были или не были соответствующие назначения, и Господь не забывал ниспосылать дары для исполнения своего дела. Те же люди, которые обладали дарами, применяли их, как им надлежало это делать, ибо здесь речь шла не о назначении, и, конечно, проявление этих даров не имело ничего общего с разрешением, соизволением или распоряжением кого-либо, но проистекало исключительно благодаря дару самого Господа. Это было надлежащее служение слова. Но такую мысль, как исключительное служение, никогда не обсуждали и тем более не действовали на ее основании, что выдвигается в наше время, как если бы это было единственно правильным как в теории, так и на практике. По сути это абсолютно неверно, и не только не оправдывается Словом Бога, но находится в вопиющем противоречии с ним.
Здесь, например, перед нами картина собрания, изображенная Духом. Она тем более поучительна, что здесь нельзя сделать скидку на то, что в собрании в Иерусалиме были элементы с примесью внутренних особенностей иудейской системы. Дело происходило среди язычников. Это было там, где трудился сам Савл; и там же были другие служители Господа, кроме Савла: Варнава и Симеон, Луций и Манаил. Не упоминается здесь и о том, что они были единственными лицами, которые обладали дарами пророчества и учения, хотя, несомненно, они имели большой вес в собрании. "Когда они служили Господу и постились, Дух Святый сказал: отделите Мне Варнаву и Савла [ибо он все еще называется Савлом по своему еврейскому имени] на дело, к которому Я призвал их". Так их призвал Господь.
Следует сделать акцент на то, что Святой Дух также может выделять служителей для особой службы. Это ярко описывается, когда возник вопрос о Варнаве и Савле. Святой Дух, конечно, имел отношение к действиям Петра, или Иоанна, или кого-либо другого, кто рассматривался нами в предыдущих пересказах книги, но здесь это представлено ясно - и к тому же весьма обоснованно и поучительно для нас, поскольку Бог здесь готовит пути и наставляет своих служителей в своем промысле, особенно в собрании среди язычников. Посему СвятойДух решительно и определенно подчеркивает: "Отделите Мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их". Святой Дух пребывает в собрании, Он действует лично, и не просто давая силу, но в четко определенном и особенном призвании. Без сомнения, Он подчиняется славе Господа Иисуса, но как божественная личность не лишен верховенства, ибо сказано - "по Его изволению".
"Тогда они, совершив пост и молитву и возложив на них руки, отпустили их". Это было сделано не с той целью, чтобы даровать полномочия так, чтобы одно писание противоречило другому. Гал. 1, 1 отрицает подобное заключение. Прежде чем покончить с этой историей, мы увидим, каков был характер этого действия и для чего на них возлагались руки, - это объясняется в конце 14-ой главы. Сказано (ст. 26), что они отплыли в Антиохию (которая была исходным пунктом), откуда "были преданы благодати Божией на дело, которое и исполнили". Вот значит в чем заключались цель и смысл возложения рук на Варнаву и Савла. Здесь не было самонадеянного убеждения, что люди, которые в действительности стояли духовно на более низкой ступени, чем они, могли даровать апостолам то, чем они не обладали в той же степени, - здесь было всего лишь братское вверение благодати Бога, которая всегда сладостна и желанна в повседневном служении Господу. "Сии, быв посланы Духом Святым..." - нет ничего более определенного, чем то место, которое Дух Бога предуготовил, нет ничего более выразительного, чем выражения, в которых вдохновленный автор привлекает внимание к этому факту в данных начальных стихах. Все теперь в его власти. Он присутствует на земле и является направляющей силой всего, что делается. Эта сила не принадлежит собранию, которое, в крайнем случае, обязано судить грех, но в других случаях не может вмешиваться в служение, не оскорбляя Господа и препятствуя служению. С другой стороны, служение не может смешиваться с делами собрания. Это две разные сферы. Конечно, одно и то же лицо может быть служителем, поскольку является членом тела Христа. Однако поскольку ему не разрешается использовать свое служение, ущемляя при этом собрание в каком-либо отношении, но, скорее, сослужить в его надлежащих действиях, помогая ему, насколько это в его силах, то, с другой стороны, собрание никоим образом не может управлять этим служением, которое проистекает не от собрания, а прямо от Господа.
Сегодняшнее состояние дел нисколько не отменяет и не изменяет этот принцип. Наоборот, великое утешение, что служение никогда не исходило от собрания, и поэтому современный упадок собрания не может лишить места и обязанности тех, кто служит словом. Суть в том, что это две совершенно разные, хотя и равные, области благословения.
Итак, Варнава и Савл отплыли на Кипр, на родину Варнавы, и, придя туда, они стали проповедовать слово Бога в иудейских синагогах. Все было очень обстоятельно, тем более, что Савл был апостолом язычников, который должен был идти к иудеям, и сколь восхитительно видеть промысел Бога также и в этом. Как мы знаем, из всех других главным образом Лука приводит самого Господа Иисуса Христа в благодати к язычникам. Несмотря на это, нет столь иудейского евангелия по своему началу, чем евангелие по Луке, и даже евангелие по Матфею уступает в этом. Таких сцен нет в евангелии по Матфею, тем более в евангелиях по Марку или Иоанну - нет сцены в храме и внутри его, нет такого описания иудейского остатка верных, нет такой обстоятельности в изображении покорности Иосифа и Марии требованиям закона, - как в первых двух главах евангелия по Луке. Суть в том, что то, что сначала изображено в евангелии, а потом в книге Деяний, обращено сначала к иудею, а затем и к язычнику. И так они оказываются в служении вместе с этими благословенными мужами, которые ныне отбыли.
Упоминается также, что они, между прочим, имели при себе Иоанна для служения. Не надо искать в этом облечения духовной властью. Несомненно, однако, что это выражение может нести в себе подобный смысл для невежественных умов. Я не хочу также ничего говорить о мотивах, которые могли быть у тех, кто перевел это, придав такой оттенок данному отрывку. Очевидно, однако, что подобное утверждение было бы абсурдным, поскольку это было бы не служение для других, а служение для Павла и Варнавы. Поэтому очевидно, что служение Иоанна заключалось, как я предполагаю, в поисках подходящего крова и привлечения народа для проповедей апостолов, и в такого рода заботах, которые можно было бы ожидать от юноши по отношению к тем, кого он имел счастье сопровождать и кому сподобился служить в доме Господа.
В этом случае они встретились с проконсулом острова Сергием Павлом, которого окружил своими ухищрениями некий волхв, стремившийся сохранить власть над умом вельможи. Но пришло время, когда ложь должна была пасть перед истиной. Когда он, таким образом, попытался обратить свое коварство против евангелия и тех, кто был послан проповедовать его на острове, Бог доказал свою могучую силу. Ибо, когда Елима воспротивился Варнаве и Савлу, Савл, "он же и Павел [Дух Бога здесь воспользовался возможностью упомянуть его языческое имя в связи с делом обращения преимущественным образом язычников, хотя и начатого по промыслу Бога с иудея], исполнившись Духа Святого", устремив свой взор на злодея, проник в его сущность и, более того, вынес приговор, осуждающий приговор, от Господа, который тут же исполнился. Сказано: "И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого". Это было печальным знамением преступного рода, иудеев, которые из-за их противления евангелию и благодати Бога, и в особенности среди язычников, ныне осуждены на ту же слепоту, только духовного свойства. "Тогда проконсул, увидев происшедшее, уверовал, дивясь учению Господню". Какой разительный контраст по сравнению с волхвом Симоном! Симона удивила проявленная сила, проконсула же удивила истина.
Преклонение перед силой естественно для человека, и особенно для падшего человека. Осознающий свою слабость, он жаждет силы, которой ему хотелось владеть, к тому же он осознает, какое место он был призван занять, но с которого пал; ибо Бог подчинил себе всякую тварь, и, хотя через грех этот человек потерял свое право, он ни в коей мере не оставил своих притязаний, и тогда же он задумал получить силу, которая позволила бы ему не только укрепиться, но и избавиться от прискорбных последствий падения. Радость сознания истины, сердце, созданное для откровения Бога, даются только Святым Духом; и это было счастливым уделом проконсула. Он уверовал, и уверовал по-иному - сознанием, божественно просветленным силой Духа, а не просто рассудочной верой, принимающей на основе доказательств то, что одобрил суд его разума.
Далее мы читаем о Павле и его товарищах, ибо с этого момента он занимает главное место, а другие упоминаются благодаря своему товариществу с ним. Было ли это положение сколько-нибудь не угодно Господу? Разве не было все в точности по его воле? Мы все знаем, что иногда возникает некоторая ревность по отношению к любому подобному духовному влиянию. Мне кажется, однако, что это чувство, которое радуется деянием Святого Духа и полноценному проявлению святого слова Бога, исходит скорее из плотской независимости ума, нежели простоты. Однако продолжу. Павел и бывшие с ним отплыли из Пафа и "прибыли в Пергию, в Памфилии. Но Иоанн, отделившись от них [ибо он не столь был высок в вере для этого дела, по крайней мере, не как Павел] возвратился в Иерусалим [на свою родину]".
Остальные продолжали свой путь в писидийскую Антиохию и очутились в субботний день в синагоге. "После чтения закона и пророков, начальники синагоги послали сказать им: мужи братия! если у вас есть слово наставления к народу, говорите". Какой глубокий контраст с тем, что мы находим в христианском мире! Даже среди несчастных иудеев, несмотря на всю холодность и узость их религии, тогда была большая открытость души и простота восприятия всего, что можно было сообщить, нежели там, где должны были бы течь реки живой воды, где среди всего, принадлежащего Господу, должно было бы править взлелеянное желание того, чтобы наилучшая помощь была оказана каждому святому Бога, а также каждому несчастному погибшему грешнику. Однако здесь, среди этих иудеев, правители были озабочены тем, чтобы получить всевозможную помощь от других ради понимания Слова Бога и для его справедливого применения. Хотя они и не знали ничего о Павле и Варнаве (кроме того, что они были иудеями или были похожи на таковых), они послали сказать им, чтобы они говорили со всеми. "Павел, встав и дав знак рукою, сказал: мужи Израильтяне и боящиеся Бога! послушайте".
Там были прозелиты, а также потомки Иакова. Многие язычники оставили идолопоклонство во всех больших городах, где в то время проживали иудеи. Несомненно, иудаизм проложил путь Господу среди народов земли, в среде которых были рассеяны иудеи. Умами язычников владело чувство омерзения. Отвращение к язычеству достигло ужасающей степени. В то же самое время имелось немало тех, которые, хотя и были язычниками, не были идолопоклонниками (и вы должны это помнить) и действительно боялись Бога.
Ко всем этим людям и обратился сам Павел: "Бог народа сего избрал отцов наших и возвысил сей народ во время пребывания в земле Египетской, и мышцею вознесенною вывел их из нее". История рассказывалась до тех пор, пока он не добрался до Давида, поскольку цель была указать на Сына Давида, и при этом апостол, ведомый Господом, говорил с изрядным красноречием, которое свойственно употреблять любви, исходящей от Духа Бога. Так, при описании появления Спасителя нам показано, как возвестил о нем креститель. В этом не было никакого сговора. Перед самым его появлением Иоанн проповедовал крещение покаяния всему израильскому народу. При окончании же своего поприща он признался, что не был Мессией. Посему Бог дал тогда чудесного свидетеля о грядущем Мессии. Дело здесь было не в великом человеке или великих делах, но в исполнении Богом своей цели. Если бы хоть частица честолюбия взыграла в Иоанне, то он, имея огромное число последователей в народе, мог бы сделать так, чтобы его самого считали Мессией. Истина же состояла в том, что он не был женихом, но лишь его другом, и страх Бога подавлял низменные желания, и он почел радостью и своим долгом исполнить волю Бога и стать свидетелем того, кто должен был прийти.
Итак, Павел возвещает о самом Мессии: "Мужи братия, дети рода Авраамова, и боящиеся Бога между вами! вам послано слово спасения сего". Далее он ярко живописует то ужасное положение, в которое иудеи поставили себя: "Ибо жители Иерусалима и начальники их, не узнав Его и осудив, исполнили слова пророческие, читаемые каждую субботу [наряду с духовной слепотой здесь, как всегда, был налицо сильнейший недостаток обыкновенной справедливости], и, не найдя в Нем никакой вины, достойной смерти, просили Пилата убить Его. Когда же исполнили все написанное о Нем, то, сняв с древа, положили Его во гроб". Бог был против них; а что до человека, которого они распяли, то "воскресил Его из мертвых". "Он в продолжение многих дней являлся тем, которые вышли с ним из Галилеи в Иерусалим и которые ныне суть свидетели Его перед народом. И мы благовествуем вам, что обетование, данное отцам, Бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса".
Нельзя говорить: "Воскресил Иисуса снова". Вы можете сказать: "Воскресил Иисуса" или: "Воздвиг Иисуса снова", но нельзя употребить и то, и другое вместе. Это слово не может включить оба значения, хотя оно может в определенных случаях, согласно контексту, означать и то, и другое. Правильным прочтением здесь будет "воздвиг Иисуса". Это значение слова соответствует фактам. Оно относится к Иисусу, данному иудеям как Мессия, согласно пророкам. И то, что это слово относится к воскресению, тоже самое обычное явление. Слово "воскресение" требует после себя "из мертвых", что бы оно твердо обозначало воскресение. Но здесь речь идет не об этом, пока мы не доходим до стиха 34. Поэтому я считаю, что в предыдущем тексте имелось в виду вовсе не воскресение, но воздвижение Иисуса как Мессии, как и написано во втором псалме: "Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя". Это подтверждается и, я считаю, вполне доказывается следующим стихом, где мы имеем дополнительное утверждение: "А что воскресил Его из мертвых". Таким образом, мы имеем две различные ступени: стих 33 подтверждает, что Бог исполнил обетования, воздвигнув на земле Мессию своему народу, стих же 34 добавляет, что, кроме этого, Он воскресил его из мертвых. Это важно потому, что служит ключом к истинному пониманию второго псалма, который часто и, я полагаю, ошибочно соотносится с воскресением. Здесь упоминается Мессия, причем не поднимается вопрос об имевшем место телесном воскрешении, которое впервые отчетливо упоминается в Пс. 15 и подразумевается в Пс. 8. Итак, в проповеди апостола воскресение из мертвых обосновывается не вторым псалмом, но известным отрывком из книги пророка Исаии (гл. 55, 3), а также упомянутым псалмом.
Но здесь апостол (вместо того, чтобы указать, что Бог сделал отверженного Иисуса Господом и Христом, в чем состояло учение Петра, причем, конечно, совершенно истинное) оговорил все это в духе его собственного учения об истине и наставил их души в том, что "ради Него возвещается вам прощение грехов; и во всем, в чем вы не могли оправдаться законом Моисеевым, оправдывается Им всякий [т.е. не одни иудеи, но и] верующий". Апостол провозглашал свою истину заблаговременно, с воодушевлением и просто, и, несомненно, для всех иудеев, которые склонялись перед ней, но также сформулировал ее в таких выражениях, которые подразумевали бы и верующего язычника наряду с израильтянином: "Во всем... оправдывается Им всякий верующий". И завершается все это торжественным предупреждением тем, кто презрит слово Господа, и это основывается или, скорее, цитируется по сказанному у некоторых пророков. (ср. Ис. 29 и Авв. 1)
"При выходе их из Иудейской синагоги язычники просили их говорить о том же в следующую субботу. Когда же собрание было распущено, то многие Иудеи и чтители Бога, обращенные из язычников, последовали за Павлом и Варнавою, которые, беседуя с ними, убеждали их пребывать в благодати Божией. В следующую субботу почти весь город собрался слушать слово Божие". Это возбудило иудеев, т.к. было новым учением, которое сразу разожгло их ревность. Однако мы видели ненависть и кровопролитное сопротивление иудеев в Иерусалиме. Мы понимаем, что они невзлюбили то, что считали новой религией, которая претендовала на то, чтобы воцариться с высочайшего повеления Бога Израиля, и в особенности потому, что она заставила живо ощутить свои собственные грехи, свое прошлое и нынешнее противление Святому Духу, а также недавнее убийство их Мессии. Но здесь выступает новая черта, которую Дух Бога позволяет нам увидеть отныне во всех путешествиях и трудах апостола Павла, - ненависть, которую испытывают неверующие иудеи во время проповедования истины язычникам. "Но Иудеи, увидев народ, исполнились зависти". Действие теперь происходило на чужой стороне, среди народов, которых они презирали. Если бы евангелие было ложью, зачем же тогда так сильно возмущаться? Это не было любовью или уважением к язычникам. Однако сатана возбудил не просто их религиозную гордость, но их зависть, и, исполнясь ей, они "противореча и злословя, сопротивлялись тому, что говорил Павел".
Закон никогда не вызывал такой перемены среди людей. Он мог наказывать грубые выражения идолопоклонства и судить его прегрешения, чтобы вследствие этого некоторые люди боялись Бога, но он никогда не покорял сердца подобным образом. Таким образом, согрешение их сердец обнаружилось у иудеев и тем более явственно, что сила благодати Бога подтвердилась, привлекая сердца к Господу. "Тогда Павел и Варнава с дерзновением сказали: вам первым надлежало быть проповедану слову Божию [как удивительны и как прекрасны слова божественной любви!], но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни [как печально показать себя недостойными вечной жизни, как поступает каждый неверующий!], то вот, мы обращаемся к язычникам".
Что это было: духовная мудрость или просто инстинкт? Возможно, были и те, кто обратился к язычникам по не менее глубоким и определенным причинам, как мы выяснили это ранее. Еще были те, кто понимал, что евангелие было слишком большой наградой, чтобы ограничиться одним народом, и что оно было приспособлено ко всеобщим потребностям людей, и что благодати Бога подобало даровать его и язычникам. И они поступали по своему убеждению - Господь был с ними, и многие уверовали. Но в этом не было духовного инстинкта - здесь было нечто более святое и земное, и в то же время более высокое и благословенное. Это было такое духовное повиновение, при котором казалось, что повинующийся не мог определить направление достаточно четко. Но око любви видит; оно бдительно ожидает зова сердца.
"Ибо так, - говорит Павел, - заповедал нам Господь: Я положил Тебя во свет язычникам". Что это означало для Павла и Варнавы? - Все. Бесспорно, пророк имеет в виду именно Христа, и, возможно, некоторые будут склонны относить эти слова исключительно ко Христу, но не к Святому Духу, который поэтому распространяет их значение на Павла и Варнаву. Разве Павел не написал впоследствии: "Для меня жизнь - Христос"? Христос был для них всем. Христианская вера присваивает то, что было сказано ему. Какое положение! Какая сила во имя его! Несомненно, до этого было скрытой тайной, что человек должен быть так связан с Христом, отвергнутым (и, таким образом, отделенным) от древнего народа Бога. Но что сказал Он человеку презренному и уничиженному ими? Это было то самое время, когда Мессия, потерянный для Израиля, новым и сокровенным образом становится средоточием для полного отождествления с ним Бога во благодати. Так, то, что принадлежит ему, принадлежит им, и то, что Бог говорит о нем, есть указание для них. "Я положил Тебя во свет язычникам, чтобы Ты был во спасение до края земли".
В этом не было опрометчивости или самонадеянности, но была трезвая мудрость. Было ли это справедливо только для апостолов? Разве нет в этом наиважнейшего принципа для нас, братья? Разве это четко не доказывает, что мы не только получаем буквальное повеление, но и то, что мы можем и должны различить призыв к послушанию? Апостолы, как люди веры, сказали об этом с дерзновением: "Ибо так заповедал нам Господь". Все же, думаю, на всей земле вряд ли еще хотя бы две души постигли заповеданное им. Неверие попросило бы доказательства и не удовлетворилось бы им, но вера, как никогда, радуется и радует. "Язычники, слыша это, радовались и прославляли слово Господне, и уверовали все, которые были предуставлены к вечной жизни. И слово Господне распространялось по всей стране". Но иудеи не собирались оставить свою зависть. Чем больше было благословение, тем больше их сердца были раздражены этим. "Но Иудеи, подстрекнув набожных и почетных женщин..." Несомненно, они охотнее поддавались их увещеваниям, равно как и "первые в городе люди". В то время как вера обращена к Богу и истине, неверие стремится к такому или иного рода влиянию - женщин, с одной стороны, и первых людей города - с другой. Так они воздвигли гонение на Варнаву и Павла и изгнали их из своих пределов. "Они же, отрясши на них прах от ног своих, пошли в Иконию. А ученики исполнялись радости и Духа Святого". Как враг обращает доброе в худое, так Бог обращает злой умысел противников в благословение своим святым.
Оттуда апостолы пошли в другие места - они, как всегда, неутомимы в своей любви. Здесь, пожалуй, нет более заметной и поучительной черты, чем тот факт, что ничто не может отвратить сердце Павла от несчастных иудеев. Он любил их безответно. Он любил их вопреки всей их ненависти и зависти. И "они вошли вместе в Иудейскую синагогу [как и в любой новой местности, которую посещали] и говорили так, что уверовало великое множество Иудеев и Еллинов. А неверующие Иудеи [для Павла обычно они были совершенно одинаковы, что в одном месте, что в другом] возбудили и раздражили против братьев сердца язычников. Впрочем они пробыли здесь довольно времени, смело действуя о Господе, Который во свидетельство слову благодати Своей, творил руками их знамения и чудеса. Между тем народ в городе разделился: и одни были на стороне Иудеев, а другие на стороне апостолов. Когда же язычники и Иудеи со своими начальниками устремились на них, чтобы посрамить и побить их камнями, они, узнав о сем, удалились" (гл. 14,1-6). Итак, они склонились перед бурей. Ничего из того, что люди называют героизмом, не отличало апостолов; в них было нечто гораздо лучшее - простота благодати. Терпение есть истинная мудрость, и только Бог может даровать его. И они ходили везде, благовествуя евангелие. В Листре, которую они посетили, они встретили увечного человека, "не владевшего ногами", который никогда не ходил. Павел, увидев, что тот имеет веру для получения исцеления, устремил на него свой взор и велел ему стать на ноги. Господь сразу же отозвался на призыв, и человек тотчас вскочил и стал ходить. "Народ же, увидев, что сделал Павел, возвысил свой голос, говоря по-ликаонски: боги в образе человеческом сошли к нам. И называли Варнаву [который, очевидно, выглядел внушительнее] Зевсом, а Павла Ермием, потому что он начальствовал в слове. Жрец же идола Зевса [ибо город славился поклонением так называемому отцу богов и людей]... приведя к воротам волов и принеся венки, хотел вместе с народом совершить жертвоприношение. Но апостолы {Так Дух Бога называет их обоих, и это важный момент. Здесь нет ограничения двенадцатью апостолами - мы видим, что Святой Дух действовал таким образом. Мы находим апостольство совершенно независимо от двенадцати колен Израиля. И апостолом является не только Павел, но и таковым также признается Варнава} Варнава и Павел, услышав о сем, разодрали свои одежды и, бросившись в народ, громогласно говорили: мужи! что вы это делаете? И мы - подобные вам человеки, и благовествуем вам, чтобы вы обратились от сих ложных к Богу Живому, Который сотворил небо и землю, и море, и все, что в них".
Что примечательно, я думаю, в особенности для всех тех, кто посвятил себя делу Господа, так это разнообразный характер обращений апостолов к людям. Тогда не было такой официальности, которую мы находим в евангельских проповедях в наши дни. О, какое однообразие! какой рутинный распорядок, независимо от того, к кому все это может быть обращено! Мы обнаруживаем, что в Писании с людьми обращаются просто, и каждый раз был особый призыв к совести, соответствующий их насущному состоянию. Проповедь в синагоге основывалась на иудейском писании; здесь же перед жителями Ликаонии никаких ссылок на Ветхий Завет нет и в помине, но простыми словами упоминается все, что известно всем и каждому, - природа и мироздание, которое Богу было угодно издревле возвести вокруг них, и плоды, непрестанно ниспосылаемые от его изобилия, о которых даже самые ограниченные умы не могут не иметь понятия. Так, мы видим, что здесь была проповедь соответствующей случаю истины, в частности о том, что есть Бог и что достойно его, проторяющего пути евангелию своей благодати. Как это отличается от мерзости Зевса или Гермеса, бога разврата и своеволия и бога воров! Что это? Лучшая религия и нравственность язычника, делающего себе богов, подобных себе самому? Это, конечно же, не истинный Бог. Кто может отрицать, что все это не что иное, как суета, даже из суждений наиболее цивилизованных и утонченных язычников? Истинный Бог, хотя Он и попустил в прошедших родах, чтобы все народы ходили своими путями, не "переставал свидетельствовать о Себе благодеяниями, подавая нам с неба дожди и времена плодоносные и исполняя пищею и веселием сердца наши". Это было не более чем предисловием к тому, что апостол хотел сказать; это было слово, возбранявшее грех идолопоклонства. Это было не благой вестью о вечной жизни и прощении грехов во Христе, но оправданием Бога и осуждением того, что, бесспорно, являлось в глазах всех низменной греховностью их ложных богов и языческой религии.
"Между тем... из Антиохии и Иконии пришли некоторые Иудеи и... возбудив народ, побили Павла камнями и вытащили за город, почитая его умершим". "И побили Павла камнями" - как это похоже на его учителя! Какая резкая перемена! Стать почти предметом поклонения, словно бог, и потом, после этого, быть побитым камнями и быть брошенным, поскольку его сочли мертвым! Увы! и здесь иудеи подстрекали язычников. "Когда же ученики собрались около него, он встал и пошел в город, а на другой день удалился с Варнавою в Дервию". Такова победа, которая одержана над миром, таковы сила и стойкость веры. Они пошли дальше, неустрашимые, утверждая души учеников из разных мест, "увещевая пребывать в вере и поучая, что многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие". Невозможно, чтобы мир поверг тех, кто снес худшее, что он мог сделать, возблагодарил Бога и ожидал его царства.
Но здесь отметьте следующую часть их проповеди: утверждение душ тех, кто уже уверовал. Дело не просто в том, чтобы обратить душу, а затем оставить ее на попечение других людей; апостолы укрепляли их в вере по данному им повелению. Но это еще не все. "Рукоположив же им пресвитеров..." Позвольте мне сказать вольность, что "рукоположив" - это очень обманчивое выражение, которое имеет церковный оттенок, причем безо всяких на то оснований. Не то чтобы слово "рукоположив" было здесь вставкой, как в первой главе {Прим. ред.: данное слово имеется в английской авторизованной Библии в Д.ап.1,22} книги Деяний, но несомненно, что придаваемое ему значение вымышлено. Истинное значение фразы состоит в том, что они избрали им старейших. Это важно во многих отношениях, ибо как простой выбор отменяет рукоположение, а с ним и тот таинственный ритуал, который так любят большие церкви, так и, с другой стороны, апостольский выбор пресвитеров для них отметает все, что придает столько важности маленьким собраниям. Ибо тут не выбирают для себя ни малые собрания, ни большие, облеченные большим авторитетом, но выбирают апостолы, то есть они выбирали для учеников "пресвитеров к каждой церкви".
Я хорошо понимаю, что среди весьма почтенных лиц не было недостатка в желающих доказать то, что данное греческое слово означает, будто апостолы выбрали их, исходя из мнения собрания. Однако это всего лишь этимологическая игра. В тексте Писания этому нет ни малейшего обоснования. Не требуется быть ученым, чтобы отвергнуть эту мысль как ложную. Так, слово "им" опровергает ее в глазах любого вдумчивого читателя английской Библии. Апостолы просто избрали. Если скажут, что люди должны были быть выбраны для них, чтобы рукоположить, ответ прост: люди не выбирали вовсе. Это доказано тем простым утверждением, что апостолы избрали "им" - для учеников. Таким образом и должна заканчиваться фраза: "Они избрали им старейших" {Вряд ли необходимо опровергать подробно заявление отцов церкви или некоторых современников вроде епископа Билсона ("Вечное правление Церкви Христовой", стр. 13., издание Идена, Оксфорд, 1842) о том, что kheirotonesantеs здесь означает посвящение в сан путем наложения рук. Верно, что данное слово использовалось в этом значении богословами в более поздние времена и что такое его употребление в Писании является явной ошибкой. Оно смешивает kheirotonia и keirothesia (или его эквивалент he eрithesis ton kheiron). С другой стороны, идея, что kheirotonesantes означает, что апостолы уступили ученикам право выбора голосованием, тогда как за собой оставили право одобрения и утверждения, еще менее правдоподобно и, одним словом, не находит примеров ни в одном из греческих писаний, светских или священных, древних или средневековых. У более древних греческих авторов, пишущих об общественных событиях своего времени, это слово часто встречается в значении выбора голосованием (по сравнению с бросанием жребия); позднее оно стало обозначать назначение, независимое от голосования. Но, насколько я понимаю, его никогда не использовали для того, чтобы выразить мысль, будто одни назначили кого-либо на основании выбора другими. И я рад сказать, что не только завзятый пресвитерианец, вроде профессора Г. Кэмпбелла, относится к переводу Беды (рer suffragia creassent) с величайшей резкостью как к "простой вставке ради осуществления конкретной цели", но что пресвитерианские богословы 1645 года в "Jus Divirum" указывают на явную несостоятельность подобной интерпретации по сравнению с ясным языком источника. Никто не выбирал, кроме Павла и Варнавы (каким бы ни был способ); и они выбирали для учеников не по их голосам, что было бы несовместимо с их собственным выбором. Сравните Д. ап. 10, 41; 2 Кор. 8, 19. В первом случае Бог заранее выбрал свидетелей и при этом никто не голосовал; в последнем случае собрания выбирали братьев, чтобы они стали их доверенными посланниками, но они и не подумали собрать голоса других людей. В каждом случае в Писании упоминается простой выбор}. Для того, чтобы выяснить смысл того, из-за чего спорили пресвитерианцы или конгрегационалисты, следовало бы сказать, что они выбирали через них, или употребить какой-либо оборот, означающий, что они выбирали по числу голосов собравшихся. Здесь нет никаких оснований для подобного толкования; наоборот, апостолы выбрали пресвитеров для остальных. "Рукоположив же им пресвитеров к каждой церкви, они помолились с постом и предали их Господу, в Которого уверовали".
Тщетно отрицать или оспаривать важность этого решения Писания по вопросу о пресвитерах. Нередко встречаются нападки на тех, кто действительно хочет следовать Слову Бога, со стороны людей, которые спрашивают: "Где ваши пресвитеры?" или "Вы утверждаете, что верно следуете Писанию, так почему же у вас нет пресвитеров?" Им я ответил бы: "Когда вы дадите нам апостолов, чтобы выбрать для нас пресвитеров, мы будем вам крайне обязаны и за то, и за другое". Как можем мы иметь пресвитеров, назначенных в согласии с Писанием, пока у нас нет апостолов или их представителей? Где ныне те люди, которые значили бы в глазах Бога и собрания столько же, сколько Павел и Варнава? Нам нужны либо апостолы, либо, по крайней мере, преемники апостолов вроде Тимофея и Тита, ибо совершенно очевидно, что если просто назвать людей пресвитерами, то это не сделает их таковыми. Не было бы ничего легче, чем облечь кого-то в сан пресвитера внутри какой-либо секты или освятить это по закону страны. Любой из нас мог бы быть назначен и формально вершить дело, в этом нет никакого сомнения, но я оставлю вам самим решать, будет ли это в действительности великим грехом, самонадеянностью или же глупостью.
Итак, мы знаем с благословенной определенностью, что пресвитеры были выбраны апостолами для учеников во всех собраниях. Таково учение Писания и таков факт, описанный здесь. Посему очевидно, что до тех пор, пока не будет достойных людей, которых бы Господь облек свыше для этой цели и в силу их исключительного отношения к собранию, до тех пор, пока не будет таких личностей, апостолов или личностей, представляющих апостолов в данном конкретном случае, - не будет авторитета для подобного назначения, а будет лишь простая подделка. В вопросах авторитета должно быть очевидно, что имитация есть такая же глупость, как и в вопросах власти. Невозможно имитировать силу Духа, не совершая греха, так же, как невозможно посягнуть на авторитет Господа, не восстав против него. Несмотря на это, так зачастую поступают с весьма хорошими - даже скажем, с наилучшими - намерениями, но с великой опрометчивостью и невниманием к Слову Бога. Посему те, кто берется выполнять дело, которое могли совершить только апостолы или их представители (вместо того, чтобы довольствоваться выполнением своих собственных обязанностей и отказаться от тонкого и ответственного дела, к которому они не призваны Господом), на самом деле ошибаются, чтобы не сказать - непростительно ошибаются.
Что же тогда будет правильным? Бог недоволен нынешним упадком собрания, чтобы обеспечить все желаемое и необходимое для сохранения всего в надлежащем порядке, - вот все, что мы можем сказать. Всегда ли Он поступает так, когда все приходит к нравственному упадку? Предусматривает ли Он продолжение того, что обесчестило его? В этом вовсе нет противоречия его путям; напротив, мне кажется, что это согласуется с ними, свойственно им и, мне кажется, не вопреки им. Такого состояния не было в Израиле во дни возвращения пленников, как и в дни, описанные в Исходе, но Неемия также был восставлен Богом для возвращения из Вавилона, как Моисей - для исхода из Египта. И все-таки эти два состояния были совершенно разными, и сам факт совершения Неемией того, что сделал Моисей, был незнанием надлежащего ему самому места. Такое подражание не обладало бы силой и не принесло бы благословения. Точно такой же удел постиг теперь и нас. С нашей стороны умнее воспользоваться тем, что Бог дал нам, не претендуя на тот же авторитет, какой имели Варнава и Павел. Давайте будем держаться их веры. Бог сохранил все, и не только то, что необходимо, но и гораздо больше того, для благословения, если не для изначальной силы и власти собрания Бога. И даже в наш развращенный век нет ни малейшей причины для этого, кроме недостатка веры и проистекающего из него непослушания, которое мешает детям Бога получить изобильное благословение. В то же время Бог предустановил так, что нет более тщетной похвальбы, чем похвальба обладанием всей внешней властью собрания Бога. По сути, чем громче бахвальство, тем призрачнее претензии на украшения, которые Бог сорвал со своего виновного народа. Никто не может похвалиться столь отлаженным и установленным порядком и службой, чтобы выдержать сравнение с состоянием собрания в те времена, когда она была основана и управлялась апостолами. {"Но для церковной системы характерно, - говорит господин Литтон в своей книге "Церковь Христа", стр. 636, рассуждая о сакраменталистах, - быть чрезвычайно требовательной и категоричной там, где Писание предоставляет для этого меньше всего оснований"}
Вовсе не считая, что это нехорошо и немудро, я восхищаюсь промыслом Бога даже при, казалось бы, отсутствии повода для похвальбы. Я верю, что все с его стороны обстоит надлежащим и действительно наилучшим образом для нас, как таковых. Мы не должны также чувствовать недостатка благочестивого порядка былых времен. Но стоит ли говорить о том, что если мы чувствуем нужду в пресвитерах, то значение апостолов несравненно выше? Апостолы были гораздо важнее, чем пресвитеры, и они были гораздо большими вестниками благословения для собрания Бога. Но надлежащее назначение пресвитеров прекратилось после ухода апостолов из жизни. Иначе было с дарами, а значит, и со служением, ибо все это в сущности не зависит от присутствия апостолов и связано с живым действием Христа - главы собрания, который пребывает здесь, на земле, и вершит свою волю Святым Духом.
Теперь мы приступаем к другой по-своему очень важной теме: о стараниях иудаистов, которые начали не только мешать делу апостола, но и искажать проповедуемое им учение. Особенно это заметно в 15-ой главе. Источник этой беды находился не среди неверующих иудеев, а среди тех, кто веровал в имя Господа Иисуса. "Некоторые, пришедшие из Иудеи, учили братьев: если не обрежетесь по обряду Моисееву, не можете спастись. Когда же произошло разногласие и немалое состязание у Павла и Варнавы с ними, то положили Павлу и Варнаве и некоторым другим из них отправиться по сему делу к апостолам и пресвитерам в Иерусалим". Но Иерусалим, увы, был теперь источником зла: именно в собрании Иерусалима зародилась эта напасть. Сатана пытался осквернить учение о благодати Бога, допустившего, чтобы влияние и авторитет Павла и Варнавы оказались бессильны на месте остановить зло. Все это было обращено во благо, поскольку было гораздо важнее сдержать волнения в Иерусалиме и получить приговор апостолов, пресвитеров и всех тех, кто боролся против этих смутьянов, чем просто иметь осуждение со стороны Павла и Варнавы. Павлу и Варнаве суждено было противостоять тем, кто отвергал их учение. Но главным вопросом для иудаистов был: как быть с двенадцатью? Поэтому перенесение вопроса в Иерусалим было весьма своевременным и мудрым поступком. Возможно, что и не Варнава с Павлом пришли к такой мысли, - я не думаю, что они сделали это. Нет сомнения в том, что они хотели решить все среди язычников, но этого им не удалось. В результате решение вопроса поневоле было оставлено на усмотрение Иерусалима, куда Павел и Варнава и отправились за тем, что Павел подразумевал под истиной евангелия. "Итак, быв провожены церковью, они проходили Финикию и Самарию, рассказывая об обращении язычников, и производили радость великую во всех братиях". Мы видим, что когда они вступили в этот тягостный спор, их сердца были исполнены благодати Бога. Не возникало вопроса относительно того, чем они были исполнены, - безусловно, его благодатью.
"По прибытии же в Иерусалим они были приняты церковью, апостолами и пресвитерами, и возвестили все, что Бог сотворил с ними". Здесь опять упоминается то, что наполняло их сердца радостью. Это весьма важный момент, ибо я уверен, что зачастую, когда возникает обязанность, сопряженная с трудностями, и когда сердце какого-либо слуги Господа исполняется ею, независимо от того, насколько это обоснованно, это бремя становится настоящей помехой, потому что человек таков, что, если вы будете всецело поглощены этим, другие непременно припишут это какой-нибудь ложной цели с вашей стороны, тогда как, напротив, другие не противятся так, когда вы просто веруете в Господа, исполняя только то, что велит вам долг, и идете дальше. Тем временем ваше сердце устремляется к тому, что угодно благодати его; и тем больше вам прибудет силы, чем труднее будет дело.
И было так по благодати и мудрости, дарованной этим возлюбленным слугам Господа. Когда же спросили их, "тогда восстали некоторые из фарисейской ереси уверовавшие". Это, как мы видим, новая особенность - здесь уже не просто завистливые неверующие иудеи, но проявление законничества у верующих иудеев. Это серьезное зло, которое только что показало себя. Они утверждали, что должно обрезать язычников и заповедать им соблюдать закон Моисея. По сути, они считали, что христиане станут лучше, если сделаются законопослушными иудеями. Это была их цель и их учение, если его можно назвать таковым. "Апостолы и пресвитеры собрались для рассмотрения сего дела".
Все это заставляет нас обратиться к тогдашней обстановке и доказывает, что идея о решении всех вопросов просто при помощи слов безосновательна; этого не было никогда, даже когда весь апостольский совет был в сборе. Мы становимся свидетелями оживленных споров среди них. "По долгом рассуждении Петр, встав, сказал им: мужи братия! вы знаете, что Бог от дней первых избрал из нас меня, чтобы из уст моих язычники услышали слово Евангелия и уверовали; и Сердцеведец Бог дал им свидетельство, даровав им Духа Святого, как и нам; и не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их". В этом случае мы слышим, что Петр проповедует учение Павла, так же, как Павел мог бы проповедовать среди иудеев наподобие Петра: Бог "не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их. Что же вы ныне искушаете Бога, желая возложить на выи учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они". Не "они спасутся" и не "они спасутся, как и мы". Вероятно, мы бы так и сказали, но Петр сказал вовсе не это. "Мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся [мы, иудеи], как и они [необрезанные язычники]".
Как прекрасна благодать Бога, какой неожиданный удар по притязаниям верующих фарисеев, и вдобавок от Петра! Если бы это сказал Павел, было бы менее удивительно. Апостол язычников (так они склонны были о нем думать), естественно, говорил бы в защиту язычников, но Петр? Что заставило так говорить великого апостола обрезанных? И это в присутствии апостолов в самом Иерусалиме! Как же это случилось, что без человеческого умысла и, несомненно, вопреки желаниям мудрейших неудача, которую потерпели Павел и Варнава, улаживая дело, какими бы миролюбивыми и исполненными благодати они ни были, лишь послужила славе Господа? Здесь явно была рука Бога к еще более великому утверждению его благодати. "Тогда умолкло все собрание и слушало Варнаву и Павла, рассказывавших, какие знамения и чудеса сотворил Бог через них среди язычников. После же того, как они умолкли, начал речь Иаков [ибо теперь он берется сделать предложение или вынести суждение] и сказал: мужи братия! послушайте меня. Симон изъяснил, как Бог первоначально призрел на язычников, чтобы составить из них народ во имя Свое. И с сим согласны слова пророков, как написано: Потом обращусь и воссоздам скинию Давидову падшую, и то, что в ней разрушено, воссоздам, и исправлю ее, чтобы взыскали Господа прочие человеки и все народы, между которыми возвестится имя Мое, говорит Господь, творящий все сие. Ведомы Богу от вечности все дела Его".
Здесь мы видим, что сказанное Павлом и Варнавой находилось в согласии с предначертаниями пророков и не противоречило им, но подтверждало их. Он ничего более этого не сказал; он не имел в виду того, что это было их исполнение; не было сделано и никакого особого заявления. Павел и Варнава учат тому, что имя Господа будет наречено язычникам не тогда, когда они станут иудеями. Следовательно, то, что они будут благословлены и признаны, соответствовало пророчествам. Они были язычниками, как таковые признанные Богом, но не ставшие иудеями через обрезание - язычниками, которым было наречено имя Господа.
Таков был довод или доказательство пророка Амоса, и он был заключительным. "Посему я полагаю не затруднять обращающихся к Богу из язычников, а написать им, чтобы они воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови". Эта последняя часть его рассуждения представляет всего лишь заповеди Ноя - предписания, которые были составлены до призыва Авраама; опять-таки это все то, что явно происходило от самого Бога в связи с развращением человека, которое сопутствует идолопоклонству; так что все было выражено таким простым и мудрым образом. Не было ни одного правильно мыслящего язычника, который не признал бы уместность и необходимость того, о чем утверждает заповедь.
"Тогда апостолы и пресвитеры со всею церковью рассудили, избрав из среды себя мужей, послать их в Антиохию с Павлом и Варнавою, именно: Иуду, прозываемого Варсавою, и Силу, мужей, начальствующих между братиями". Следует отметить, между прочим, что среди братьев были начальствующие. Некоторые, видимо, завидовали этому, другие, настроенные враждебно, говорили об этом так, как будто это противоречит братству, хотя, согласно Писанию, это естественно и вполне справедливо. И только придирчивые люди делают здесь ошибку. Там, где Бог говорит столь прямо, не должно быть места зависти. Это означало бы вступить в противоречие с благоволением Бога по отношению к нам. Послание было послано и, если можно так сказать, скреплено печатью Духа Бога от апостолов, пресвитеров и {Весьма авторитетные источники (рукописи N, A, B, C, D, и т. д.) опускают слово kai "и", таким образом соединяя вместе hoi рr. ad. "старшие братья" (в смысле, однако, "старейшины")} братьев братьям из язычников в Сирии и Киликии. Не буду говорить о его содержании: оно известно всем.
Иуда и Сила, будучи также пророками, обильным словом преподали наставление братьям в Антиохии и утвердили, то есть укрепили их. "Пробыв там некоторое время, они с миром отпущены были братиями к пославшим их {Прим. ред.: в русской синодальной Библии - "к апостолам"}" (здесь я цитирую более точно, чем в общераспространенном варианте текста).
Требовалось присутствие тех людей, которые были сведущими свидетелями того, что обсуждалось и решалось в Иерусалиме. Они должны были быть чем-то большим, чем обычными и безучастными письмоносцами. Они знали доводы оппонентов, которые были поставлены на карту, и, кроме того, они знали настроение апостолов и собрания в целом. Эти люди сопровождали Павла и Варнаву. Но это, по провидению Бога, привело великого апостола в его город, имевший большое значение, ибо говорится, что Павел и Варнава "жили в Антиохии, уча и благовествуя, вместе с другими многими, слово Господне". Какая щедрость и любовь! Как это отличается от тех времен, в которые высокий титул защищает никчемных и высокомерных людей, а денежные затруднения мешают учителям и ученикам! "По некотором времени Павел сказал Варнаве [младший берет на себя инициативу]: пойдем опять, посетим братьев наших по всем городам, в которых мы проповедали слово Господне, как они живут". Павел любил собрание - он был не только великим проповедником евангелия, но и проявлял глубокий интерес к жизни братьев и ценил их наставления. Варнава предложил взять с собой Иоанна, называемого Марком, но Павел не согласился с этим. "Павел полагал не брать отставшего от них в Памфилии и не шедшего с ними на дело, на которое они были посланы". Отсюда произошло огорчение, так что они разлучились друг с другом. Дух Бога с особой тщательностью записывает происшедшее, и это необходимо отметить. Это должно было подействовать как предупреждение, и, с другой стороны, это подготовило бы умы детей Бога к осознанию того факта, что даже у наиболее благословенных мужей могли быть свои затруднения и разногласия. Мы не должны слишком сильно падать духом, если столкнемся с чем-нибудь подобным. Я сделал это замечание вовсе не потому, что не придаю значения подобным разногласиям, но, увы, мы знаем, что подобное случается.
Однако здесь есть нечто, еще более поучительное: "А Павел, избрав себе Силу..." Это существенное практическое соображение. Я уверен, есть люди, которые полагают, что в деле Господа все должно делаться совершенно без всяких мыслей о себе. Я не нахожу этого в Слове Господа. Я в самом деле верю в искреннее подчинение Господу. Несомненно, вера в действие Святого Духа чрезвычайно важна - как в собрании, так и в служении Христу. И все же, кроме свободы, есть еще долг, велящий советоваться по поводу тех, кто принимает участие в деле. В том, что часто называют договором может быть духовная мудрость. Поэтому я верю, что бывают случаи, когда иной поступок был бы вольностью и ошибкой по отношению к промыслу Господа, не считая этого нарушением Писания или того, что принадлежит Святому Духу. Не подлежит сомнению то, что Павел не хотел, чтобы ему навязали нежелательного в его деле человека. Он пришел к заключению, что, хотя Марк мог быть служителем Господа и несомненно мог иметь надлежащую ему сферу деятельности, он не был именно тем работником, который подходил бы той миссии, к которой Господь призвал Павла. Соответственно, Павел решил не брать Марка с собой. Варнава же, наоборот, хотел взять Марка или, по крайней мере, так сильно настаивал на этом, что сделал это необходимым условием своего собственного союза с апостолом. В результате Павел предпочел даже разлучиться со своим возлюбленным другом, братом и товарищем по служению Варнавой, нежели терпеть нежелательного спутника, навязанного ему.
Я почти не сомневаюсь, что ближайшие братья сердечно рассудили, что Павел был прав, а Варнава ошибался, ибо апостол, избрав себе Силу, отправился, как здесь сказано, "быв поручен братиями благодати Божией", не сказав ни слова о том, что братья послали Варнаву и Иоанна. Никому и в голову не придет, что Варнава имел благословение Бога. Что касается Иоанна (Марка), то мы вскоре узнаем о его выдающемся служении впоследствии. Апостол особенно старается показать свое уважение и любовь к Варнаве после всего этого во вдохновенном послании и, что еще более кстати, делает наиболее почтительным упоминание о Марке в более чем одном из своих посланий (Кол.4 и 2 Тим.4). Как прекрасно, что Господь позволяет нам увидеть в конце концов торжество своей благодати! И какая радость для любящего сердца апостола описать его торжество!
В то же время вся эта история содержит весьма важный принцип практического служения Господу. Мы ни в коей мере не должны быть связаны плотски: там, где затронуто свидетельство, мы должны быть готовы порвать кровные и плотские узы, например, с отцом или матерью, которых я не знал, и не признавать ни собственных братьев, ни собственных детей. Мы также не должны чересчур задумываться об этом испытании, ибо, вне всякого сомнения, многие будут уязвлены степенью преданности Господу, которая порицает это как часть бремени его дела. С другой стороны, стоит ли говорить, что нет ничего более неприятного, чем грубость - фамильярное и резкое обращение с другими у свершающих волю Господа? В этом нет ни благодати, ни праведности, ни мудрости, но одно лишь себялюбие и самообман; ибо это лишь внешне похоже на усердие - этот огонь нежного человека. И в то же время существует такое понятие, как обращение к Богу, чтобы иметь искушенное суждение как о ваших товарищах, так и о вашей работе. Один лишь Господь может даровать чистое око и самоосуждение, которое позволяет нам Духом праведного отличить, кого мы должны отвергнуть, а кого избрать, если в деле искать или выбирать товарищей.
В 16-ой главе мы снова находим интересные подробности. Перед нами впервые появляется Тимофей, который впоследствии должен был так часто фигурировать в истории служения Павла Господу. Здесь мы также находим немаловажный принцип для руководства, тем более, что Павел свершил такой поступок, за который, надо полагать, многие осудили бы его. Удивительно, как склонны люди, и особенно несведущие, осуждать тех, кто знает больше их самих. Нет ничего легче, чем составить суждение, но есть ли на то достаточное основание и последует ли из него разумный вывод - это другой вопрос. Здесь говорится, как апостол взял Тимофея (матерью которого была иудеянка, а отец был еллином, сам же он был учеником с хорошей репутацией среди братьев), чтобы тот сопровождал его. Но, странное дело, Павел обрезал его. Какай ужас, должно быть, это вызвало среди братьев, особенно среди язычников! Это случилось как раз после того, как состоялась и была выиграна битва за освобождение язычников от обрезания. Они наверняка подумали, что Павел сошел с ума, раз он сам обрезал Тимофея. Даже иудей не решился бы на такое. Могло ли случиться, что апостол необрезанных в конце концов подпал под влияние врага? Или он настолько поддался своим давним предубеждениям, что позабыл о своем былом свидетельстве креста, смерти и воскресения Христа?
Я же без колебания скажу, что, поступая так, Павел был далек от предубеждений закона; напротив, он ничего не сделал в своей жизни, что в большей степени показало бы, насколько он был выше этого. Чего бы закон ни позволил, так это именно обрезать Тимофея. Хорошо известно, что в случае смешанного брака (то есть брака между иудеянкой и язычником) закон не признавал их потомства. По закону отец-иудей не мог считать своими детей, рожденных от матери-язычницы и наоборот (см. Ездр. 10). Итак, поскольку Тимофей родился от такого брака, то даже если бы на это было позволение, не могло быть и речи о том, чтобы его обрезать (и просто потому, что речи об этом не было, так как он, с одной стороны, произошел от еллина, хотя его мать и была иудеянкой, и поскольку это не могло быть заповедано). Павел по благодати снизошел к тем, кто держался худшего мнения, и очень удачно заставил их замолчать. Благодать знает, когда и как склоняться, и может быть не менее твердой, чем скала; но именно это широким слоям верующих было менее всего понятно. Праведность (то есть соответствие нашим отношениям) еще не все. Бог исполнен благодати, и мы тоже можем исполниться благодатью и понять, как те, кто верно и истинно пребывает в благодати и чье состояние не противоречит Слову Бога, могут испытывать самые глубокие симпатии к тем, кто, хотя и принадлежат Богу, придерживается совсем других взглядов, говорит и творит такое, что удивляет других, не наделенных благодатью. Разве не стоит поразмыслить над этим? Вне сомнений, мы можем обнаружить важность этого прежде, чем пройдем свой короткий жизненный путь. Этот вопрос часто ставится в различной форме, но я считаю, что решит его всего одно средство. Пока душа твердо держится истины Бога, будем стремиться в это самое время постичь пути этой истины благодатью Бога.
Вот в чем заключался секрет действий апостола, но это ни в коей мере не помешало ему исполнить решение, к которому они пришли во время последнего совета в Иерусалиме. "Проходя же по городам, они предавали верным соблюдать определения, постановленные апостолами и пресвитерами в Иерусалиме. И церкви утверждались верою и ежедневно увеличивались числом".
Далее мы находим другой важный факт. Павел был остановлен в своем путешествии по Асии. Как тут говорится, "они не были допущены Духом Святым проповедывать слово в Асии". Настолько безоговорочно Дух Бога считался руководящей личностью собрания. "Дойдя до Мисии, предпринимали идти в Вифинию; но Дух Иисуса {Прим. ред.: в русской синодальной Библии - "но Дух не допустил их".} [ибо так должно быть в тексте] не допустил их. Миновав же Мисию, сошли они в Троаду. И было ночью видение Павлу: предстал некий муж, Македонянин, прося его и говоря: приди в Македонию и помоги нам". В любом случае недостатка в божественном предвидении не было.
Таким образом, они приходят в первое место в Европе, которое было благословлено благовествованием великого апостола язычников. Они пришли в Филиппы. "Это первый {Главным городом Македонии был не Филиппы, а Фессалоника, и как показал Визелер, если бы тогда было известно разделение на Македонию первую, Македонию вторую и т. д., то Амфиполис (а не Филиппы) был бы столицей той части территории. Поэтому дословным и правильным с географической точки зрения переводом будет "первый". Экхель (IV, стр. 477) изображает монету с подписью COL. AVG. IVL. PHILIP. Это, вероятно, была колония, основанная Юлием Цезарем и впоследствии расширенная Августом} город в той части Македонии, колония. В этом городе мы пробыли несколько дней".
Здесь мы читаем о том, как открылось сердце Лидии, и о ее доме. Действие Духа в семьях, видимо, сильно проявилось среди язычников; насколько мне известно, среди иудеев этого не наблюдалось. Мы уже видели области в Иудее, а также в Самарии, которые по меньшей мере находились под сильным влиянием евангелия; но у язычников, по свидетельству Духа, божественная благодать посещает именно семьи - взять, например, сотника Корнилия, Стефана. И, действительно, с этим встречаешься вновь и вновь. Это чрезвычайно воодушевляет, в особенности нас.
Но благодать редко действует силой, не возбуждая противодействия врага, причем действующего средствами, рассчитанными на сопротивление и разрушение. Его тактика в Европе, по крайней мере, в первом месте, где благовествовали евангелие, отличалась от тактики в Асии. Самое первое соприкосновение со словом Бога, как правило, имеет особый характер. Если применить это к фактам, то мы обнаружим, что особенность действий сатаны в Европе состояла не столько в явном противодействии, сколько в мнимом покровительстве. Служанка, одержимая прорицательным духом, не пыталась хулить слуг Господа, но восхваляла их. Как здесь говорится, "идя за Павлом и за нами [ибо Лука теперь был с апостолом], она кричала, говоря: сии человеки - рабы Бога Всевышнего, которые возвещают нам путь спасения. Это она делала много дней", так как сначала апостол молчал, не придавая значения открытым нападкам злого духа. Но после того, как в течение нескольких дней он не обращал на это внимания, он, вознегодовав на ее дерзость, обратился к духу и сказал ему: "Именем Иисуса Христа повелеваю тебе выйти из нее". Это взбудоражило весь город.
Ремесленники рассердились потому, что исчез источник их доходов, а начальникам не понравилось все, что вызвало волнения. В результате народ восстал на них, воеводы сорвали с них одежду, и апостол со своим спутником были избиты и брошены в темницу, а темничному стражу было приказано крепко их стеречь. Тогда и сотворил Господь чудо. Около полуночи, когда другие спали, Павел и Сила, молясь, воспели Бога, который вскоре внял им. "Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебалось основание темницы; тотчас отворились все двери, и у всех узы ослабели". Обращение темничного стража по благодати Бога было результатом явленной впоследствии истины. Сейчас нет времени подробно останавливаться на деталях, как бы ни была прекрасна и отрадна для сердца эта сцена. Воеводы вскоре были вынуждены признать ошибку, совершенную ими, когда они без суда приказали избить римских граждан вопреки закону, который они представляли. Таким образом, мир получил урок, братья были утешены, а Павел и его спутники отправились путем служения и долготерпения.
Следующая (17) глава изображает первую проповедь евангелия в Фессалонике, и стоит отметить, как прекрасно было проповедано там. Однако люди из Верии оказались еще благоразумнее, и не столько из-за пророческого стиля проповеди, обращенной к ним, сколько вследствие усердного и простосердечного разбора Писания.
Наконец, апостол пришел в Афины и там обратился с наиболее красноречивым призывом, запечатленным для нас в этой поразительной книге, с призывом, совсем не восхваляющим человеческое совершенство и ученость, - и ни в каком ином месте, а именно в этом городе искусства, поэзии и высокой умственной деятельности. Апостол снисходит к простым формам истины. Он взял слова из известной всем надписи на жертвеннике - "неведомому Богу". И он поведал им то, что они, хвастаясь своим знанием, сами признали, что не знают. Его речь была о едином и истинном, сотворившем мир и все, что в нем, - о той истине, которую философия никогда не признавала, а теперь отрицает и вовсе отвергла бы, если бы это было возможно.
"Бог, сотворивший мир и все, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли [это другая истина, которую отвергает неверие; она заключается в том, что Бог не только создатель, но и Господь, владыка и податель всего], не в рукотворенных храмах живет [апостол оказывается в разногласии как с иудеями, так и с язычниками] и не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо нужду [в противоположность всем языческим религиям, где бы и какими бы они ни являлись], Сам дая [таково его свойство] всему жизнь и дыхание и все. От одной крови Он произвел весь род человеческий". Здесь Павел опять противоречит людским представлениям, в особенности эллинистическому многобожию, ибо единство человеческого рода - истина, идущая рука об руку с истиной Бога. У людей немало примеров, когда разные народы имели каждый своего собственного, национального божка, и, естественно, неверность многобожия была связана, поддерживая их, с подобными притязаниями многих независимых племен. Это была излюбленная мысль языческого мира. Они считали, что каким-то совершенно нелепым образом произошли от земли, и в то же время утверждали, что каждый независим от другого. С другой стороны, истина, которую дает божественное откровение, такова, что человеческий ум ее никогда не обнаруживал, но, будучи явленной, эта истина сразу же внушает убеждение в себе. Разве не побуждает к смирению то, что простая истина о простом факте совершенно выходит за пределы круга знаний надлежащих умов, лишенных помощи Библии? Казалось бы, человек должен знать свое собственное происхождение. Именно этого он и не знает. Сначала он должен познать Бога, а когда познает его, то все остальное становится простым. "От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли".
И далее: "...назначив предопределенные времена [все находится в его провидении и власти] и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли [здесь, согласно высшим авторитетам, должно быть слово "Бога", так как слово "Господь" в этом месте не будет соответствовать учению. Он показывает им, что Бог есть Господь, но это другой вопрос], хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили". Так он обратил признание их собственных поэтов против них самих, а вернее, против их идолопоклонства. Может показаться странным, что поэты, какими бы причудливыми они ни были, мудрее философов. Как часто в своих мечтах они натыкаются на вещи, находящиеся за пределами того, что они сами так или иначе придумывают! Так, некоторые поэты, и среди них Клеантес и Аратус, говорили: "Мы Его и род". "Итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого". Как ясно проявилась глупость их хваленого разума! Что может быть проще или убедительнее? Поскольку мы - род Бога, нам не следует думать, что Бога можно сотворить нашими руками. Вот к чему все по сути сводилось на деле. Боги из золота и серебра были плодом человеческого искусства и воображения.
"Итак, оставляя времена неведения [какое низкое мнение о хвастливых афинянах!], Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться". Это явно призыв к совести. Вот почему апостол повторяет здесь призыв Бога к покаянию. Нет смысла говорить о науке, литературе, политике, религии. Старые или новые философские теории одинаково тщетны. Бог ныне повелевает всем повсюду покаяться. Так Он поставил на одну доску мудреца и дикаря, поскольку Бог является судьей всех. Очевидно, что божественная истина должна быть настоятельной, поскольку ей приходится иметь дело с совестью всякого, кто услышит ее во всем мире. Закон может громогласно предъявить требования к каким-то определенным людям, истина же имеет дело с всяким, каков он есть пред Богом. Повод для призыва весьма серьезен. "Ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную". Серьезная перспектива! Он доводит это до их сведения в своеобразных выражениях, отвечавших, однако, нравственному состоянию Афин.
Бог будет праведно судить вселенную. Он не говорит здесь о суде над мертвыми. Это внезапное вмешательство человека, который, воскреснув из мертвых, решил судить людей на земле. Таков несомненный смысл этого текста. "Вселенная" здесь означает пространство, где живут люди. Здесь речь идет вовсе не о суде перед великим белым престолом. Конечно, все, что Павел произнес перед ними, было замечательно рассчитано на то, чтобы пробудить их от мифических грез к свету истины, но и, удовлетворяя их величие, к умозрительному. "Ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых". Упоминание воскресения сразу послужило знаком для нечестивой насмешки. "Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время. Итак, Павел вышел из среды их". Результат был ничтожен, несмотря на прекрасную, даже для апостола, речь. "Некоторые же мужи, пристав к нему, уверовали; между ними был Дионисий Ареопагит и женщина именем Дамарь, и другие с ними". Странно, но в глубоко погрязшем в разврате Коринфе евангелию суждено было обрести столь великое и сильное влияние на определенные слои населения. Иначе обстояло дело в Афинах: и людей было мало, и дело было немощно. Но в Коринфе, из всех греческих городов вошедшем в поговорку своей безнравственностью, это был такой неожиданный и благой промысел Господа! Он собрал (вокруг себя) много народу в этом городе, что было большим утешением в его трудах там и впоследствии, когда дело казалось пропавшим. Он все же мог верить и, несмотря ни на что, надеялся на обращение отвратившихся. Господь всегда добр и верен; так и Павел продолжал свое дело с отвагой, хотя и пройдя из-за них много испытаний и унижений.
Обратите здесь внимание еще на один замечательный факт. Апостол везде, как мне известно, выполняет то, что предписано всеми духовными канонами, то есть он занимается таким простым делом, как сооружение палатки вручную. "Во всякую же субботу он говорил в синагоге и убеждал иудеев и еллинов. А когда пришли из Македонии Сила и Тимофей [он воспользовался этим как поводом для совершенного свидетельства перед иудеями], то Павел понуждаем был по слову {Прим. ред.: в русской синодальной Библии - "понуждаем был духом"} [не духом, как сказано в общепринятом тексте, но] свидетельствовать Иудеям, что Иисус есть Христос. Но как они противились и злословили, то он, отрясши одежды свои, сказал к ним: кровь ваша на главах ваших; я чист; отныне иду к язычникам" (гл.18,4-6). Далее дело продолжилось среди язычников, хотя Господь не остался без свидетельства и среди иудеев. И это привело к сильному взрыву эмоций и протесту. "А все Еллины, схватив Сосфена, начальника синагоги, били его перед судилищем". А консул не только не желал заниматься этим вопросом, но и проявил высокомерие и равнодушие к общему беспорядку.
Как раз в этот момент появляется новая замечательная особенность. В Кенхреях Павел остригся по обету. Очевидно, что какой бы ни была сила божественной благодати, даже в величайшем из апостолов, наиболее благословенном орудии вдохновения Нового Завета, налицо некоторое снисхождение к своим прежним религиозным привычкам.
Однако, как бы то ни было, конец главы дает другое замечательное свидетельство благодати. Перед нами предстает Аполлос, наученный Акилой и Прискиллой, которые приняли его и точнее объяснили ему путь Господа. Я сомневаюсь в том, что было бы угодно воле Бога, если бы женщина сделала все это одна, но вместе со своим мужем они научили его так, как могли. Прискилла же, в чем я не сомневаюсь, знала больше своего мужа, и поэтому было желательно, чтобы она оказала свою помощь. И все-таки пути Господа неизменно благие, поэтому очевидно, что это важное дело было исполнено совместно с ее мужем, а не отдельно от него.
Другим важным фактом открывается 19-я глава. Павел нашел в Ефесе дюжину учеников, которые находились в двусмысленном положении, ибо они не были иудеями в полном смысле слова и не были истинными христианами - они находились в переходном состоянии . Вам это кажется удивительным? Вероятно, это может встревожить тех, кто привык думать или, по крайне мере, говорить, что все люди должны пребывать в одном из этих состояний и что невозможно находиться в промежуточном положении между ними. Но дело не в этом. Обратиться к Слову Бога всегда благо, и Бог ничего не начертал напрасно.
И я утверждаю, что эти люди были признаны в Ефесе верующими, но совершенно очевидно, что они не основывались на деле Господа Иисуса. Они, обладая верой, обратили взоры к нему, но не прониклись его делом во спасение своих душ. Поэтому Павел, найдя этих учеников, спросил их: "Приняли ли вы Святого Духа, уверовав?" Не выражается ни малейшего сомнения по поводу того, что они уверовали, но он поднимает очень серьезный вопрос другого рода: "Приняли ли вы Святого Духа, уверовав?" Мы не можем точно объяснить, почему он спросил так. Возможно, он увидел что-то такое, что указало его проницательному взору на души, успокоившиеся в свободе благодати. По духу они все еще находились под властью закона. Это состояние описано в последней части Рим. 8. Конечно, используя это описание и ссылаясь на послание Римлянам, я забегаю вперед, поскольку тогда оно еще не было написано. Но люди пребывали в этом состоянии до того, как оно было написано, равно как и после этого; цель же послания состояла в том, чтобы избавить их от этого.
Павел тогда спросил: "Приняли ли вы Святого Духа, уверовав?" Они же сказали ему: "Мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый". Это не то, что они не слышали о существовании Духа Бога. Смысл этих слов не в этом. Все иудеи знали из Писания о Святом Духе, и, в частности, ученикам Иоанна было хорошо известно по сути не только о его существовании, но и о том, что Святой Дух должен был сойти на верующих, или, скорее, то, что они должны были креститься Святым Духом. Состоялось ли это крещение? Они об этом не знали; они еще не получили великого благословения. Таким образом, видно, что они были верующими, хотя и не получили крещения Святым Духом. Так говорится в Писании об их состоянии.
Следует отметить это, ибо мы можем и ныне найти людей, находящихся в подобном состоянии. Есть многие души, которые не обладают свободой, не приняв еще Духа усыновления. И все-таки это люди, которых мы можем считать действительно рожденными от Бога; они действительно возлюбили Господа Иисуса, немало не сомневаясь в его Слове и в том, что Он Спаситель. Несмотря на это, они не могут, что называется, применить истину в своем собственном случае и к своим установившимся отношениям. Они не всегда могут принять благословение. Они не обрели покоя и не свободны душой. Мы, с одной стороны, не должны считать таких людей неверующими, а с другой - нам не следует полагать, что они уже все получили. Это два заблуждения, в которые многие склонны впадать. Писание не допускает ни того, ни другого, полностью обосновывая каждый случай. Апостол же поступил следующим образом: он не подвергал сомнению реальность их веры, но показал, что она не проявилась по отношению к совершенному предмету веры. Они еще не вкусили праведных плодов искупления. Поэтому он спросил, как это случилось - во что же они крестились? "Они отвечали: во Иоанново крещение". Это объясняет все. Оно было от Бога, но лишь предваряло, а не давало благословения. Таким было и состояние этих людей. Апостол же изрек им истину. "Они крестились во имя Господа Иисуса, и, когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святый, и они стали говорить иными языками и пророчествовать".
Это очень важно понять, и еще более важно поверить. Мы видим, что апостол особенным образом возложил руки на учеников, пребывавших в этом состоянии, точно так, как Петр и Иоанн возлагали руки на верующих самарян, которые через это приняли Святого Духа. Таким образом, Бог прилагает особое старание, чтобы показать, что апостол Павел имел те же знаки и ручательства своего апостольства, какими были отмечены до него Петр и Иоанн. Однако нам не следует полагать, что человек не может получить Святого Духа иначе, чем путем подобных действий. Это было бы ложным представлением и искажением Писания. Как я уже не раз говорил и давно уже пытаюсь объяснить, эти два общих случая, касающиеся дара Святого Духа, совершенно не зависят от какого-либо подобного действия; особые случаи, когда налагались руки, обязаны своим существованием особым обстоятельствам, которые не требуют подробных и запоздалых примечаний.
Затем мы узнаем о возрастании и углублении дела - не только силы, которой Бог облек апостола, но также той силой, которая запретила суеверное употребление имени Иисуса теми, кто без веры притязал на это. Глава заканчивается описанием мятежа в Ефесе.
В 20-ой главе мы узнаем о безусловном соблюдении вечери Господа, которую Дух освятил и запечатлел для нас, или о первом дне недели как о подходящем дне для преломления хлеба. И мы находим это у язычников (ст. 7). Я чувствую, что есть такие, кто, возможно, думает, что запрещается преломлять хлеб в какой-либо другой день. Не могу не отрицать подобного вывода. Мне кажется, существует полная свобода преломлять хлеб в любой день при условии, что для этого имеется какая-нибудь соответствующая и разумная причина; по-моему, Д. ап. 2 является авторитетным источником по этому вопросу. И в то же время, хотя дозволено преломлять хлеб, когда бы ни возникал для этого достаточный повод по духовным соображениям, в любой день недели, для всех святых, пребывающих с Господом, обязательно, если можно так выразиться по подобному вопросу, преломлять хлеб в день вечери Господа, всегда памятуя, что обязательство исходит от благодати Христа и подобает самому полному чувству свободы пред Господом. Короче говоря, тогда постоянным освященным днем для преломления хлеба у язычников был первый день недели (не месяца, или квартала, или года), но при особых обстоятельствах первые ученики преломляли хлеб ежедневно, что кажется правильным ответом на вопросы относительно всего этого.
И, наконец, в этой же главе (я не буду вдаваться в настоящий момент в подробности) мы можем отметить встречу пресвитеров {Здесь видно, что тех, кого вдохновенный летописец называет "пресвитерами церкви" (т. е. собрания в Ефесе), апостол именует начальниками или епископами (eрiskoрous). В Писании нет двух рангов духовных начальников, но всего один сан. И епископы были не только поименованы пресвитерами (высшее отличие включало в себя низшее), но пресвитеров Павел называл епископами, что могло случиться лишь потому, что это название описывает как этих людей, так и сан. То же предполагается в Фил. 1, 1; 1 Тим. 3, 1-7; 1 Петр. 5, 1. 2. С другой стороны, пресвитеров никогда не посвящали в этот сан, хотя апостол отождествлял их с собой, возлагая руки на Тимофея и передавая ему harisma. Но в Писании Тимофей никогда не называется пресвитером или епископом, но евангелистом, хотя он тоже служил Господу, занимая весьма ответственный пост в Ефесе, и, кажется, осуществлял заменяющее апостольское попечение над пресвитерами и тамошними святыми.
Прошу прощения, но я добавлю поучительный образец ослепляющего влияния богословской традиции на благочестивый ум некоего человека в те давние времена. Это цитата из известного сочинения Иринея против ереси (III. XIV. 2), или, скорее, латинский вариант, который один дает о нем впечатление: In Mileto enim convocatus eрiscoрis et рresbyteris, qui erant ab Eрheso et a reliquis рroximis curtatibus, quoniam iрse festinaret" и т. д. Несомненно, здесь два неверных утверждения: 1) упоминание епископов и пресвитеров должно рассматриваться по крайней мере как противоречие факту; 2) они принадлежали именно к собранию в Ефесе и в других близлежавших городах. Стоит ли удивляться, что более поздние авторы, с менее честными и непредвзятыми взглядами, чем святой мученик епископ Лионский, заходили еще дальше и не стеснялись, стараясь оправдать растущий отход от нормального состояния собрания, его учения, служения и послушания, запечатленных в Слове Бога. Я не могу не счесть примечания Массюэ, бенедиктинского редактора, позором для христианского богослова и просто для честного человека, если не забывать, что духовное око подобных лиц слепо, когда они читают отцов церкви} с Павлом и важную истину, что они не брошены на каких-нибудь преемников апостола, и он не говорит ни о каких преемниках в их собственном служении, но предает их "Богу и слову благодати Его". Это тем более достойно внимания, ибо апостол предупреждает их о лютых волках извне и людях, говорящих превратно, в их среде. Итак, были все причины, чтобы говорить о преемственности, если она действительно имела место, которое традиция отводит ей, как по отношению к апостолам, с одной стороны, так и к пресвитерам - с другой; но здесь видно явное отсутствие любой подобной оговорки. На это не только не указывается, но и предсказывается совсем иное утешение.
Заключительные главы, с 21-ой и до конца книги, посвящены интересному и поучительному эпизоду - пути Павла из Иерусалима в Рим. И здесь мы оказываемся совершенно в иной атмосфере, чем до этого. Уже нет ни той могучей силы Святого Духа, начинающего великое дело Бога на земле Иерусалима, ни его чудесной мощи, разорвавшей старые мехи иудаизма, когда благодать изобильно излилась сначала на самарян, потом на язычников и в конце концов, как известно, в предуказанное время до края земли. Не был апостол избран, как говорится, и к благословению Бога. Таковы были три главных раздела и основное содержание книги вплоть до того момента, к которому мы подошли. Но теперь апостолу суждено стать пленником, о чем его предостерегали. Как сразу видно из приведенных мною стихов, Святой Дух время от времени предостерегал апостола. Однако апостол явил нам самое поразительное сочетание истинно божественного в жизни и вере с сильнейшей сердечной привязанностью к своим братьям по плоти. Вот что составляет немалую трудность для понимания его истории, хотя можно сказать, что тому, что есть слабость, можно позволить оставаться слабостью человеческого сердца в благороднейшем смысле слова (если это так и было, что я не отрицаю). Однако непосредственный результат, как мы видим, показал, что даже это переносит нас в совершенно новые обстоятельства, в которых Бог всегда сумеет прославить себя. Ему известно, как обратить к своей славе даже свершившееся по ошибке, а затем Он в благодати изыскивает новые средства и подобающие пути, чтобы осудить ошибку, даже если ее свершили достойнейшие, и это тем более замечательно, что онасовершена именно достойнейшими. И это, я считаю, очевидный урок последних глав книги Деяний.
Однако давайте продолжим путь божественного наставления.
Апостол, идя своим путем, встретил учеников и пробыл с ними в Тире, как здесь сказано, "семь дней". Видимо, это был обычный срок пребывания - мы можем легко догадаться о причине этого. Во-первых, несомненно, одна из самых важных причин состоит в том, чтобы всем общаться со святыми, провести с христианами в новом месте тот день, который предъявляет величайшее из возможных требований по отношению к сердцу, верному Иисусу - первый день недели, о чем было ясно показано в 20-ой главе. Хотя Дух Бога не повторяет здесь того же очевидного свидетельства, но, тем не менее, я не думаю, что мы сильно ошибемся, если соединим семидневное пребывание апостола с тем, о чем ясно сказано в стихах 6,7 той главы: в Троаде они "пробыли семь дней", и "в первый же день недели, когда ученики [или, скорее, "мы"] собрались для преломления хлеба, Павел... беседовал с ними". Здесь нет такого уверенного утверждения, но все же подобное упоминание о семи днях, проведенных с учениками, открывает перспективу для духовного суждения о том, каковы могли быть мотивы для употребления подобного выражения. Я не сомневаюсь, что это делалось, чтобы насладиться радостью встречи со всеми святыми в каждом местечке, если представится возможность для того, чтобы их ободрить и укрепить на их пути.
Несомненно, духовное чувство детей Бога побуждало их к тому, чтобы стремиться быть вместе. Со своей стороны, я не понимаю тех чад Бога, которые принципиально избегают любого повода сплотиться вокруг имени Господа со своими братьями по вере. Мне кажется, что, не будучи пустой тратой времени и означая больше, чем что-либо другое, это составляет вопрос о том, любим ли мы Христа, истинно ли мы ходим в Духе; а если мы живем в Духе, то соразмерны ли предметы постоянной действенной любви Бога с предметами нашей любви во имя Христа.
Поэтому я думаю, что Господу угодно, чтобы дети Бога бывали вместе по возможности ежедневно. К этому ведет сила Духа: лишь обстоятельства нашего существования неизбежно мешают этому. Поэтому, согласно Слову Бога, было бы правильным собираться вместе по мере возможности. С нашей стороны было бы хорошо заставить наше сердце и совесть потрудиться, чтобы рассудить: действительно или воображаемо это препятствие. Может оказаться, что это есть наше опознанное оправдание духовной лености, недостаток любви к детям Бога и недостаток осознания того, что нам необходимо. Поэтому нашему уму и представляются препятствия вроде деловых или семейных обязанностей или даже само дело Господа. Да, все это имеет место. Несомненно, Бог желает, чтобы все его дети стремились восславить его, каким бы ни были их обязанности. В этом мире у них есть свои, человеческие обязанности, и чудесная сила Христа проявляется в том, что наполняет божественным (то, что без Христа, было бы всего лишь плотью). Это должно углубить весь жизненный путь человека после того, как он стал Христов. И опять-таки права детей или, например, родителей и других родственников неоспоримы, но если и они действительно прилепились ко Христу, то я не думаю, что это причинит ущерб детям или родителям или будет в итоге потеряно то малое время, которое они затратили в достижении силы Господа и в общении по мере возможностей. Мы должны быть готовы к тому и другому, и мы сами никогда не сможем помогать, если не ощутим, что сами нуждаемся в помощи от других; но все это возникает одновременно.
Мне кажется, что через благословенного апостола Святой Дух в течение своего сжатого повествования дает важные намеки относительно Духа, воодушевившего его в его пути. Мы в определенной степени познаем, что значит долго находиться в пути без должного отдыха, пищи или крова. Путешествие же из одной страны и континента в другую страну и вовсе было не таким легким делом, как в наши времена. Мы все имеем привычку быстро двигаться и стремимся поскорее добраться до конца. Нам понятно, почему апостол, встретив столько препятствий на пути, ощущал утешение в этих повторяющихся остановках. Семь дней в одном месте, семь - в другом, что, как мы убедились, свидетельствовало о сердечном стремлении к общению, а также к укреплению их душ. Вот о чем говорит нам путь этого благословенного человека. По мере нашего скромного дара так должно быть и с нами.
В этот раз, однако, ученики по внушению Духа говорили Павлу, чтобы он не ходил в Иерусалим. Это было опасно, хотя это больше никак не поясняется. Мы не знаем ничего из того, что сказал или сделал апостол, кроме того, что он, несмотря ни на что, пошел в Иерусалим. "Проведя эти дни, мы вышли и пошли". Затем перед нами предстает прекрасная сцена с женами и детьми. Она имеет свою прелесть. В книге Деяний подчеркнуто отсутствие упоминаний о детях и многое говорится от лица мужей, святых и служителей Бога. Но мы находим здесь соответствующее случаю упоминания о детях. Они описываются не так, как до сих пор это делала суеверная церковь. Все должно было измениться, если бы не достигло этого положения. Мы видим их в свете любви, которая переполняла всех, и видим желание испить до последней капли благословение от пребывания среди них апостола. Короче говоря, там были дети как в знак почтительной любви к нему, отъезжавшему, так и в надежде получить то благословение, которым Господу могло быть угодно одарить их. "И нас провожали все с женами и детьми даже за город; а на берегу, преклонив колени, помолились. И, простившись друг с другом, мы вошли в корабль, а они возвратились домой".
В Кесарии промысел Бога среди его святых был выражен другим способом. "Мы... пришли... в дом Филиппа благовестника, одного из семи диаконов". Еще не забыты его труды в былые времена в Самарии и ее окрестностях. Но здесь говорится о том (чего они не знали тогда), что "у него были четыре дочери". Будучи незамужними, они оставались в отцовском доме; и они пророчествовали. Почему бы женщине не иметь этот дар или большинство других даров наравне с мужчиной? Я не имею в виду непременно ту же степень одаренности. Несомненно, Бог мудр и дает подобающие дары как мужчинам, так и женщинам, а может быть, и детям. Бог могуществен и знает, какими путями, собрав всех, кто ныне верует в тело Христа, дать им также дело в соответствии с намерениями своей благодати. Несомненно, Он облек этих четырех дочерей Филиппа совершенно особенной духовной силой. Они обладали духовным даром высшего рода: они прорицали. И поскольку они были наделены этой силой, то, несомненно, ее следовало применять, а не придерживать; вопрос состоял лишь в том, каким образом это сделать.
В Писании об этом сказано ясно, если только мы проявим смирение. Во-первых, по общему признанию, пророчество, хотя и относится к учению высшего рода, тем не менее является учением. Кроме того, апостол лично говорит, что женщине не позволено учить. Это звучит весьма убедительно; и если мы склоняемся перед апостолом как вдохновенным свыше учить нас путям Бога, то должны понимать, что женщине-христианке не подобает учить. Павел говорит на эту тему не в 1 Кор. 11, а в 14-ой главе. Он проводит различие между мужчинами и женщинами и в 1 Тим. 2. Последнее послание запрещает учить всему женскому сословию. В других еще более конкретных словах им велено молчать в собрании. В Коринфе, очевидно, возникли некоторые затруднения относительно благочестия и правильных взаимоотношений между мужчинами и женщинами, поскольку коринфяне, будучи людьми рассудительными, вместо того, чтобы верить, рассуждали о разных предметах. Свойством греческого ума было подвергать все сомнению. Они не могли понять, что, если Бог дал женщине такой же дар, как мужчине, она не могла в равной мере им пользоваться. Мы можем понять их затруднения. Недостатка в таких "учителях" нет и сейчас. Порочность всего этого состоит в том, что Бог упускается из виду. В суждениях коринфян отсутствовала его воля. Они не взирали на Господа, чтобы узнать, что было в его сердце. Ясно, что поскольку Он создал собрание, то оно может существовать лишь во славу Господа. У него есть свои суждения и намерения относительно собрания , и поэтому Он возвестил в своем Слове, как должны использоваться все дары его благодати.
Итак, 1 Кор. 14 и 1 Тим. 2 кажутся мне совершенно ясными в отношении того, что касается положения женщины с каким бы то ни было даром. Можно сказать, что это имеет решающее значение всего лишь в одной сфере - собрании, где женщина, согласно Писания, должна воздерживаться от применения своего дара. Еще я могу сказать, что в те дни никому не приходило в голову, что женщины могут публично выступать, благовествуя Слово. Как бы плохо ни обстояли дела в былые времена, мне кажется, что люди искали в женщинах более высокое чувство скромности. Нет и тени сомнения в том, что многие женщины из лучших побуждений благовествовали так же, как это они делают до сих пор . Они или их подруги оправдывают свое поведение, взывая, с одной стороны, к благословению Бога, а с другой - указывая на ужасные страдания гибнущих грешников повсюду. Но Писание со всей несомненностью (и таково правило) не оставляет никакого оправдания их поведению со стороны Господа. Писание никогда не предусматривало проповедование евангелия женщинами. Со стороны коринфян была порочная мысль, будто они могли рассуждать среди верующих. Могло бы показаться, что там женщины были под защитой благочестивых мужей, что там они не выставляли себя напоказ перед всеми, как это обычно бывает во время проповедей. Находясь среди набожных людей, они могли вообразить себе, что более или менее покрыты некой вуалью. Но в наши времена считают, что цель оправдывает средства. Хотя коринфяне и были грубы, я должен признать, что, по моему мнению, перспективы наших дней еще более безобразны и заслуживают еще меньшего прощения.
Как бы то ни было, мы здесь видим, что дочери Филиппа пророчествовали. Несомненно, это происходило в доме их отца, как уже сообщалось, иначе одна часть Писания Бога противоречила бы другой.
Между тем, как они пребывали у них, из Иудеи пришел некий пророк, который вновь предостерег апостола. Связав себе руки и ноги поясом Павла, он сказал: "Мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников". И все сбылось точь-в-точь. Однако, несмотря на плач святых, несмотря на предупреждение пророка, равно как и предостережения других, данные прежде, Павел решительно ответил: "Что вы делаете? что плачете и сокрушаете сердце мое? я не только хочу быть узником, но готов умереть в Иерусалиме за имя Господа Иисуса".
После всего этого апостол отбыл, и братья в Иерусалиме радушно приняли его. "На другой день Павел пришел с нами к Иакову; пришли и все пресвитеры". Из этой картины становится очевидным, что в Иерусалиме все, что касалось собрания, находилось в должном порядке. Там был апостол, который, очевидно, занимал в этом собрании почетное место. Кроме того, там были и обычные надзиратели (то есть местные пресвитеры), которых Святой Дух поставил наставниками и вождями в собрании. "Приветствовав их, Павел рассказывал подробно, что сотворил Бог у язычников служением его. Они же, выслушав, прославили Бога и сказали ему: видишь, брат, сколько тысяч [истинное значение слова - десятки тысяч, мириады, что может создать у некоторых преувеличенное представление, не соответствующее действительности, о широком и быстром распространении евангелия среди народа в те времена] уверовавших Иудеев, и все они ревнители закона. А о тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям". Это было неверно. Не таким было поведение апостола.
По сути Павел учил тому, что не должно язычников подчинять закону, а в дела иудеев он тогда не вмешивался. Позже явилось ясное повеление Святого Духа; но дело Господа в отношении их совершалось постепенно - я думаю, нам важно познать его обращение с древним народом и подражать ему. Абсолютно истинно, что замысел Бога состоял в том, чтобы в надлежащее время полностью освободить от закона как иудеев, так и язычников; но это не свершилось сразу, по крайней мере по отношению к иудеям. Сам апостол решительно восстал против того, чтобы подчинить язычников закону; именно этого рьяно добивались фарисеи. Когда же иудействующие христиане или язычники сами принимали закон, апостол всегда решительно отвергал и порицал эту роковую ошибку. Но что касается самих иудеев, то к ним проявлялась не только истинная терпимость, проистекавшая от свойственного апостолу великодушия, но и нежная внимательность к тончайшим душевным побуждениям. Если Бог еще не ниспослал свое последнее слово о том, что старый завет должен исчезнуть, то как мог торопиться тот, кто так скрупулезно следовал его промыслу? Первые дни действительно были переходным временем, когда Христос проповедовался сначала иудеям, а затем язычникам. Язычники, никогда не знавшие закона, гораздо искренне ценили свободу евангелия, нежели иудеи. Иудеям прощались их предубеждения, пока не явилась заключительная весть Бога, предупреждающая их об опасности отступничества от евангелия через свою приверженность закону.
Послание Евреям было для них последним трубным гласом, который призывал их порвать все отношения со старым порядком. Ранее наблюдался постепенный переход, пропасть все расширялась, различия все углублялись, но все-таки еще не все связи были разорваны до этого последнего призыва. Такой образ действия кажется мне достойным нашего Бога - образ действия, который нашему близорукому рассудку может показаться несколько непонятным, так как мы большей частью наставлялись как язычники. Поскольку мы были более совершенным образом наставлены в истине Бога, то мы видим великое заблуждение в смешении закона с евангелием.
Будем же помнить, что пока Святой Дух постоянно отстаивал свободу для язычников, для иудеев это, бесспорно, было время долготерпения. И апостол Павел не был исключением в своей терпимости к их предрассудкам. Что касается двенадцати апостолов, то они, казалось, довольно слабо осознали эту свободу от закона. Несомненно, Павел, будучи апостолом язычников, призванный с небес воскресшим Иисусом, будучи свидетелем могущества благодати, воспринял это несколько иным образом и в более сильной степени. Мы увидим, что и он мог испытывать весьма большое сочувствие по отношению к переживаниям иудеями. Он есть тот, кому мы все обязаны пред Богом за то, что мы знаем о христианстве в его полном виде и подлинной силе. И все-таки, несмотря на все это, совершенно очевидно, что если у него и не было иудейских предрассудков, то он испытывал самую горячую привязанность к иудеям, и, по сути, именно сила этой привязанности к народу Бога довела его до беды, описываемой в заключительных главах книги Деяний.
Следует помнить, что это до некоторой степени можно считать ответом на любовь, обретенную в самом нашем Господе, хотя здесь все же были и большие различия. В нашем Господе любовь к Израилю, как и все прочее, была совершенной: в ней не было и не могло быть ни малейшего изъяна. Нам хорошо известно, что один лишь намек на подобную мысль был бы отвратителен для нашей веры и любви к его личности. Христианин даже на минуту не может вообразить себе подобное. И в то же время мы знаем, что его любовь к этому народу ощущалась и выражалась до конца. Именно его неотступная любовь привела к тому, что Павел был совершенно покинут, когда настал срок, назначенный Богом, и он пострадал от последствий их ненависти (хотя бесконечно более пострадал Он один). Апостол знал, что значит любить Израиль и пострадать за эту любовь, и не только среди язычников, но и среди святых - чем больше он любил их, тем меньше любили его. Это было правдой, но если это справедливо вообще, то это должно было подтвердиться среди иудеев. Так выглядит выдающийся факт в истории апостола Павла, того самого мужа, который сформировал собрание и показал, как не пытался никто другой, его божественную сущность, того самого мужа, который добился абсолютной отмены всех старых связей и отношений, стерпев все во Христе, воссевшем справа от Бога. Павел - человек, чье сердце сохранило сильнейшую сердечную привязанность к народу Бога. И у меня нет ни малейшего сомнения в том, что Бог дает нам на его примере серьезное, но милостивое предостережение об опасности. Пусть он был апостолом, пусть он был величайшим из апостолов, но все же Павел не был Христом, и то, что в Христе могло быть и было абсолютным совершенством, в Павле не было таковым, хотя Павел и был человеком, затмившим всех, кто был до него.
Если мне будет позволено выразить здесь свои чувства, то я скажу, что для меня коснуться этой темы было самым большим испытанием моего собственного духа. Я не могу найти другой такой темы, на которую я остерегался бы рассуждать, чем о подобном служителе Христа. И все же Бог запечатлел историю всего этого, и запечатлел ее не для сообщения о ней на общее благо; Он запечатлел ее, несомненно, для того, чтобы мы почувствовали свои собственные огромные недостатки и чтобы мы остерегались осуждать в душе человека, подобного великому апостолу язычников.
Все-таки я повторяю: Святой Дух, с одной стороны, запечатлел здесь предостережения, а с другой - показал отказ апостола повиноваться им, хотя последнее и произошло, осмелюсь сказать, вследствие полноты нежной любви и неугасимой привязанности к своим братьям по плоти. Увы! Когда мы размышляем о собственных несовершенствах, когда мы отмечаем, сколь мало они связаны с чем-либо прекрасным, когда мы вспоминаем, как сильно они смешаны с суетностью, нетерпением, гордостью, тщеславием и себялюбием, когда мы замечаем, насколько глубоко целомудренным был Павел, столкнувшийся с таким прискорбным препятствием во всемирном деле, которое Бог поручил ему, то в каком свете предстают тогда наши собственные недостатки! Апостол подвергся таким испытаниям, которые немногие познали, кроме него, и, что печальнее всего, это были естественные последствия пренебрежения предостережениями Духа Бога, когда Павел поддался своей неистребимой любви к народу, из которого он был божественно выделен на дело, которое Господь поручил ему. Если Бог запечатлел для нас это свидетельство, то разве не для того, чтобы мы прочли о нем, какими бы ни были наши собственные чувства по этому поводу, со стремлением постичь его благодатью? И не только понять - нам надлежало бы также воспринять это для благословения наших душ в настоящем и для нашего земного шествия по пути Христа, каким бы оно ни было. Мы можем вращаться в самых малых сферах, но, в конце концов, святой - это святой, чрезвычайно дорогой для Бога, прославляющего себя в ничтожнейших из тех, кто является его святым.
Святой Дух запечатлел такое замечательное приложение к этой истории - последующей истории - деяний апостолов, несомненно, для нашего блага и к собственной славе Бога. Здесь мы видим препятствие, которое порождает новое - результат того, что Павел настаивал на том, чтобы идти в Иерусалим, несмотря на свидетельство Духа против этого. Чем более благословен человек, тем печальнее утрата твердой позиции. Это был всего один шаг в сторону от предписанного Духом, какими бы прекрасными и восхитительными ни были побуждения, и в то же время здесь не было, так сказать, в полной мере водительства Духом Бога, что подвергало апостола чему-то большему, и, как это всегда бывает, тем более, что это был такой человек, как Павел. Тот же принцип ясно проявлялся и в жизни Давида. Недостаток силы, который мог быть сравнительно небольшим злом для другого, стал серьезной ловушкой для Давида, и, оказавшись вне пути Сущего, он вскоре попадает в сети дьявола. Я ни в коей мере не подразумеваю ничего подобного в Павле - вовсе нет, ибо, несомненно, в этом случае апостола милосердно миновало все, что дало хотя бы малейший повод для духовного падения. Как мне кажется, это был всего лишь недостаток, заключавшийся в поглощенности своей любовью к Израилю, что в результате привело к пренебрежению предупреждениями, данными Духом. Слезы и призывы, казалось, лишь подкрепили и усилили его стремления, и, соответственно, это привело его в ловушку не столько нравственного, сколько религиозного порядка из-за того, что он слушал других, бывших по уровню ниже его, и к тому же он послушался совета Иакова.
"Итак что же? Верно соберется народ; ибо услышат, что ты пришел. Сделай же, что мы скажем тебе: есть у нас четыре человека, имеющие на себе обет. Взяв их, очистись с ними, и возьми на себя издержки на жертву за них, чтобы остригли себе голову [вот так положение для апостола!], и узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо". Если не предполагать, что в предшествовавших поступках Павла не было ничего, что вело бы к этому (ср. гл. 18), то становится очевидно, что цель всего этого состояла в том, чтобы создать видимость того, что он был весьма добропорядочным иудеем. Было ли это только предположением или окончательной истиной? Разве он не был немножко странным иудеем? Мне кажется, что в этом проявилось нескрываемое уважение к тому, что однажды было освящено Богом. И в этом как раз и состояло отличие апостола от совершенного поведения нашего благословенного Господа. Мы все знаем, что до распятия домостроение закона или первый завет были освящены Богом; после распятия закон был, по сути, осужден. Апостол, несомненно, все это взвесил и оценил; он не нуждался в тех, кто указал бы ему на истину. И в то же время в немалой степени к этому примешивалась любовь к народу; а мы знаем, как она может получить чистоту ока, которое охраняет каждого христианина.
Затем апостол выслушал, что говорили его братья о деле, в котором он мог разобраться несравненно лучше, чем они, и составить трезвое суждение. Поэтому он принимает все последствия. Мы видим, как он очищается вместе с теми людьми, которые имели на себе обет. Он вошел в храм и "объявил окончание дней очищения, когда должно быть принесено за каждого из них приношение. Когда же семь дней оканчивались [что, как известно, связано с назорейской клятвой], тогда Асийские Иудеи, увидев его в храме, возмутили весь народ и наложили на него руки, крича: мужи Израильские, помогите! этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; притом и Еллинов ввел в храм и осквернил святое место сие". В следующем стихе показано ошибочное предположение иудеев, которого, тем не менее, было достаточно, чтобы взбудоражить весь народ Израиля. "Весь город пришел в движение, и сделалось стечение народа", возникла ужасная суматоха, и апостол подвергся опасности быть убитым разъяренной толпой, когда подоспел тысяченачальник и спас его. Это послужило поводом для замечательного обращения Павла к народу на еврейском языке, приведенного в следующей (22) главе.
Упоминание еврейского языка подтверждает, казалось бы, истинное объяснение различия между этим рассказом об обращении апостола и другими. Однако не только в этой книге, но и в евангелиях имеется иной вариант изложения одного и того же факта или слов нашего Господа Иисуса, согласно особенностям преследуемого замысла, хотя в основе всего лежит один и тот же принцип. Даже в этой книге можно видеть разницу в замысле. Это наблюдается в трех выражениях, в которых приводится обращение: во-первых, историческое повествование, во-вторых, собственное заявление Павла перед иудеями и, в-третьих, заявление Павла перед иудеями и язычниками, обращенное к римскому правителю и царю Агриппе. Вот истинная причина различия в манере изложения фактов. Нам нет никакой необходимости вдаваться в малейшие подробности.
Изучив это, мы соглашаемся с правильностью всего, что сказано о том, что здесь, как очевидно, Павел говорит на этом языке с целью привлечь внимание, взывая к чувствам иудеев. Он говорил на их родном языке и поэтому рассказал о своем обращении таким образом, каковым, он считал, можно было умиротворить иудеев. Для них существовала одна непростительная вещь, но она же и составляла всю ценность его апостольства - та непосредственная цель, ради которой Бог и воздвиг его. И вот с наилучшими намерениями и с горячей любовью к своим соплеменникам по плоти апостол рассказывает о своем обращении и чудесных событиях, сопровождавших его, о своей встрече с Ананией, благочестивым и законопослушным мужем, что он здесь особо подчеркивает, и о вдохновении, в которое он затем впал в иерусалимском храме во время моления. Но он им говорит и то, что, как он мог легко догадаться (тем более, что он хорошо знал чувства иудеев), раздразнит их до крайней степени; короче говоря, он сообщил им о том, что Господь призвал его и послал к язычникам.
Этого было достаточно. В тот миг, когда слово "язычники" достигло их ушей, была задета вся их иудейская гордость, и они подняли крик, говоря: "Истреби от земли такого! ибо ему не должно жить". "Между тем как они кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух, тысяченачальник повелел ввести его в крепость, приказав бичевать [допросить под пыткой] его". Здесь он совершил ошибку, ибо Павел был не только иудей, но и римский гражданин, и к тому же он был лучшего происхождения, чем тысяченачальник, который велел связать его. Апостол спокойно излагает этот факт. Я не смею судить его, хотя могут встретиться некоторые христиане, которые сделали бы это: он явно имел право напомнить тем людям, которые были защитниками закона, об их собственном нарушении его. Он ни на чем больше не настаивал, но лишь сообщил им о том, как обстояло дело.
Мне кажется, что лишь болезненная щепетильность, а не истинная духовная мудрость, порицала бы подобный поступок со стороны апостола. Все знают, что легко быть мучеником на словах, и те, которые изображают из себя мучеников на словах, редко становятся ими на деле. Перед нами был человек, обреченный на муку, и притом, поистине, один из самых благословенных свидетелей Господа. Вера позволяет нам ясно увидеть реальность. Вера никогда не учила нас гоняться за опасностями и трудностями, но она учит идти путем Христа и благодарения в мире. Господь же призывал своих служителей покинуть этот путь. Осмелюсь сказать, что некоторые из нас, возможно, поразятся тому, что, когда их преследовали в одном городе, Господь говорил им, чтобы они бежали в другой. Ясно, что это не погоня за мученичеством, но нечто совершенно обратное; и если сам Господь дал такое повеление своим служителям в Иудее и своим ученикам (что общеизвестно), то, мне кажется, по крайней мере рискованно без серьезных нравственных оснований столь решительно осуждать невиновных, которые достойны благословения. Здесь нет ни малейших признаков того, что сказанное Святым Духом было предостережением, и поэтому здесь ни в малейшей степени не опровергается то, что четко выражено в других местах. Мы видим, что Святой Дух предостерег апостола, когда тот слишком воспарил в своей горячей любви, и мы убеждаемся, что Он облечен высшим правом направлять и наставлять даже апостола.
Здесь же ничего подобного нет: налицо факт, которым римский начальник незаконно пренебрег, и апостол имел право заявить об этом факте. Это ни в коей мере не было обращением к закону. Стоит ли упоминать, что случись подобное обращение к властям, разве пристало бы оно последователю и служителю Христа? Это не было использованием таких средств, к которым прибегли бы люди. Это было самое простое из всех возможных изложений обстоятельств, важных с точки зрения закона, и оно возымело свои действия. "Но когда растянули его ремнями, Павел сказал стоявшему сотнику: разве вам позволено бичевать Римского гражданина, да и без суда? Услышав это, сотник подошел и донес тысяченачальнику, говоря: смотри, что ты хочешь делать? этот человек - Римский гражданин". Тысяченачальник тогда осведомился обо всем, ведь утверждение, что ты - римлянин, если таковым не являешься, было серьезным оскорблением закона, которое, конечно, они не преминули бы сурово наказать. Притязать на это на ложных основаниях означало слишком большую опасность, чтобы часто пытаться это сделать, поскольку было связано для человека с неминуемым риском смерти. Поэтому чиновники римской империи вряд ли были склонны усомниться в подобном заявлении, в частности когда оно было сделано человеком, который, судя по внешнему виду, был такой личностью, как апостол, как бы мало они его ни знали.
Итак, далее сказано: "Тогда тотчас отступили от него хотевшие пытать его. А тысяченачальник, узнав, что он Римский гражданин, испугался, что связал его". Однако он пытался сохранить свое достоинство по-своему. "На другой день, желая достоверно узнать, в чем обвиняют его Иудеи, освободил его от оков [то есть он все еще оставил его узником, хотя не имел права этого делать] и повелел собраться первосвященникам и всему синедриону и, выведя Павла, поставил его перед ними". Апостол не ищет дальнейшего удовлетворения и совершенно далек от желания или мысли наказать того человека за совершенную им ошибку, ибо это было бы очевидным отступлением от благодати. Данный случай дает некоторую возможность понять этого чудесного человека Бога, ибо когда первосвященник Анания (гл . 23) приказал стоявшим перед ним бить его, сказавшего, что он жил "всею доброю совестью", Павел быстро возразил ему, сказав: "Бог будет бить тебя, стена подбеленная [Он так и сделал]! ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня". "Предстоящие же сказали: первосвященника Божия поносишь? Павел сказал: я не знал, братия, что он первосвященник; ибо написано: начальствующего в народе твоем не злословь".
Это чудесный пример самого простого и в то же время вызывающего восхищение способа, которым благодать побеждает, даже если случится минутная оплошность, смешанная с поспешностью. Не может быть и тени сомнения в том, что первосвященник поступил совершенно вразрез с законом. Поэтому бесспорно, что его вправе были упрекнуть. И в то же время, я полагаю, его решительность и острое чувство вопиющей несправедливости обнаружили себя в его восклицании. Далее следует пример того, что зачастую встречается в других местах Писания. Бог может стоять за дело, к которому, с одной стороны, может и примешивается поспешность, но с другой - подлинная истина и праведность. Сделанное первосвященником находилось в вопиющем противоречии с законом, официальным исполнителем которого он был. Бог безусловно дозволил этим торжественным словам пасть на землю, не принеся плодов. Павел, однако, сразу поправился и признался, что если бы он знал, что тот был первосвященником, то не сказал бы этого, то есть, другими словами, как бы ни был прав этот человек, Павел не собирался унижать его сан. Он оставил судить Богу то, что было в этом недостойного.
Здесь есть еще кое-что, требующее нашего внимания. Разве не проявилась теперь в апостоле некоторая довольно выраженная особенность? Сначала была душевная опрометчивость. Твердо ли он ступает, как прежде, по пути, на котором сила Духа Бога почила на нем? Разве мы не обнаруживаем, осмелюсь сказать, находчивость, хотя и не стремящуюся говорить лишних слов, что ему легко удается? И, кроме того, разве это не было ловким приемом, которым воспользовался апостол, узнав, что одна половина синедриона состоит из саддукеев, а другая - из фарисеев, и воскликнув: "Мужи братия! я фарисей, сын фарисея; {Множественное число рекомендуется самой древней унциальной рукописью, несколькими хорошими отрывками, Вульгатой и древнесирийской рукописью; единственное же число преобладает в огромном большинстве копий и переводов [см. русскую синодальную Библию. - Прим. ред.], поскольку оно естественнее и привычнее, хотя и менее выразительно, но мы понимаем, почему переписчики прибегли к нему} за чаяние воскресения мертвых меня судят"?
Это не согласуется с простым и совершенным образом действий Духа Бога, который мы видели в апостоле, когда он был вдали от Иерусалима. Он пошел туда, куда ему не следовало идти согласно божественному предостережению, и не имеет значения, кем он был, пусть даже величайшим из апостолов. Разве нет чувствительной разницы, когда возникает хотя бы малейшее отклонение от мирного наставления Святого Духа? И если это справедливо по отношению к нему, то что нам сказать о себе? Не позволяйте своим устам сурово судить апостола Павла, но пусть ваша собственная совесть, как и моя, больше обращает внимание на свои поступки и больше всего остерегается того, чтобы мы пренебрегли хотя бы одним словом, которое нисходит к нам от Святого Духа. Будем же взвешивать и лелеять каждое выражение суждения Бога. В данном случае апостол Павел не мог сомневаться в этом. Это не было сомнением, но он укреплял себя тем, что настало время пострадать. Он решился на самое трудное, что человек мог бы сделать. Но нет ли здесь еще чего-нибудь другого? Поистине в этом было нечто большее; но я думаю, что относительное отсутствие спокойствия, склонность к торопливости и другие признаки, проявляющиеся в этой замечательной истории, служат знаками для наших душ о той подлинной сути дела в том виде, в каком оно обстояло.
Последствия в данном случае вскоре стали очевидны. Отвлекающий маневр, к которому прибегнул апостол, люди, без сомнения, назвали бы политическим: то есть апостол вознамерился разделять и властвовать. Он неплохо использовал одну из партий, которая была весьма ревностной и ортодоксальной. Здесь не было ни малейшего потворства саддукеям, что вовсе не соответствовало бы Духу Бога. Я же не говорю и не намекаю на какие-то недостойные действия, но подразумеваю, что он в некоторой степени выгодно использовал разногласия, царившие между теми, кто придерживался слова Бога, по крайней мере, при внешнем уважении обрядов, и теми, кто презирал их. Это такая крайность, от которой никому не уберечься, особенно в случае опасности. Апостол тогда впал в эту крайность. Он утверждал, что чаяние на воскресение мертвых было поставлено под сомнения, хотя и напрашиваются вопросы: "Какими были мотивы, заставившие его так выразить это? Что Дух Бога являет нам в этом? Было ли это просто истиной? Был ли это только Христос?" Я сомневаюсь в этом.
Кажется очевидным, что от проницательного взора апостола не укрылось ужасное состояние первосвященника и его сторонников и то, что, какой бы ни была честь сана, в грязных и оскверняющих руках, в которых он находился, он использовался лишь для достижения личных греховных целей вопреки истине и благодати Бога. И вот он воспользовался горячим рвением более разумной части народа и, таким образом, приобрел, казалось, неожиданных сторонников среди фарисеев, хотя в конце концов преимущества это не принесло. Разве не всегда так бывает с верующими? Я очень сомневаюсь в ценности подобной награды. Разве мы не познали, что истинная награда есть Христос? И разве не истинным путем служения, как и несомненным залогом победы, будет безоговорочно встать на сторону Господа и благодатью Бога закрыть глаза на все последствия, а уши - от всяческих нареканий и просто продолжать придерживаться того, что, как мы знаем, является угодным в его глазах и приемлемым для его славы? В этом случае это будет победа всецело ради Господа. Мысли о своей собственной победе не должны занимать ум христианина. Пусть все наши желания будут сосредоточены в Господе во имя его благодати и истины, ради его дела и прославления собрания. Его имени не сослужит хорошей службы, если им не воспользуются даже самые почтенные из его приверженцев. Как известно, те, кто ревностно соблюдал закон, были против евангелия, причем фарисеи не меньше, чем саддукеи. Апостол говорил перед собравшимися о " чаянии воскресения мертвых", и он не выдает себя и не говорит об Иисусе, и ни слова не говорит о евангелии. Если бы он это сделал, то все пропало бы втуне: фарисеи так же воспротивились бы евангелию, как и саддукеи. Оставляя в стороне то, что противоречило его замыслу, Павел высказал то, что, как он знал, настроит одну половину его врагов против другой.
Однако Господь удостоил своего служителя немалым утешением. "Но как раздор увеличился, то тысяченачальник, опасаясь, чтобы они не растерзали Павла, повелел воинам сойти взять его из среды их и отвести в крепость. В следующую ночь Господь, явившись ему, сказал: дерзай, Павел; ибо, как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме". Какое подтверждение того, что Господь присутствует даже в тех (или из-за тех) самых обстоятельствах, когда апостол мог бы чрезвычайно сильно пасть духом! Он упорствовал в том, чтобы идти в Иерусалим, поставил себя, по всей видимости, в ложное положение и подвергся ряду несчастий в резких столкновениях с противниками. В это самое время Господь, когда обстоятельства выглядели наиболее безотрадными, явился своему служителю и утешил его. Вместо слов упрека было все, что могло бы весьма ободрить его.
Как благ Господь! Как совершен Он в своем промысле! Он знает, как исправить ошибку, если она случается, и Он по-прежнему праведно судит даже о том, кто не должен был бы совершать эту ошибку, которая в его случае становится в тысячу раз серьезнее, чем если бы ее допустил другой человек. Однако Господь несет в подобный момент лишь утешение. "Дерзай, Павел; ибо, как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме". Его не должны были убить. Это случилось как раз до возникновения заговора. Что мог сделать человек? И чего ему теперь было бояться? Господь пожелал, чтобы он пошел в Рим: душа его стремилась туда. Вот к чему устремилась его душа после Иерусалима; а теперь Господь должен был привести его в Рим. В Рим он и шел, но он должен был посетить его, отмеченный следами своего пребывания в Иерусалиме; он шел в Рим пленником, несомненно, неся весть благодати Бога, но и познав на опыте, чего это стоило уступить своей любви к древнему народу Бога. Он шел в Рим, более глубоко осознавая, каковым было его истинное призвание. Ему главным образом было уготовано дело среди язычников, и преимущественно среди необрезанных. Почему же он искренне и всецело не отдался своему призванию?
Враги евангелия не были щепетильными, несмотря на свою хваленую привязанность к закону Бога. Жалкие иудеи составили заговор, и Господь своим предвидением уведомляет о нем через одного из родственников апостола, сердцу которого были близки кровные узы, а возможно, и более высокие побуждения. Несомненно, он, должно быть, был иудеем, раз был посвящен в тайны той части народа, которая склонялась к тому, чтобы убить апостола. Он раскрыл тайну сначала Павлу, а потом и тысяченачальнику. Поэтому Лисий приготовил подразделение пеших и конных воинов и стрелков, чтобы ночью отправить Павла к правителю Феликсу с письмом. Вряд ли римлянин думал, что мы с вами будем читать его письмо. вряд ли он догадывался, что было око, видевшее его насквозь, когда он писал. Он не рассчитывал на то, что все выйдет на чистую воду. "Клавдий Лисий достопочтенному правителю Феликсу - радоваться. Сего человека Иудеи схватили и готовы были убить; я, придя с воинами, отнял его, узнав, что он Римский гражданин". Ничего подобного он не имел в виду, он просто обманывал вышестоящего, по сути стремясь выгадать на том, что было ошибкой и преступлением, ибо, как мы уже видели, он начал с явного нарушения римского закона. Он велел связать того, чтобы пытать такого же гражданина, как и он сам. Он был виновен в том, что претендовал на хорошую репутацию и исполнительность, в то время как сам проявил нерадивость и поспешность. О, как мало мир думает о том, что самые секретные послания - кабинетные совещания, смещения царей, правителей и государственных министров, военачальников и их подчиненных, кем бы и чем бы они ни являлись, - все открыто пред тем, кто видит все и не забывает ничего.
Однако Павел был спасен, и далее следует новая сцена (гл. 24). Первосвященник Анания пришел со старейшинами пытать счастья перед правителем с жалобой на пленника. По этому случаю они наняли ритора, чтобы тот просил за них. Если тот начинает с грубейшей лести и напыщенных выражений, то апостол отвечает с тем поразительным, восхитительным и спокойным достоинством, которое полностью отвечает духу обстоятельств.
И здесь же апостол, когда правитель дал ему говорить, объяснил, насколько абсолютно ложными были все обвинения этого наемного ритора. Он слишком любил свой народ, чтобы быть его возмутителем, как его там изобразили. "Ты можешь узнать, что не более двенадцати дней тому, как я пришел в Иерусалим для поклонения. И ни в святилище, ни в синагогах, ни по городу они не находили меня с кем-либо спорящим или производящим народное возмущение". Поэтому не было тех поступков, которые ему вменили в вину: "Найдя сего человека язвою общества, возбудителем мятежа между иудеями, живущими по вселенной, и представителем Назорейской ереси, который отважился даже осквернить храм". Он пробыл в Иерусалиме всего несколько дней и провел это время в поклонении, а не стремился возмутить кого-либо. "...И не могут доказать того, в чем теперь обвиняют меня. Но в том признаюсь тебе, что по учению, которое они называют ересью, я действительно служу Богу отцов моих, веруя всему, написанному в законе и пророках, имея надежду на Бога, что будет воскресение мертвых, праведных и неправедных, чего и сами они ожидают". Затем он искренне объявляет, что именно привело его туда на этот раз. "Я пришел, чтобы доставить милостыню народу моему и приношения". Он действительно любил их. "При сем, - сказал он, - нашли меня, очистившегося в храме не с народом и не с шумом. Это были некоторые Асийские Иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня". Но свидетелей не нашлось. Фактически не было ничего существенного, в чем можно было бы обвинить. Тут была всего лишь вспышка ненависти священников и общее негодование, за которым последовал заговор с целью убийства; и когда этот заговор потерпел неудачу, было измышлено судебное обвинение. Всякий разглядел бы в этом чистый произвол и человеческое коварство! Другого источника, другой подоплеки здесь не было.
"Выслушав это, Феликс отсрочил дело их, сказав: рассмотрю ваше дело, когда придет тысяченачальник Лисий, и я обстоятельно узнаю об этом учении. А Павла приказал сотнику стеречь, но не стеснять его". Его проницательный взор сразу разглядел, как обстояло дело: для обвинения апостола не было ни малейших оснований. Отсюда его необычайный приказ: не только не стеснять его, но и не запрещать никому из его близких служить ему или приходить к нему. И даже больше. "Феликс, придя с Друзиллою, женою своею, Иудеянкою, призвал Павла, и слушал его о вере во Христа Иисуса". Но примирения не вышло: он услышал то, чего не ожидал. На этот раз речь шла не о воскресении из мертвых; был призыв к совести, призыв нравственный, или, как здесь говорится, "он говорил о правде, о воздержании и о будущем суде". Всему свое время, и это слово было весьма своевременно сказано мужу и жене, которым Павел проповедовал. Это было своевременно.
Феликс пришел в страх и обещал выслушать его в другое время; но это подходящее время так и не наступило. "Притом же надеялся он, что Павел даст ему денег". Как справедливо и своевременно Павел "говорил о правде"! "Притом же надеялся он, что Павел даст ему денег, чтобы отпустил его: посему часто призывал его и беседовал с ним". Кроме того, мы узнаем характер этого человека из того, что последовало затем. "Но по прошествии двух лет... Желая доставить удовольствие Иудеям, Феликс оставил Павла в узах". Нечего было ждать справедливости от такого несправедливого судьи. И дело не в том, что ему не хватало здравого смысла, ума или рассудительности. Он был не лишен всего этого. Тем хуже для него, так как он не хотел жертвовать всем ради своих собственных целей. Он был уязвлен в своем корыстолюбии; и теперь, чтобы доставить удовольствие тем иудеям, которых он от всей души презирал, желая сделать что-нибудь, чтобы подольститься к ним без каких-либо издержек со своей стороны, оставил Павла в узах.
Вскоре, уже в следующей (25) главе, перед нами предстает Фест. У него было такое же стремление. Он был не лучше своего предшественника. Фест сделал очень странное предложение, чтобы Павел пошел в Иерусалим. Для римского правителя, главного представителя империи, было неслыханным делом - послать приведенного к нему обратно в Иерусалим, чтобы его судили иудеи. Павел сразу защитился общеизвестным правилом Римской империи, которым должен был руководствоваться Фест. Он сказал: "Я стою перед судом кесаревым, где мне и следует быть судиму. Иудеев я ничем не обидел, как и ты хорошо знаешь. Ибо, если я не прав и сделал что-нибудь, достойное смерти, то не отрекаюсь умереть; а если ничего того нет, в чем сии обвиняют меня, то никто не может выдать меня им. Требую суда кесарева". Очевидно, что это вопрос духовного выбора. Теперь Павел решился идти по этому пути, как позднее он и вправду пойдет на суд к кесарю. Это было нерушимо. Не в человеческих возможностях было что-либо теперь изменить. Он сказал это, и он должен был предстать перед кесарем. Однако через несколько дней обнаруживается, что прибыл Агриппа, и римский правитель, хорошо зная деятельный ум государя, рассказал ему историю Павла. Он почувствовал свою собственную слабость, столкнувшись с этим делом, и он знал, что Агриппа заинтересуется этим. Соответственно, Агриппа сказал правителю, что хотел бы сам выслушать этого человека.
"На другой день, когда Агриппа и Вереника пришли с великою пышностью и вошли в судебную палату с тысяченачальниками и знатнейшими гражданами, по приказанию Феста приведен был Павел". И здесь мы видим разительный контраст со всем этим блеском и пышностью двора. Сам царь был весьма выдающимся человеком, но лишенным нравственных устоев. Его жена, какими бы природными дарами она ни обладала, увы, была женщиной с дурной репутацией. Оба они казались весьма подозрительными даже по суждению самих язычников, не говоря уже об иудеях. Таковы те люди, которые вместе с римским правителем судили апостола. И вот появляется пленник, скованный цепями. Но какая пропасть отделяет его от них! Какая разница в очах Бога! Какое это зрелище было для него - лицезреть этих судей, судивших подобного мужа, не имея и крупинки благодати, которая облекала бы их, - со всем, что в них было постыдного и низкого! Они восседали во всем великолепии земных титулов и своего высокого положения, выслушивая жалкого узника, однако весьма богатого в Господе.
И Агриппа (гл. 26) сказал ему: "Позволяется тебе говорить за себя". "Тогда Павел, простерши руку, стал говорить в свою защиту: царь Агриппа! почитаю себя счастливым, что сегодня могу защищаться перед тобою". Если мы видим полное спокойствие и благословенность этого почтенного человека Бога, что было делом рук Господа, то мы ощущаем весьма достойную и в то же время непритязательную учтивость по отношению к слушавшим, особенно к Агриппе. "...Тем более, что ты знаешь все обычаи и спорные мнения Иудеев. Посему прошу тебя выслушать меня великодушно".
Потом Павел рассказал о всей своей жизни, как от своей юности он жил по строжайшему в его вероисповедании учению среди иудеев, и он снова упоминает то, что стоял перед судом за надежду на обетование, данное от Бога "нашим" отцам. Он рассуждает о воскресении: "Неужели вы невероятным почитаете, что Бог воскрешает мертвых?" Он сразу упоминает то, что признавал каждый фарисей и что было главным испытанием на правоверность среди иудеев. Это относится и к истории назорея Иисуса. По сути, все зависело от этого. Если истинно было то, что Бог воскресил его из мертвых, то какими были положение иудеев и слава Иисуса? Все зависело от воскресения.
Затем он указывает на факт собственного обращения. Не какие-то благоприятные обстоятельства или какое-либо равнодушие к закону толкнули его на путь евангелия, а чувства, совершенно противоположные привязанности к христианам. Он был всецело предан Израилю и всецело предубежден против евангелия. Тем не менее, когда он довел все это до крайней степени, когда, получив власть от первосвященников, он преследовал христиан до смерти, благодать Бога возобладала как над религиозными привязанностями, так и над религиозной яростью в сердце Павла. "Для сего, идя в Дамаск, - сказал он, - со властью и поручением от первосвященников, среди дня на дороге я увидел, государь, с неба свет, превосходящий солнечное сияние".
Но не столько небесный свет, превосходивший всякий природный свет, осиял апостола, сколько благодать Бога, явленная Богом в тот день, которая затмила в его душе и предыдущей жизни все, что было в них человеческого. Все обратилось в ничто перед всепобеждающей силой благости Бога во Христе. "Все мы упали на землю, и я услышал голос, говоривший мне на еврейском языке: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Трудно тебе идти против рожна. Я сказал: кто Ты, Господи? Он сказал: "Я Иисус, Которого ты гонишь". Свершилось дело. Я не говорю, что за этим ему предстояли один лишь мир и благословенность, но тогда произошло нисшествие того духовного света Христа, который проник до самых глубин его сознания. В тот же миг все всколыхнулось до самых основ его нравственного существа, и семя добра, семя вечной жизни было посеяно в его глубинах. Ему велено было подняться и стать на свои ноги. "Ибо Я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и свидетелем того, что ты видел и что Я открою тебе".
Далее написано не совсем точно: "Избавляя тебя от народа Иудейского и от язычников". Трудно усмотреть уместность слова "избавляя" в общепринятых текстах Библии. В связи с этим скажу, что это был вопрос не столько спасения, сколько отделения его от народа и от язычников. Господь отделил его как от иудеев, так и от язычников. И это нечто большее, чем Петр сказал в главе 15 ("чтобы составить из них [язычников] народ во имя Cвое"), что мы уже видели, поскольку утверждение этого на великом совете в Иерусалиме имело первостепенное значение. Конечно, то, что Бог выделял народ во имя свое, все еще было истиной, но в случае с тарсянином Савлом Господь говорит об отделении его как от иудеев, так и от язычников, "к которым [говоря о язычниках] Я теперь посылаю тебя открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу, и верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освященными".
И Павел не ослушался небесного видения. Он склонился пред Господом. Он поступил праведно, как подобало человеку, наученному Богом. И он "сперва жителям Дамаска и Иерусалима, потом всей земле Иудейской и язычникам проповедывал, чтобы они покаялись и обратились к Богу, делая дела, достойные покаяния". Именно в этом и состояла истинная причина враждебности иудеев.
Он не противопоставлял себя закону. Не дай Бог, чтобы это когда-либо стало целью для христианина! Он не призывает нас к отрицательному свидетельству, пусть даже и законному. Он призывает нас на истинно Господне дело. И Господь направляет нас не столько для дел против зла, сколько для благих дел. Мы всегда должны придерживаться этой истины как строго правила. Ручаюсь, что тот, кто призван с целью, достойной Бога, может судить, что есть зло, и не только это, но то, что внешне кажется добром. Исправление зла насилием не является истинной целью Бога для христиан или для собрания; будьте уверены, что его воля - единственно верный указатель и единственно твердое основание для нас во всем.
Будем же всегда задавать вопрос: а что, согласно Писанию, Бог уготовил и желает для своего народа ныне? каково ныне его богооткровенное дело? к чему Он этим призывает вас и меня? для чего Он тогда отделил апостола?
Конечно, не для ниспровержения иудеев или их законов. Этот народ предлежал скорому суду, но коль скоро Бог терпимо относился к тому, что Павел медлил относительно их в долготерпеливой любви, то разве Он не был прав? Бог призывал людей как из язычников, так и из иудеев, и для этого Он отделил его от всего прошлого, от всего, к чему так привязано было его сердце, ибо не было смертного, который больше возлюбил бы Израиль, чем апостол Павел. Но Бог отделил его от всех его старых друзей среди иудеев, а также и от язычников, к которым теперь Он посылал его.
Очевидно, что мы должны быть отделены от человеческих влияний даже наилучшего свойства для того, чтобы стать подобающими сосудами промысла Бога там, где в них испытывается наибольшая нужда. Если вы хотите хорошо помогать другим, вы должны быть выше тех побуждений и привычек, которые властвуют над ними. Невозможно должным образом помочь человеку, если вы находитесь с ним на одном и том же уровне. Вот почему, если брата уличили в каком-либо проступке, все, что требуется, так это истинно духовный человек, который искал бы его оправдания. Беспечный христианин испортит все дело, потому что если совершивший прегрешение может найти что-либо, подобное своему собственному недостатку, в судящем его, то это даст ему повод для оправдания своего собственного греха, а также основание для того, чтобы судить своего судью. Тогда как если бы в том, кто взывает к его душе, действовала истинная благодать Бога, если бы благодать отвращала его от всего злого и укрепляла в добре, чтобы его нельзя было упрекнуть ни в чем, противном Господу, то надо ли говорить, что Бог почитает это своей волей и особым условием в обхождении с теми, кто замешан в каком-либо проступке. Итак, в апостоле Павле мы видим тот же принцип, только в более глубоком и широком масштабе. Действительно то, что могущественный принцип благой власти Бога, действующей наперекор злу согласно его помыслам, есть по сути утверждение благодати.
Павел был совершенно отделен от всего: как от иудеев, так и от язычников, но был послан именно к язычникам. И одного лишь упоминания об этом было достаточно, чтобы привести иудеев в ужас. Не могли они также примириться с тем, что тот, кто так пылко возлюбил иудеев, в то же время мог быть выдающимся, неустанным свидетелем благодати перед язычниками. Они не могли простить ему этого, обуреваемые своей законнической гордыней. Самые враждебные чувства вкупе с безумной завистью и ревностью к язычникам обрушились на Павла. И он сказал им: "За это схватили меня Иудеи в храме и покушались растерзать. Но, получив помощь от Бога, я до сего дня стою, свидетельствуя малому и великому, ничего не говоря, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили, что это будет, то есть что Христос имел пострадать и, восстав первый из мертвых, возвестить свет народу (Иудейскому) и язычникам".
Когда он так защищался, римский правитель прервал его, воскликнув, что большая ученость доводит его до сумасшествия. Павел ответил: "Нет, достопочтенный Фест... я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла". Следует заметить, что все внешние знаки уважения здесь налицо, и в то же время Павел не мог, не высказав своего протеста, позволить невежеству слепого язычника нанести истине удар. Он обращается к другому человеку, к тому, кто был рядом с Фестом, - явно беспристрастному свидетелю, насколько это касалось христианства: "Ибо знает об этом царь, перед которым и говорю смело. Я отнюдь не верю, чтобы от него было что-нибудь из сего скрыто; ибо это не в углу происходило". Утверждаемые факты жизни, смерти и воскресения Иисуса были не безызвестны Ироду Агриппе. Об этом повсеместно толковали все, кто соприкасался с израильским народом.
Внезапно он обратился с прямым вопросом: "Веришь ли, царь Агриппа, пророкам? Знаю, что веришь". Агриппа сказал Павлу: "Ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином". Я не согласен с некоторыми современными высказываниями относительно этого оборота. Я допускаю, что слова " немного не" вряд ли выражают истинную глубину смысла. "Ты немного не убеждаешь..." С каким чувством это было сказано? Мне кажется, это было чувство, вызванное его удивлением, и в этом смысле оно было исторгнуто из него. Он не мог отрицать истины, утверждаемой апостолом. Он не мог отречься от своих собственных пророков. По сути, он был загнан в угол, насколько это касалось фактов и пророчеств, которые говорили о них заранее. Таким образом, хотя он и был хладнокровным светским человеком, меткий и неожиданный вопрос апостола заставил его признаться, что в некоторой степени Павел убедил его стать христианином. Это не означает, конечно, что он действительно уверовал в Господа Иисуса, но из доводов апостола следовало заключение о том, что иудейские пророки указывали на Иисуса Христа так, что Агриппа не мог не признаться в том, что это произвело на него определенное впечатление.
Однако Павел ответил ему поистине достойным восхищения образом, и ответил не только мудро, но и с благожелательной любовью. Была в этом и другая, чрезвычайно прекрасная черта, свидетельствовавшая о душевном состоянии апостола в тот момент и о глубоком наслаждении его души в общении с Господом и его благодатью. "Молил бы я Бога, чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме этих уз". Я не слышал из человеческих уст ничего подобного. Мы знаем много чудесных слов других апостолов, в том числе и самого Павла, но, по-моему, даже в пределах этой благословенной книги трудно было бы найти выражение благодати, истины и состояния блаженства, которою удостаивает Дух, более великолепно соответствующее обстоятельствам всех упомянутых здесь лиц и более совершенно отражающее то, что Бог дает через Христа Иисуса, нашего Господа.
Павел не желал своих уз никому, как бы ни радовался им сам. Он похвалялся, что является пленником Иисуса Христа, но он не желал подобной платы, по крайней мере для тех, которых он желал привести к Господу. Несомненно, могло наступить время, когда те, которые оказались хорошими бойцами в этой войне, могли бы возликовать, как ликовал он в своих страданиях ради Христа и ради его собственного тела, а также ради евангелия. Но он всем сердцем пожелал, чтобы они не в некоторой степени (не хотя бы чуть-чуть), но в значительной степени уподобились ему. Не для того, чтобы они просто стали христианами, и тем более не для того, чтобы они обратились, но чтобы стали "такими, как я".
Это пожелание охватывает как внешнее поведение, так и внутреннее состояние христианина, и такую радость, как та, что наполняла сердце Павла в тот самый момент, когда он стоял в узах перед этими блестящими судьями. Разве не видел Павел темных туч, нависавших над Агриппой и Вереникой, не говоря уже о других? Благодать преодолевает всякое зло, побуждая и прощая самых злых врагов. Она не допускает ни одной горькой мысли, ни одного осуждающего слова. Благодать желает самого лучшего даже для тех, кто проводит время в греховных наслаждениях. Мы знаем, что суд безошибочен и справедлив, но благодать может подняться до более высокой степени справедливости - не земной и человеческой, но справедливости Бога, который праведен и оправдывает верующего. "Праведности Божией верою в Иисуса Христа" - вот, что наполняло сердце апостола. Это была совершенно безграничная сила благодати Бога, принесшая плоды и явленная во Христе, которая теперь свершала свое дело в его душе. Она была вызвана его радостью и торжеством во Христе, во имя которого он свидетельствовал и перед чьей славой бледнело все, чем мог похвастать иудейский царь или римский правитель. Это было не удивление, но восторг того, кто заглянул прямо в вечность, кто еще раз вспомнил свет небесной славы, в которой он лицезрел самого Христа, который есть источник, сила и совершенство всего и податель всего для верующих. Вот что наполняло его тогда и дало ему силы выразить такую божественную любовь.
Суд был прерван; Агриппа сам признал, что Павла можно было бы освободить, если бы он не потребовал суда у кесаря. Это следует взять на заметку.
В следующей (27) главе описывается весьма поучительное путешествие апостола, когда он, вместо того чтобы выглядеть узником, кажется капитаном корабля. Действительно, если бы к его словам вовремя прислушались, они были бы в целости и сохранности. Какая чудесная сила - вера! Как благословенна преданность, проистекающая от веры! Насколько всецела эта сила Бога, в каком бы положении человек ни очутился!
Здесь мы видим, как апостол возвращается к язычникам. Теперь все прояснилось. Он теперь далеко от того, что было для него заколдованным кругом, где его колени были некрепкими, но теперь, как перед Фестом и Агриппой, он обрел свою прежнюю силу. Все встает на свои места, и не нужно доказательств там, где каждое событие подтверждает это.
В последней (28) главе показано не только путешествие в Рим, но и прибытие туда апостола. Здесь мы тоже видим, сколь истинно сила Бога была с ним. Его приняли со всем радушием обитатели острова Мелит. Случившееся с Павлом свидетельствует о том, насколько оправдывается любое слово Господа. Это поразило воображение язычников, так что впоследствии мы видим встречу отца начальника острова с Павлом, который, помолившись, возложил на него руки и исцелил его. "После сего события и прочие на острове, имевшие болезни, приходили и были исцеляемы, и оказывали нам много почести и при отъезде снабдили нужным".
Прибыв в Италию, они вкусили утешение братской любви, "где нашли братьев, и были упрошены пробыть у них семь дней, а потом пошли в Рим". "Тамошние братья, услышав о нас, вышли нам навстречу до Аппиевой площади и трех гостиниц. Увидев их, Павел возблагодарил Бога и ободрился". Какая радость для смиренного брата - стать источником нового ободрения для апостола Павла на пути Христа, и как мы обманываем себя и своих братьев якобы столь большим благословением нашей малой верой и скудной любовью, сравниваясь с самыми отверженными и страдающими за имя Господа! К такому ли делу мы призваны? Какое чудесное предназначение заключается в том, что Господь дарует самой бесхитростной душе, призывающей имя Иисуса! Да пробудит Он нас, чтобы мы почувствовали, как мы благословенны и каким источником благословения Он для нас является. Сказано, что у того "из чрева потекут реки воды живой". Здесь, заметьте, это был сам апостол, и хотя некоторым это может показаться странным, но даже он ощутил сладостную силу служения любви.
Павел пришел в Рим и жил там особо с воином, стерегшим его. В свое время он повстречался с иудеями и проповедовал им евангелие во всех подробностях. Увы! это была та же самая история, ибо люди повсюду одинаковы, но и Бог тоже. "Одни убеждались словами его, а другие не верили. Будучи же не согласны между собою, они уходили, когда Павел сказал следующие слова: хорошо Дух Святый сказал отцам нашим через пророка Исаию: пойди к народу сему и скажи: слухом услышите, и не уразумеете, и очами смотреть будете, и не увидите".
Приговор, долго откладываемый, ужесточающий кару, вот-вот должен был быть вынесен во всей своей испепеляющей силе. Он довлел над народом еще со дней пророка Исаии, ибо был высказан тогда небезосновательно. И все же было долготерпение Бога, пока не пришел Иисус и не был отвергнут, когда тучи начали сгущаться быстрее. Теперь Святой Дух не только был явлен, но и возвестил о воскресении и восславленном человеке от Иерусалима до Рима. Но когда он свидетельствовал, иудеи, вместо того, чтобы быть первыми в получении свидетельства Бога, по сути, были теми первыми, которые оказались самыми деятельными и упрямыми поборниками неверия и власти сатаны, не только не вошедшими в царство, но и запрещавшими это тем, кто хотел. Именно тогда из-за неверия, в котором они пребывают до сих дней, вполне справедливо пал покров, скрывавший приговор. Однако евангелие пришло к язычникам, и, несмотря на все, что они могли совершить до той поры и могли бы сделать после того, им было дано услышать, и они услышали, и мы сами, благодарение Богу, свидетели этого.
Многим читателям будет интересно прочесть следующую статью господина Эдуарда А. Литтона о "Идее, атрибутах и служении церкви Христа, с подробными ссылками на спор между католиками и протестантами". В ней, конечно, имеются неточные выражения ввиду того, что истина сама по себе постигается лишь частично; но вас порадуют взгляды, столь решительно опережающие обычный евангелизм и еще более решительно направленные против клерикализма.
"В первых главах Деяний апостолов мы явно видим христианское служение; ибо все стороны, вероятно, согласятся с тем, что именно с нисхождения Святого Духа в день пятидесятницы и началось это служение. Более того, в этих главах впервые говорится о церкви Христа как о реально существующей. То, что в обещаниях нашего Господа есть предвосхищение или пророчество, здесь предстает как свершившийся факт. Сперва еще не вполне осознав ту великую перемену, которая произошла в их религиозном положении и еще меньше ощущая ее последствия, первые верующие сразу образовали отдельную общину в ложе иудейской теократии, общину, отличительными чертами которой были подчинение двенадцати апостолам, крещение во имя Христа и празднование вечери Господа. {Сколь прискорбно обнаружить в этом вдумчивом творении автора, стоящего гораздо выше людских традиций и сектантских предубеждений, забвение величайшей и самой важной отличительной черты собрания, а именно присутствия Святого Духа, ниспосланного с небес! Это неверие, увы, характерно для всего христианского мира} С тех пор церковь вошла в историю; и ее история представляет собой цепь превратностей от процветания к упадку, через которые в течение веков прошло царство Бога на земле.
Уже было отмечено, что, не ограничиваясь невидимым присутствием Духа, наш Господь рассматривал нашу церковь как реально существующую, а последователей - объединенными в общество (причем это общество называется церковью, или сонмом святых). С этой целью Он сам учредил использование, по мере необходимости, определенных различий христианского служения и принял меры, чтобы собрать небольшой, но избранный кружок верующих, поддерживая с ними свою личную постоянную связь в течение своего земного служения, а покинув мир, Он облек их чудодейной силой управлять всеми делами и руководить созданием христианских обществ. С самого начала мы находим в жизни церкви существенные условия существования любого обычного общества: каждый апостол был уполномоченным, а его члены допускались, пройдя крещение; и они свидетельствовали о своем пребывании там, участвуя в таинстве крови и тела Христа. В ходе божественной истории мы обнаруживаем дополнения, сделанные к этим простым элементам социального общения, организация христианских обществ становится более сложной и упорядоченной, вопросы государственного устройства и закона занимают немалое место в апостольских посланиях, и у нас есть все причины полагать, если не на основании одного писания, то исходя из единодумных свидетельств достоверных фактов истории, что к концу апостольского века христианство почти повсюду откристаллизовалось в определенные и хорошо известные формы церковной организации" (стр. 192, 193).
"Апостол Павел в гл. 14 первого послания Коринфянам кратко описывает, каким образом христиане первого века существования церкви совершали общественное богослужение. Таинство вечери Господа представляло собой внешний символ их служения и залог их единения с Христом и друг с другом, но главной службой {Следует избегать того образа, который клерикализм использовал для собственного возвеличивания и к бесчестию Господа. Собрание не проповедует и не учит, но Христос посылает тех, кто благовествует евангелие миру и учит собрание} было благовествование слова, независимо от того, какие внешние формы это принимало - "языки", или "откровения", или "пророчества", или "истолкования языков", или свод инструкций рукоположенных пастырей и духовников. Среди различных духовных даров, бывших тогда обычными для церкви, главное место отводится пророчеству, ибо пророчествующий изъясняет людям "или откровением, или познанием, или пророчеством, или учением". Павел не упоминает никаких специфических или жертвенных элементов: вся служба, за исключением вечери Господа была явно назидательной, то есть словесной. То, что упомянутые в этой главе дары были по большей части сверхъестественными и со временем они должны были быть утрачены, не имеет значения для данного утверждения; ибо сейчас мы рассматриваем существенную особенность христианского служения, а не конкретное средство его выражения" (стр. 256, 257).
"Церковь Христа до дня пятидесятницы еще не существовала как таковая, тем более не пыталась она и выполнять свою миссию евангелизации мира. Действительно, группа людей была избрана Христом из иудейского народа, на которых должен был излиться Дух в день пятидесятницы, но до этого события эту группу людей явно нельзя было назвать его церковью. Следовательно, остается тот факт, что тайная церковь или то, что в церкви является тайным, предшествует явному. Духовная сила, которая произвела в апостолах такую чудесную перемену, должна была сперва снизойти с небес и придать церкви ее внутреннюю форму, ее духовную особенность; после этого апостолы проповедуют и организуют прежде всего святых, то есть людей, в которых жил Христос незримым действием Духа. Однако откуда Он берется, не известно, и затем эти святые приступают к выполнению предназначенной им миссии" (стр. 272).
"Если бы человека заурядного ума, не посвященного в суть спора, поднятого по этому вопросу, спросили: "Что такое христианская церковь согласно посланиям апостолов и какое ей дать определение?" - он, вероятно, не колеблясь и не затрудняясь, ответил бы, что христианская церковь, как это видно, например, в посланиях Павла, является собранием или обществом преданных Богу или верующих, чья тайная вера в Христа внешне проявляется в исповедовании определенных основополагающих учений, в отправлении и принятии таинств и умерщвлении плоти. Он привлек бы внимание к тому факту, что обычным обращением Павла в начале каждого послания было "святым и верным братьям", являвшимся членами церкви в какой-либо местности, сонаследникам его в вечной жизни, и к тому, что на всем протяжении этих посланий утверждается, что члены церкви находятся в живом единении с Христом, причем к ним обращены назидания и поучения, сила которых, несомненно, доступна лишь тем, кто исполнен Духа Бога, короче говоря, члены церквей в Коринфе и Ефесе именуются христианами, и христианин - это тот, кто находится в спасительном союзе с Христом" (стр. 276).
"Чем очевидна простота этого вопроса, тем больше этот человек удивится, когда услышит, что он ошибся и что, именуя христианское общество собранием христиан, Павел рассматривает его просто как общество людей, исповедующих одну и ту же веру и внешне участвующих в одних и тех же таинствах (что несущественно для утверждения, обладают ли они спасительной верой или нет); общество, облеченное духовными привилегиями, не обязательно осуществляет эти привилегии, и вследствие этого мы должны ограничить значение слов "святые" и "верные Христу Иисусу" обозначением внешне преданных Богу и исповедующих учение христианства... То, что упомянутая манера интерпретации связана с отклонением от очевидного значения выражений Нового Завета, не является достаточной причиной для того, чтобы тотчас отвергнуть ее, но и нет никакой гарантии, что существует четкое выражение необходимости в подобном отклонении, чтобы мы могли ее потребовать. В данном случае это требование становится более понятным, если исходить из того обстоятельства, что апостолы единодушно отождествляют себя в отношении своих христианских взглядов и надежд с теми, кому они пишут. "Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас во Христе всяким духовным благословением", что означает утешиться общей верой. Когда Павел писал это, считал ли он себя лишь условно заинтересованным в благословении искупления? Была ли его вера всего лишь исповеданием христианского учения? Если он имел в виду нечто большее, чем это, если его собственная вера и собственная святость были живыми и подлинными плодами действия Святого Духа, тогда, поскольку в этом вопросе он не делает различия между собой и теми, к кому обращается, мы должны полагать, что он рассматривал их как истинных святых и верующих. Слог вдохновения авторов Нового Завета является выражением того христианского опыта, или осознанного участия в благословении, дарованного чрез Христа, который Святой Дух излил в их сердца, и поэтому их представление о святом или верующем, выведенное по опыту их собственного духовного сознания, должно было быть настолько высоким, что нельзя даже описать словами. Но в том смысле, в котором они считали себя христианами, они, по всей видимости, называли этим именем тех, к кому они писали" (стр. 280-283).
На аргумент об использовании сходных выражений в законе Моисея в чисто национальном и внешнем смысле, чтобы доказать, что они подразумевают то же самое и больше ничего в евангелии, наш автор отвечает: "В этом и кроется истинный источник ошибки: хотя и признают образный характер закона Моисея вообще, однако недостаточно учитывают то, что иудейская нация сама по себе в ее внешнем или политическом аспекте была не более чем прообразом христианского Израиля... Мы должны лишь приложить этот несомненный принцип интерпретации к самому иудейскому народу с его национальными, то есть связанными с законом особенностями, чтобы понять, что выражения, в которых в Ветхом Завете изложены его привилегии, приобретают при использовании их по отношению к христианам иное значение, вернее, обозначают те духовные реалии, прообразами которых были первые" (стр. 286, 287).
"На все это, однако, можно ответить, что природа внешней церкви, которая, как мы знаем, должна быть явлением смешанного характера, а также действительное состояние нескольких церквей, которым Павел адресовал свои послания, не оправдывают предположение о том, что, именуя их общинами святых и верующих, он мог употребить эти слова в их высшем значении. Здесь имеется вторая трудность, которая заключается в буквальном толковании слов апостола с нашей стороны. Но непродолжительное размышление показывает, что это нижняя трудность. Мы должны вспомнить, что в апостольской церкви существовало суровое умерщвление плоти, само представление о котором мы, по-видимому, уже утратили. Вследствие этого умерщвления плоти они были отделены от общества, явные дела которого противоречили их христианскому исповеданию, а так как апостол не был наделен божественной привилегией, позволившей бы ему читать в сердцах, он был вынужден принимать других такими, какими они хотели казаться, и обращаться с ними как с истинными христианами до тех пор, пока не появлялись видимые, осязаемые доказательства противного... Не рассуждая о состоянии каждого отдельного человека перед лицом Бога, апостол предполагал, что вся церковь была тем, на что они претендовали, - церковью истинных христиан. Ибо следует помнить, что, как бы далеким от истинного ни было его исповедание, каждый исповедующий христианство претендует на то, чтобы быть истинным христианином, а не просто называться им. Если бы не это предположение, апостол не смог бы далее требовать исполнения христианских обязанностей, исходя из христианских побуждений" (стр. 298, 299).
"Легковесно также возражение относительно того, что они были весьма ущербны в учении, или на практике, или и в том, и в другом и что Павел на основании разногласий в их сердце говорит о них как о живущих "по плотскому разуму", не "по мудрости духовной", но как "младенцы во Христе" и сурово бранит их за распущенность нравов в случае с кровосмешением и отсутствие благочинности во время празднования вечери Господа. Ибо не утверждается, что первые христиане могли быть или были идеальными, не более чем современные. И из всего, что Павел говорит о коринфянах, можно заключить, что они были несовершенными и непоследовательными. На основе замечаний, сделанных когда-либо по этому поводу, казалось бы, можно предположить, что не существует утверждения, промежуточного между нашим утверждением о том, что тот или иной человек является христианином, и утверждением, что он вовсе не христианин, тогда как фактически не существует такого христианина, каким бы святым он ни был, кто бы соответствовал христианскому идеалу... Возвращаясь к примеру с коринфянами, давайте спросим на каком основании Павел упрекал их за прегрешения. Обращался ли он с ними как с совершенно лишенными главного источника благодати или как с обладающими ею, но нуждавшимся в назидании, чтобы пристойно ходить в ней? Последнее несомненно и является той позицией, которую он избирает" (стр. 302, 303).
"Христианство, как выясняется в Новом Завете, ничего не знает об атомистической теории современных сторонников независимости. Не подлежит сомнению то, что даже в апостольский век церковь любого большого города, вроде Рима или Ефеса, состояла не из одного собрания верующих, но из нескольких, которые вкупе именовались церковью в этом городе; несомненно, что к концу первого века так оно и было. Иначе быть не могло. Могучий рост христианства побуждал его прорываться вширь во все стороны; и первоначальное собрание или говоря, на современном языке, материнская церковь быстро порождала другие общества христиан в том регионе... Ни одно понятие так не противоречит духу апостольского христианства, чем понятие об обществах христиан, существующих в той же местности, но не общающихся друг с другом и не подчиняющихся одним и тем же властям" (стр. 449, 450).
"Утверждать с целью достижения творческой согласованности, что видимые плоды Духа не обладают достаточным отличительным свойством, чтобы позволить нам судить о том, есть они или их нет, - опасный для рассудка путь, могущий привести к всеобъемлющему скептицизму, не говоря уже о том, что наш Господь предупреждал о грехе отрицания очевидного действия Святого Духа словами, слишком страшными, чтобы не заставить нас трепетать при мысли о приближении к нему. Плоды Духа, независимо от того, получены ли они в нашей собственной ограде или за пределами ее, всегда одинаковы, и их всегда можно узнать, иначе наш Господь никогда не дал бы нам простого средства отличить ложного пророка от истинных. "По плодам их узнаете их". Если люди утверждают, что не могут сделать этого, они просто признаются в том, что у них нет ни совести, ни нравственного чувства" (стр. 470).
"Итак, единственным видимым проявлением святости церкви является святой путь и обращение отдельных христиан; но есть еще другой и более конкретный способ, с помощью которого она утверждается в святости, а именно путем умерщвления плоти. Личная святость христианина является качеством индивидуума, а не общества как такового; следовательно, общество, исповедующее христианство, как бы много святых людей оно ни содержало, не может утверждать, что оно является частью святой церкви Христа, пока она не подкрепит это утверждение каким-либо конкретным, явным действием. Умерщвление плоти есть истинное и законное выражение святости внешней церкви, рассматриваемой как общество. Отсюда проистекает большое значение умерщвления плоти. Не то что его отсутствие пагубно действовало на уровень и идеал набожности в церкви, оно влияет на притязание общества как такового быть законным членом вселенской церкви. Христианское общество, которое бы открыто исповедовало введение умерщвления плоти и принципиально терпело бы явно и заведомых грешников (или еретиков, антихристов или их соучастников) в своем ложе, отреклось бы от права на один из самых существенных атрибутов церкви; оно бы порвало все явные связи между собой и истинной церковью (то есть Христом и его жертвой; см. 1 Кор. 5), подъемлемым свойством которой является святость; короче говоря, оно бы претерпело обмирщение. Ибо каждая конкретная церковь называется так на основе того предположения, что она является более или менее истинным проявлением единой святой церкви - тела Христа... Насколько существенно умерщвление плоти по отношению к представлению о церкви, видно из разительных противоречий между теорией и практикой, которые постоянно возникают вследствие фактического его отсутствия в английской церкви" (стр. 515-517).