Илга -

ПОСВЯЩЕНИЕ

МАРГИНАЛИИ

"Призыв" стал библиографической редкостью. Учитывая его роль в становлении экумены, просим хоть вкратце рассказать об этом журнале
(из письма в редакцию)

"Я старался по возможности реже брать в руки перо. Причин для этого много. И если писал, то - конспект. Или весточку, когда нельзя было не отвечать. И в исключительных случаях - вещания.

Но мои друзья стали разъяснять скупые слова, записывали проповеди, размножали рисунки, подшивали полученные послания и собственные исповеди. Так возник Призыв.

А теперь - маргиналии. Но разве Призыв - не заметки на полях Жизни? А маргиналии разве не продолжение Призыва?"

Из горящего дома я вместе с ногами более всего хотел бы унести 30 выпусков Призыва - Большой призыв. С этой книгой я сросся, без нее я калека с отрезанными конечностями. Если же начнется страшный суд и спросят, что я могу предъявить, вместе со своей голой душой протяну Основной призыв и Сокровенный призыв. Чтобы преодолеть притяжение ада, других крыльев у меня нет.

Призыв можно читать выборочно, однако следует помнить, что построен он по принципу лествицы. Между предложениями "вот как созревали наши убеждения" и "синтез состоялся" не только многоликий мир, но и сложный процесс. Отдельные страницы перекликаются друг с другом, определенные слова, вплетенные в ткань, то незаметно прячутся, то ярко выделяются. "Возведи меня на скалу" в контексте "вот там - скала" звучит гораздо богаче, чем обособленно. Но лишь пытливому читателю откроются двери, ведущие к Ясности.

Молю Бога послать к берегам Призыва новых колумбов. Способных видеть не только глазами и не только набор слов. Способных вдохновляться и вдохновлять. "Не мечтаем ли мы все о животворящем искусстве?"

Сейчас, как и раньше, нужен художник-рыцарь, "гениальный святой". Следование такому идеалу, как правило, не носит успеха на житейском торжище, зато всегда облагораживает. И лепит соответствующий стиль. Компактный, походный. Конспект. Чертеж. Герб. Девиз.

Код должен стать импульсом.

Я пытался не столько рассказать и изобразить, сколько настроить, побудить. Как редактор я стремился не исправлять или направлять перо пишущих, а действенным словом помочь шлифовать драгоценные камни - души. Первично искусство жизни, записанное вторично.

Я понимаю, что задача занимающегося подобной геральдикой непроста. Но докопавшись до Ясности и исполнившись Решимости, он не пожалеет затраченного труда. В его руках будет отмычка не только к текстами и знакам. Он увереннее будет править конем.

"Поэт может полностью выразить себя без стихотворений, делая жизнь поэзией; это высший вид поэзии. Таких поэтов много, их только не знают. Но окружающие ощущают их солнечное тепло. Рахиль Варнхаген была такой. И разве в конце концов для нас Иисус не является такой личностью?" (Райнис).

"Личность поэта не менее интересна, чем его произведений. Творец всегда богаче своих творений".

"Истина, конечно, одна и неизменна. Но вся правда только у Бога. Ни один религиозный человек не сомневается, что Подлинник всех книг Священного Писания непогрешим. Нелепа сама постановка вопроса: Слово Божие богодухновенно ли? Но так как мы имеем дело лишь с многократно переписанными, веками приводимыми в порядок рукописями, причем начертанными (в самых старых сохранившихся экземплярах) одними прописными буквами (а в еврейской части без гласных), без всякого разделения на слова и без знаков препинания, и, учитывая сложности переводов, - то вопрос о буквальной непогрешимости Библии, на которую, кстати, она сама не претендует, остается открытым. А Церковное Предание? Разве оно может заменить Живое Откровение? Не свидетельствует ли наше цепляние за букву о недоверии к духу или неимении Духа?"

"Откровение бывает только тогда, когда есть дающая и воспринимающая стороны".

"Миссия Иисуса Назорея не в том, что Он дал новое учение очистил, подытожил имеющиеся, а в том, что Он был". И увлек нас с Собой.

"Правильно говорят, что книжные знания не могут заменить уроков жизни. Манифесты, художественные произведения, научные труды дают нам толкование жизни людьми, вдохновляющее, прекрасное, глубокое, но человеческое. А Библия - откровение Самого Творца. Она не только книга о жизни, но Книга Жизни, ибо показывает путь к спасению и бессмертию".

Не книга в черном переплете с золотым обрезом, но ожившая Книга. И в традиции - не просто догмат, обряд и правило, а жизнь как литургия.

ОСНОВНОЙ ПРИЗЫВ

Мы проповедуем всеобщее примирение во Христе. Наша цель - экуменизация, либерализация, евангелизация мира с вытекающим отсюда правилом - в главном единство, во второстепенном свобода и во всем любовь. Мы молимся всехристианской молитвой:

Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого; ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Мы исповедуем общехристианский символ веры:

Верую в Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли. И в Иисуса Христа, Единого Его Сына, Господа нашего, Который был зачат от Духа Святого, родился от Марии Девы, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребен, сошел в ад, в третий день воскрес из мертвых, восшел на небеса и сидит одесную Бога Отца Всемогущего, оттуда придет судить живых и мертвых. Верую и в Духа Святого, Святую Вселенскую Церковь, святых общение, оставление грехов, воскресение плоти, жизнь вечную. Аминь.

Мы проявляем большую терпимость в вопросе выбора верующими своих сакраментально-литургических обязанностей перед Богом, стараясь служить друг другу, каждый тем даром какой получил, как добрые домостроители многоразличной благодати Божией (1Петр 4, 10). Мы можем объединяться в общины, но мы раз и навсегда отказываемся от раскольнического обособления, признавая раздробленность соборной Церкви лишь как внешнюю необходимость при стремлении к внутреннему единству.

Мы с уважением относимся к богослужению всех церквей и охотно, если есть возможность, участвуем в нем. Приходящие к нам христиане сами определяют степень своей вовлеченности в религиозную жизнь экуменов. Жаждущим у нас доступно крещение, причащение и иные требы. Мы не отлучаем уходящих от нас братьев и сестер, а молимся за них, чтобы все перемены в их судьбе пошли на пользу им, во славу Господа. Мы не создаем новую церковь, мы хотим быть миротворцами в существующей Церкви Христовой, которая есть тело Его, полнота Наполняющего все во всем (Еф 1,23). Мы приветствуем всех людей доброй воли.

Наше главное богослужение: агапе - братская трапеза с молитвами, чтением Священного Писания, пением и т.п. (1Kop 14,26).

В торжественных случаях (например, праздники, прием, проводы) - духовное причащение, где после поучения (1Kop 11, 23-29) все желающие (крещеные) передают друг другу по кругу слово: Маранафа (1Kop 16 22), подразумевая Тело и Кровь Христа, в ожидании того часа, когда опять все христиане будут ломать один хлеб и пить из одной чаши (Иис Нав 22, Деян 2,46).

Наши общения начинаются медитацией:

Если принес ты дар свой к жертвеннику и вспомнил, что имеешь против брата или сестры что-нибудь, пойди прежде и примирись с ними, и тогда принеси дар твой. Бог хочет более милости, нежели всесожжении. Слуга Божий есть слуга человеков. Взаимно прощая друг друга, прося блага ближним и дальним, примиримся все во Христе. Будем искать прозрение и силу и мир душе своей, дабы стать миротворцами мира. Сам Дух Святой да ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными... (безмолвная молитва) ... Отец, Спаситель и Утешитель! Вот мы собрались у этого невидимого алтаря. Все мы, столь непохожие между собой - дети Твои. Неужели люди забыли родство? Посмотри с небес и скажи нам это. Почему порой мы боимся Тебя, такого светлого и близкого? Своим, Твоим, чужим подчас мы называем мир. Он наш. Кто убежит от Тебя? Как в Ноевом Ковчеге, как в лодке Петра, воедино собраны мы. Помилуй, Господи, сохрани Экумену! За все Тебе хвала и благодарность. Аминь.

Нам нужна неустанная реставрация духа (2Кор 4,16). И посему - возобновляйся, христианин, так как и ты часто отходишь от милости, перестаешь излучать утешение, забываешь о грехе празднословия. Восстанавливай самообладание, собранность, сосредоточенность на основах, главном в своем призвании. Ты должен приучить себя к труду и молитве, борьбе и пустыне на ходу, в миру, не ожидая благоприятных обстоятельств, а преодолевая препятствия, опять и опять припоминая - кто ты.

Желающие могут употреблять четки, которые служат для подсчета молитв. По ним, перебирая четочки, как по лествице мы поднимаемся к горнему. Еще псалмопевцы применяли прием повторения одних и тех же слов, усиливая этим их действенность (напр., Пс 41, 6 и 12; 42, 5 или Пс 135). Современные наиболее распространенные четки состоят из соединенные цепочкой 59 шариков с крестиком на конце. Молиться мoжно ежедневно или раз в неделю, целиком или по частям, дома или в пути, вместе с другими или в одиночку.

Вступление и окончание (одинаково для всех трех кругов-венков, составляющих полный розарий) - на крестике "Во имя Отца и Сына и Духа Святого" и просьба о мудрости, дабы понять волю Божию, и силе исполнять ее; первый шарик-розочка: "Апостольский символ веры", потом 3 раза (вера, надежда, любовь) Иоанн 17, 21. Сквозная молитва первого венка (5 раз по 10) - "Господи, Сын Давидов, помилуй нас", второго - "Иисус Назорей, Царь Иудейский, помилуй нас", третьего - "Христос, Сын Бога Живого, помилуй нас". На разделяющих. десятки шариках - сосредоточение на тайнах Божиих и наших обязанностях, завершаемое "Отче наш", а кончая каждый десяток - "Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков".

Тайны первого круга (радость и бедность) - 1. Благовещенье (Лк 1, 26-38); 2. Посещение (Лк 1,39-56); 3. Рождество (Лк 2, 1-20); 4. Сретение (Лк 2, 22-39); 5. Отрочество (Лк 2,40-52).

Второй круг (скорбь и послушание) - 1. Гефсимания (Мф 26, 36-46); 2. Бичевание (Мф 26,57-68); 3. Терновый венец (Мф 27, 27-31); 4. Крестный путь (Лк 23, 26-32); 5.Распятие (Лк 23,33-49).

Третий круг (хвала и чистота) - 1. Воскресение (Мр 16, 1-14); 2. Вознесение (Мр 16, 15-20); 3. Пятидесятница (Деян 2, 1-21) ; 4. Расцвет Церкви (Еф 4, 4-16); 5. Слава святых на небесах (Отк 7,9-17).

Здесь вкратце содержится вся христианская догматика и основы нравственности. Эта молитва укрепляет единство всей церкви и дает мир каждой отдельной душе, искренне верующей в силу наших воззваний к Богу. Так, заботясь о других, мы спасаем и себя. Пусть этот розарий станет символом сближения христиан всего мира. Да поможет эта молитва религиозному пробуждению в нашей стране. Мы надеемся, что не только католики, но и протестанты присоединятся к нам, как это в России сделали многие православные. И "да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, - да уверует мир, что Ты послал Меня".

Наша традиция - домашняя церковь, жизнь как литургия. Согласование своей воли с волей Божией, приобретая подлинную свободу. Реставрация духа розарием, избегая механического повторения формул, постигая суть медитаций. Смирись и дерзай. Жизнь по совести. Глубинное служение, каждое дело и слово превращая в агапе, всегда исходя из вечной нашей цели. На коленях сердца люби Бога и человеков. Возрастание в силе, так как силу зла можно победить лишь силой, а не слабостью, добра. Преодоление обыденности посредством пламенной веры в Воскресшего и духовного причащения. Наперекор всему излучай пасхальную радость.

Услышь, Боже, вопль мой, внемли молитве моей! От конца земли взываю к Тебе в унынии сердца моего: возведи меня на скалу, для меня недосягаемую; ибо Ты - прибежище мое, и крепкая защита от врага. Да живу я вечно в жилище Твоем и покоюсь под кровом крыл Твоих. Но и тогда, когда блаженствую, вижу Тебя на кресте, распростершего руки над грешным и страждущим миром. Ибо Ты, Боже, услышал обеты мои и дал мне наследие боящихся имени Твоего. Обещаю беречь а умножать порученное мне и, если понадобится, душу отдать за него. Приложи дни ко дням царя; лета его продли в род и род. Пусть каждый христианин дорожит плодоносной для неба земной жизнью и сохраняет свое царское достоинство. Да пребудет он вечно пред Богом; заповедуй милости и истине охранять его. Милость и истина - мой девиз. Это благодать и верность, любовь и правда, сердце и голова, доброта и сила. И я буду петь имени Твоему вовек, исполняя обеты мои всякий день.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Богословствуя, очень важно помнить о надсловесном уровне познания, переходя от притчи к толкованию, от размышления к созерцанию, от выяснения цели к направлению и укреплению воли, от молитвы к делу, и обратно. Ортодоксия без ортопраксии мертва.

Экуменизация означает единение в самом широком смысле этого слова.

Либерализация - это принципиальное воздержание от насаждения взглядов и общественного устройства путем насилия, прибегая лишь к убеждению, оставляя каждому человеку свободу мнения, несогласия, неучастия и ненасильственного протеста. Государство как аппарат управления и принуждения не отвергается, но оно должно иметь конституцию, гарантирующую основные права человека и строго уважать законы, соблюдения которых оно требует от своих граждан. Для контроля над этим должен существовать независимый суд. В церковном же домостроительстве пусть правят не буква и законничество, а дух и благодать.

Евангелизация есть распространение Царствия Божия людских сердцах.

Экуменизация без либерализации и евангелизации превращается в империализм, диктатуру.

Либерализация без экуменизации и евангелизации доходит, как правило, до анархии, эгоцентризма.

Евангелизация без экуменизации и либерализации может стать сектантством (отгораживающимся от единой человеческой семьи нетерпимостью и самоправедностью) или цезаропапизмом (превращающим церковь в духовную полиции государства, следящую, чтобы все было внешне благочестиво и всегда патриотично). Можно спросить: евангелизация ли это? Полностью отвергнуть такое насаждение христианства мы не решаемся. Свет и во тьме светит, и дух дышит, где хочет. Иначе как объяснить появление праведников и целых пробужденческих движений после десятилетий, а подчас и веков фарисейского отцеживания и казенной спячки?

МИЛОСТЬ И ИСТИНА

Во-первых, Милость, во-вторых. Истина. Истинная любовь Это богочеловеческие принципы, так как присущи Богу и обязательны для человека. На них держится мироздание.

И хотя здесь, на земле, они еще недостаточно согласованы, мы все же должны стремиться к их, по возможности, подлинному воплощению. В отдельности они могут стать ущербными, даже опасными. Бывает же эгоистическая любовь и безжалостная справедливость. Но мы верим, что когда-нибудь "милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются" (Пс 84,11).

ДА БУДУТ ВСЕ ЕДИНО

Стих этот полон прекрасных подтекстов и из лейтмотива вытекают все новые пути и возможности толкования. Это молитва о единстве учеников Христовых. Но тут и тайна любви, когда неслиянно (как Ты во Мне) и нераздельно (как Я в Тебе), мы не мыслим жизни один без другого, готовые раствориться в любимом, отдать всего себя для него и, в то же время, как никогда, быть самим собой, испытывать небывалое личное счастье. Мы также видим здесь некое подобие между единением Божественных Ипостасей и братолюбием детей Божиих (так и они). И взаимоотношения Троицы и твари (да будут в Нас едино). Наконец, тут предупреждение христианам, из-за разделенности которых мир не может уверовать в Единого Отца и миссию Его Сына.

МАРАНАФА

Господь грядет! Господь, гряди!

В зависимости от произношения это восклицание и древняя евхаристическая молитва приобретает двоякое звучание. В ней то уверенность, то мольба. В ней душа всей нашей духовной жизни.

ДОМАШНЯЯ ЦЕРКОВЬ

Церковь - мать и повивальная бабка Любви, столп и утверждение Истины.

Когда она начинает превращаться в официальное учреждение, ей надо напоминать, что она - семья.

Культ - всегда средство, а не самоцель. Он должен способствовать возрастанию Бого- и братолюбия. Иначе он рискует выродиться в обрядоверие, магию.

В мире никогда не исчезает мессианский остаток, столь необходимый для Экумены.

Вновь и вновь, каждый раз по-своему, Бог напоминает о Себе через чудеса духовных пробуждений. Сегодня мы опять становимся свидетелями и участниками такой интимизации Церкви.

Домашняя церковь в наши дни призвана возродить очаги, зажигаемые на протяжении всей истории Церкви святыми и их последователями. Вокруг этих светильников будут собираться и прозревать слепые. Роль малых, но многочисленных групп молитвенников, сохраняющих присутствие Божие в суетном человечестве, еще не оценена по достоинству.

РОЗАРИЙ. АГАПЕ. ЕД

Вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней (Быт 28, 12-13)

Отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому (Ин 1. 51)

Символ лествицы существует почти во всех древних религиях и связан с верой в бессмертие души, которого человек достигает, поднимаясь ступень за ступенью к высотам духовного совершенства. Отцы Церкви и писатели средних веков как на Востоке, так и на Западе, широко пользовались этой темой, вкладывая в нее все более глубокое содержание. Распространению ее, может быть, особенно способствовал известный синайский монах св. Иоанн, названный за свой труд "Лествичником". Св. Симеон Богослов видит лествицу с четырьмя ступенями: обуздание страстей, духовное пение и чтение, молитва, истинное богословие. Николай Кавасила в книге "О жизни во Христе" говорит, что мы должны стремиться восходить по той лествице, по которой сошел к нам Христос; последняя ступень Его нисхождения есть первая ступень нашего восхождения. Писания Гига Шартрского, Гонория Отенского, Руперта Туинского, Диего Мурильо, жития мистиков изобилуют видениями и медитациями, связанными с той же идеей. В эпоху Возрождения также возвращались к ней. В основу "Божественной комедии" Данте, "Потерянного рая" Мильтона и "Путешествия пилигрима" Беньяна положено продвижение вниз и вверх. Популярность этого образа на протяжении веков вплоть до наших дней объясняется тем, что он выразительно и полно изображает внутренний рост, возможный и даже необходимый в жизни людей.

Желающие могут применять четки. Это молитва, совмещающая созерцание и сосредоточение на тайнах Божиих и долге человека. В ней и обращение, и визуализация, и актуализация. Многократное повторение главных христианских молитв, одновременно сопереживая пути Христа, Его Матери и Церкви, испрашивая у них благодать, смирение и силу для примирения всех и со всеми - замечательный, полифонический способ согласования своей воли с Божией, изменения подсознания, укрепления решимости и источник исполнительности.

"Розарий" - это другое название четок и значит "венок из роз". Каждый шарик-розочка символизирует любовь. Этими цветами украшают также головы мучеников за веру, влекомых небесным благоуханием, не напуганных остротой шипов, поранивших себя до крови ради вечного блаженства.

Среди христиан св. Павел-Отшельник (ок. 430 г.) употреблял камешки для определения числа произносимых молитв Господних. Предание говорит, что Сама Богородица явилась с неба св. Доминику (13 век) и показала, как устроить розарий и пользоваться им. Но история свидетельствует, что уже в XI веке в монастырях, когда возникали трудности при чтении псалмов (латынь, нехватка книг, неграмотность), вместо них разрешалось произносить но четкам 150 раз "Отче наш". "Символ веры" присоединился в XIV веке, а "хвостик" с крестиком в XVI-XVII веках. Медитации перед каждым Десятком шариков вводятся с 1425 года. К 1500 году "тайны" (темы для размышления) уже группируются так, как теперь.

У православных четки распространены главным образом в иночестве, и не все знают, что они рекомендуются также мирянам. У католиков есть праздник и литургия, посвященные Королеве Розария (7 окт.), и "живой розарий", когда 15 человек собираются для общей молитвы, с поочередно меняющимся ведущим.

Общепринятого правила здесь нет, и в каждом вероисповедании есть свои особенности и варианты.

Одна старушка спросила Патриарха Венеции, будущего Папу Иоанна Павла Первого, о ключах от рая. Он протянул ей четки и сказал: вот ключи от рая.

Господи, мы благодарим Тебя за Твой розарий. Прими его как наш отклик на призыв к молитве и покаянию. Да будет он плодоносным! Да поможет нам эта лествица войти в Царствие Твое!

Принцип розария мы находим и у Райниса. В глубочайшей своей (да и во всей латышской литературе) книге "Конец и начало" (1912), Райнис пытается сформулировать свое кредо. "Это моя самая интимная, самая личная поэзия. Никаких комментариев к ней, собственно, и не нужно, так как все, что вы хотите узнать, в ней уже высказано... Около 1910 года "большая работа" отпустила меня, я уже не требовался, я мог перейти к своему труду, сердце могло встретить себя" (1925).

Революционера охватывает предчувствие смерти. Он слагает "зимнюю песню одного круговорота". Круг - любимый образ Райниса. Мы постоянно встречаем: "круглый (единый) человек", "великие круги (главная философия)", "религия с солнцем, как видимым символом". Через весь сборник звучит лейтмотив: "риту..." "Ритумс" - непереводимое латышское слово, означающее: круговорот, обращение, ход, течение. "Я особенно люблю все становящееся. Это, может быть, самая глубокая черта моего характера", - писал Райнис астрологу Рондольфу Роксрою (1916), которого воспринимал как духовника. "Я считаю, что астрология из толкования знаков превратилась в науку, и астролог должен стать советчиком людей, занимающихся самовоспитанием."

Исход начинается с осознания:

Проснувшись ото сна, почувствовал, что падаю вращаясь,
Как птица, выпавшая из гнезда, хлопая крылами.
- Теперь вращаюсь.
..............................................
Я бросился в семикратный мир.

Перед длительным подъемом героя посещает внезапное озарение:

Душа становится способной обнять занебесье.
Занебесье в согласии с душой становится живым;
И вместе в единой сущности струясь,
Созидают счастье, мир, конец и новое начало.
Искания ведут по ступеням прошлого, природы, любви, труда, боли, смерти, одиночества:
Звучит кокле траурно в алой дымке,
Мерцает венок росы в дали за мной,
Иду я, прочь иду.
Вхожу я в лес радостного гомона природы,
Венок из листьев, желто-красный, над головой сияет.
Я прохожу, мимо прохожу.
Счастливый соловей зовет в усеянное цветами поле,
Где солнце протягивает венок из роз,
Я протекаю, протекаю через.
Труба бури вызывает наружу гневные порывы,
Зеленый смешался воздух, зреют листья дубового венка,
Хей, вращаюсь, посреди вращаюсь.
Вечно сопровождает щемящий голос голубки,
Голубое море, колючий терновый венец,
Я теку, вместе теку.
Вечно безмолвный в страхе ждет точильщик,
В синей яме вьется венок из змей.
Я ступаю, навстречу ступаю.
Но это еще не конец, конец стал безразличным,
Еще гора безмолвия, еще фиолетовый венок из звезд,
Я шагаю, дальше шагаю...

Обретение веры, надежды, любви не освобождает человека от дальнейшего поиска:
Я обращаюсь, обращаюсь,
Беря и давая, другим становлюсь -
Еще обращаюсь.
..............................................
Душа становится - как Вселенная великой,
Вселенная становится - как душа ведающей,
Мысль воленьем растет - в лоне своей души,
Вселенную преображая.
..............................................
Волей и мыслью
Соделай себя:
Пусть конец станет началом,
Пусть тайна проснется,
Пусть однажды от пят
Отступит ночь.

В последний год жизни Райнис опять впадает в пессимизм Он приходит к всегда отзывчивому Рижскому заливу. Но тот покрытый льдом и запорошенный снегом, молчит. От одиночества и непонимания он бежит в Палестину, Египет. К колыбели, "за весной", - как он сам пишет. За несколько дней до кончины к Райнису приходит школьница с альбомом. Он записывает:

Чтобы потом не сетовать уныло,
Ты заповедью первой и последней
Одну любовь бери в дорогу жизни.

Встретился ли он у великого Порога с Богом живым?

Этого мы не знаем.

"Мои четки рассыпались..."

В психушке, под воздействием психотропных средств, я больше не в силах был молиться "по правилу". Я отчаянно повторял: Боже. Боже. Боже. Слышал ли Он меня? Я Его - нет. Через полтора года, когда остался позади "курс интенсивного лечения", я уже мог написать:

"Давно хочу своей маленькой, хрупкой героине, ибо как иначе мне тебя назвать, подарить букет живых цветов. За неимением лучшего, прими это письмецо, представь, что оно маленькая розочка, благоухающая моей любовью к тебе."

"Получила ли ты мою предыдущую весточку-розу? Вот еще одна. Пусть она украшает твой дом".

Каждое слово взвешивалось не раз, не два. Главное - не причинить боли матери. Поддержать ее, хотя самому невмоготу. Подбодрить и других маленьких, хрупких героинь, с которыми переписка запрещена. Одновременно не выдать своей тревоги. У надзирателей в белых халатах всегда наготове: "Состояние изменилось, пора лечить". Не сделать намек слишком прозрачным. Ведь даже за приведенные выше строки пришлось идти на допрос.

Благодарю за Благовещенск, который чуть не стал Гробовещенском.

Мои четки рассыпались... Бог с ними, с бусинками.

Но где слезы Саши, падающие на руки задремавшей после словесной перепалки матери? Неизъяснимая печаль каждый раз оживает во мне, когда представляю нерешительно нагнувшуюся над кроватью сокрушенную кающуюся и безмятежно спящую обиженную. Неужели эта мольба о прощении останется навсегда неуслышанной той, к кому она обращена? Потом они помирились, но без священного трепета того мгновения. Для чего тогда он? Кому нужны наши безответные порывы? Незамеченная нежность? Забота? Жертва? В какой венок вплетены Сашины слезы?

Мои четки рассыпались...

Мой народ рассеян. Среди других. В себе. Он как сиротка, жалующаяся хозяйской лошади или придорожному камню йа свою горькую долю. Он как многократно битая собака, то поджимающая хвост, то кусающая всех подряд. Соберись, Латвия, духом. Возложи на свою голову самый красивый венок. Научись, Лачплесис, бороться без ненависти. И когда отступит горечь, страх и злоба,

тогда иди с розой
к памятнику Свободы,
тогда зажги свою свечу.
Иди еще раз.
Еще раз зажги.
.......................
Такова твоя судьба.
Вот твой розарий.
И однажды тебя услышат

Не становятся ли временами наши взаимоотношения похожими на заброшенные подальше, давно не согреваемые теплом человеческих рук, стертые четки? Не распадутся ли они при первом прикосновении Перста? А может, вдруг перестанут быть четками и превратятся в свежие, несрезанные бутоны, в чудесный розарий омытый утренней росой?

Видишь, Нина, что значит: мои четки рассыпались...

* * *

Мы садимся вокруг стола. На нем горит свеча и алеет роза в высокой, прозрачной вазе. На улице, в городе - шум, гам, суета. В этой комнате - тишина, сосредоточенность, предчувствие.

Молодой, негромкий женский голос произносит вступительную медитацию. В нее вникают известный поэт, непризнанный философ, ученый муж, скромная домохозяйка, Православный, католик, протестант. Русский, латыш, еврей, итальянец, англичанин. Они открывают друг в друге то, что не замечали раньше. Падает пелена с глаз. Тает лед. Рушатся перегородки. Свою избранность они переживают не в одиночку, но вместе.

Ведущий обращается к впервые участвующим гостям. "Всех, решившихся на эту встречу, просим - оценивать участников ее по личным впечатлениям, а не основываясь на предвзятых слухах или мнениях об их вере, учении и делах; искать то, что нас объединяет, а не разобщает; быть готовым не только настаивать, но и уступать; добиваться одинакового понимания слов; при возникновении неразрешимых противоречий оставлять спор и обращаться к сердечной совместной молитве; не разочаровываться от неудач и не винить в них только других; постоянно помнить нашу общую ответственность за воплощение заветов Господних. Без добровольного и нелицемерного принятия этих условий сближение заранее обречено на провал. Ведь даже при соблюдении их путь к полному согласию еще долог и тернист. Но не идти нельзя. Да поможет нам в этом Бог!" Несколько девушек поют об ангелах, которые невидимо присутствуют среди нас, которые пришли с неба и опять поднимутся туда, чтобы рассказать о том, что они здесь увидели. Розарий одного вдохновляет на свободную, пламенную молитву, другого на вдумчивое прочтение евангельских стихов. Премудрость Всевышнего открывается в этот час ясней, ярче, действенней. Хочется быть не только слушателем, но и исполнителем.

Старший толкует отрывок из Призыва и отвечает на вопросы. Разгорается дискуссия. Создавшаяся атмосфера не позволяет скатиться до препирательств. Ответственность перед Господом берет верх. Постепенно приходит понимание, что наша религия не может быть абстрактным доктринерством. Самое страшное в ней, начало ее упадка - безличные взаимоотношения, когда Богом созданная душа становится не целью наших забот, а средством манипуляций. Пусть даже во имя высших идеалов. Это приводит к нивелировке, берутся во внимание не живые, а мертвые - категории, классы, массы, поголовье. Это приводит к тоталитаризму. Неповторимость живой жизни, а не "жития" опять и опять возвращает нас к уникальности каждого существа. И вместо "инославных" мы находим просто славных, очень различных между собой, детей одного Отца.

Взявшись за руки, все воодушевленно поют: "Аллилуйя - Маранафа - Аллилуйя - Маранафа".

"Мы все о горнем, о горнем, пора вспомнить и о земном", - намекает кто-то. Принесенные гостинцы покрывают стол. Через минуту начинается непринужденная беседа за чаем. Участники встречи разбиваются на маленькие группы, где-то раздается смех, детвора, наконец ускользнувшая от бдительного ока родителей, чувствует, что теперь можно ходить на головах.

Радуюсь, это - Агапе, вечеря истинной любви. Она до сих пор горит и алеет во мне.

Только тебя, Ая, что-то давно не видно.

* * *

"Ед" значит свидетель.

Свидетель единства. Алтарь тех, кто не забывает родства. Прообраз духовной евхаристии.

"Евхаристия" значит благодарение.

Первоначально на трапезах христиан царила простота и свобода. Хлеб и вино освящаются не по букве, а по духу. Но проходит век, другой, третий, и начинается унификация богослужения. Единство понимается как единообразие. Появляются запреты на литургическое творчество. Символы окостеневают в канонах.

Но в среде верных время от времени возникают попытки оживить древние традиции.

Когда некоторые соорудили Ед (Иис Нав 22), остальные хотели пойти на них войною. Но, увидев их добрые намерения, успокоились. Мы, не видя возможности быть участниками пира, на котором требуют отречения от иначе исповедующих имя Господне, построили подобие жертвенника во свидетельство нашего исконного братства.

Примерно так могли рассуждать и те, кто наблюдал, как из церковной службы постепенно выхолащивался дух, превращая литургию в своего рода колдовство, как наряду с этим нагнеталась нетерпимость, благословлялась травля несогласных.

Движение сопротивления особенно усилилось после Церковного раскола и во времена крестовых походов. Ведь, строго говоря, после всего случившегося христиане потеряли право причащаться (Мф 5, 23-24).

Возникают и распадаются или уничтожаются школы и школки, меняются названия и понимание святынь, но не исчезает устремленность души к живому Богу, теоцентричность.

Многозвучная символика отражала искания средневекового сознания, захлебывающегося от вопиющих искажений Благой вести. Не бунт против Евхаристии, а противостояние монополизации, схоластике и насилию руководило этими людьми.

Множество образов создали люди, пытаясь выразить непостижимое. Бог им отрывался по-разному. Но неизменной целью и сущностью религии была и остается связь с Богом, обожение. А Бог есть Дух и дышит где хочет.

Но не вкусить духовного хлеба тому, кто боится, что его обвесят. Не вкусить этого хлеба тому, кто не чувствует его запаха в словах узника, пишущего домой: "На этот раз все продукты отменно выдержали путешествие. И я уже кое-чем насладился. И как бы приобщился к твоему очагу". "И я вновь причастился домашнего тепла, материнской нежности".

Не пить из духовной чаши тому, кто любуется своим отражением в ней.

Не пить из этой чаши тому, кто сравнивает ее с другой.

Что еще сказать вам, братья и сестры? Все эти годы я был с вами, даже тогда, когда нас разделяли бесконечные снежные поля и страшная ночь. И все, о чем я мечтал, над чем бился, вы знаете. И то, что исходная точка Призыва взята не с потолка, а коренится в неземных Высотах. И то, что экумена еще многих наставит на путь истинный. И то, что вы - первенцы. И, надеюсь, наследники.

СОКРОВЕННЫЙ ПРИЗЫВ

Благодарю за верных друзей
Наташу и Валентина
Хочу научиться
их скромности и исполнительности.










Ключ



Биография


РОЗАРИЙ

СТИХИЯ
Весна
Рига
Вода
Любимая. Поэт. Художник

ПРИЗЫВ
Лето
Рижский проезд
Глина
Спаситель. Спутник

ЯУНРАДЕ
Осень
Илгурига
Алмаз
Мои четки рассыпались...

КРЕДО


В СВЕТЛОЙ КРЫЛАТОЙ ЛАДЬЕ
ПЛЫВЕШЬ ТЫ
ИЛГА
ТЫ РАДУГА
КОТОРАЯ АЛМАЗ ШЛИФУЕТ



DIEVS
ILGA
ES
VIENIBA
SVENLAIME



Я РЫЦАРЬ ИЛГИ
ИСКАТЕЛЕЙ ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР





Экумена





Микроэкумена





Экуменика





Илга





Навигация

СИНТЕЗ








ОТ БОГА Я НЕ ОТРЕКСЯ
ДРУЗЕЙ НЕ ПРЕДАЛ

Замок





АХИМСАСАТЬЯ
ХЕСЕДЭМЕТ
КАРИТАСВЕРИТАС
МИЛОСТЬИСТИНА
МИЛАПАТИЕСИБА
МИЛОШЧПРАВДА
АМОРЕВЕРИТА
ХАЙРИЕАКЪИКЪАТ

Ирине и Збигневу, о которых в эти январские дни так много думаю и на которых очень надеюсь, поклон. С.Р.

Биография

Еще все спрашивают: как ты обратился? Как выдержал гонения? Трудно постоянно возвращаться в прошлое. Отсылаю всех к Моему призыву и Предыстории.

Чем измеряется вклад человека в человечество? Главным образом личным жизненным примером, следованием своей путеводной звезде. Ордена, титулы, памятники - лишь мишура, и очень зыбкая. Построенные города или взорванные мосты могут ничего не дать ему, если не созидают ангела и не разрушают зверя в нем. Плоды духа взвешиваются на тех же весах.

Синтез

Когда я еще не знал, что эти слова услышат не только мои ближайшие друзья, но увижу их напечатанными большими буквами, я произносил про себя как заклинание: от Бога я не отрекся, друзей не предал. Как я жаждал передать их на волю, как не хотелось уходить в могилу с богатством, вмещающимся в восьми словах. Могу сопоставить их лишь с: я тебя люблю, - произносимыми первый раз в жизни. Как непостижимо просто и неимоверно сложно. Невыносимо оставить их при себе и невозможно раскрыть до конца.

МОЙ ПРИЗЫВ

Пришел я на этот свет совсем слабеньким и крестить меня пришлось дома. Тем не менее, уже с детства я стал омрачать жизнь матери своими проказами. Добрая улыбка и застенчивость даже в обращении с ближними - таким я помню отца, умершего, когда я был еще подростком. Любить его начинаю только теперь. Моим воспитанием занялся крестный. Он был известным адвокатом, но его красноречие против моей неугомонной жажды приключений оказалось бессильным. Электрический шнур, исполняющий обязанности ремня, также не помогал. Вскоре меня стали исключать из разных школ. Тогда я пробовал иногда работать. На военную службу не взяли из-за порока сердца. Я же занимался спортом, писал стихи, рвал и печатался, рисовал, читал философов, но главным моим промыслом было - сидеть в кафе и разглагольствовать с кем попало о гениальности и политике, слушать и рассказывать анекдоты, придумывать и осуществлять всякие мистификации. Я был поклонником дилетантизма и черного юмора. Один день я ходил как денди, второй - босиком, поедая на углах бульваров корки хлеба. Подчас пускался в далекие путешествия. Я бессовестно обижал мать, сидел у нее на шее, хотя и жалел ее. Внезапно женившись в двадцать пять лет, очутился в столице. Потом вторично вступил в брак (оба раза вне церкви), окончил вечернюю школу и готовился к экзаменам на философский факультет. Занялся молодежными проблемами, и мое имя упоминалось в газетах. И это надоело. Я развелся и начал жить один.

Только тоска еще напоминала, что у меня есть сердце. Какое-то безумие влекло меня долгие годы. Мучительное неведение цели, оправдывающей наше существование, догадливый прагматизм, неуязвимый скептицизм, обиженный Цинизм, наслаждение жизнью и разочарование в ней - вот итог Моего тридцатилетия. Суетливость, надменность, издевка, ложь, измена, зависть, драки, кутежи, кражи, вымогательство, изделие были моими спутниками, когда я вертелся в обществе, не брезгуя этим даже в кругу дорогих мне людей. Опустошенность внутри и загадки вокруг, отрицание добра и стремление воспользоваться им, вот из чего я исходил, йойдя навстречу неведомому еще принятию бытия и служению ему. О самоубийстве я не любил думать.

Однажды вечером, в темном подъезде, когда мы с товарищами откупоривали бутылки пива, подошла старая и пьяная попрошайка и мечтательно произнесла: "Глаза у меня голубые, голубые..." Неужели все так кончается?

Как-то осенью пристала ко мне мысль о благости смирения. Раньше я о таком никогда не задумывался. Потом эта идея угасла.

Летом следующего года, после беспокойной весны, проведенной в разгуле похотей и судорожном поиске смысла жизни, случилось необъяснимое. Я гулял по улице и неожиданно оказался в положении человека, ступающего по райскому саду. Вокруг все изменилось, хотя те же дома и деревья, люди и шум города окружали меня. Все пришло в неземную гармонию, звучала тихая, заоблачная музыка, цвета страд замерцали, движение как бы остановилось, но не совсем, времени не было, везде царила кристальная чистота и любовь. Я испытывал невыразимое счастье, все безобразное стало прекрасным. Как долго продолжалось мое единение со всем, не знаю.

Опять потекли будни.

"Я вижу дни, которые любил. Я вспоминаю ночи, о которых плачу и краснею. И не могу вернуться. И не могу исправить. Из загробного мира еще никто не приходил". Эти пессимистические строки при внимательном прочтении вдруг звучали по-новому. Они твердили, что умершие не приход сюда лишь в том смысле, как и мы не можем возвратиться былое. Но это не уничтожает их. И я уверовал в будущее, вечность, не требуя более никаких доказательств. Я почувствовал ласковое дуновение возможности и опаляющую горечь ответственности. Я побратался с прошлым через покаяние и с грядущим через чудо, которое становилось действительность во мне. Я понял, что все взаимосвязано в этом и в том мир и перестал быть отщепенцем.

Мои новые друзья, которых я нашел в среде христиан, советовали молиться, но это мне казалось предрассудком. Я хотел читать Библию и упорно искал ее. Тогда я впервые обратился к Господу и просил Его дать мне эту книгу, следующий день, в церкви, я познакомился с человеком, который тут же подарил мне совсем новенькое Писание.

В ноябрьскую ночь, в мои именины, душевный кризис был в очередном разгаре. Хмельной сидел я с сигаретой на кухне и беседовал с неудавшейся судьбой. Тут я встал, швырнул в окно окурок и понял, что Отец Небесный сжалился надо мной, и что больше не буду пить, курить и искать женщин.

А раньше я писал: "Весна. Сквозь снег робко ручейки пробиваются. Вот так, сквозь стыд и смех, впервые девушки раздеваются". Или: "Горе твое из-за меня. Могу ли тебя оставить? Нас обвенчала печаль. Будем теперь ее славить". Опомнившись от поэтических воздыханий, я притих. В елее красивых слов таился яд минувших событий. Хрупкие стебельки трепетных воспоминаний утопали в гуще низменных плевел пошлости, разврата, заразы и преступлений. Страшный суд завершит не менее горький суд совести.

Но на этом мои бедствия не кончаются.

Я начал проповедовать и был полон энтузиазма, как любой новообращенный с таким издерганным прошлым. Я нашел свое призвание. Как и раньше, у меня не было личного наставника. Общения, споры, чтение, переживания и раздумия - воспитатели мои. Все лучшее, что я имел, я вкладывал в эти речи, все равно, слушали меня один, двое или целая толпа. Иные влечения были мимолетными, и я более года легко отгонял все искушения и соблазны. Раб страстей умер, считал я, и возгордился своей силой.

И моя самонадеянность расплатилась полным провалом. Обличающий чужие недостатки, сетующий даже на неудачи других, сам я растерял свое богатство гораздо быстрей, чем приобрел, и опять оказался на краю банкротства. Наказание обрушилось как будто внезапно, но созревало с тех пор, как я невольно, но утешился ограниченностью брата, посмеялся над наивностью сестры, заговорил с атеистом как с дураком и начал забывать тех, кто мне доверился. Дьявол присматривался издалека, уязвив меня беззаботностью, а подступил, казалось, совсем с другой стороны, но это была обратная сторона той же медали. Меня стали захлестывать волны плотских грехов. Я не мог найти объяснения этим метаморфозам, проклинал себя и потерял надежду что-либо изменить. Этого-то и ждали бесы. Когда мы ослеплены и вдобавок опускаем руки, очень удобно накинуть на нас петлю. С каким-то злорадством я возвращался на свою блевотину, оценивая себя, примеряясь к Другим в поисках еще худших...

Будучи на родине, пришел я в церковь Франциска. Там было темно, и я еле видел алтарь с Распятием, где, обняв ноги Иисуса, стоял на коленях святой. Я жаловался на свою беспомощность, просил совета и требовал не каких-то намеков, а Прямого и четкого ответа. Богослужение кончилось, я ждал.

И вдруг на коленях Спасителя и его бедного ученика заалели кровавые пятна. Впервые в этот день солнце прорвалось сквозь листья деревьев и витражи храма. Все оставалось в сумерках и только эти пылающие четыре огня... И я ясно услышал слова: "На коленях сердца люби Бога и человеков". И я вспомил как говорил в эти дни, как пытался повлиять на людей, как важно было для меня добиться видимого результата, не спросив прежде: "Горемыка, что у тебя болит?" Я заплакал, и мой черный туман стал рассеиваться. Господь и падениями назидает. Внимай только!

Я же все ходил как будто глухой.

Как раньше я лишился всего, вздумав, что оно моя заслуга, так теперь я хотел сам все вернуть. Я желал все или ничего, забывая, что в чистом виде ничего не бывает. И толкало меня не внутреннее очищающее побуждение, а букв предписания и тайный умысел как-то обелиться, искупиться перед Всевышним. Загнанный в тупик, я удивлялся, почем другим легко преодолимое мне никак не дается. Постепенно личные заботы заслонили ревность служения. Оглядываясь на свое житие, я вздрагивал, бледнел, покрывался потом и кидался в отнюдь не обязательное воздержание. Все это содействовало обострению замешательства и оцепенений и я от перенапряжения надламывался, спотыкаясь уже не только о надуманные запреты, но теряя самообладание, собранность в важнейшем, в полном отчаянии соскальзывал в лихорадочную распущенность. И с ужасом думал, что будет завтра. Сифилис? Духовная смерть? Чем упрямей я рвался к праведности, тем ниже падал... Сердцеведец любым, даже добросовестным, если можно так сказать, гордецам противится!

Итак, я вложил перст свой в собственное ничтожество.

"Но почему-то не рву одежды свои и на голову пепел не сыплю. Тихо каюсь. Сегодня похоже чуть-чуть на вчера. И тогда порыв тормозила трезвость. Такой уж я. Осуждая себя,ищу исцеления. Кто дал право еще мне надеяться? Поздно, поздно. Но откуда во мне столько сладостной веры? И чаяний крик эха бездны громче. Рано, рано..."

Ганди, первый кто помог узреть мне свет, сказал: "Нет ничего безоговорочно хорошего, кроме доброго намерения". Иисус внушил мне: "Иди, и, как ты веровал, да будет тебе". Франциск утешил: "Согласно Евангелию, если у нас даже бесконечное множество грехов, то Божественное милосерда еще бесконечней". И я решил: "Смирись и дерзай".

Моя воля и разум сопротивлялись до последнего патрона. И наконец я сдался. И победил. Это не капитуляция перед неприятелем, а примирение со своим Творцом и принятие Его условий. Его оккупация есть освобождение. Все могу, когда прибегаю ко Всемогущему союзнику. Плоть еще продолжает отстреливаться, но она уже не в силах изменить ход войны. Таким я начал готовиться к генеральной исповеди.

В то время я видел сон. Какие-то люди, как бы исполняя смертный приговор, зарезали свинью. Я с ужасом наблюдал за этим, стоя за забором, под которым лежала дохлая, разлагающаяся собака. Мне было очень жаль животных. Я прошел мимо, разглядывая их, и мне стало противно. Накануне, исполнившись нечаянной радости, я явно почувствовал благословение Божие. Утром, когда сопоставляя это с гнетущим сном, я недоумевал, кто-то указал мне на стих: "Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас". Это относилось к моему ветхому Адаму. Я долго ждал подобного подкрепления. До этого меня все еще преследовало беспокойство и опять возвращалась неуверенность.

Другое знамение, когда я искал ответ в наугад открытом Священном Писании, также подтверждало истинность Завета Божиего со мной. Да исполнится пророчество Псалма 60!

Услышь, Боже, вопль мой,
Внемли молитве моей!
От конца земли взываю к Тебе
В унынии сердца моего:
Возведи меня на скалу,
Для меня недосягаемую;
Ибо Ты прибежище мое,
Ты крепкая защита от врага.
Да живу я вечно в жилище Твоем
И покоюсь под кровом крыл Твоих.
Но и тогда, когда блаженствую,
Вижу Тебя на кресте, распростершего руки
На грешным и страждущим миром.
Ибо Ты, Боже, услышал обеты мои,
И дал мне наследие боящихся имени Твоего.
Обещаю беречь и умножать
Порученное мне и, если понадобится,
Душу отдать за него.
Приложи дни ко дням царя:
Лета его продли в род и род.
Пусть каждый христианин дорожит
Плодоносной для неба земной жизнью
И сохраняет свое царское достоинство.
Да пребудет он вечно пред Богом;
Заповедуй милости и истине охранять его.
Милость и истина - мой девиз.
Это благодать и верность, любовь и правда,
Сердце и голова, доброта и сила.
И я буду петь имени Твоему вовек,
Исполняя обеты мои всякий день.
Наперекор всему излучай
Пасхальную радость.

ПРЕДЫСТОРИЯ

Сандр Рига (Александр Сергеевич Ротберг) родился 16 сентября 1939 года в Риге, в больнице на Рыцарской улице. Детские и школьные годы прошли безбедно и, не окончив ни одного учебного заведения, он стал работать, побывав матросом-спасателем, санитаром, подсобным рабочим. Тяга к прекрасному заставляла самостоятельно осваивать азы рисунка, живописи, шрифта, геральдики, изучать биографии великих художников. Неполный год занятий в Рижском училище прикладного искусства не наложил на его произведения печать академизма. В июне 60-го он придумывает себе псевдоним и обещает прославить его больше прежнего имени.

Внешние события - 20 съезд КПСС, экспансия рок-н-ролла и вместе с ним западных веяний, посиделки в знаменитой "Каза", а также в ныне покойных кафе-клубах "Флора", "Сигулда", "Дубль" и "Птичий двор" совпали с наступлением совершеннолетия С Р.

Любимая девушка открыла ему красоту философии. И довольно точно предсказала его дальнейшую судьбу.

Ему всегда казалось, что правда должна быть всеобъемлющей и живой. Все частные определения и конструкции недостаточны. Через какие бы метания и испытания ни проходил, где-то в подсознании всегда маячила эта первая интуиция. А также убежденность в том, что даже самые удивительна произведения искусства и человеческой мысли не цель, а средство, внешнее выражение души, ищущей взаимопонимания.

В 1964 году С.Р. пытается убежать от себя в надежде преодолеть начавшуюся деградацию. Ведь реальность была так далека от мечты. Он оказывается в Москве. Но невозможность осуществить свои замыслы из-за отсутствия свободы выражения и собственной разбросанности становится вскоре очевидной и здесь. Опять болото пустых развлечений и прозябания.

Лишь в 32 года, после острейшего внутреннего сражения, С.Р. вступает на стезю самосовершенствования и собирает вокруг себя людей, готовых вместе с ним пуститься в поиски милости и истины. Зарождается экумена.

Когда и как начинается подлинное духовное движение? Тогда, когда человек слышит в себе призвание к чему-то такому, за что можно отдать жизнь. И когда находит тех, на кого можно положиться.

Слежка и незаконные допросы, с 1972 года сопровождающие деятельность С.Р., завершаются обыском и арестом 8 февраля 1984 года. Подобная участь постигает его единомышленников Софию Беляк из Житомира, рижанина Владимира Френкеля и Иосифа Свидницкого из Новосибирска. Волны обысков, допросов и неприятностей на работе проносятся над многими экуменами в разных городах.

С.Р. в Бутырской тюрьме. Он отказывается сотрудничать со следствием, т.е. называть имена своих друзей, не отрицая своей причастности к экумене и редакторства религиозно-философского сборника "Призыв". Через несколько месяцев следователь, ведущий дело, Георгий Владимирович Пономарев начинает угрожать психиатрической расправой. С.Р. охватывает ужас, но страх перед отступничеством оказывается сильней. Его шесть раз везут в институт им. Сербского и больницу им. Кащенко. Иногда в легковой машине, искушая прелестями жизни. В конце июля главврач больницы им. Кащенко Валентин Михайлович Морковкин признает его невменяемым. Диагноз - "вялотекущая шизофрения".

31 августа Московский городской суд под председательством судьи Лидии Ивановны Лавровой заочно выносит определение о бессрочном принудительном лечении СР. в спец-психбольнице.

В тюрьме ему под руководством того же Морковкина Утраивают "разтормозку". Эта процедура в исключительных Ччаях применяется к подозреваемым в особо опасных уголовных преступлениях. Вводя в вену сильнодействующий наркотик, пьяного и обезволенного "пациента" подвергают перекрестному допросу. С Божией помощью С.Р. выходит победителем из этой схватки.

С 15 ноября 1984 года он по этапу через Свердловск! Красноярск-Иркутск-Читу в течение 50 дней добирается до Благовещенска.

Начинается земной ад.

Сперва, вместо хлеба-соли, курс сульфазина. С каждым уколом все больше подскакивает температура, мышцы непрерывно болят, весь организм агонизирует. После второй инъекции прямо в кабинете врачей с СР. случается сердечный приступ.

"Сульфу" сменяет трифтазин - трижды в день большими порциями. Неусидчивость в сочетании со скованностью тела, онемение языка, чувство безысходности. Медикаментозные страхи толкают на мысль о самоубийстве. Тем более, что узнаешь, что в соседних камерах-палатах один отчаявшийся, разодрав простынь, повесился на решетке, а другой проглотил кусок проволоки от койки и умер на операционном столе.

И так месяцами, без передышки, без надежды, что это когда-нибудь кончится. В компании обезумевших, агрессивных убийц, насильников, бандитов. Или провокаторов.

Потом - инсулиновая палата. Сама мысль, что ты через час-полтора будешь трупом, что твой мозг будет отключен, приводит в трепет. Три месяца подряд колят, колят, колят. Добиваются тридцати шоков. В сопорном, бредовом состоянии испытываешь все ощущения умирания. И когда человек на грани сознания и беспамятства, иногда к нему, привязанному и дергающемуся в конвульсиях, подскакивает доктор Александр Васильевич Шпак, и между ними происходит диалог:

- Вы хотели бы, чтобы ваши друзья о вас хорошо думали?

- Конечно.

- Вы верите, что Христос теперь может прийти и освободить вас?

- Не знаю.

- Но вы верите в Бога?

Долго сосредотачиваясь, с хрипом:

- Да.

В СПБ С.Р. выдерживает и вторую "разтормозку". По-прежнему нужны фамилии.

Переводят в другую палату. Опять три раза в день таблетки. Тизерцин. С утра до вечера ватная голова, рассредоточенность, вялость. Спишь, ешь и бездумно смотришь в пространство.

Дни, недели, месяцы, годы ползут все медленней. Полная неизвестность и оторванность от внешнего мира становятся невыносимыми. Врачи ничего определенного не говорят. Что может сообщить мать в своих пугливо-осторожных письмах? А с другими переписка запрещена.

За тизерцином - аминазин. Доза поменьше. Просто сонливость. Зато долго, почти год.

Примерно раз в четыре месяца - комиссия, решающая вопрос о выписке. Видно, что ответы на вопросы ничего не решают. Один раз говорят: ваша религия нас смущает; другой: вы с нами неискренни. И т.д. С упавшим сердцем возвращаешься в камеру.

10 февраля 1987 года комиссия в новом составе. Нет ненавистного всем профессора Колотилина. Вопросы корректные. "Политические" чувствуют, что что-то изменилось. В прогулочном дворике волнение. Так как подолгу разговаривать запрещается, СР. бросает:

- Если теперь нас не выписали, то не выпишут никогда. Последние месяцы без химикатов. Иногда придираются к содержанию писем. Но, в общем, сносно.

9 марта 1987 года - незабываемый день. С.Р. как во сне пролетает над всей страной.

"В светлой крылатой ладье
плывешь ты,
Илга.
Ты радуга,
которая алмаз шлифует",

- звучит над облаками откровение.

"Я рыцарь Илги,
искателей попутный ветер"

Четыре с лишним месяца в Рижской психоневрологической больнице проходят не быстро, но относительно спокойно. Встречи с родными и многочисленными посетителями, письма зарубежных братьев и сестер помогают преодолеть Напряжение ожидания. Наибольшую радость приносит С.Р. весть об освобождении его соратников.

И вот - 16 сентября 1987 года. Москва, Рижский проезд 13-10. Друзья С.Р. собираются на день рождения. Те, кто не смог приехать, пребывают в молитвенном единении. Предыстория кончается, начинается история. Синтез состоялся. Экумена будет жить.

ПАЛОМНИЧЕСТВО

3.4.89

Мой родной город, по-разному ты меня встречаешь, с неодинаковой ношей я прихожу к тебе каждый раз.

Детство я провел под музыку Боттичелли. Маленькая репродукция Мадонны Маньификат, висевшая над моей кроватью в окружении других Богородиц, была неисчерпаемым источником звуков, переливов, мелодий. Ночью ангелы щептали мне свои светлые вести. Просыпаясь, я встречал их ласковые взгляды. Тогда я еще не знал о Флоренции, где они живут постоянно.

Тяга к этой столице новой духовности жива во мне до сих пор. Иногда она ноет настоящей ностальгией.
Но ехать пришлось в противоположную сторону, не к Благовещеньям Симоне Мартини, Беато Анджелико, Леонардо да Винчи, Сандро Боттичелли, а в Благовещенск на Амуре, где Бог говорит другим языком, где люди волком глядят.

В марте, в узком кругу, внезапно явилась нам Чаша И освятить ее по поручению экумены я поехал в Рижский Дуомс, где на Пасху, после почти тридцатилетнего перерыва, возобновились богослужения.
Вместе с Аидой, Беатой, Збигневом, Сергеем и многими другими, заполнившими храм, я просил Отца помиловать возродить Латвию.
И еще я просил расширить круг утоленных Чашей.

Услышь нас, Господи, - взывали молящиеся.
Услышь меня, Боже, - повторял я.
Услышьте Меня, - отвечал Он.
Услышь Меня, - говорил Он мне.

Вернувшись в Москву, я написал ответ на давно полученные слова участия.

Здравствуйте! На Вашу открытку с чудесным видом Флоренции, посланную в сентябре 1987 года, могу ответить только теперь. Благодарю за сочувствие и молитвы.
Как Вы поживаете? Ничего о Вас не знаю. Напылите, пожалуйста, о себе.
Я теперь живу в Москве. У меня, славу Богу, есть работа, есть друзья.
Уже много лет изучаю искусство Возрождения. Особенно близок мне Ваш земляк и мой тезка Сандро Боттичелли. Мечтаю когда-нибудь увидеть его картины в Уффици.

Надеюсь, что Вы или Ваши друзья поймете это письмо, итальянский, к сожалению, я не знаю.
Итак, с нетерпением жду ответа.
Привет всем Вашим родным и близким от моей мамы.

Сын Марианны Ротберг,
которой Вы писали.

11.4.89

Я пришел на улицу Видус. Остановился на углу. Тридцать лет спустя я стоял на том месте, где мы восхищенно и чисто взирали друг на друга. В то утро взаимности.

Побрел дальше. Посмотрел назад. Тебя не было. Вернулся через день. И опять, уходя, оглянулся.
Чтобы убежать от тусклого мира, вникаю в дух Иешуа, Боттичелли, Райниса.
Трудно прорвать внешнюю блокаду. Еще тяжелей - внутреннюю. Как выйти из окружения бескрылых? Как отменить их смертный приговор?

Неси ясноглазую свободу всем. Пусть они стоят перед ней в оцепенении, не решаясь войти, только не закрывай двери.
Если ты учитель, ты должен воспитывать. Не всегда укором или ободряющей улыбкой вразумишь ослушника. Но и тогда не ломай его.
Скажу еще больше. Это итог многих испытаний. Поймет Меня тот, кто был в неволе. Пусть заблудятся. Не укорачивай поводка. Рискни. Пусть будет, что будет. Ты веришь в Спасителя, Который все видит. Уповай на Него. Не замуровывай другого. Этим ты все равно не добьешься желаемого. Лишь незакованный осознает свой долг. Наставника понимает вопрошающий.
Как жаль, как жаль, что так много в упор не видящих.
Ты улыбнулась, бросила быстрый взгляд, но робости не скрыла.
Тебе идет твоя странная некрасивость. Друг сказал, что ты, обидевшись, можешь заплакать. И что ты смелее мужчины. Твоя весна не виновата, что не испытала заморозков. Талант твой крепок, устоит.
Я раньше слышал о тебе. Теперь тебя знаю, сестра Илги
А здешние сестрички почти все глядят не смущаясь.

Кто ты, Илга?
Потустороннее существо?
Дитя человеческое?
Мое видение?
Ты овладела мною
не представившись.
Ты вернула мне Бога
не требуя благодарности.

Где ты, Илгурига?
Там, за Ригой, Москвой, Благовещенском, Флоренцией -

РАССВЕТ

23 и 24 мая 1989 года в Риге состоялась конференция "Дух животворит". Программа его выражена в словах: "Сегодня Латвия опять стоит на перекрестке, в ожидании нового пути. Мы очень разные, а она одна. Пусть каждый из вас, выступающих и слушающих, участвует в созидании новой светоносной общности. Надеемся, что конференция станет существенным вкладом в духовное обновление Латвии". Перед началом работы - богослужение в Домском соборе. Республиканский телецентр, гостеприимно принявший более четырехсот участников и гостей встречи, стал местом пламенных проповедей, интеллектуальных турниров, свободной трибуной, на которую всходили известные священники, философы, художники, публицисты. Юрис Рубенис говорил о грехе, Янис Пуят о доказательствах бытия Божия, Гунтис Калме об абстрактной и конкретной духовности. Андрис Рубенис рассмотрел проблему антиномичности духа, Элга Фрейберга проанализировала переживания духовного пробуждения, Вилнис Зариньш с серьезной иронией прошелся по культуре мышления нашей интеллигенции. О приходской жизни рассказала Аида Пределе, Ральф Берзинский из Общества Сознания Кришны и рериховец Анатолий Макаров изложили основные принципы этих учений, Миервалдис Полис развил некоторые положения своей концепции эгоцентра. Были доклады о взаимоотношении религии и политики, патриотизма и интернационализма, в прениях высказывались мнения о непорочном зачатии и абортах, о латышах-мучениках и латышах-палачах, о рае и аде. Речи записывались радио и телевидением, намечается их публикация в прессе и издание отдельной книгой.

От экумены выступил Сандр Рига. Он сказал:

- Друзья, привет вам от латышей в Москве и от московских христиан. Как и в Риге, там не все латыши - христиане, и не все христиане - латыши.

Когда я обратился, уверовав в Иисуса Христа и осознав Его своим Спасителем, я приобрел надежду, что мои грехи прощаются и могу начать новую жизнь. Я стал искать Истину. В Библии, в других великих книгах. Теперь вижу, что Дух Святой охранял меня от бесконечных мытарств и привел во Вселенскую Церковь. Я посещал богослужения разных конфессий и поначалу меня восхищали все, все проповеди. Но когда я радостно делился своими впечатлениями с членами этих церквей, они, как правило, огорчались: нет, в других церквах все иначе, там не знают Бога и провозглашают ложь. Познакомившись ближе с жизнью церквей, я почувствовал, что люди, проповедуя любовь, любят только своих. Я стал вникать в богословские проблемы, конфессиональные споры и понял, что исторически они, конечно, важны, но из-за них современный человек в поисках выхода должен разматывать страшно запутанный клубок. Духовный путь не прост. Церковь мы видим раздробленной. Но в глубине сердца я с этим никогда не мог смириться, я не мог вместить в себя множества враждебных Церквей, ибо в Евангелии сказано, что есть одна, неделимая Церковь, построенная на камне.

Однажды, в решающую минуту жизни, я раскрыл Писание и прочитал: милость и истина. Эти слова стали моим девизом. Я постиг, что не всякая любовь правдива, так же, как не всякая истина полна достоинства, терпимости, доброжелательности. Эта внутренняя дискуссия, диалог с собой, с Богом, с Другими, эта попытка синтезировать милость с истиной в единый поток воззрений и поступков стала делом всей моей жизни.

Своими новыми открытиями и замыслами я поделился с друзьями. Они захотели идти вместе. Мы были новообращенными, полными сил. И оптимизма, что преобразуем мир, найдем высший смысл, обратим заблудших и падших. Слушая нашу проповедь, многие люди и впрямь пришли к Богу, отказались от наркотиков, бросили пить, опустившиеся женщину и мужчины встали на ноги. Многие из них начали посещать церковь. Мы становились православными, католиками, протестантами. Наше обращение и воцерковление было большой радостью, но всегда, когда мы встречались, нас мучил вопрос; неужели теперь, когда мы избрали определенные конфессии, наши пути разойдутся? Кто-то принадлежал к традиционной церкви, кто-то присоединился к харизматическому движению. Каждый дорожил своими убеждениями, но сознание нашей общности не покидало нас.

Мы начали собираться на квартирах в Москве, Риге и других городах. Мы молились за возвращение человечества к Богу, за единство Церкви. Из этих маленьких групп возникло экуменическое движение в нашей стране. Это было неформальное, независимое духовное движение. Независимое не в том смысле, что откалывалось от церкви, а в том, что не было в нем запрограммированности. Это был не продиктованный государством экуменизм, когда представители официальных церквей собираются, например, 9 мая для выражения благодарности Господу за победу в войне. Мы искали Высшего единства. Мы верили, что чем ближе мы будем к Богу, тем ближе и друг к другу.

С тех пор прошло почти два десятилетия. Экумена подросла, развилась, окрепла. Уже во многих городах сходятся люди для единения. Подобные группы зарождаются и в других странах. Мы чувствуем себя братьями и сестрами и посвящаем свою жизнь главным образом молитве. Мы ее понимаем не только как прошение, но и как слушание. Как медитацию, как созерцание.

С радостью мы наблюдаем, что в определенных кругах официальных церквей появляются симпатии к нам, понимание и подобные инициативы. По нашему мнению, подлинный христианин никогда не должен воображать, что он единственный пророк на земле, что Бог не может что-нибудь важное сказать любому человеку. Мы, члены экумены, стараемся не только духовно возрастать, но и сотрудничать со всеми в христианских делах. Это очень важно, сегодня особенно важно, чтобы звучали не только слова. Как мы видим, в последнее время за это взялись также люди нецерковные. Возникают движения милосердия. Мы этим занимались всегда. Правда, несколько лет назад за это нас не гладили по головке. Но, слава Богу, тот период кончился, и мы надеемся, что на данном поприще мы найдем поддержку у церкви и хотя бы молчаливое согласие со стороны властей.

Можно было бы до бесконечности рассказывать о людях, приходящих сегодня к Богу с улицы, иногда даже с помойки. Любой из них - бесконечно сложная, бесконечно интересная личность. Бог с каждым сотрудничает по-своему. Поэтому и мы не имеем права всех стричь под одну гребенку. Нельзя всем навязывать одну догматику, один подход, один духовный опыт. Поиски могут быть многообразными. И если мы хотим кому-то помочь в этих исканиях, то должны начать с искренней расположенности к нему.

Если мы обрели веру, наш долг заботиться о других, хотя мы и не являемся официально признанными служителями культа, а "простыми мирянами". В Новом Завете нет деления на жрецов и мирян, все дети Божий - царственное священство. Мы стараемся строить свою общинную жизнь так, чтобы тот, кто находит в себе какой-то талант, мог бы его усовершенствовать и развивать, не важно, в пределах прихода или за его оградой. Творческий дух не должен иссякнуть в церквах. И притих он, возможно, потому, что наши предшественники, христиане, испугались мира, в котором так много трудностей.

Видя здесь такое множество представителей духовенства разных вероисповеданий, не могу не отметить уникальности этой встречи в истории нашей родины. Впервые за 50 лет люди смогли прийти и послушать различные точки зрения о самом насущном, почувствовать, несмотря на все разногласия, свое единство. То, что нас объединяет как земляков, как людей доброй воли, больше того, что нас разделяет.

Пусть каждый человек будет личностью, пусть остается самим собой, конечно, пытаясь стать лучше, совершенней. Не будем отвергать друг друга. Признаем духовность других.

Заканчивая, хочу напомнить вам притчу о блудном сыне, особо высветив одно место. У некоторого человека было два сына, и он раздал им свое имущество. Младший взял свою долю и ушел в мир. Вскоре его богатство иссякло. Ему не было что есть, не было где жить. Он не надеялся, что отец его простит, так как согрешил против него. И все же он решил вернуться. Не как сын, а как наемник, которому перепадает с хозяйского стола. Когда он приближался к родному дому, отец выбежал ему навстречу, обнял и подарил перстень со своей руки. Мальчик мой, - шептал он плача, - ты был мертв, и вот ты жив! И здесь то место, о котором я говорил. Старший его брат, всегда послушный, видя происходящее, возроптал: когда этот твой сын пришел, ты обласкал его. А я столько лет служу тебе, и ты меня никогда ничем не наградил. Старший сын не говорит: мой брат, а - твой сын пришел.

К сожалению, и мы часто не принимаем друг друга по-братски. Да, один человек не похож на другого. Мы все такие разные. Но давайте рискнем, раскроем сердце ко всем людям и в каждом из них увидим собрата по роду человеческому. И в тех, кто споткнулся, заблудился или даже отпал. И в то же время будем усердно искать правду. Не откажемся от нее. Будем бороться, спорить. Но в форме диалога, в духе терпимости. Великодушно. Благородно.

1.6.89

Остановись, путник, куда ты торопишься? Белеет ли твой след в море крови? Ты вышел любить, но твои глаза ищут жертву. Жажда отыграться еще сверлит тебя. Ты произносишь любезные слова, а в уголках рта скопилась пена горечи. Ты ропщешь, опять ты ропщешь. Твоя плоть воспалена, она готова пасть и уже спотыкается. Паломник ли ты? Или беглец, боящийся признаться в поражении? Вместо пальмовых ветвей в твоих руках плеть. Так бичуй. Но себя.

4.6.89

Дорогой Клето, на днях я получил Ваше письмо. И теперь мне кажется, что мы давнишние приятели. Тепло и доверие излучают Ваши слова. Спасибо за Примаверу.

Я понял, что Вы обо мне знаете больше, чем я о Вас, и даже читали когда-то написанные мною строки. Видимо, по-итальянски, так как по-русски они правильно звучат так: и чаяний крик эха бездны громче.

Дружба, также заочная, строится на стремлении лучше узнать друг друга и поэтому прошу Вас еще написать о себе и Вашей семье. И, конечно, о Флоренции.

Недавно я вернулся из Риги, где участвовал в богословско-философской дискуссии на тему Евангелия "Дух животворит" (Ин 6, 63). Я видел там свою маму, которой в марте исполнилось 80 лет. Сердечный привет от нее.

Рига - столица Латвии. Этот, теперь почти миллионный, город на берегу Балтийского моря основан в 13 веке миссионерами. Еще до сих пор в его гербе виднеются ключи Петра.

В центре стоит большой Собор, строившийся и перестраивавшийся много веков, но очень органично соединивший в себе романику, готику, ренессанс, барокко и даже модерн. Здесь находится известный во всем мире орган. Один из алтарей украшает хорошая копия Преображения Рафаэля.

Величайший латышский поэт Райнис очень любил Италию и, живя долгие годы в Лугано, посвятил благородству, доброте и красоте Вашего народа много теплых слов.

Благодарю за приглашение, но у меня есть надежда в октябре побывать в Вашей стране с циклом лекций, тогда постараюсь навестить и Вас.

Наверное, могу уже поздравить Пиа с окончанием лицея. Желаю Марио доброго здоровья, а в испытаниях выдержки. Наилучшие пожелания Вашей супруге и ее матери.

Пишите, пожалуйста
Ваш Сандр Рига

ГЕРАЛЬДИКА

Ключ

возьмем ключ
свое очищенное существо
войдем в сокровищницу
мира неустойчивое равновесие
найдем ларец
в Призыве нашем
свой Призыв
в своем Призыве
наш Призыв
там сокровища
достигшие подвижного покоя
и мудрости живой
там честно ищущие
посвященные в простоту
вереница душ
знакомых неизвестных
близких и далеких
а под замком
решившие не восходить
отвергнувшие единение
возьмем ключ
общения святых

Стихия

Тебе все неймется. Бурлишь и плещешься, чтобы мы захлебнулись. Испепеляешь своим разнузданным пламенем. И ползешь, падаешь, наваливаешься то маревом, то градом, то лавиной страстей. Твой хоровод, как лихорадка, не дает опомниться, выбрасывает на панель, где воет тоска, где толкутся твои рабы, где безумцы ловят глупцов. От твоей колыбельной все цепенеет. Ты подмешала к своему зелью каплю любви, ты попутала нас своими вздохами и шепотом. Ты сама уже не в силах разомкнуть свои объятия, ты ослепла и завидуешь зрячим. У тебя нет души, нет лица. Раскачивай качели, скрывай свой возраст, ищи ухажеров. Я не в обиде на тебя, стихия, но прощай.

Весна

Пар собирается в каплю.
Капля становится все крупней и крупней.
Вот-вот сорвется.

Рига

Пока мы не соприкоснемся с душой человека, мы не можем утверждать, что знаем его. Одежда, голос, шрам на лице? любимые стихи приближают, но не заменяют эту встречу"

Так и город. История, сеть улиц, достопримечательности, лозунги на фасадах могут многое сказать. Могут и обмануть.

Пятьдесят лет ищу твою суть, мое гнездо, но сомневаюсь, что постиг тебя. Ты как будто постоянно что-то не договариваешь. Недаром на твоем щите - ключи, знак тайного ведения. Веками на них глядят горожане и пришельцы, но далеко не всем открываются ворота твоего внутреннего замка. Не того, что на набережной. А того, с башни которого в новогоднюю ночь раздается вопрос: готова ли Рига? Я, как и всякий рижский мальчишка, знаю, что отвечать надо - нет. Если кто-либо скажет - да, город уйдет под землю. Эта легенда - твой девиз. Ты спрашиваешь каждого, хочет ли он подняться на леса и созидать свой град. Или желает остаться на площади, где всегда кто-нибудь предложит хлеба и зрелищ. Твой герб лишь обещает. Взять должны мы сами.

Рига, ты бываешь такой неласковой, надменной. Как лев, охраняющий вход в тебя. Но почему притягиваешь как магнит? Лоране говорила, что твой небесный знак - Дева. Как у Иерусалима.

Вода

Капля сливается с каплей.
Образуется струйка.
Ищет русла.
Испаряется.
Уходит в землю.
Превращается в лед.
Опять пенится.
Сверкает брызгами.
Вода есть вода.
Кто удержит ее?

Любимая -

Поэт. Художник

Они оба умерли на улице. Улдис Лейнерт от руки хулигана, Янис Паулюк упал сам. Неприкаянными, несогретыми они шли своей дорогой, стараясь не жаловаться. Они предпочитали репутацию задир. Невозможно их представить с крылышками. Еще трудней - на сковороде. Мы не были неразлучными Друзьями. Но наши души встречаются порой, и, они - там, а я - здесь, продолжаем свой путь. Каждый как может.

"Вещий Лейнерт", как он скромно называл себя, первым указал мне на Франциска, воспевшего в удивительности мира красоту неземную. Лейнерт для меня - воплощение поэта. Никто никогда не слышал о его любовницах. У него была любовь. Он был самым чистым из нас. Несмотря на все.

Да, несмотря на все. До сих пор меня мучает совесть, когда вижу тебя на перроне Рижского вокзала в Москве, надеющегося уехать без билета. У меня в кармане деньги. Но я про. щаюсь и ухожу.

Паулюк был сильным, и поэтому его никто не жалел. Я по пьянке забрал у него несколько картин. Он знал об этом. Но никогда не корил. Он настолько превосходил остальных, что им ничего не оставалось, как наступать сзади на его тень, Благодаря ему я увидел хватку Ренессанса не на репродукциях, а наяву. Из всех его небылиц расскажу одну, не вылезающую почему-то из головы. Как-то летом, на взморье, куда он ездил с этюдником, ему приглянулась миловидная девчонка, дочь рыбака. Когда стемнело, он подкрался к дому, где она жила, и стал стучаться в окно. Красотка раздвинула занавески и ахнула, за стеклом светились страшные глаза и белые зубы загорелого как черт Паулюка. На следующий раз она закричала. А потом, как он честно признавался, случилось непредвиденное. Опять постучав в окошко, он заметил, что оно не звенит. В нем светилось что-то бледное. Это была прижатая к стеклу голая задница. Паулюк уверял, что это подстроил проснувшийся отец. К чему я все это рассказываю? В этой истории - весь Паулюк. Он всегда идеализировал женщин.

Призыв

Кто я такой? Почему Ты меня избрал?

Множество звезд больше Солнца. Но именно вокруг него ходит Земля. Наша планета рядом с другими тоже невелика. Но только на ней живет Человек. Душа прозрачней воздуха. Но весомей мироздания. Не сравнивай себя ни с кем. Слушай Меня.

Но не кичись тоже. Не знаешь еще, кого встретишь. И как поведешь себя в беде.

Также грезы оставь. Не улыбки идешь собирать, а смотреть в глаза людской слепоте.

Запасись терпением. Седым и дряхлым будешь, когда вернется гонец. И не с тем ответом, которого ты ждал.

Ни на кого не сетуй. Вспомни, скольких убила твоя глухота.

Лето

День все длинней.
Ночь все длинней.
Скоро как.

Рижский проезд

Когда я перебрался сюда, то вдруг осознал, что впервые в жизни могу закрыть за собой дверь, и никто не войдет без приглашения. Своя комната в коммуналке. Живя здесь, я не всегда знал, что буду есть завтра. Но я не чувствовал голода. Я лакомился Свободой.

Тут же рядом - парк с прудами. Березки, дубы, сосны, липы. Ивы над водой. Птицы, белки. Изредка встретишь одинокого лося. Вот дорожки-круги. По ним я из года в год шагал, бежал, а иногда еле двигался, распутывая не один житейский узел. Тут моя школа экуменики. Ранним утром я босиком ходил по росе. Днем напряженно обдумывал все и немного писал. Вечером общался с друзьями. Ночью купался голышом. Стоял, воздев руки, под высоким деревом-крестом. До изнеможения бился я здесь с нечистой силой.

Здесь, на Рижском, познакомились первые экумены. И ушли в рассеяние. Это было в тысяча девятьсот семьдесят первом году. В семьдесят четвертом часть из нас пошла, взявшись за руки. Осенью восемьдесят третьего отсюда уехала, чтобы вернуться исповедницей, Зося. Экумена сделалась беременной. Скорбью. Но в восемьдесят седьмом здесь родилась Радость, вновь после разлуки собрались первенцы.

Благословенны дни, прожитые здесь. На Рижском.

Глина

Лепи меня. Я буду податливой, как влажная глина. Я хочу преобразиться в задуманное Тобой. Не выбрасывай меня из Твоей мастерской. Лепи меня вновь и вновь.

Спаситель

На Туринской Плащанице мы видим, каким Ты, возможно, был, когда ходил среди нас. Нет другого, обладающего большей притягательной силой, образа Твоего. Ни созданного чудом, ни рукой гения. И что бы ни сказали ученые, к этому полотну будут опять и опять возвращаться все, кто хоть раз его видел.

Где услышать Твой голос, когда у Твоих учеников главная забота - перекричать друг друга? Где искать Тебя, когда повсюду расставлены капканы? Где найти ответ, когда вокруг никого? В Книге Твоей, в Евангелии.

Рижский Дуомс хранит еще много тайн. Одна из них, вмурованное в наружную стену клуатра, над бывшим входом в монастырь, каменное изображение. Коленопреклоненный рыцарь перед Распятием. Он снял шлем и бросил меч. Он ударяет себя в грудь. Меа кулпа. Это единственное место в Риге, где на улице останавливаются люди, чтобы помолиться. Что их притягивает? Ты. Кто их этому научил? Совесть.

Когда скорблю, вспоминаю Плащаницу. Когда сомневаюсь, читаю Твой Завет. Когда размышляю о Церкви, перед глазами встает Дуомс. Его архитектура, история. Его строители и владыки.

Спутник

С фотографий Райниса глядит человек загадочный, очень разный, чаще строгий, но всегда благородный.

Он был плодовитым писателем. Даже слишком. Он хотел сохранить для потомков каждую записку. Потом не мог уже свести концы с концами и очень страдал из-за этого. Теперь школьники должны его зубрить, и поэтому по-настоящему к нему приходят потом, открывая заново. Книга Конец и Начало для некоторых латышей стала второй Библией. Я, как всегда, прежде всего искал человека. И нашел. Собрата по духу. Хотя и принадлежащего к другой секте.

На его могиле всегда цветы. Как у Распятого в Старой Риге. И не верится, что из-за догматических споров и идеологической борьбы возрождающийся юноша на памятнике Райнису навеки отлучен от Висящего на кресте.

Величавый облик Поэта помогает не мельчать. Его книги и ставшая народной святыней могила не заслужили анафемы.

Яунраде

Это латышское слово стоит здесь потому, что оно означает - сотворение нового. Оно, по сравнению с русским " творчество, больше подчеркивает момент новизны. Се, творю все новое. Обновление человека, общества, церкви. Слишком долго оглядываясь только назад, ревниво охраняя чистоту устоев, мы неизбежно начинаем коснеть, перестаем различать знамения времени. Наши дети отворачиваются от нас, внуки уходят не попрощавшись. Будущий бунт зачат нами.

Экумен не боится заглянуть за горизонт, он верит в возможность вновь услышать глас Божий. Он ничего не ломает. Но он также не только замазывает трещины. Покуда жив, он строит. И жив вечно.

Осень

Сандро, родной отец необычность твою называл болезненностью, Вазари твою ненасытную душу считал экстравагантной. И впрямь, ты пишешь Весну, а на деревьях вместе с цветами висят фрукты. Удивительно. Очень верно. Хотя и странно.

Той осенью я нараспев произносил слово Примавера. Той осенью все сошлось в одну точку. Или это была зима? Или смешались времена года?

Брат Сандро, какой будет моя долгая осень? Полной хлебов, плодов и песен? Или с пустым столом и ветром, гуляющим по дому?

Илгурига

Имя твое - город мечты.
Над тобой всегда утро взаимности.

Алмаз

До чего же тверд.
Каждая грань - мука.
Держись, мастер.
Не торопись, ювелир.
Это тебе не глина.
И не прекрасный мрамор.
И не гордый гранит.
В каждой грани алмаза
светится совершенство.
Бриллиант.
Твой бриллиант.

Мои четки рассыпались...

Я окончил высшую Бутырскую академию познания добра и зла и верю в закон возмездия и равновесия.

Так говаривал Гавриил Георгиевич после второго или третьего стакана.

В гробу он лежал поразительно просветленным. Его пестрая жизнь, казалось, не предвещала такого. Поистине, не судите.

Листаю Призыв и с печалью наблюдаю, как излияния и заявления некоторых авторов превращаются в обвинение. Своими делами они подписывают себе приговор.

Но, не судите.

DIEVS
ILGA
ES
VIENIBA
SVENLAIME

Этот акростих переводится так:

БОГ
ИЛГА
Я
ЕДИНСТВО
БЛАЖЕНСТВО

Ты над всем. Ты за всем. Ты во всем. Ты в точке пересечения. Ты нигде. Ты на поляне, где бабочка дразнит цветок! полетим -

Постигать это - наш крест.

Узревший Тебя замолкает в изумлении. Продолжающий говорить не видел Тебя.

Экуменика

Верхний круг - это Бог. Под ним - рай. Влево уходит мир. Дальше - Церковь. Опять вверх - крест.

Божий круг самый маленький. Тебя мы знаем меньше всего. Богословие апофатично. Наш рай антиномичен, Он уже позади и он еще впереди, он внутри меня и он посреди нас-

Эта жизнь не только поток сознания и цепь событий, она насквозь символична. Церковь должна быть динамичной. Застой - ее беда. Крест - ее сила. Практическое доказательство верности.

В этих кругах - синтез цикличности бытия и линеарности. Разомкнутый круг, переходящий не в теряющуюся в безнадежной бесконечности прямую, а в Плерому.

Пять кругов. Три абзаца. Вход в лабиринт.

Замок

Читатель, наверное, заметил, что вначале герой держит ключ в слегка дрожащей руке. Он говорит чуть запинаясь.

Строки не рифмуются. Но и дни не рифмуются. Каждый неповторим. Наш путь не кольцо. А прорыв. Белый, свободный стих. И лишь одна робкая рифма как предчувствие грядущего согласия.

Летняя часть нашей геральдики симметрична весенней, а описание осени строится иначе. Ученик выходит из мастерской. Теперь он сам мастер. В его голосе свежая, напористая сентябрьская прозрачность. Простые слова. Но потяжелевшие. Емкие. Налитые.

Андрей сказал, что Призыв как айсберг, невидимой частью уходящий в небо.

И увидел я подобие восьмигранника. Снаружи и внутри его - слова и знаки. Гербы и девизы. Я стал считать. Их было шестнадцать. А смысл один. Пакибытие.