Хейз Р. Этика Нового Завета

Глава 18. Аборт

1. Чтение текста

2. Синтез: аборт в канонических текстах

3. Герменевтика: реакция на молчание Нового Завета по поводу аборта

4. Проживая текст: Церковь – община живых

Американские христиане ожесточенно и непримиримо спорят о допустимости аборта. Одну из противоположных позиций занимают «защитники жизни»: они называют аборты убийством и готовы препятствовать им любыми мыслимыми способами, порой вплоть до насилия против врачей и персонала клиник, где совершаются аборты; на другой стороне – «защитники свободного выбора»: с их точки зрения, аборт – неотъемлемое право женщины, обеспечивающее ей самостоятельность, равенство с мужчиной и свободу от несправедливых общественных условий. Многие христиане застывают на распутье: и те, и другие аргументы кажутся им достаточно убедительными, а неистовый пыл противников отпугивает. Но Церковь обязана иметь дело с этой проблемой. Любая «нежелательная» беременность порождает вопросы не только в области права и социальной политики, но и внутри общины веры.

Несколько лет назад я беседовал с близкими друзьями, которых проблема аборта коснулась лично. Здесь я изменю их имена – скажем, Билл и Дженнифер. Сорокалетние супруги, прекрасно образованные, талантливые, сделавшие успешную карьеру, принесшие много пользы обществу, экономически независимые. Кроме того, эти люди были набожными христианами, исполняли практику молитвы и духовного размышления. Они вырастили двух замечательных детишек, на тот момент старшеклассников. Но вдруг налаженная жизнь пошатнулась: Дженнифер внезапно забеременела. В первой реакции супругов радость смешивалась с тревогой. Хотя подобный поворот судьбы повлек за собой решительные перемены в их жизни, они решили родить и вырастить незапланированное дитя. Однако очередные анализы показали, что ребенок родится с синдромом Дауна. Страшный диагноз вынудил Билла и Дженнифер пересмотреть свое решение. Смогут ли они вырастить ребенка-инвалида? Будет ли вообще правильно и милосердно способствовать появлению на свет такого младенца? Не отнимут ли заботы о ребенке с синдромом Дауна все силы и энергию, которые сейчас они могли отдать работе, не обделят ли уже имеющихся детей? Прикинув, во что это обойдется, они склонились к мысли сделать аборт. Но им хотелось знать, как отношусь к этому я, их друг и вместе с тем специалист по Библии. Дает ли Новый Завет нам какие-то указания, помогающие принять столь трудное решение?

Как подойти к этому вопросу? Аборт оказывается чрезвычайно сложной проблемой, потому что новозаветные тексты не содержат вообще никаких прямых высказываний, затрагивающих столь важную этическую тему. Вот почему я не мог предложить Биллу и Дженнифер готовый ответ. Здесь требуется более глубокое размышление. Поможет ли намеченный в этой книге подход к новозаветной этике продумать проблему, к которой не обращается непосредственно сам Новый Завет? Или в таких случаях нам остается лишь молчать в недоумении либо обращаться к другим источникам по этике?

Отсутствие прямых новозаветных свидетельств прежде всего означает необходимость соблюдать смирение во всех наших убеждениях и прокламациях относительно аборта. Наши «противники» вовсе не чудовища, вполне вероятно, что и для их точки зрения имеются серьезные основания. Церковь – община морального дискурса, и мы должны все вместе прилежно думать над этой проблемой. Лозунги и взаимные оскорбления ничему не научат общину.

С методологической точки зрения чрезвычайно важным шагом будет уже само усилие поместить дискуссию в рамки христианской общины. Первостепенная задача при нормативном обсуждении новозаветной этики – повлиять на мысль и жизнь христианской общины. Независимо от мнений и поступков других людей, независимо от того, что санкционирует закон, как должны мы, которые принадлежим Иисусу Христу и строим свою жизнь в согласии с Евангелием, относиться к беременности, аборту и воспитанию детей? Какое решение должна с молитвой перед Богом принять супружеская пара, оказавшаяся в ситуации Билла и Дженнифер?

Наши рассуждения не должны определяться категориями и нормами светского плюралистического общества. Вот как Стэнли Хауэрвас объясняет, почему для нас привычные дискуссии по поводу абортов будут бессодержательными:

… Сопротивление христиан абортам ни к чему не привело, потому что, пытаясь решать моральную проблему в рамках публичной политики, мы не сумели раскрыть свои глубочайшие убеждения, исходя из которых только и можно понять наше отвращение к абортам. Мы потерпели поражение в первом своем политическом предприятии, потому что мы некритически приняли понятие «этической проблемы аборта» – понятие, порожденное политикой, чуждой христианским убеждениям.

И пусть нас не сбивают с толку определения, которые дает мир, или вопросы, которые попадаются в анкетах. Церковь обязана вести моральный дискурс с помощью категорий, вытекающих из Писания.

Если удастся достичь внутри церкви ясности по проблеме аборта, следующей задачей общины будет – свидетельствовать миру, воплотив в себе чуждое миру видение, наглядно, словно «град на горе», демонстрируя иную возможность, альтернативный и лучший способ решать проблему. Однако к вопросу о свидетельстве Церкви мы вернемся лишь после того, как исследуем обращенное к нам свидетельство Нового Завета.

1. Чтение текста

В Библии ничего не сказано об аборте. Этот элементарный факт – мимо которого часто проходят люди, превращающие борьбу с абортами в своего рода лакмусовую бумажку истинно христианской веры, – означает, что проблема аборта принадлежит к совершенно иной категории, нежели другие ключевые вопросы, которые мы разбирали до сих пор. Мы не можем так или иначе интерпретировать спорный текст (как в случае с Мф 5:38-48) или искать компромисса между противоречивыми высказываниями (как это было в главе об антисемитизме или о подчинении правительству), нет необходимости и преодолевать разрыв между авторитетными суждениями Нового Завета и современным опытом (как это было в главе о гомосексуализме). В данном случае Библия не дает нам никаких конкретных указаний.

Многие противники абортов принадлежат к богословской традиции, подчеркивающей авторитет Писания, а потому они пытаются подобрать какие-то библейские основания для своих убеждений. В свою очередь, сторонники абортов порой ссылаются на Исх 21:22-25 в доказательство своего тезиса – эмбрион еще не «личность». Однако стихи, приводимые обеими сторонами в споре, имеют разве что косвенное отношение к обсуждению этой проблемы. Рассмотрим вкратце тексты, которые упоминаются в этой связи чаще всего.

Исх 20:13; Втор 5:17: «Не убий». Когда эту заповедь распространяют на аборты, возникает следующий вопрос: ни та, ни другая сторона отнюдь не предлагает разрешить убийство, но существует проблема определения: является ли аборт убийством? Ни в контексте Десяти заповедей, ни в Торе в целом мы не найдем ответа на этот вопрос.

Исх 21:22-25. Этот текст находится в разделе законоположений, устанавливающих пеню за увечья, причиненные насилием:

Когда дерутся люди, и ударят беременную женщину, и она выкинет, но не будет другого вреда, то взять с виновного пеню, какую наложит на него муж той женщины, и он должен заплатить оную при посредниках; а если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб.

Это предписание ничего не говорит об умышленном аборте – это часть кодекса, регулирующего экономические отношения, где предусмотрена компенсация за ненамеренный удар, повлекший за собой выкидыш. Если пострадавшая женщина умрет или станет инвалидом, удар будет рассматриваться как убийство или членовредительство, и преступник будет казнен или подвергнется физическому наказанию соразмерно причиненному ущербу (ст. 23-25, ср. ст. 12). Однако если все последствия сводятся к выкидышу, достаточно будет и денежной пени (ст. 22), выплачиваемой супругу этой женщины в качестве компенсации за неполученное потомство. Хотя об аборте здесь специально речи не идет, закон, по-видимому, классифицирует эмбрион и мать по-разному и только мать считает человеком, поскольку только ее увечья караются по lex talionis.

Однако в переводе Септуагинты этот же самый текст приобретает совершенно иной смысл. Согласно этому переводу, определяющим фактором при установлении ответственности будет не увечье самой женщины, а успел ли младенец (paidion) сформироваться (exeikonismenon), то есть достиг ли той стадии развития, когда эмбрион приобретает человеческий образ. Если младенец не сформировался, уплачивается пеня, если сформировался, вступает в силу lex talionis. Таким образом, «сформировавшийся», но еще не рожденный ребенок имеет те же права, что и любой другой человек. Однако деформированный или еще не сформировавшийся плод не наделяется юридическим статусом человека. Согласно этой интерпретации, все зависит от того, на какой стадии беременности произошел выкидыш. Нужно отметить, что протестантская богословская традиция исторически отстаивает канонический приоритет еврейского текста перед Септуагинтой, а потому истолкование греческого варианта Исх 21:22-25 представляет скорее исторический интерес. В любом случае нужно подчеркнуть, что греческий текст, как и еврейский, рассматривает случайное увечье, а не преднамеренный аборт.

Пс 138:13-16: из всех текстов, приводимых противниками аборта, этот, пожалуй, наиболее важен. Здесь выстраивается мир символов, в котором Бог активно созидает будущую жизнь в утробе и знает человека еще до его появления на свет.

Ибо Ты устроил внутренности мои,

и соткал меня во чреве матери моей.

Славлю Тебя, потому что я дивно устроен.

Дивны дела Твои,

и душа моя вполне сознает это.

Не сокрыты были от Тебя кости мои,

когда я созидаем был в тайне,

образуем был во глубине утробы.

Зародыш мой видели очи Твои;

в Твоей книге записаны все дни,

для меня назначенные,

когда ни одного из них еще не было.

Разумеется, эти стихи могут сыграть определенную роль в дискуссии об аборте, однако нужно проявить осмотрительность и не вычитывать из текста слишком многое. Псалом нужно истолковывать по законам поэтического жанра, к которому он относится, а не как научный или юридический документ. Суть этого текста – провозглашение любящего всеведения  и предведения Бога, который говорил Иеремии (1:5):

Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя,

и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя:

пророком для народов поставил тебя.

Из этих высказываний нельзя выжать аргумент о статусе плода как «личности» – это исповедание божественного предведения и попечения. Бог знает и призывает нас не только с момента зачатия, но и до зачатия и даже до сотворения мира. Осмыслив в таком ключе пафос Пс 138:13-16, мы понимаем, что к проблеме абортов этот текст, в сущности, не имеет отношения. Никакого суждения по поводу этой проблемы здесь не выражено.

Лк 1:44. Елизавета делится с Марией: при звуке ее голоса «взыграл младенец радостно в чреве моем». Младенец – будущий Иоанн Креститель, который в искусно сложенном повествовании Луки еще до своего рождения узнает Того «сильнейшего», кто придет вслед ему крестить Святым Духом (ср. Лк 3:16). Выводить из этого текста – с богословской точки зрения чисто христологического – общее учение о том, что нерожденные младенцы обладают личностью, было бы нелепо и тенденциозно. Подобную «экзегезу» даже неуместно называть экзегезой. Этот текст принадлежит скорее символическому миру: «младенец в чреве» – совсем не то же самое, что медицинское «эмбрион». Но с помощью этого текста не удастся доказать наличие у нерожденного ребенка личности, и к тому же он никоим образом не затрагивает проблему аборта.

Гал 5:20. В составленном Павлом перечне «дел плоти» упомянута pharmakeia, то есть «волшебство». Некоторые «защитники жизни», цепляясь за соломинку в попытках найти в Новом Завете доказательство в свою пользу, высказывали предположение, что этим словом заклеймено обыкновение вызывать выкидыш с помощью сильнодействующих лекарств. Подобная гипотеза едва ли заслуживает серьезного обсуждения. Хотя медикаментозные выкидыши практиковались в древности, контекст не дает никаких оснований для подобного истолкования. Слово pharmakeia отнюдь не является специфическим термином – «прием лекарств, способствующих выкидышу», – это самое общее обозначение магических ритуалов (ср. Откр 9:21, 18:23).

Мф 19:14: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное». Этот стих противники аборта также используют иногда в качестве лозунга – поразительный пример деконтекстуализации текста во имя аргументации. При контекстуальном чтении совершенно очевидно, что речь идет о рожденных детях, а не о нерожденных.

Итак, мы не располагаем текстами по проблеме аборта, хотя отдельные стихи Библии поэтически провозглашают провиденциальное попечение Бога о всякой жизни еще до рождения и даже до зачатия. Это дает нам недостаточно материала для выработки нормативов.

2. Синтез: аборт в канонических текстах

Синтезировать тут нечего. Поскольку ни один текст не рассматривает аборт напрямую, не возникает и проблемы противоречия внутри канона. Канон единодушно молчит.

А потому в данном случае невозможно использовать три ключевых образа: общины, креста и нового творения. Лишний раз мы убеждаемся в том, что эти образы не следует путать с принципами, которые можно применять к моральным проблемам более широко, без опоры на конкретный новозаветный текст. Эти образы служат вехами для истолкования конкретных текстов и соотнесения их с более широкой канонической перспективой. Где нет текстов, незачем обращаться к ключевым образам.

Однако мы можем предпринять более широкое исследование библейской концепции беременности и деторождения и задать контекст, внутри которого мы сумеем интерпретировать проблему аборта. Ради экономии места мы не станем здесь заниматься подробным исследованием, а сразу приведем основные итоги, очевидные каждому, кто хотя бы поверхностно ознакомился с Библией: дети – великое благословение Божье, а бесплодие – тяжкая кара. Дети – гарантия продолжения рода, источник материального благосостояния и уверенности в завтрашнем дне. Приведем в качестве примера хотя бы Пс 126:3-4:

Вот наследие от Господа: дети;

награда от Него – плод чрева.

Что стрелы в руке сильного,

то сыновья молодые.

Блажен человек, который наполнил ими колчан свой.

Как показывает этот пример, библейские тексты выражают, главным образом, мужскую точку зрения, однако мы обнаруживаем множество контекстов, когда женщины молят Бога даровать им детей. Узнав о своей беременности, женщины благодарят Бога молитвами и песнями радости (напр., Быт 21:6-7; 1 Цар 1-2; Лк 1). Разумеется, за этими текстами стоит историческая реальность, принципиально отличающаяся от современной, и предполагается, что основная роль женщины в обществе – это роль женщины и матери. Такое представление о беременности и деторождении не может быть воспринято без герменевтического обсуждения (см. ниже). Тем не менее, для нас существенно, что канон, хотя и не уделяет специального внимания абортам, рисует мир, в котором аборт был бы не столько даже неэтичен, сколько просто немыслим.

3. Герменевтика: реакция на молчание Нового Завета по поводу аборта

(А) Герменевтическая апроприация. Поскольку в Новом Завете отсутствуют тексты, хотя бы косвенно затрагивающие проблему аборта, очевидно, здесь мы не найдем никаких правил для этого случая, и апелляция к библейским принципам не поможет разрешить нынешние споры. Представители разных точек зрения согласны в том, что христианин обязан поступать справедливо и уважать человеческую жизнь; трудность заключается в том, как применить эти принципы к нашей конкретной дискуссии. Лично я предполагаю, что использовать свидетельство Нового Завета в обсуждении данной проблемы можно только в том случае, если саму проблему мы поместим в более широкий контекст символического мира Нового Завета и на основании аналогий поразмыслим о том, какие парадигмы можно было бы попытаться выявить в каноне, чтобы с их помощью ответить на интересующий нас вопрос. Не совсем понятно, к каким герменевтическим приемам можно тут прибегнуть, однако можно выдвинуть некоторые полезные соображения. Теперь мне придется изменить принятый ранее порядок обсуждения и сначала обратиться к миру символов, потому что мои соображения в этой области более укоренены богословски и не столь спекулятивны, как мои попытки аналогического прочтения.

В мире новозаветных символов Бог – Творец и Источник жизни. Иоаннов Пролог провозглашает, что всякая жизнь возникает благодаря творческой энергии Слова:

Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, чту начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин 1:3-5).

Когда в утробе начинает развиваться новая жизнь, в ней принимает участие творческая сила Бога, и Христос, через которого совершается все творение, уже умер во искупление этой, еще только завязавшейся жизни. Вот почему Барт пишет: «Истинный свет мира сияет уже во тьме материнской утробы». Мы имеем редкостную привилегию соучаствовать в творческой работе Бога, зачиная, вынашивая и рожая детей, однако без порождающей силы Бога новой жизни не будет. Мы разбрасываем семена, а как они прорастают – нам неведомо.

Мы, создания Божьи, – домоправители, которым вверена жизнь. Прервать беременность, значит, не просто совершить акт насилия, но и понести ответственность за уничтожение работы Бога, «из Которого все, и мы для Него» (1 Кор 8:6). Если мы формулируем проблему таким образом, конкретный момент, когда эмбрион становится «личностью», уже не так важен. Признаем ли мы нерожденного ребенка «уже человеком» или нет, в любом случае, это – новая жизнь, исходящая от самого Бога. В каких-то обстоятельствах мы можем рассуждать о необходимости пресечь начинающуюся жизнь, однако решение принять эти крайние меры должно быть подкреплено весьма серьезными доводами. Обычная реакция на беременность в символическом мире Библии – радоваться Божьему дару, даже если он застигает врасплох.

Осознав свои отношения с Богом в категориях библейского повествования, мы понимаем, что мы – творения Божьи. Мы не создали сами себя и себе не принадлежим. Внутри такого мировоззрения аборт – считать его «убийством» или нет – оказывается грехом в том же смысле, в каком являются грехом убийство и суицид: человек присваивает себе право уничтожить жизнь, которая не им сотворена.

В этой общей картине символического мира Писания удастся ли подобрать новозаветные образцы, которые помогли бы нам определиться с проблемой аборта? В разделе 13.2 я высказал убеждение, что этическое решение по необходимости является актом сотворения метафоры, когда новозаветные тексты и наш мир сопоставляются таким образом, что возникают новые связи, проливающие свет на проблему. Потребность в такого рода акте воображения становится особенно очевидной, когда, как в случае с абортом, мы имеем дело с проблемой, которую Новый Завет специально не рассматривает. На последующих страницах я хотел бы провести три линии метафорического рассуждения, три не самые очевидные на первый взгляд корреляции между сюжетами Нового Завета и проблемой аборта. Во всех трех случаях мы рассматриваем Новый Завет как образец: хотя напрямую Новый Завет не обсуждает проблему абортов, здесь описаны поступки людей, косвенным образом влияющие на наше отношение к этому вопросу. Сами по себе эти примеры ничего не доказывают. Они приобретают убедительность только в той мере, в какой метафорические корреляции проливают новый свет на проблему.

Добрый самаритянин (Лк 10:25-37). Притча Иисуса дает новый, сметающий прежние понятия ответ на вопрос «Кто мой ближний?» Двойная заповедь любви, в которой цитата из Втор 6:5 соединяется с Лев 19:18, призывает нас возлюбить Бога и ближнего (10:27), однако законник требует точнее определить термин «ближний», поскольку в исходном контексте Книги Левит оно означало «сородич израильтянин». Рассказав о сострадательном самаритянине, Иисус не столько уточняет термин «ближний», сколько переосмысляет эту категорию, причем двояко: во-первых, в категорию «ближнего» включаются ненавистные самаритяне, а, во-вторых, ближним оказывается тот, кто проявляет милосердие, а не тот, кто принимает его (10:36-37).

Какой свет проливает эта история на проблему аборта? Не в том дело, что нерожденный ребенок тоже, по определению, «ближний», а в том, что мы призваны стать ближними каждому, кто беспомощен, мы должны выйти за традиционные рамки долга и оказать жизненно необходимую помощь тем, кого мы прежде не сочли бы достойными сострадания. Этот принцип применим и к матери, принимающей «критическое решение», и к ее нерожденному ребенку. Задаваясь вопросом, является ли эмбрион человеком, мы вторим все тому же ограниченному и склонному к самооправданию  законнику, который вопрошает Иисуса: «Кто мой ближний?» Ответив на вопрос законника этой притчей, Иисус отверг казуистические попытки ограничить нашу моральную ответственность и отнести каких-либо людей к категории «вне нашего попечения». Если мы сочтем нерожденного ребенка не-личностью, мы снимем с себя по крайней мере часть моральной ответственности, в то время как Иисус, напротив, призывал нас расширять ответственность, проявляя милосердие и активно заступаясь за беззащитных. Самаритянин являет нам образец любви, которая выходит за пределы обычных обязательств и создает отношения между ближними там, где прежде таких отношений не существовало. Заключительные слова притчи обращены ко всем нам: «Иди, и ты поступай так же». Если мы в самом деле примем доброго самаритянина за образец, как это отразится на нашем подходе к проблеме аборта?

Иерусалимская община (Деян 4:32-35). Как мы уже говорили при обсуждении Лк и Деян 5, портрет ранней иерусалимской общины у Луки отражает его видение Церкви: апостольское свидетельство о воскресении подкрепляется принятой в общине практикой делиться имуществом и заботиться о нуждающихся:

У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду.

Какой свет этот рассказ проливает на проблему абортов? Здесь сказано, что община принимает на себя ответственность и попечение о нуждающихся. Значит, внутри общины не может служить основанием для аборта ссылка на экономические условия или неспособность матери позаботиться о ребенке. Община принимает ответственность на себя и организует структуры, которые сумеют обеспечить мать и ребенка. Делиться, а не делать аборт – вот правильный ответ. Вот что означает для общины жить властью воскресения. Когда либеральная протестантская церковь отстаивает право сделать аборт для бедной женщины, которая-де не имеет средств для воспитания «лишнего» ребенка, это трагическое свидетельство того, что церковь утратила опыт жизни в общине, где все делятся друг с другом, и поддалась власти смерти. Неспособность церкви найти решение для проблемы развода – это симптом глубочайшей неверности экономическим постулатам Евангелия.

С этим пунктом тесно связан еще один: церковная дисциплина. Наша задача не сводится к тому, чтобы делиться финансами – мы должны призывать мужчин к ответственности. Аборт обычно рассматривается как сугубо женская проблема, и это показывает, до какой катастрофической степени современная цивилизация позволяет мужчинам уклониться от ответственности за ребенка. Хауэрвас справедливо замечает: «Аборт – это крайнее средство, к которому мужчины часто прибегают, чтобы избавиться от ответственности перед женщиной». В церкви такому не место. Мужчину, зачавшего незаконного ребенка, община должна призвать к ответственности и помочь ему взять на себя эмоциональную и финансовую заботу о женщине, а также продолжать попечение о ребенке и после его рождения. (Я говорю сейчас о мужчинах-христианах. Разумеется, церковь не может распространить свой авторитет и дисциплинарные взыскания на отцов-нехристиан). Община веры должна окружить мужчину и женщину всяческой поддержкой, чтобы помочь им исполнять роль родителей. Сюда входит не только финансовая поддержка, но и дружеское участие, совет и молитва. Если бы Церковь приняла за образец для своей жизни парадигму Деян 4:32-35, большая часть аргументов в пользу аборта отпала бы сама собой.

Подражание Христу (Рим 15:1-7; 1 Кор 11:1; Гал 6:2; Флп 2:1-13). В интерпретации Павла призыв «подражать Христу» означает, что община отказывается от поисков свободы и самоопределения, служа другим, в особенности «немощным». Если ради другого человека приходится отказываться от каких-то «естественных» прав, например от права есть ту или иную пищу, то христиане должны охотно пожертвовать этими правами, подобно тому как Христос отказался от божественных прерогатив и принял смерть на кресте, чтобы спасти немощных, состоящих под властью греха.

Какой свет эта парадигма проливает на проблему аборта? Здесь нам указано, что мы должны служить и приходить на помощь детям, как рожденным, так и еще не рожденным, даже если порой это очень сложно и влечет за собой нелегкие последствия. Отметим, что призыв Павла – подражать Христу – адресован всей общине, а не ее членам по отдельности. «Принимать детей» обязана не конкретная беременная женщина – тогда бы получилось, что Церковь попросту велит ей: «Подражай Христу и страдай ради этого ребенка», – нет, этот призыв возлагает ответственность на всю Церковь. В буквальном смысле община не может пройти через беременность и роды, но она может, если понадобится, принять на себя бремя заботы о ребенке с момента его рождения. Вот что означает «Посему принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию» (Рим 15:7). Такое самоотверженное приятие распространяется не только на ребенка, но и на мать – нельзя оставлять ее, чтобы она в одиночестве принимала «критическое решение» и его последствия. Община должна принять женщину, разделить с ней бремя и таким образом исполнить закон Христов (Гал 6:1-2). Если б так было в жизни, христиане почти прекратили бы делать аборты. А если мое предложение кажется непрактичным, то лишь потому, что Церковь очень далеко ушла от заложенных Новым заветом первооснов.

(Б) Другие источники. В отсутствие ясных указаний в текстах Писания традиция, разум и опыт с неизбежностью начинают играть большую роль в формировании норм, а затем в определении обстоятельств, когда будут допустимы исключения из этих общих норм. Обратимся же к обсуждению этих факторов.

Хотя в Новом Завете об аборте речь не идет, христианская традиция с древнейших времен последовательно и решительно выступает против этого акта. Среди особенностей, отличавших ранних христиан от окружающего языческого мира, был отказ от аборта и детоубийства. Самое раннее упоминание об этом мы находим в Дидахе (христианский «катехизис» конца I – начала II века). В первом разделе Дидахе сопоставляются «Два пути» жизни и смерти, и среди заповедей, направляющих «путь жизни» христианина, есть и такая: «Не убивай ребенка абортом и новорожденного не убивай» (Дидахе 2:2; ср. Послания Варнавы 19:5). Нет надобности приводить другие примеры, подтверждающие единодушное свидетельство традиции, – они уже собраны и четко изложены в научной литературе. Любое исследование такого рода подтверждает, что христианская традиция единодушно запрещала аборт, хотя никогда не отказывалась от рассмотрения особых случаев, например трагических ситуаций, когда это единственный способ спасти жизнь матери. Произошедший в последние годы перекос, когда некоторые ветви либерального протестантизма начали отстаивать право на аборт, свидетельствует о глубоком разрыве с историческим учением Церкви.

Поскольку сторонники «свободы выбора» не могут сослаться на Писание или традицию, они апеллируют к разуму и/или опыту. Соответственно, и партия противников аборта начала отвечать им в тех же категориях, подыскивая нерелигиозные аргументы, которые показались бы убедительными в плюралистической культуре. В особенности большая роль в этих дебатах отводится разуму, потому что многие проблемы, связанные с абортом, подменяют научными и философскими вопросами, как-то: физиология развития плода; психологические последствия аборта для женщины; абстрактные рассуждения о том, с какого момента начинается жизнь и в чем состоят естественные права человека. Все эти медицинские, психологические, философские и юридические соображения подпадают под рубрику разума как авторитетного источника богословия. У меня не хватит ни места, ни знаний, чтобы подробно разобрать такого рода вопросы, однако я могу указать, когда и каким образом некоторые типы аргументации со ссылкой на разум приходят в противоречие с Новым Заветом. Христианское богословие вправе решительно отвергнуть некоторые подходы к этой проблеме, поскольку они никоим образом не совместимы с новозаветным пониманием жизни общины Божьей. То есть хотя Новый Завет специально ничего не говорит об аборте, его учение играет принципиальную отрицательную роль, когда Церковь приходит к выводу о недопустимости тех или иных достаточно типичных формулировок самой проблемы – как со стороны «защитников жизни», так и со стороны «защитников свободного выбора». Спешу добавить, что это отнюдь не означает, будто разум вообще исключается из дискуссии. Дело в другом: некоторые виды аргументации не сочетаются с символическим миром Нового Завета, с миром, в котором живет община верующих. Чтобы не затягивать обсуждение, я кратко объясню, почему Новый Завет не принимает шесть наиболее распространенных «теорий» аборта:

-  Неправильно подавать эту проблему как столкновение «прав»: права матери против прав нерожденного ребенка. В Писании ничего не сказано о «праве на жизнь». Жизнь – дар Божий, знак благодати. Никто не может притязать на нее, и никто из нас – ни мужчина, ни женщина – не имеет автономного «права» на свое тело. «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших» (1 Кор 6:19-20). За все наши решения и поступки мы несем ответственность перед Богом.

- Еще менее уместно рассматривать эту проблему как «частное дело», как это было в приговоре по делу «Ро против Уэйда», или как личный выбор. (Напомним, мы говорим о решениях, принимаемых христианами, находящимися внутри Церкви). Все наши действия совершаются внутри общины веры и должны оцениваться по двойному стандарту: идут ли они во благо общине и свидетельствуют ли миру о воле Божьей. Новозаветная этика в первую очередь задает вопрос о том, как нормы жизни общины отражают истину ее отношений с Богом. В Церкви, как в Израиле: если каждый начнет делать то, что хорошо в его глазах, это приведет к хаосу и непослушанию Богу (Втор 12:8; Суд 17:6, 21:25).

- «Святость жизни», эта священная корова, не имеет оснований в Новом Завете. Хауэрвас убедительно разоблачает данный предрассудок: «Христианский запрет отнимать жизнь основан не на предпосылке, будто человеческая жизнь обладает высшей ценностью, а на убеждении, что у нас нет права ее отнимать. Христианский запрет на аборты вытекает не из предпосылки о высшей ценности жизни, но скорее из понимания, что мы, создания Божьи, не можем притязать на какую-либо власть над жизнью…  Уважение христиан к жизни выражает их отношение не столько к самой жизни, сколько к Богу».

- Неправильно подменять проблему аборта вопросом: «С какого момента начинается жизнь?» или «Является ли эмбрион личностью?» На эти вопросы ответа не даст ни наука, ни Библия. Писание не дает оснований не только для ответа на эти вопросы, но даже для самих вопросов. К тому же подобные рассуждения становятся крайне опасными постольку, поскольку люди ищут способа оправдать аборты, исключая ту или иную «маргинальную категорию» из человечества. Совершенно очевидно, как опасен такой прецедент. Иисус, напротив, направлял все усилия на то, чтобы включить любые маргинальные категории в человечество.

- Еще хуже аргумент о «качестве жизни», отстаивающий право на аборт, ибо «не стоит рождаться на свет нежеланному ребенку». Нежеланному для кого? Для матери? Такими рассуждениями можно оправдать и детоубийство, особенно в бедняцкой среде! Историческое свидетельство Иисуса и основанной Им общины – это свидетельство о принятии «нежеланных», о любви к ним, а не рекомендация «избавить их от страданий», попросту умертвив. Верующая община должна добиваться «качества жизни» для всех, приходящих в мир, независимо от того, «желанны» они для своих родителей или нет.

- Слаб гипотетический консеквенциалистский аргумент, иногда выдвигаемый в современных дебатах: «А что если бы Дева Мария сделала аборт?» На это можно возразить: «А что если бы мать Гитлера сделала аборт?» Ставя рядом эти глупые вопросы, мы лишь убеждаемся в том, насколько безразличен Новый Завет – в отличие от многих современных авторов – к консеквенциалистскому этическому дискурсу. Новый Завет учит нас подходить к этическим проблемам не с вопросом: «Что произойдет, если я сделаю то-то?», а «Какова воля Божья?».

Опыт играет менее значительную роль в спорах об аборте, поскольку здесь доводы обеих сторон оказываются недостаточно убедительными. Библиография по этому вопросу стремительно разрастается. В одних работах подчеркивается то облегчение, чувство освобождения и даже силы, которые женщины испытывали после аборта. В других подчеркиваются те страдания и даже психическая травма, через которые проходят женщины, решившиеся на аборт. Тот или иной «опыт» в области аборта конструируется в зависимости от культурной среды, в которой находится человек.

В противовес дискуссии о гомосексуализме для оправдания аборта христиане практически никогда не ссылаются на позитивный религиозный опыт. Аборт рассматривается абстрактно как «право» и как неприятная и болезненная процедура, на которую женщина вынуждена бывает согласиться ради большего блага – самостоятельно распоряжаться своим телом.

К каким нормативным суждениям относительно аборта подводит нас это обсуждение? Хотя Новый Завет не содержит высказываний, запрещающих аборт, библейское учение о Боге – Творце и Источнике жизни – должно заведомо насторожить нас против любых притязаний человека пресечь жизнь. Эту настороженность усиливают предложенные мной парадигмы: Церковь должна следовать примеру сострадательного самаритянина, ранней иерусалимской общины и самого Иисуса – все они жертвовали собой ради других, в особенности ради немощных, бедных и беспомощных. Приняв эту парадигму, Церковь усвоила бы новые способы общинной жизни и новые отношения к ближним, которые прежде не осознавались как таковые. Если бы свидетельство Нового Завета осуществлялось в жизни, необходимость аборта практически никогда не рассматривалась бы в христианской общине. Более того, Новый Завет категорически исключает некоторые логические схемы, обычно используемые сторонниками аборта, в особенности апелляцию к «праву» человека на самостоятельный этический выбор, к «праву на частную жизнь» и на «качество жизни». В нормативном христианском богословии эти посылки не могут рассматриваться в качестве аргументов. Если добавить к этим соображениям исторический факт – христианская традиция решительно не одобряет аборты, –  противники абортов победят с большим отрывом.

Поэтому обсуждать имеет смысл лишь возможные исключения  из правил. Возможны ли обстоятельства, при которых христианин оправдывает аборт как трагическую необходимость? Если уж новозаветные авторы осмелились найти оговорки для категорического запрета развода, который мы находим у Иисуса, Церковь может также, – со страхом и трепетом вверяясь руководству Святого Духа, – подобрать исключения и для традиционного запрета абортов, тем более, что в этом вопросе мы не опираемся на заповедь Божью. В качестве такого рода исключений часто предлагают две крайние ситуации: аборт ради спасения жизни матери и аборт в том случае, когда беременность наступает в результате изнасилования или инцеста. В особенности в последнем случае (насилие и инцест) сторонники аборта могут ссылаться на опыт: мы инстинктивно отталкиваем от себя даже мысль о том, что молодая женщина понесет такое бремя: ребенка, зачатого в акте совершенного против нее насилия. Как я уже говорил, ссылки на опыт оказываются особо весомыми в богословских рассуждениях тогда, когда, как в данном случае, мы не располагаем эксплицитным новозаветным учением по конкретному вопросу. Лично я считаю, что подобные исключения являются допустимым выбором для христиан.

Существуют ли другие оговорки? Как насчет ситуации, с которой столкнулись мои друзья Билл и Дженнифер – беременность, плодом которой станет ребенок-инвалид? Здесь мы имеем дело с чрезвычайно сложной проблемой, ибо сильную общую тенденцию Писания и традиции нужно противопоставить огромному личному бремени – родить и воспитать такого ребенка. (Современные медицинские технологии возложили на нас моральное бремя выбора, какого не знали прежние поколения, не умевшие заранее выявлять внутриутробные пороки развития). Продолжая линию аргументации, уже намеченную в этой главе, скажу, что подобное решение должно было бы приниматься совместно членами местной церковной общины, к которой принадлежат Билл и Дженнифер, с тем, чтобы бремя выбора и его последствий не ложилось только на плечи родителей. Если община будет  ориентироваться на метафорические парадигмы, подобные тем трем, которые я приводил выше (добрый самаритянин, иерусалимская церковь, Иисус), она возьмет на себя любую необходимую ответственность и поддержит Билла и Дженнифер в их решении: дать жизнь незапланированному ребенку с болезнью Дауна. Если же эти парадигмы не покажутся общине убедительными или цена ответственности за такого ребенка будет в ее глазах непомерно велика, община санкционирует решение сделать аборт, молясь при этом о милости Божьей для всех: матери, отца, ребенка, врача и членов церкви.

Лично я считаю, что Новый Завет призывает общину избежать аборта, то есть взять на себя бремя помощи родителям, которые будут растить ребенка-инвалида. Однако в этой жизненной ситуации Билл и Дженнифер даже не выносили проблему на обсуждение общины, полагая (боюсь, справедливо), что местный приход – отнюдь не та организация, которая способна осознанно принять на себя ответственность в данной области. Оставшись наедине с проблемой, они предпочли аборт. Хотя мне кажется, что свидетельство Нового Завета должно было бы склонить весы в другую сторону, я признаю сложность ситуации и понимаю, как трудно было им сделать этический выбор. В тех случаях, когда Новый Завет не дает нам конкретных указаний, бывает и так, что христиане, полагаясь на свою совесть, приходят к взаимоисключающим выводам. Билл и Дженнифер поступили так, как сочли правильным: аборт стал для них тяжелым, но неизбежным выходом. Если такой выбор в самом деле необходим, то это в первую очередь трагедия Церкви, отрекшейся от своего призвания: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал 6:2). Новый Завет указывает нам лучший путь.

4. Проживая текст: Церковь – община живых

До сих пор я планомерно уклонялся от рассмотрения еще одного аспекта проблемы: аборт как политическая составляющая жизни США. Я не хотел переходить к этому разговору, пока не станет вполне ясно, каким образом Новый Завет может повлиять на христианскую Церковь при решении этой сложнейшей проблемы. Но теперь в свете проведенной дискуссии мы можем задать вопрос: а что должна в связи со всем этим делать Церковь? Каким образом мы можем воплотить здесь и сейчас, в дебатах за аборт и против, Слово Божье?

Начнем с того, что мы не можем добиться морального консенсуса в постхристианской культуре. Проблема допустимости или недопустимости аборта вызывает в Соединенных Штатах глубокий раскол, потому что нет единой культуры и этики, которой мы могли бы руководствоваться в этой области. Нужно осознать тщетность любых попыток навязать государству христианское учение об абортах. Это не означает, что мы допускаем дуализм и разделение жизни на независимые части – духовную и светскую или что мы признаем пресловутое «право на индивидуальный выбор», – просто мы видим, что убеждения, побуждающие нас противиться абортам, понятны лишь внутри символического мира Писания. Наше сопротивление абортам приобретает смысл лишь в свете Евангелия Иисуса Христа:  мы занимаем по отношению к нашей культуре то же положение, что ранняя Церковь – по отношению к культуре Римской империи. Тем самым первостепенной задачей христианской общины в данной области становится формирование живого свидетельства, которое показало бы миру Евангелие в действии.

Вот почему гневные протесты против абортов, вперемежку с угрозами и оскорблениями, неэффективны и противоречат сути христианства: они демонстрируют отнюдь не Евангелие в действии, а совершенно иной дух. А уж те случаи, когда активисты борьбы с абортами прибегали к насилию, взрывая больницы или убивая врачей, и вовсе несовместимы с Евангелием. (См. главу 14 о неприменимости насилия даже ради правого дела). Но даже мирные усилия законодательно запретить аборты попросту обречены на провал в нынешней культурной атмосфере. Миру нужно указать иной путь, а не вынуждать законом отказываться от того, что он привык считать своим «правом».

Как должна действовать Церковь в подобных обстоятельствах? Первая и главная задача общины – поступать в соответствии со своей верой и принимать жизнь как дар Божий. Уильям Дерленд пишет:

Не стоит требовать от государства, чтобы оно принуждало женщин доводить беременность до родов или, напротив, разрешало им пресекать ее. Бог призывает нас быть особым народом, отдельной общиной – свидетельствовать в обличение миру, любить и утешать тех, кому мир причинил боль. Если бы ту энергию, которую нынче тратят, пытаясь повлиять на приговор Верховного Суда, направить на создание разумной альтернативы аборту, системы поддержки и  полномасштабного попечения для женщин, ставших жертвами насилия, для «нежеланных» детей и для семей, страдающих от бедности, болезней или домашнего насилия, быть может, в нашей среде зародилась бы истинно христианская община – свет народам и верное прибежище нуждающимся.

Такое же видение вдохновляет Билла Тилберта, пресвитерианского пастора из Колорадо, который проводит интересную аналогию между антивоенной борьбой и борьбой против абортов.

В 1960-е и 1970-е пацифисты выступали с антивоенным лозунгом: «А что если объявят войну и никто не пойдет?» Что будет, если правительство объявит войну, а весь народ попросту откажется в ней участвовать? Что будет, если абортарии не трогать, но женщины в них не придут? Если аборт останется законным, но никто не станет принимать такое решение? Никакие реформы, никакие пикеты возле абортариев и ожесточенная полемика не положат конец абортам. История Церкви на протяжении всех веков была историей постепенных перемен, осуществлявшихся в обществе благодаря той альтернативной концепции жизни, которую Церковь демонстрировала миру и сама активно проживала. Хватит твердить нашим неверующим ближним, что они живут неправильно, – лучше обнаружим власть Евангелия в нашей жизни… Позвольте задать вам вопрос: какая сила перевесит? Десять тысяч человек, демонстрирующих на улице перед абортариями и осыпающих оскорблениями идущих туда женщин, или десять тысяч калифорнийцев, направивших в столицу штата официальное заявление: они готовы усыновить всех нежеланных детей любого возраста и цвета кожи, с любыми недугами и любить каждого ребенка во имя Иисуса Христа?!

Заметьте, что в обеих цитатах выделяется роль Церкви как свидетеля. Церковь свидетельствует неверующему миру своей активной готовностью принять ответственность за нуждающихся, позаботиться о женщинах и детях, которые в противном случае окажутся жертвами господствующей системы ценностей.

Этой же богословской и специально церковной логикой проникнута «Даремская Декларация», манифест против аборта, обращение группы пасторов и богословов Объединенной методистской церкви к своей Церкви – не к законодателям и не к средствам массовой информации, но к общине верующих. Манифест завершается рядом обетов:

Мы обязуемся, с Божьей помощью, стать Церковью, которая гостеприимно обеспечит надежное убежище так называемым «нежеланным детям» и их матерям. Мы с радостью примем и щедро поддержим – молитвой, участием, деньгами – и мать, и дитя. В том числе мы постараемся убедить биологического отца стать своему ребенку настоящим отцом.

Подобными обязательствами не разбрасываются. Если церковь реально попытается осуществить такой обет, у нее быстро начнут таять ресурсы и члены церкви вынуждены будут пойти на значительные жертвы. Иными словами, эта община будет жить по евангельским законам.

Уильям Уиллимон передает рассказ о том, как несколько священников обсуждали моральную сторону аборта. Один из них утверждал, что в иных случаях аборт допустим, ведь девочка-подросток, например, не может самостоятельно вырастить ребенка. Однако чернокожий священник, настоятель большого афро-американского прихода, выявил другую сторону проблемы:

- У нас тоже такое случается. В прошлом месяце в моем приходе стала матерью четырнадцатилетняя девочка. В ближайшее воскресение будут крестины, – сообщил он.

- И вы считаете, что она способна воспитать малыша? – возмутился его собеседник.

- Разумеется, нет, – отвечал пастор. – Четырнадцатилетняя девочка не может вырастить ребенка. Да и не всякая тридцатилетняя женщина сумеет. Никому не под силу самостоятельно поднять ребенка.

- Как же вы поступаете с младенцами? – спросил кто-то еще.

- Мы крестим их, а потом растим все вместе. Что касается этой четырнадцатилетней девочки, мы передали ее малыша на воспитание паре пенсионеров, у которых достаточно времени и жизненного опыта для воспитания детей. Они будут воспитывать мамочку вместе с ребенком. Вот как мы это делаем.

Только община, где привилось столь самоотверженное служение, может достоверно свидетельствовать перед государством против абортов. Здесь мы видим, как Евангелие во всей полноте воплощается в жизни общины, и она до такой степени формируется Писанием, что три ключевых образа, к которым мы прибегали на протяжении всей книги, могут быть применены уже к «прочтению» действий этой церкви. Община: церковь принимает на себя ответственность за беременную девочку. Крест: девочка должна пережить стыд и физический дискомфорт беременности, а пожилая пара пожертвует ради беспомощного младенца комфортом и свободой. Новое творение: крещение младенцев – знак того, что разрушительная власть мира сломлена и ребенок получает благодать Божью и надежду на будущее. Вот, в сжатом виде, вся этика Нового Завета! Пока община народа Божьего живет в осознанном послушании Слову Божьему, мы вновь и вновь будем находить такие исполненные благодати совпадения между библейской историей и сегодняшним днем.