Стиль проповеди Павла и кинико-стоическая диатриба

Задача исследования

Проблема исследования стиля новозаветной литературы не нова. Уже в древней церкви проявился интерес к ней; первое так называемое «Введение», написанное Адрианом, представляет собой не что иное как исследование стиля библейских книг¹.

И все же эта проблема возникает вновь. Ведь со времени первых попыток ее решения интерес к ней почти совсем исчез и возродился лишь в Новое время. Впрочем, в истории теологии тонкая, много раз прерывавшаяся нить этого знания дотянулась до последнего времени², хотя у него и нет своей собственной истории. «Новозаветная риторика» Вильке (1843), последний образец такого способа рассмотрения стиля, в принципе мало чем отличается от εισαγωγή Адриана: в разделах, посвященных классическим риторическим фигурам, помещены выражения новозаветных писателей. Ошибочным является то, что отдельным авторам не уделяется особого внимания и что принят способ рассмотрения, не учитывающий особенностей каждого из них³. Вильке пытается избежать первой ошибки, однако это мало что дает, если совершается вторая. Ведь мало узнать, у кого больше встречается фигур речи — у Павла, у Иоанна или у Луки. Гораздо большую ценность представит рассмотрение того, к какому литературному жанру (или жанрам) принадлежит произведение того или иного писателя. Только тогда можно будет задать вопрос: Что у данного писателя является чужим и что — своим? Что есть застывшее клише, а что — живой дух? В каком случае речь движется по проложенным рельсам, а в каком автор преодолевает старую форму? Только тогда будет выявлено его авторское своеобразие.

Такое по-настоящему литературно-историческое рассмотрение Нового Завета есть вещь новая. Оно было намечено или начато такими филологами, как Бласс, Норден, Вендланд и Виламовиц, теологами Юлихером, Хайнрици, Й. Вайсом и в некотором смысле Дейссма-ном. Также и на тот фрагмент общей задачи, которому посвящена данная работа, уже обратили особое внимание Хайнрици, Й. Вайсе и Вендланд. Однако проблема еще не разрешена: всякий раз даются лишь отдельные замечания в той или иной связи или обсуждается еще более специальная проблема. К тому же, как мне кажется, в работах Хайнрици и Вайсса еще сказывается стремление следовать старому методу исследования, т.е. сопоставлять произведения новозаветных авторов с произведениями художественной риторики. Это проявилось, в частности, в их попытке указать на как можно большее количество явлений вышеуказанной риторики. Недостаточно ясно отмечено то, что настоящие риторические обороты у Павла определяются тем жанром, к которому следует отнести его послания⁴.

Итак, задача настоящей работы состоит в том, чтобы показать, что послания Павла близки определенному литературному жанру. Как уже признано давно, это жанр диатрибы. Тот факт, что стиль посланий Павла сходен со стилем диатрибы, имеет — при условии, что это положение верно — совершенно иное значение, чем, скажем, родство писем Сенеки с диатрибой. Письма Сенеки являются произведениями художественной литературы; их стиль обусловлен осознанным намерением автора. Автор пожелал писать в данном случае именно так. Это не значит, что он писал так и в других случаях или что он имел обыкновение так говорить. Напротив, послания Павла представляют собой настоящие письма: каждое из них отвечает особой ситуации, особому настроению. Павел не размышлял об их стиле, а написал (а точнее, продиктовал) их так, как он обычно выражался — письменно или устно. Безусловно, в его посланиях, как и в любом письме, содержится многое из того, что не употребляется в устной речи, что как раз и придает им особый «эпистолярный» характер. Однако помимо этого его послания содержат много таких высказываний — увещеваний, объяснений и т.д., — которые приводились и в его устных выступлениях; тогда он, безусловно, прибегает в посланиях к тому же слогу, что и в устной речи. И если мы находим, что стиль его проповеди родственен стилю диатрибы, то мы можем сказать, что и для устной проповеди Павла свойственно это родство. Более того, это родство проявится здесь еще шире: ведь стиль диатрибы есть именно проповеднический стиль — стиль народной проповеди киников и стоиков.

В нашем распоряжении нет проповедей Павла, но есть лишь его послания. Таким образом объектом нашего исследования являются только они. Однако результат нашего исследования может помочь нам составить представление о стиле проповеди Павла.

Тут возникает одна трудность, связанная с составным характером этих посланий. Дело не только в том, что на них повлиял литературный жанр письма, но и в том, что стиль Павла нельзя описать исходя лишь из связи этого стиля с греческой литературой, ведь он сформировался по крайней мере в той же степени на основе ветхозаветного или общесемитского стиля. Достоверный образ литературной личности Павла можно получить, только если будет признано и продемонстрировано взаимодействие обоих элементов — еврейского и греческого. Однако этот идеал не может быть достигнут, пока не проведены предварительные исследования. Мы не имеем ни описания риторики Ветхого Завета, ни работ о еврейской проповеди и ученом стиле. Книга Кёнига (см. прим. 3) в данном случае представляется совершенно бесполезной. Она может служить лишь как собрание материалов для выяснения отдельных вопросов. В работах Будде⁵ и Гункеля⁶ положено начало плодотворному литературно-историческому исследованию, которое, впрочем, далеко от завершения⁷.

Таким образом, задача нашей работы ограничивается тем, чтобы внести вклад в разрешение примерно половины общей проблематики. Это не значит, что она будет состоять только в приведении статистических данных об отдельных случаях соприкосновений произведений Павла с диатрибой. Скорее нам всякий раз придется выяснять, что у Павла восходит к тому или иному стилевому средству, принадлежащему греческому слогу. В каждом отдельном случае будет ставиться вопрос о том, следует ли объяснять те или иные отступления от греческого прототипа еврейским образованием Павла или его христианским своеобразием как автора или же следует признать, что при настоящем состоянии исследований вопрос о прототипе вообще не может быть поставлен.

Здесь возможно одно возражение, которого не стоит опасаться. Безусловно, весьма вероятно, что многие характерные черты диатрибы не чужды и еврейской риторике. В этом даже нет никаких сомнений. Однако это не может ставить под сомнение целесообразность предпринимаемой нами работы. Ведь стоящая перед нами задача состоит прежде всего в том, чтобы просто констатировать наличие аналогии. Вопрос, как объяснить аналогию, решается для каждого отдельного случая, если же в том или ином случае возникают отдельные сомнения, то этот вопрос решается исходя из общей картины. И даже если бы общая картина продемонстрировала только аналогию, а не прямое родство, наша работа все же была бы необходимой и полезной.

Несколько слов о порядке расположения материала в представленной работе. Из приведенной выше формулировки задачи следует, что в начале должен быть представлен жанр, о котором здесь идет речь. Из указанного ограничения задачи следует, что во второй части должна быть дана не общая характеристика слога Павла изнутри, а его разбор по критериям, предложенным в первой части.

То, что первая часть более объемна, имеет за собой две причины.

1)Чтобы с уверенностью произвести сравнение, необходима целостная картина жанра. Не имеет смысла перечислять некоторое количество особенностей, которые совпадают у Павла и в диатрибе. Мы должны узнать, принадлежат ли эти совпадающие особенности к тому набору черт, который характеризует диатрибу как жанр. К тому же следует выяснить, чему Павел не научился у диатрибы.

2)Наше общее суждение о жанре диатрибы позволит нам продолжить уже намеченные линии. Произведения Павла, имеющиеся в нашем распоряжении, представляют собой лишь весьма ограниченный материал. Это немногое станет для нас яснее, если мы рассмотрим его в сопоставлении с уже известным материалом. Тогда мы сможем предположить, как бы поступил Павел в тех случаях, свидетелями которых мы лишены возможности быть.

В первой части я в основном опираюсь на работы специалистов. Нет необходимости давать здесь историю диатрибы; то же касается и характеристики отдельных представителей этого жанра. Передо мной стоит задача лишь нарисовать общую картину жанра.

Здесь для информации в качестве приложения дается обзор источников и использованной мной специальной литературы.

Литература по общим вопросам: соответствующие статьи в словаре Pauly-Wissowa и соответствующие разделы в: Hirzel, Der Dialog 2 Bde. Lpz. 1895; Norden, Antike Kunstprosa 2 Bde. Lpz. 1898; Einleitung in die Altertumswissenschaft, hrsg. von Gercke und Norden, 1. Bd. Lpz. 1910. А также: Martha, Les moralistes sous l'empire romain, Paris 1872. Wendland, Die hellenistisch-rцmische Kultur in ihren Beziehungen zu Judentum und Christentum Tьb. 1907. (Idem): Philo und die kynisch-stoische Diatribe (in: Wendland und Kern, Beitrдge zur Geschichte der griechischen Philosophie und Religion, Berlin 1895). Gerhard, Phoinix von Kolophon Lpz. 1909.

Источники:

1) Считается, что у истоков диатрибы стоит Бион из Борисфена. Его
деятельность пришлась на первую половину третьего века до н.э. Бу-
дучи первоначально киником, он обратился затем к гедонистической
школе и в конце концов перешел к перипатетикам. Он не пришел к
ясной философской позиции; был популярным оратором и писателем.
Биографические сведения о нем мы находим у Диогена Лаэртского
(IV 46 слл.), который называет его «мастером на все руки и искусным
софистом» (πολύτροπος και σοφιστής ποικίλος) и передает суждение о
нем Эратосфена: «Бион первый нарядил философию в пестрые одеж-
ды» (ώς πρώτος Βίων φιλοσοφίαν άνθινα ένέδυσεν).

Апофтегмы Биона сохранились у Иоанна Стобея. О диатрибах Биона дают весьма ясное представление речи Телета, которые составлены по их образцу.

2) Телет был киническим учителем в середине третьего века до н.э.
Возможно, он происходил из Мегары. У Иоанна Стобея сохранилась
подборка его лекций, которые он, вероятно, получил от некоего по
другим источникам неизвестного Феодора. Несмотря на такую двой-
ную передачу по этим лекциям можно составить ясное представление
об аутентичном стиле Телета. Несамостоятельный и незначительный
подражатель, Телет интересен не сам по себе, но как представитель
своего жанра.

О Телете см. U.v. Wilamowitz-Moelendorff в Philos. Unters. IV, Berlin 1881. S. 292 - 319. H.v. Mьller, De Teletis elocutione, Freib. Diss. 1891. О Бионе и Телете см. статью О. Гензе в его издании сочинений Телета: О. Hense, Teletis reliquiae, Tьb. 1909.

Стиль Биона, получивший название по его имени, продолжал культивироваться и в последующее время. Правда, насколько мы можем судить, эта традиция поначалу прерывается. Однако в императорском Риме стиль диатрибы возникает вновь, что указывает на его скрытое существование в этом промежутке времени. В этой возрожденной диатрибе мы находим отчасти тот же круг идей, а также старые элементы формы: анекдоты и цитаты, поговорки и изречения (см. ос. Wendland в обоих вышеуказанных сочинениях и Colardeau в указанной ниже работе об Эпиктете).

Мы встречаемся с диатрибой еще раз и она уже предстает в различных формах. Во-первых, в римских подражаниях, где ее стиль усваивается другими литературными жанрами, а также в лекциях и сочинениях греческих и пишущих по-гречески авторов моральных проповедей и учителей.

В своей работе я не рассматриваю пародийную киническую поэзию сатир Мениппа и Лукиана etc., которая представляет собой еще одну ветвь диатрибической литературы.

3) А'. Гораций Флакк сам называет речи Биона прообразами своих
сочинений («Послания». II 2, 60). «Он сам вводит в пеструю смесь
римской сатиры также и философские темы и разрабатывает их порой
в точности следуя греческому образцу». «Легкий тон беседы, общий
для диатрибы и сатиры, закреплял эту совершенно естественную
связь, которая существенным образом обусловила дальнейшее разви-
тие диатрибы» (Wendland, Kultur 41 f.).

Издания сатир и посланий — L. Mьller, Wien 1891. 1893. О Горации в связи с диатрибой: R. Heinze, De Horatio Bionis imitatore, Bonn. Diss. 1889.

4) Л. Анней Сенека. Его т.н. диалоги, трактаты «О милосердии» и «О
благодеяниях» а также «Нравственные письма к Луцилию» написаны
в форме диатрибы. Конечно, в этих сочинениях сильно выделяется
элемент авторской художественной воли. Сенека проповедует, одна-
ко он проповедует уже не народу на улице или толпе молодежи в ауди-
тории, а своим единомышленникам, утонченным друзьям или, может
быть, еще более достойному слушателю — самому себе. Грубые средства
диатрибы отступают на второй план, веселое и смешное (γελοΐον) прино-
сится в жертву важному и серьезному (σπουδαΐον) {Norden, Einleitung 519).
Напротив, повышается удельный вес более тонких средств; очень ши-
роко используются элементы риторики. Но все же и у Сенеки мы
сталкиваемся с той же непринужденной манерой обсуждения фило-
софских тем, с рудиментами диалога и с многими другими характер-
ными чертами стиля диатрибы.

Издания: Dialogi — Hermes, Lpz. 1905, De dementia и De beneficiis -Hosius, Lpz. 1900, Epistulae — Hense, Lpz. 1898.

О нем: Η. Weber, De Senecae philosophi dicendi genere Bioneo, Marb. Diss. 1895.

Цель, которую ставили перед собой представители старой диатрибы, а отчасти и ее стилевые формы, лучше сохранились у нескольких авторов, писавших или произносивших речи по-гречески.

5) Первый из них — это римский стоик К. Музоний Руф. Он проис-
ходил из семьи, принадлежавшей сословию всадников. Когда он уже
сформировал в Риме свой круг учеников, Нерон сослал его на пустын-
ный остров Гиарос. Здесь он полностью посвятил себя занятиям фи-
лософией, переписываясь с друзьями. После смерти Нерона он вер-
нулся в Рим, где его деятельность разворачивалась еще более широко, пока он вновь не был изгнан из Рима (при Веспасиане?). Он сам не оставил никаких записей; его беседы и лекции были записаны его учеником Лукием. В передаче Лукия они во многом потеряли свою аутентичность: перед публикацией Лукий подверг свои записи небольшой обработке. Несмотря на это мы можем пользоваться ими как источником: здесь не проявилась художественная воля самого Лукия, т.к. вопросы риторики его не интересовали.

Издания: О. Hense, С. Musonii Rufi reliquiae, Lpz. 1905.

О Музонии см. предисловие в этом издании, а также Wendland, Quaestiones Musonianae, Berlin 1886.

6) Эпиктет превосходит своего учителя Музония по значению и
влиянию. Он был привезен в Рим из Фригии в качестве раба и слушал
здесь лекции Музония. Его собственная деятельность началась еще в
Риме; однако она развернулась главным образом позднее, в Никопо-
ле (Эпир), после того как он был изгнан из Рима в 89 г. во время го-
нения на философов и продолжалась примерно до 140 г.

В его лекциях яснее всего оживает диатриба в ее первоначальном виде; поэтому для целей нашей работы они наряду с трактатами Телета заслуживают рассмотрения в первую очередь.

Эпиктет также ничего не писал; однако в нашем распоряжении имеются записи его ученика Арриана, а точнее — часть из них: 4 книги так называемых «Бесед» (διατριβαί) и отрывок из них, т.н. «Руководство» (έγχειρίδιον). Эти записи особенно ясно показывают, что можно говорить об особом диатрибическом стиле. Арриан как писатель всякий раз пользовался именно тем стилем, которого требовал, или, как казалось ему, требовал материал. Также как свои исторические труды он писал в стиле Геродота и Ксенофонта, так и в записях лекций своего учителя Эпиктета он сохранил его простой и безыскусственный диатрибический стиль.

Издание диатриб или «Бесед» (Dissertationes) — Η. Schenkl, Lpz. 1894. (Я цитирую только «Беседы» Эпиктета.)

О нем: Colardeau, Etude sur Epictete 1903.

Если Музонию и Эпиктету риторика чужда, то два последних представителя жанра диатрибы из называемых нами имеют к риторике непосредственное отношение.

7) Дион из Прусы (Дион Хризостом). Начал свою деятельность как ритор и софист, затем обратился к занятиям философией. После изгнания Домицианом вел жизнь странствующего оратора-киника. В правление Нервы он вернулся в Рим, однако вскоре его покинул, для того чтобы посетить свою родину. Там он жил с некоторыми перерывами до своей смерти (год смерти неизвестен).

Будучи странствующим оратором-киником, Дион во многом оставался классическим ритором, на что указывают характер его выступлений и отчасти стиль его речей. С другой стороны, новая роль требовала новых форм и в речах кинического периода так или иначе сказывается влияние стиля диатрибы.

Издание речей — H.v. Arnim. 2 Bde., Berlin 1893. 1896.

О нем: Ε. Weber, De Dione etc., Leipziger Studien X 1887, S. 212ff. H.v. Arnim, Dion von Prusa, Berl. 1898.

8) Плутарх из Херонеи (ок. 50-120) также провел часть жизни в странствиях, однако в основном жил в своем родном городе Херонее. Последние годы жизни был жрецом в Дельфах.

Он также получил риторическое образование, однако наклонности ритора у него далеко не так выражены, как у Диона. Плутарх проявил себя в различных литературных жанрах: он писал диалоги и философские трактаты, комментарии и биографии. Стиль его сочинений обусловлен темой и временем их возникновения. В молодости он писал более риторично, чем в более поздние годы; в диалогах он подражал Платону, а в его философских трактатах сказалось влияние диатрибы.

Издание «моральных трактатов» (Moralia) (т.е. философских и естественнонаучных сочинений) — Benardakis 7 Bd., Lpz. 1888-1895.

I. Стиль диатрибы

1. Диалогический характер диатрибы

С одной стороны, диатриба близка диалогу, с другой стороны — речи. Это двойное родство отчетливо проявляется в ее стиле. Родство диатрибы с диалогом видно прежде всего в том, что она не представляет собой непрерывно текущей речи, а разворачивается в форме чередующихся речей. Изложение, даваемое в прямой речи, прерывается воображаемым оппонентом, который выступает обычно с какими-то возражениями⁸. Слова оппонента как правило вводятся короткой формулой «говорит» (φησί, inquit). Эта формула заменила применявшиеся ранее более пространные выражения, такие как «нам могли бы сказать» (έροιντ' άν ημάς) и «кто-нибудь скажет» (φαίη τις άν), что как раз указывает на особую частотность этого выражения. Помимо него встречаются, конечно же, выражения, употреблявшиеся ранее и некоторые другие, как, например, «но скажут» (αλλ' έροΰσιν) etc. В поспешной речи вводные формулы могут совсем отсутствовать, так что оппонент берет слово без особого вступления⁹.

Возражение особенно часто выступает в форме вопроса¹⁰; кроме того, оно нередко вводится с помощью «но» (άλλά)'¹.

Ответ на возражение оратор может формулировать разными способами. Весьма часто встречается ответ на возражение в виде встречного вопроса¹². Далее может последовать более спокойная аргументация¹³, однако зачастую эмоциональность тона не снижается: на оппонента обрушивается целый поток разглагольствований, или в форме серии восклицаний, или в форме сменяющих друг друга вопросов¹⁴. В других случаях оппонент вновь берет слово, позволяя себе задать еще один вопрос. Иногда такая беседа оратора с его воображаемым оппонентом превращается в настоящий диалог, который ведется более или менее оживленно.

При этом оппоненту не всегда приходится самому брать слово, прерывая оратора, но оратор сам может предложить оппоненту сделать это¹⁵.

Личность оппонента как правило не определяется. Обычно он задуман как человек из толпы, обыватель (ιδιώτης), как представитель общепринятого мнения (communis opinio). Он противопоставляет взглядам философа представления большинства, приводя в качестве возражения, например, известную всем стихотворную цитату¹⁶. При этом такой оппонент может с большей или меньшей достоверностью представлять определенную аудиторию с определенными потребностями и запросами. Так обстоит дело особенно у Эпиктета, который вкладывает в уста оппонента слова, выражающие действительные чаяния определенного круга слушателей. Чем ближе высказывание к такому роду, тем менее формальный характер оно имеет. Ведь часто слова оппонента представляют собой риторический прием в чистом виде, который используется оратором, чтобы подчеркнуть какую-то мысль, сделать ее более ясной. В таком случае возражение порой не содержит какого-то иного мнения, подлежащего обсуждению, но является абсурдным следствием, которое слушатель выводит из слов оратора¹⁷.

Иногда оппонент не является выразителем communis opinio, а представляет взгляды какой-либо враждебной философской школы, например, эпикурейцев или скептиков¹⁸. При этом отправной точкой диалога может стать конкретное высказывание соответствующего философа¹⁹.

Особенно показательным является к тому же то, что в беседу вступают не только лица, но и олицетворения, которые как правило не противоречат оратору, но выступают как его союзники. Тогда говорится: «если бы заговорило государство» (ει φωνήν λάβοι τά πράγματα) или «оно [исключительное], обретя откуда-то голос, скажет» (έρεΐ σοι φωνήν πόθεν λαβόν (το έξαιρετόν))²⁰. Так, закон, природа, родина, добродетели и т.п. могут высказываться как лица, причем они говорят не только с оратором, но и со слушателем²¹, а также несколько таких олицетворений ведут беседу между собой²².

Еще один характерный момент — появление персонажей мифологии или поэзии. Они выступают как представители философской школы, как, например, Одиссей и Геракл, или - что чаще - как обыватели (ιδιώται). В этом случае цитируются популярные герои, такие, как Агамемнон или Ахилл — оратор вызывает их «на середину» (εις τό μέσον). Они должны держать ответ, чтобы продемонстрировать публике, насколько достойны сожаления их мнимо-героические взгляды. Также и здесь может появляться одновременно несколько персонажей и вести беседу между собой, причем один из них иногда представляет позицию философа²³. Слова, которые они произносят, представляют собой стихотворные цитаты — особенно часто из Гомера и Еврипида — или их парафразы или же вполне свободно подобранные слова²⁴.

И наконец, оратор может представлять своим слушателям просто-напросто вымышленных персонажей. При этом в некоторых случаях он сам играет какую-то роль на вымышленной сцене, выступая, например, как слуга кого-нибудь из скептиков, беседующий со своим хозяином.

Хотя, с одной стороны, элементы диалога представлены весьма широко, в некоторых случаях заметны лишь их рудименты. Например, некоторые выражения показывают, что оратор не мыслит себя произносящим монолог, но совместно со своими слушателями исследует какой-либо вопрос. Контакт с ними он устанавливает различными способами: дает понять, что они участвуют в разговоре, задавая им вопросы и приглашая к обсуждению, получая их согласие, считая, что услышал их возражение.

К устойчивым выражениям принадлежат часто задаваемые краткие вопросы: «Разве ты не видишь? Разве ты не знаешь?» (ούχ όρας, ούχ οΐδας, αγνοείς²⁵), non vides, vides eriim?²⁶; императивные обороты: «смотри», «да не будет тебе неведомо», «не обманывайтесь» (δρα²⁷, μή σε λανθανέτω²⁸, μή εξαπατάσθε²⁹); краткие выражения из обиходной речи: «он же говорит», «я считаю», «поверь мне», «я бы сказал», «умоляю тебя» (φημι δέ³⁰, puto, mihi crede, inquam, obsecro te³¹).

К этой группе выражений относятся и краткие вопросы, с помощью которых осуществляется переход к другой теме и которые служат чем-то вроде опорных точек рассуждения; здесь оратор предлагает себе и своим слушателям поразмыслить над следствиями, вытекающими из сказанного выше. Так, исключительно часто встречаются: «что же», «а что», «да что», «так где же» (τί ουν, τί γάρ, τί δέ, που οΰν³², quid ergo est) и др.

Диалогический характер диатрибы проявляется во множестве кратких вопросов и ответов в духе катехизиса, в которых выражается философский принцип или главное положение рассуждения³³.

Диалогическому характеру отвечают и обращения к слушателям, выдержанные в тоне, с которым учитель выговаривает своим неразумным ученикам. Таковы обращения: «несчастный», «глупец» (ώ ταλαίπωρε, τάλας, μωρέ, ώ πονηρέ, infelix, miser, stulte)³⁴. Также оратор может обратиться и к определенным персонажам: к поэту (например, к Еври-пиду), к герою (например, к Александру)³⁵.

Диалогический характер диатрибы сказывается и вообще в том как строится речь, в синтаксисе³⁶.

Мы не найдем здесь искусственных периодов; речь строится не по законам «закругленного слога» (λέξις κατεστραμμένη), но по законам «нанизываемого слога» (λέξις είρομένη), т.е. перед нами паратактический стиль. Текст состоит из выстраивающихся друг за другом коротких, иногда очень коротких предложений. Длинные предложения возникают почти исключительно благодаря наличию большого количества однородных членов. Настоящие периоды встречаются лишь в редких случаях в начале рассуждения, когда формулируется доказываемое в нем философское положение. Они исчезают там, где появляется характерная для диатрибы манера речи. Отдельные предложения часто связаны друг с другом асиндетически. Особенно обращает на себя внимание то, что примеры и сравнения во многих случаях вводятся без всякой связи с предыдущим³⁷.

Таким образом, логические связи между отдельными предложениями не выражены подчинением; вместо этого движение мысли осуществляется с помощью сочетаний: «вопрос — ответ» или «повествовательное предложение — повелительное предложение». В качестве примеров назовем лишь некоторые наиболее интересные виды условной связи³⁸.

Разложение на простые (в некоторых случаях сокращенные) повествовательные предложения:

Teles 10, 4 f.:

ευδία, γαλήνη· ταΐς κώπαις πλέουσι. κατά ναϋν άνεμος- επήραν τά άρμενα, άντιπέπνενκεν έστείλαντο.

Море спокойно — налегают на весла. Ветер по курсу — поднимают паруса. Подул противный ветер — паруса свертываются.

Кроме того, напр. Teles 43, 1 ff.; 50,1 ff. Epikt. IV 1, 89. Sen. de brev. vit. 15, 5; ep. 76, 9.

Повествовательное предложение с последующим повелительным:

Teles 10, 6 ff:

γέρων γέγονας· μή ζήτει τά τοΰ νέον.

ασθενής πάλιν μή ζήτει τά τον ίσχνρον...

άπορος πάλιν γέγονας·μή ζήτει τήν τον ενπόρον δίαιταν.

Постарел — не строй из себя мальчика. Ослаб — не старайся казаться сильным... Обеднел — не старайся жить, как богач.

Кроме того Teles 53, 16. Epikt. III 24, 25. Dio or. LXXIV 402 R II. Seneca de prov. 4, 12; de tranq. an. 4, 3.

Повествовательное предложение с последующим вопросом:

Epikt. II 17, 18:

θέλω τι και ού γίνεται, και τί έστιν άθλιώτερον έμοϋ; ον θέλω τι και γίνεται, και τί έστιν άθλιώτερον έμοϋ;

Хочу того-то и не получается то. Да какое существо несчастнее меня! Не хочу того-то и получается то. Да какое существо несчастнее меня!

Кроме того Epikt. I 1, 22.

Повелительное с последующим повествовательным предложением или вопросом:

Epikt. II 17, 22:

μή θέλε τον άνδρα, και ουδέν ών θέλεις ον γίνεται.

μή θέλε αυτόν έξ άπαντος σοι συνοικεΐν,

μή θέλε μένειν έν Κορίνθω

και απλώς μηδέν άλλο θέλε ή ά ό θεός θέλει.

και τίς σε κωλύσει, τίς αναγκάσει;

Не желай мужа, и ничто из того, что ты желаешь не не получается. Не желай, чтобы он во что бы то ни стало жил с тобой, не желай оставаться в Коринфе,

словом, не желай ничего иного, кроме того, что бог желает. Кто тогда помешает тебе, кто принудит тебя ?

Кроме того Epikt. I 18, 11; II 17, 24 f.

Такой вид условной связи встречается особенно часто в тех случаях, когда мудрец уверяет слушателей в своей стойкости и призывает все возможные страдания. Вместо того чтобы сказать: «если случится то-то и то-то, я буду себя вести так-то и так-то», он говорит:

Epikt. II 1, 35:

φέρε θάνατον και γνώση.

Подавай смерть, и узнаешь.

Epikt. III 20, 12:

φέρε νόσον, φέρε θάνατον, φέρε άπορίαν, φέρε λοιδορίαν, δίκην τήν περί τών έσχατων πάντα ταϋτα τω ραβδίω τον "Ερμου ωφέλιμα εσται.

Подавай болезнь, подавай смерть, подавай нужду, подавай поношение, суд, грозящий высшим наказанием, — все это с помощью палочки Гермеса станет полезным.

Кроме того, Epikt. II 18, 30. Sen. de vit. beat. 25, 1 ff. 27, 3. Вопрос и ответ:

Epikt. III 22, 21 f.:

θάνατος; έρχέσθω, όταν θέλη...

φυγή; και ποϋ δύναται τις έκβαλεΐν έξω τοΰ

κόσμου; ου δύναται.

Смерть?Пусть приходит, когда хочет...

Изгнание? И куда? Может ли кто-нибудь изгнать меня за пределы мироздания ? Не может.

А также Epikt. I 25, 18; III 22, 27-30. Plut. de tranq. 467 DEF. Sen. de prov. 5, 5.

Подобно этому, еще более напоминая маленький диалог:

Epikt. I 24, 12 f.:

λέγει σοι. θές τήν πλατύσημον ιδού στενόσημος. θές και ταύτην ιδού ιμάτιον μόνον, θές το ιμάτιον ιδού γυμνός.

Он говорит тебе: «Скинь тогу с широкой пурпурной полосой». — «Вот я в тоге с узкой пурпурной полосой». — «Скинь и ее». — «Вот я в плаще просто». — «Скинь плащ». — «Вот я нагой».

Кроме того, Epikt. I 18, 17 f. Sen. ер. 47, 1.

Сцена с настоящим диалогом разворачивается в отрывке из Стобея, приписываемом Деметрию Фалерскому (Stob. Anth. Г VIII 20). Этот отрывок настолько показателен для диатрибического стиля, что я привожу его полностью:

Αντίκα γαρ ει τω πολεμονντι και παρατεταγμένφ παρασταΐεν ή τε Ανδρεία και ή Δειλία πόσον αν οιεσθε διαφόρονς ειπείν λόγονς; άρ' ούχ ή μεν Ανδρεία μένειν

αν κελεύοι και τήν τάξιν διαφνλάττειν; «Άλλαβάλλονσιν» « Υπόμενε.»

«Άλλα τρωθήσομαι·» «Καρτερεί».

«Άλλ' άποθανονμαι» «Απόθανε μάλλον ή λίπης τήν τάξιν.» Άτενής ούτος ό λόγος και σκληρός, άλλ' ό της Δειλίας νή Δία φιλάνθρωπος και μαλακός· νπάγειν γαρ δήτα κελεύει τον φοβούμενον.

« Άλλ' ή άσπις ενοχλεί» «'Ρΐψον».

«Άλλα και ό θώραξ·» «Παράλνσον».

Παντι δήπον πραντερα ταϋτ' εκείνων, ομοίως δέ και έπι των άλλων, «μή λάβησ» φησιν ή Εγκράτεια «όθεν ού δει-μή φάγης, μή πίης, άνέχον, καρτερεί· τό τελενταΐον, απόθανε πρότερον ή πράξης όπερ ού δει.» ή δ' Άκρασία «πΐθι οτε βούλει, φάγε δ τι άν ήδιστα φάγοις.

ή τον γείτονος αρέσκει σοι γννή· πέραινε.

χρημάτων απορείς· δάνεισαι.

δανεισάμενος άδνναμεΐς- μή άποδως.

ού πιστεύονσιν έτι δανείζει ν άρπασον».

πολύ γε κάνταϋθα τό μεταξύ, άλλά τίς ούκ οΐδεν ότι ή μέν τοιαύτη χάρις ολέθριος γίνεται τοις προσδεξαμένοις ή δ' έκ των εναντίων σωτήριος;

Например, если бы перед стоящим в строю и сражающимся предстали Храбрость и Трусость, насколько, по вашему, отличались бы их речи? Разве не призывала бы Храбрость оставаться в строю и как можно дольше его сохранять?

«Но ведь нападают.» — «Держись».

«Но тогда меня ранят.» — «Мужайся».

«А если я умру?» — «Лучше тебе умереть, чем оставить строй». Такая речь сурова и немилосердна. Однако, клянусь Зевсом, речь Трусости снисходительна и ласкова. Ведь она, пожалуй, посоветует испугавшемуся воину отступить.

« Но тянет щит». — «Брось его».

«Да и доспехи тяжелы». — «Сними».

Ну и так далее, одно другого ласковее. Но так же и в остальном. «Не бери, — говорит Воздержание, — откуда не следует. Не ешь, не пей, терпи, будь стоек.» И, наконец, — «Умри, прежде чем сделаешь что-либо непозволительное.» А Невоздержанность говорит: «Пей, что хочешь, ешь, что ни пожелаешь.

Нравится тебе жена соседа ? Не теряйся, приступай к делу.

Не хватает денег? Займи.

Не можешь отдать долг? Не отдавай.

Больше не верят тебе и не дают в долг? Укради».

И многое в таком же роде. Но кто же не знает, что такая милость губительна для принимающего ее, а ее противоположность — спасительна.

В других случаях предложения с условной связью настолько кратки, что она едва ли заметна.

Напр. Epikt. III 23, 5. В § 2 говорилось:

ei δολιχόδρομος- τοιαύτη τροφή...

ει σταδιόδρομος· πάντα ταύτα άλλοΐα.

ei πένταθλος... κτλ.

<Ηα поприще атлетов сначала решают, кем хотят быть, и вот тогда делают все что следует из этого: >

если бегуном на длинное расстояние, то — такое-то питание ... если бегуном на короткое расстояние, то все это — иное; если пятиборцем... и т.п.

В § 5 говорится просто:

ό κιθαρωδός ως κιθαρωδός, ό τέκτων ώς τέκτων.

Кифаред — как кифаред, плотник — как плотник...

Приведенные примеры ясно показывают простоту диатрибическо-го стиля в выражении логических связей. Простота и краткость характерны для диатрибы и в остальном. Предложения будто сыпятся крупными кусками. Само собой разумеющееся опускается³⁹. Исключительно часты эллипсы, особенно в параллельных предложениях. Оратор не стремится как-то варьировать свою речь. Одинаково построенные предложения следуют друг за другом, даже вопросы и ответы формулируются как серии формально идентичных предложений⁴⁰.

Однако обратной стороной этой краткости и простоты является количественная избыточность выражения, которая проявляется как в отдельных предложениях, так и в масштабе всей речи. Приведенные выше примеры могут служить подтверждением и этому. Как уже указывалось, повелительные предложения, вопросы, вопросы с последующими ответами часто встречаются в большом избытке, составляя цепочки различной длины. Также велико количество параллельных кратких повествовательных предложений. Так, отдельные общие понятия излагаются в сериях кратких предложений. Напр. Epikt. I 4, 23 (так дается представление о несчастье): «что такое смерть, что такое изгнание, что такое тюрьма, что такое цикута?» (τί έστι θάνατος τί φυγή τί δεςμωτήριον τί νοσκώνιον;) Или Epikt. I 25, 6 (так формулируется призыв: продемонстрируй результаты своих занятий!): «Приведи общие понятия, приведи доказательства философов, приведи все то, что ты часто слушал, да приведи все то, что говорил ты сам, приведи все то, что ты читал, приведи все то, к чему ты приучил себя» (φέρε τάς προλήψεις, φέρε τάς αποδείξεις, τάς των φιλοσόφων, φέρε ά πολλάκις, ήκουσας φέρε δ' ά εΐπας αυτός, φέρε ά άνέγνως, φέρε ά έμελέτησας). Teles 7, 4 ff. ( формулировка понятия αναγκαία, «необходимое»): «Разве, куда ни пойдешь, не полным-полно всякой зелени или в источниках иссякла вода? Разве я не предоставляю тебе столько места для ночлега, сколь велика земля? Разве не даю листву для постели?» (ή ού μεσται μεν αί όδοι λάχανων; πλήρεις δέ αί κρήναι ύδατος; ούκ εύνάς σοι τοσαύτας παρέχω όπόση γή; και στρωμνάς φύλλα; κτλ.)

Кроме того Teles 550, 1 ff. Mus. 29, 3 ff. Epikt. I 29, 10; III 20, 12; IV 7, 37. Plut. de tranq. 467 E. 469 EF. Sen. de vit. beat. 17, 2 f.; de tranq. an. 1, 5 ff.; 10, 3 (см. H. Weber 1. c. 49).

Также примеры и сравнения, если они невелики по объему, складываются в пары или в более длинные цепочки⁴¹.

Часто в отдельных предложениях наблюдается большое обилие слов для выражения одного из членов предложения. Так, субъект или предикат могут быть выражены множеством синонимов или слов, так или иначе дополняющих друг друга: субъект обозначен целой серией определений, у глагола есть несколько дополнений. Такие перечисления часто асиндетичны, но встречается и полисиндетон⁴². Это явление настолько распространено, что излишне приводить множество примеров⁴³. Следует обратить внимание на особо характерную черту: следующие друг за другом слова как правило связаны начальным или конечным созвучием. Часто можно встретить серии определений с а-privativum⁴⁴. Также нередки двойные сочетания⁴⁵: иногда два синонима, иногда два дополняющих или противоположных⁴⁶ друг другу выражения.

Особый случай такой избыточности выражения составляют перечисления добродетелей и пороков. В порядке этих перечислений зачастую еще сказывается влияние стоической системы добродетелей⁴⁷. Однако во многих случаях отсутствует какой бы то ни было порядок и между стоящими рядом понятиями возникает лишь случайная связь.

При этом часты повторы⁴⁸. И наконец, следует упомянуть еще один вид перечислений, а именно те случаи, когда оратор приводит примеры различных превратностей судьбы (περιστάσεις), хвастаясь тем, что он их преодолел. Вот примеры таких перечислений:

Epikt. I 11, 33:

και απλώς οϋτε θάνατος οϋτε φυγή ούτε πόνος ούτε άλλο τι τών τοιούτων αίτιον εστι τοΰ πράττει ν τι ή μή πράττει ν ημάς άλλ' υπολήψεις και δόγματα.

Словом, не смерть, не изгнание,

не страдание и тому подобное

есть причина того, что мы желаем то-то

или не делаем, а предположения и мнения.

Epikt. I 18, 22:

τί οΰν άν κορασίδων (προβάλης);

τί οΰν άν εν σκότω;

τί οΰν άν δοξάριον;

τί οΰν άν λοιδορίαν;

τί οΰν άν έπαινο ν;

τί δ" άν θάνατον;

δύναται ταύτα πάντα νικήσαι.

Как же, если девчонку <предложишь>?

Как же, если в темноте?

Как же, если бренную славу?

Как же, если поношение?

Как же, если восхваление?

А как, если смерть?

Одержать победу над всем этим он может.

А также Mus. 26, 13 ff.; 83, 12. Epikt. 11, 22; 4, 24; II 1, 35; 16,42; 18, 30; III 22, 21 f. 45. Horaz sat. II 7, 84 f. Sen. de prov. 6, 1; de const. 6, 1. 3; 8, 3; de tranq. an. 11, 6; de vit. beat. 7, 3; ер. 82, 14.

2. Риторический характер диатрибы

Из приведенных выше примеров также видно, что стилевые особенности, объясняющиеся диалогическим характером диатрибы или связанные с ним, могут использоваться как средства достижения ощутимого риторического эффекта. Взять хотя бы перечисления, о которых говорилось в конце предыдущей главы, — ведь в них заключен источник мощного пафоса. Поскольку диатриба вовсе не является диалогом, но скорее лекцией или докладом, естественным образом заложенные в ней риторические потенции получают широкое развитие, а также используются те возможности, которые она предоставляет для применения других риторических средств. Таким образом диатриба прямо-таки наполнена элементами художественной риторики. Собственно говоря, это претит античному чувству стиля. Однако диатриба сделала одним из своих принципов занимательность, которая свойственна не только второстепенным представителям этого жанра⁴⁹. Даже Эпиктет, который возражает против того чтобы его называли красноречивым оратором⁵⁰, не чурается средств риторики для создания того или иного эффекта. Причем в первую очередь здесь проявляются черты азианского красноречия. Деметрий Фалерский считается показательным автором как для начального периода азианской риторики, так и для начала диатрибы⁵¹.

Средства художественной риторики, от которых диатриба не отказывается, применяются здесь особым, соответствующим ее задачам, образом. В диатрибе такие средства используются выборочно. Излюбленные приемы применяются исключительно широко; при этом они приобретают особый оттенок.

Очень часто используются так называемые звуковые фигуры. Параллелизм членов и антитеза стоят среди них на первом месте. Параллелизм может быть лишь грубо намечен или оформлен более детально. Зачастую он неотделим от антитезы: либо параллельные члены находятся в антитетических взаимоотношениях, либо ряд антитез образует параллельную конструкцию.

Если параллельные члены одинаковы или почти одинаковы по длине, тогда мы имеем дело с исоколоном или парисоном⁵². Часто сцепление параллельных членов подчеркивается одинаковыми началами (анафорой) или одинаковыми завершениями (эпифорой). Анафора встречается исключительно часто в тех случаях, когда параллелизм членов не столь явно выражен или когда выстраивается цепочка из коротких параллельных предложений. Особенно часты анафоры повелительных предложений и вопросов. Эпифора как правило существует в виде одинаковых ответов на связанные параллелизмом вопросы. Если параллельные члены связываются сходными словами или словами с одинаковыми окончаниями, так что возникает созвучие, тогда речь идет о паромойозисе⁵³. В таких случаях остроумная игра слов позволяет достичь особого эффекта. Гомойотелевтон: одинаковы только окончания последних слов, так что параллельные члены оканчиваются рифмообразно. Конечно, многие из таких фигур могут быть использованы и вне параллелизма, прежде всего игра слов. Следует обратить особое внимание на такую игру слов, которая возникает при постановке различных предлогов перед одним и тем же словом или в другом подобном случае — при подстановке различных префиксов⁵⁴.

Перечисленные фигуры встречаются исключительно часто. В качестве иллюстрации приведем некоторые примеры параллелизма членов, в которых видны также и многие из остальных фигур⁵⁵.

Начнем с довольно длинного отрывка, состоящего из параллельных членов, принадлежащего Эпиктету.

Epikt. III 24, 10 ff.

ό κόσμος οΰτος μία πόλις εστί

και ή ουσία, εξ ής δεδημιούργηται μία,

και ανάγκη περίοδόν τινα είναι

και παραχώρησιν άλλων άλλοις

και τά μεν διαλύεσθαι, τά δ έπιγίνεσθαι,

τά μεν μένει ν έν τω αύτώ, τά δέ κινεΐσθαι.

πάντα δέ φίλων μεστά,

πρώτα μέν θεών, είτα και ανθρώπων

φύσει προς αλλήλους ώκειωμένων.

και δει τούς μέν παρεΐναι άλλήλοις,

τους δ' άπαλλάττεσθαι,

τοις μέν συνοϋσι χαίροντας,

τοις δ' άπαλλαττομένοις μή άχθομένους.

ό δ' άνθρωπος προς τω φύσει μεγαλόφρων είναι

και πάντων τών άπροαιρέτων καταφρονητικός

έτι κάκεΐνο έσχηκε

τό μή έρριζώσθαι μηδέ προσπεφνκέναι τη γή, άλλά άλλοτ" έπ¹ άλλους ϊεσθαι τόπους ποτέ μέν χρειών τίνων επειγουσών, ποτέ δέ και αυτής της θέας ένεκα.

Это мироздание есть единый град, сущность, из которой оно сотворено, едина, неизбежно должен быть определенный круговорот и одно должно уступать место одному, другое другому, и одно должно распадаться, а другое нарождаться одно должно оставаться на том же месте, а другое находиться в

движении,

все полно друзей —

прежде всего богов, затем и людей,

по природе родных друг с другом,

и следует, чтобы

одни были друг при друге,

а другие расставались,

при совместной жизни радуясь,

а при расставании не огорчаясь,

и человек, в добавок к тому, что от природы он высокого образа мыслей

и способен презреть все независящее от свободы воли,

обладает еще и этой способностью

не укореняться и не прирастать к земле,

но пускаться то в одно, то в другое место,

когда по той или иной настоятельной необходимости,

а когда и ради самого осматривания.

Не без изящества написан и следующий отрывок.

Teles 15, 11 ff.

καθάπερ και έξ οικίας, φησιν ό Βίων, έξοικιζόμεθα,

όταν το ενοίκων ό μισθώσας ού κομιζόμενος

τήν θύραν άφέλη, τον κέραμον άφέλη, το φρέαρ έγκλείση,

ούτω, φησί, και εκ τοΰ σωματίου έξοικίζομαι,

όταν ή μισθώσασα φύσις

τους οφθαλμούς άφαιρήται, τά ώτα, τάς χείρας, τούς πόδας.

Бион говорит: «Подобно тому как мы покидаем квартиру,

когда хозяин, сдавший нам ее, не получает своевременно плату

и отнимает ключи от дверей, забирает посуду и запирает колодец,

так же мы покидаем наше бренное тело,

когда природа, сдавшая нам его в аренду,

отнимает зрение, слух, руки и ноги».

Множество таких точно выстроенных параллелизмов можно встретить и у Музония, однако в данном случае он нам менее интересен: его речи слишком тщательно отделаны, они уже утратили темперамент, свойственный родоначальникам жанра.

Параллелизм с антитезой:

Teles 31,1 ff

ει δέ μή κρυφθείης, άλλά άταφος <ριφθείησ>, τί τό δυσχερές; ή τί διαφέρει

υπό πυρός κατακαυθήναι

ή υπό κυνός καταβρωθήναι ή επάνω της γης όντα υπό κοράκων

ή κατορυχθέντα υπό σκωλήκων;

Ну, а если не найдешь покой, а останешься без погребения, что тебе до этого?

Какая разница —

на костре ли тебя сожгут

или собаки сожрут, станешь пищей для воронья на земле или для червей в земле?

Epikt. III 11, 2:

δς άν άλλο τι ήγήσηται αγαθόν παρά τά προαιρετικά, φθονείτω, έπιθυμείτω, κολακευέτω, ταρασσέσθωρ

δς άν άλλο κακόν,

λυπείσθω, πενθείτω, θρηνείτω, δυστυχείτω.

Кто будет считать благом что-то иное кроме того, что зависит от свободы воли, тот пусть завидует, пусть жаждет, пусть льстит, пусть будет в смятении. Кто будет считать злом иное,

тот пусть печалится, пусть сокрушается, пусть скорбит, пусть будет несчастен.

Epikt. I 28, 28b - 30:

όπου βάρη κρΐναι θέλομεν, ούκείκή κρίνομεν,

δπουτά ευθέα και στρεβλά, ούκείκή, απλώς όπου διαφέρει ήμΐν γνώναι τό κατά τον τόπον αληθές,

ούδέπο& ημών ουδείς ουδέν εική ποιήσει-δπουδέ τό πρώτον και μόνον αίτιον έστι

τοΰ κατορθοϋν ή άμαρτάνειν,

τοΰ εύροεϊν ή δυσροεΐν,

του άτυχεΐν ή εύτυχεΐν,

ένθάδε μόνον είκαΐοι και προπετεΐς-

ούδα μοϋ δμοιόν τι ζυγώ,

ούδα μοϋ δμοιόν τι κανόνι-άλλά τι έφάνη και ευθύς ποιώ τό φανέν.

Там, где мы хотим определить вес, мы не необдуманно определяем,

там, где прямое и кривое, — не необдуманно.

Словом, там, где для нас небезразлично узнать истинное в данном

вопросе,

никогда никто из нас ничего не станет делать необдуманно. А там, где заключается первая и единственная причина того, что мы

поступаем правильно или ошибаемся,

благоденствуем или не благоденствуем,

несчастны или счастливы,

только тут мы легкомысленны и опрометчивы.

Нигде тут нет чего-то подобного весам,

нигде тут нет чего-то подобного мерке, но представилось мне то-то, и я тотчас делаю то, что мне представилось.

Кроме того, см. Teles 6, 1 ff; 24, 6 ff. Plut. de tranq. an. 466 C. Sen. de brev. vit. 10, 4; 17, 5; de prov. 5, 3.

Параллелизм с игрой слов:

Teles 7, 9f.:

ή ούχ ό πεινών ήδιστα έσθίει και ήκιστα όψου δεΐται;

και ό διψών ήδιστα πίνει και ήκιστα τό μή παρόν ποτόν αναμένει;

Разве голодный человек не получает наслаждения от еды и не менее всего нуждается

в приправах?

А тот, кто испытывает жажду, не пьет в сладость и лишь томится в ожидании редких напитков?

С повторами: Epikt. III 13, 15.

Вопросы и ответы:

Epikt. III 22, 27:

τί αυτό (τό εϋρουν και τό εύδαιμονικόν) έξω ζητείτε; έν σώματι; ουκ έστιν.

ει άπιστεΐτε, ϊδετε Μύρωνα, ϊδετε 'Οφέλλιον. έν κτήσει; ούκ έστιν.

ει δ' άπιστεΐτε, ϊδετε Κροϊσον, ϊδετε τους νϋν πλουσίους, — όσης οιμωγής ό βίος αυτών μεστός έστιν. — έν αρχή; ούκ έστιν.

ει δέ μή γε, έδει τούς δις και τρις υπάτους εύδαίμονας είναι- ούκ είσί δέ.

Что вы ищете его (благоденствие и счастье) вовне? В теле ? Там его нет.

Если не верите, посмотрите на Мирона, посмотрите на Офеллия. В имуществе? Нет.

Если не верите, посмотрите на Креза, посмотрите на нынешних

богачей, скольких стенаний полна их жизнь. В должност и ? Нет.

Иначе, конечно, бывшие дважды и трижды консулами должны

были бы быть счастливыми. А они не счастливы.

Кроме того, см. Epikt. III 24, 44 f.

Одинаковые ответы на связанные параллелизмом вопросы:

Epikt. II 8, 2:

τίς οΰν ουσία θεού;

σάρξ; μή γένοιτο, αγρός; μή γένοιτο, φήμη; μή γένοιτο. Что же есть сущность Бога?

Плоть?Ни в коем случае. Земля?Ни в коем случае. Добрая слава?Ни в коем случае.

Также см. Epikt. I 28, 32.

Одинаковые вопросы и сходные ответы: Epikt. II 1, 16. Часто такие вопросы связаны анафорически.

Epikt. III 22, 48:

και τί μοι λείπει;

ούκ ειμί άλυπος, ούκ ειμί άφοβος, ούκ ειμί ελεύθερος; πότε υμών εΐδέν με τις έν όρέξει άποτυγχάνοντα,

πότ' έν έκκλίσει περιπίπτοντα; πότ' έμεμψάμην ή θεό ν ή άνθρωπον,

πότ' ένεκάλεσά τινι;

Да него мне недостает ?

Разве я не живу без печалей, разве я не живу без страхов, разве я не

свободный ?

Когда кто-нибудь из вас видел, что я в стремлении терпел неуспех,

чтобы в избегании терпел неудачу? Когда я жаловался на бога или на человека,

когда винил кого-нибудь ?

Другие примеры параллелизма с анафорой: Epikt. I 16, 3:

έπεί δρα οίον ήν ημάς φροντίζειν μή περί αυτών μόνον
άλλά και περί τών προβάτων και τών όνων,
πώς ένδύσηται και πώς ύποδήσηται,
πώς φάγη, πώς πίη.

А то смотри, каково было бы нам заботиться не только о самих себе,

но и о баранах и ослах,

как им одеться и как обуться,

как поесть, как попить.

Также Mus. 49, 11. Epikt. 14, 14; 5, 7. Sen. de prov. 5, 3; 6, 6; de brev. Vit. 2, 1; 7, 2. 7.

Императивы, связанные параллелизмом:

Epikt. I 18, 11:

έπεί τοι μή θαύμαζε σου τά ιμάτια,

και τω κλέπτη ού χαλεπαίνεις. μή θαύμαζε τό κάλλος της γυναικός,

και τω μοιχώ ού χαλεπαίνεις.

Право же, не дорожи своими плащами,

и не будешь негодовать на вора. Не дорожи красотой жены,

и не будешь негодовать на прелюбодея.

Также см. Epikt. I 1, 25; II 17, 22. Примеры эпифор:

Epikt. IV 1, 102:

ό πατήρ μου αυτά έδωκεν,

έκείνφ δέ τίς; τον ήλιον δέ τίς πεποίηκε;

τους καρπούς δέ τίς; τάς δ' ώρας τίς;

τήν δέ προς αλλήλους συμπλοκήν και κοινωνίαν τίς;

Отец мой дал мне все это.

А ему кто?А солнце сотворил кто,

а плоды кто, а времена года кто,

а соединение друг с другом и жизнь в обществе кто?

Также см. Epikt I 29, 10. II 19, 24; III 22, 105; IV 9, 9.

Отметим, что и большие отрезки речи могут разделяться на параллельные, в большей или меньшей степени подобные друг другу части, например, параллельные притчи или примеры, или же притча и то, что соответствует ей в действительности⁵⁶.

Среди указанных примеров встречаются и те, что содержат антитезу. Об использовании антитезы в диатрибе стоит сказать особо, а более тесное знакомство с ней позволит нам расширить наши знания о ее особенностях.

Прежде всего отметим антитезы, встречающиеся в спокойном объяснении, например те, с помощью которых просто нечто излагается в начале того или иного раздела, когда тон еще не повысился и речь не стала более оживленной. В таких случаях члены противопоставляются друг другу с помощью слов «одно — другое» (άλλο- άλλο) и т.п.⁵⁷

Весьма характерным для диатрибы является перечисление несовместимых, противоположных действий или настроений, присущих одному и тому же субъекту.

Например, Epikt. IV 1, 147 f.: τον μέν...

άμα μέν όρώντα τό άμεινον

άμα δ' ούκ έξευτονοϋντα άκολουθήσαι αύτώ,... σοϋ δέ...

άμα μέν νοσούσας θεραπεύοντος ώς δούλου άμα δ' απόθανεΐν ευχόμενου...

того...

который и видит то, что лучше,

и вместе с тем не в силах последовать тому,... а тебя...

ухаживающего за ними во время их болезни, как раб, и вместе с тем молящего об их смерти,...

Также см. Dio or. VI 210/211 R. 214. 217. Sen. ер. 47,1. Вполне соответствуют стилю диатрибы и громоздкие противопоставления черт неправильного поведения чертам идеального. Это могут быть поучительные «либо-либо» или же в порядке описания «здесь-там», «тогда-теперь». Выше уже указывалось на некоторые примеры. Вот наиболее выразительные из них:

Epikt. IV 9, 17:
και τί ζητείς τούτου μείζον;
έξ αναίσχυντου αίδήμων εση,
έξ άκοσμου κόσμιος,
έξ απίστου πιστός,

έξ ακολάστου σώφρων.

Да какое [благо] ищешь ты больше этого? Из бесстыдного ты станешь совестливым, из непорядочного порядочным, из бесчестного честным, из распущенного скромным.

Или Epikt. II 2, 13:

απλώς και έξ όλης της διανοίας (θέλε)
ή ταύτα ή εκείνα,

ή ελεύθερος ή δούλος,

ή πεπαιδευμένος ή απαίδευτος, ή γενναίος άλεκτρυών ή άγεννής, ή υπόμενε τυπτόμενος, μέχρις άν άποθάνης, ή άπαγόρευσον ευθύς.

...но просто и всеми помыслами [желай] или то или это:
или свободный или раб,

или образованный или необразованный, или породистый петух или непородистый, или выдерживай удары до тех пор, пока не умрешь, или уступи сразу же.

Довольно часто встречаются и антитеза, первый член который представляет собой утверждение, а второй — вопрос. Например, Teles 28, 4f.:

και Κάδμον μέν τον κτίστη ν Θηβών θαυμάζεις,

έμέ δέ ει μή <είμι> πολίτης, όνειδίζεις; και Ήρακλέα μέν ώς άριστον άνδρα γεγονότα έπαινοϋμεν,

τό δέ μέτοικον είναι όνειδος ηγούμεθα;

Ты восхищаешься основателем Фив Кадмом,

а меня, если я не имею прав гражданства, презираешь ?

Восхваляя Геракла как величайшего героя,

разве мы считаем позором то, что он метек ?

Кроме того, см. Н. Weber 30, 51.

Один из излюбленных приемов — закончить рассуждение антитезой, которая суммирует содержание речи, представляя в заостренном виде вывод и ставит слушателя перед неизбежным выбором.

Epikt. I 6, 43:

προς μεγαλοψυχίαν μέν και άνδρείαν

έγώ σοι δείξω ότι άφορμάς και παρασκευήν έχεις,

προς δέ τό μέμφεσθαι και έγκαλεΐν

ποίας άφορμάς έχεις σύ δ' έμοι δείκνυε.

А между тем, что касается величия духа и мужества, я докажу тебе, что у тебя для этого есть основания и

подготовленность,

но вот какие у тебя основания для того,

чтобы жаловаться и винить, докажи мне ты.

Epikt. III 23, 37f. (обращение к псевдо-философу):

ή είπε μοι, τίς άκούων αναγιγνώσκοντος σου ή διαλεγομένου περί αύτοΰ ήγωνίασεν ή επεστράφη- εις αυτόν ή έξελθών εΐπεν ότι «καλώς μου ήψατο ό φιλόσοφοςρ ούκέτι δει ταϋτα ποιεΐν.»

ούχι δ', άν λίαν ευδόκιμης, λέγει πρός τινα «κομψώς έφρασεν τά περί τον Ξέρξην», άλλος «οΰ- άλλά τήν έπι Πύλαις μάχην.»

τοϋτό έστιν άκρόασις φιλοσόφου;

Или скажи мне, кто, слушая твое чтение или беседу, забеспокоился о себе или обратил свое внимание на самого себя, или, выйдя, сказал: «Метко задел меня философ. Больше не следует этого делать» ?

Разве, если у тебя чрезвычайный успех, не говорит он кому-то: «Изящным слогом изложил он про Ксеркса», другой: «Нет, — сражение при Фермопилах» ?

Это ли слушание философа ?!

Кроме того, см. В. Mus. 51, 8ff. Epikt. II 16, 47; IV 1, 127. Безусловно, антитезы могут сочетаться и с другими фигурами речи, например, с игрой слов: Plut. De cup. div. 525 В:

οί δέ φιλάργυροι κτώνται μέν ώς πολυτελείς, χρώνται δ' ώς

ανελεύθεροι,

και τους μέν πόνους ύπομένουσι τάς δ' ήδονάς ούκ έχουσιν.

Также ibid. 526 D. de exil. 605 С. Epikt. I 4, 31; III 24, 1.

Особенно часто в параллельных конструкциях противопоставляется усердие, которое люди выказывают в мирских делах и беспечность и леность, проявляемые ими в том, что касается возвышенного⁵⁸. Или же сравнивается поведение человека и животных⁵⁹.

Зачастую рисуются целые сцены, для того чтобы сопоставить, как они разыгрываются на самом деле и как они должны происходить.

Например, какой-то эпизод урока философии или момент выхода из зала после слушания речи⁶⁰.

Но более всего уместна антитеза для выражения стоических или кинических идей, когда она используется для описания идеала — образа совершенного философа, причем здесь антитеза становится парадоксом.

«Покажите мне, — восклицает Эпиктет, — настоящего стоика»⁶¹, δείξατεμοί τινα νοσοϋντα και εύτυχοϋντα,

κινδυνεύοντα και εύτυχοϋντα,

αποθνήσκοντα και εύτυχοϋντα,

πεφυγαδευμένον και εύτυχοϋντα,

άδοξοϋντα και εύτυχοϋντα.

Эпиктет отдавал себе отчет в том, что говорит парадоксами. Он знал, что обыватели посмеиваются над философами, «совмещающими несовместимое» (τά άσύνακτα συνάγοντες)⁶². Однако проповедник имеет на это право: он способен провозгласить полную переоценку ценностей. Стоико-кинические ораторы выполняли повеление оракула «отрицай обычай» (παραχάραξον τό νόμισμα). Они вступали в полемику с мнениями и обычаями всего мира, со всем, что заведено по установлению (νόμω) и возвещали истинную суть, природу (φύσις) вещей. Проповедник пользуется давно известными словами, но сообщает им новый смысл и часто заявляет, что его понимание — единственно истинное. То, что обычные люди (ιδιώται) понимают под счастьем и несчастьем, под свободой и рабством, под смертью и жизнью, есть обман и заблуждение. Он показывает, что на самом деле стоит за этими понятиями, он учит «применять общие понятия к соответствующим частным случаям» (έφαρμόζειν τάς προλήψεις ταΐς καταλλήλοις ούσίαις)⁶³. При этом он использует сильные средства воздействия на слушателей. Он прибегает к ошеломляющим, поражающим выражениям, к парадоксальным антитезам, которые глубоко западают в душу и обладают особой притягательностью⁶⁴.

Например, появляется Диоген и с пафосом сообщает, что ему живется не хуже, чем персидскому царю, а может даже и лучше⁶⁵. Так, он отправляется на истмийские игры не для того, «чтобы смотреть на состязания» (τον αγώνα θεασόμενος), но «чтобы состязаться» (άγωνιούμενος)⁶⁶. Он увенчивает самого себя еловым венком и насмехается над победителем в беге как над нелепым чудаком⁶⁷.

Те ценности, что до такой степени поражают толпу и за которыми она гонится, для философа — «ничто» (ουδέν έστιν). (См. Epikt. I 30, 6f.: «Это, оказывается, и есть власть?... Все это, оказывается, ничто» (τούτο ήν ή εξουσία...; ταύτα ουδέν ήν).

Хотя мудрец и способен участвовать в общественных делах (πολιτεύεσθαι), но у него не такая родина, как у остальных людей, и гражданские обязанности у него другие⁶⁸. И у него есть семья и семейные обязанности, но он — «родитель всех людей, мужчины — его сыновья, женщины — его дочери» (πάντας ανθρώπους πεπαιδοποίηται, τους άνδρας υίούς έχει, τάς γυναίκας θυγατέρας⁶⁹). Он также может говорить о неком возвышенном воспитании (παιδεία), по сравнению с которым так называемое воспитание есть лишь пустая забава (παιδιά)⁷⁰. Безусловно, ему знакома дружба, но истинная дружба, в отличие от той, что известна всем, предъявляет совсем иные требования⁷¹. Обычный человек (ιδιώτης) отправляется к прорицателю (μάντις) с пустячными вопросами, полагая, что тот сообщит ему, что есть благо, а что — зло. Однако мудрец знает такого прорицателя, который действительно говорит, в чем благо, а в чем — зло и чьи толкования (έξηγείσθαι) дано ему слышать⁷². А заботы этого мира! Истинное достояние, истинное обладание (έχειν) — в том, чтобы не нуждаться в богатстве (μή χρείαν έχειν πλούτου)⁷³. Войны, которые ведут правители мира, суть баловство; только мудрец знает, что значит сражаться по-настоящему⁷⁴. Он знает и более священную присягу, чем та, которую обычно дают солдаты⁷⁵. Светский полководец посылает разведчиков за пустяками. Светские вестники возвещают то, до чего никому нет дела. Именно мудрец — настоящий лазутчик (κατάσκοπος) и настоящий глашатай (κήρυξ); именно он узнаёт и сообщает то, что стоит знать⁷⁶.

Если проповедник рассуждает об истории, то у него правитель становится подданным, а подданный — правителем⁷⁷. Господин становится рабом, а раб — господином⁷⁸.

В таком же духе пересматривается прежде всего понятие свободы, которое обыгрывается в бесчисленных антитезах и парадоксах⁷⁹. Общепринятая точка зрения такова: «мы не позволяем получать образование никому, кроме свободных» (ούκ έπιτρέπομεν παιδεύεσθαι, εί μή τοις έλευθέροις). По правде же следовало бы сказать: «мы не позволяем быть свободными никому, кроме образованных» (ούκ έπιτρέπομεν έλευθέροις είναι εί μή τοις πεπαιδευμένοις)⁸⁰.

Истинную суть счастья и несчастья дано познать лишь мудрецу; у него есть волшебный жезл Гермеса и он может сказать: «что хочешь подавай, и я сделаю это благом» (δ θέλεις φέρε κάγώ αυτό αγαθόν ποιήσω)⁸¹.

То, что обыватель (ιδιώτης) считает злом, на самом деле является для него благом. «Сосед плохой? Самому себе. А мне он хороший: он упражняет мою доброжелательность, уступчивость. Отец плохой? Самому себе. А мне он хороший» (κακός γείτων; αύτώ· άλλ' έμοί αγαθός-γυμνάζει μου τό εύγνωμον, τό επιεικές, κακός πατήρ; αύτώ· άλλ' έμοί αγαθός.)⁸². Мудрецу говорят: «в бедности будешь наслаждаться и царствовать» (τρυφήσεις έν πενία και βασιλεύσεις)⁸³. Если его отправляют в изгнание, то позор (όνειδος) изгнания несет не несправедливо изгнанный, а те, кто принял решение о его изгнании⁸⁴. Таким образом то, что на первый взгляд кажется злом, есть лишь зло воображаемое; настоящее зло лежит гораздо глубже: «Разве Александр потерпел падение в важных вещах, когда эллины напали на троянцев...? Отнюдь. ...А падение было тогда, когда он погубил в себе совестливого, честного, уважающего гостеприимство, порядочного (έπταισεν μεγάλα ό Αλέξανδρος, οτ' έπήλθον <τοΐς> Τρωσίν οί "Ελληνες...; ουδαμώς... πταίσμα δ' ήν, δτε απώλεσε τον αίδήμονα, τον πιστόν, τον φιλόξενον, τον κόσμιον.)⁸⁵.

Мудрец иронизирует над так называемым несчастьем: «текут сопли» (αί μύξαι ρέουσιν)⁸⁶.

Но и такие противоположные понятия как жизнь и смерть приобретают у него совершенно новый смысл. Внешне живущий есть мертвое тело (νεκρόν)⁸⁷. А о мудреце можно сказать: «он умирая сохраняется» (αποθνήσκων σώζεται)⁸⁸.

Тем самым человеку дается совершенно новая характеристика. Эпик-тету знакомо такое понятие как «грешник», однако грешник у него — человек несведущий, подобный слепому. Люди полагают, что ищут свое (τά ίδια), а на деле они ищут чужое (τά αλλότρια)⁸⁹. «Они заботятся обо всем, но только не о том, чего они хотят» (Μάλλον πάντων φροντίζουσιν ή ων θέλουσιν.)⁹⁰. Действительно, о совершающем грех (άμαρτάνων) можно сказать: «он не делает того, что он хочет, и делает то, чего он не хочет» (δ θέλει ού ποιεί και δ μή θέλει ποιεί).

Собственно говоря, здесь мы вышли за пределы обсуждения звуковых фигур. Ведь мы рассматривали антитезу не только как риторическое украшение, но мы также видели, как в антитетических высказываниях находят свое выражение основополагающие идеи кинико-сто-ической народной проповеди.

Мы вновь возвращаемся к внешним характеристикам диатрибы. Помимо звуковых фигур риторика располагает смысловыми фигурами. Из них в диатрибе наиболее часто используется риторический вопрос. Безусловно, с учетом двойственного характера диатрибы, не всегда можно установить, определяется ли то или иное вопросительное предложение диалогическим ее характером, или же речь идет о настоящем риторическом вопросе. В конечном счете мы имеем дело с одним явлением, ведь всякая речь в определенном смысле диалогична. И все же в какой-то степени это различение возможно: например, многие из вопросов, встречающихся в диатрибе, в тех случаях, когда они на наш взгляд сопровождаются определенным повышением тона, можно отнести к роду риторических вопросов. Такие вопросы присутствуют и тогда, когда оратор прямо-таки засыпает слушателя вопросами; или же тогда, когда, как это часто бывает, вопросы обращены не только к разуму, но и к совести.

Такая серия вопросов зачастую приобретает особую убедительность за счет того, что некоторое слово — например, вопросительная частица или отрицание — повторяется в каждом вопросе в ударной позиции: «Разве я не живу без печалей, разве я не живу без страхов, разве я не свободный?» (ούκ ειμί άλυπος, ούκ ειμί άφοβος, ούκ ειμί ελεύθερος)⁹¹. Или: «Ну а способности такие вы не получили, благодаря которым можете переносить все случающееся? Величие духа не получили? Мужество не получили? Стойкость не получили?» (δυνάμεις δ' ούκ ειλήφατε, καθ' άς οϊσετε πάν τό συμβαίνον; μεγαλοψυχίαν ούκ είλήφατε; άνδρείαν ούκ ειλήφατε; καρτερίαν ούκ ειλήφατε)⁹². Оба приведенных примера характерны для того, на что бывает направлено такое нанизывание вопросов: а именно, они могут свидетельствовать о самообладании мудреца⁹³, а также использоваться в тех случаях, когда обывателя (ιδιώτης) упрекают в отсутствии сознательности⁹⁴.

Для создания риторического эффекта могут соединяться в серии также вопросы и ответы. При этом большее впечатление достигается тем, что ответы формулируются в одних и тех же словах. См. примеры на стр. 294⁹⁵, а также следующий пример:

Άτρεύς Εύριπίδου τί έστιν; το φαινόμενον. Οιδίπους Σοφοκλέους τί έστιν; τό φαινόμενον. Φοίνιξ; τό φαινόμενον. Ιππόλυτος; τό φαινόμενον.

Что такое «Атрей» Еврипида ? То, что представляется. Что такое «Эдип» Софокла ? То, что представляется. «Феникс»? То, что представляется. «Ипполит»? То, что представляется⁹⁶.

Особую действенность получает риторический вопрос в конце раздела. Иногда в нем торжествующе подводится итог рассуждения (в таких выражениях, как «так где же?»; не путать со сходными выражениями, приведенными на стр. 283). Например: «Так где же тут уместность страха? Так где же тут еще уместность гнева?» (που οΰν έτι καιρός του φοβεΐσθαι; ποΰ οΰν έτι καιρός οργής; Epikt. III 10, 17. Подобное выражение, но не в конце раздела IV 5, 8). Или: «какое еще у меня беспокойство, какой еще господин?» (ποίον έτι πράγμα έχω, ποιον έτι κύριον; Epikt. I 29, 63; ср. II 22, 30. Sen. ер. 48, 12).

Еще чаще в конце раздела встречается нечто противоположное: в форму вопроса облекается строгое предостережение или суровый упрек, например Epikt. I 28, 33: горький укор после характеристики сумасшедшего : «Ну а мы разве поступаем как-то иначе?» (Ημείς οΰν άλλο τι ποιοΰμεν;). Или такое саркастическое замечание «Это ли слушание философа?!» (τοΰτό έστιν άκρόασις φιλοσόφου; Epikt. III 23, 37 сл.⁹⁷).

Весьма часто в диатрибе используются императивы. Здесь можно выделить три случая: 1. Прямое требование.

Чаще всего, что естественно, такой императив появляется в конце рассуждения. Впрочем, мы его встречаем и в других позициях. Очень часто подобные напоминания и предостережения вводятся такими императивами, как «смотрите» (οράτε), «помни» (μέμνησο)⁹⁸. Эти императивы по своей природе менее риторичны, чем другие, однако они часто усилены риторическими приемами, например, таким удвоением как «смотрите же, остерегайтесь» (οράτε οΰν και προσέχετε)⁹⁹ или неоднократным повторением¹⁰⁰. Часто между отдельными императивами устанавливается более тесная связь, например, с помощью аллитерации¹⁰¹, повторения местоименных объектов¹⁰², повторения отрицания¹⁰³, или же за счет того, что в серии повелительных предложений используется один и тот же глагол¹⁰⁴.

Риторическими по своей природе являются следующие типы императива:

2. Иронический императив.

Вместо того, чтобы просто продемонстрировать неправильные выводы из воззрений оппонента, оратор непосредственно побуждает оппонента к неправильным действиям: «Ну так охай и стенай, ешь со страхом» (τοιγαρούν οϊμωζε και στένε και εσθιε δεδοικώς)¹⁰³. Или: «Стало быть, понимая Архедема, будь прелюбодеем и бесчестным, и вместо человека - волком или обезьяной. В самом деле, что тебе мешает?» (Άρχέδημον τοίνυν νοών μοιχός ϊσθι και άπιστος και άντί άνθρωπου λύκος ή πίθηκος, τί γάρ κωλύει)¹⁰⁶. Иронический императив используется также и в тех случаях, когда оратор желает выставить напоказ чью-то ложную философию или пустую болтовню. Тогда он бросает своему оппоненту ироническое: «Ну так покажи, что ты умеешь!» или «Но тогда скажи, если ты можешь...!»¹⁰⁷

3. Патетический императив.

Оратор изображает свой идеал и любуется им, приглашая любоваться им и слушателя («вот» (ιδού) и т.п. Epikt. III 22, 50; 23, 20). Или, сознавая свою силу, он призывает божество или судьбу послать ему «испытания» (περιστάσεις), чтобы он мог показать свою силу¹⁰⁸. В других случаях императив выражает трагический пафос: например, оратор с горечью восклицает: «Но покажите мне настоящего философа!»¹⁰⁹

Функционально родственным императиву является восклицание, которое также используется различными способами.

Частыми восклицаниями пожелания являются «хотел бы я» (ήθελον) и «о если бы» (όφελον). В качестве формул негодования и возмущенного несогласия часто используются «Какая польза?!» (τί όφελος) и «Ни в коем случае!» (μή γένοιτο). Нередко провозглашаются божественные имена — для подтверждения какого-либо высказывания, для выражения негодования и возмущения¹¹⁰.

Представив неправильные, по его мнению, воззрения или изобразив неправильное поведение, оратор дает волю негодованию. Негодующим тоном он указывает на пагубные человеческие качества, как правило называя два таких качества и сопровождая прилагательными, усиливающими оценку: «Как велика несправедливость образованных!» (ώ πολλής αδικίας τών πεπαιδευμένων), или «Какая тупость и какое бесстыдство!» (ώ μεγάλης αναισθησίας και άναισχυντίας), или «Какое бесстыдство и шарлатанство!» (ώ μεγάλης άναισχυντίας και γοητείας)¹¹¹.

Сюда же отнесем сходным образом построенные восклицания одобрения и восторга: «О великое счастье! О великий благодетель!» (ώ μεγάλης ευτυχίας, ώ μεγάλου ευεργέτου)¹¹² и т.п. Выражение восторга может вылиться в целый гимн во славу бога¹¹³. Нечто подобное представляют собой гимнические молитвы, обращенные к богу, которые, впрочем, оратор сам не произносит, а выдвигает их произнесение как идеал"⁴.

Выше (стр. 283) уже говорилось об обращении (апострофе) к абстрактным понятиям, к каким-то людям вообще, к конкретной аудитории и к типическим классам людей, а также к персонажам поэзии и мифов в связи с тем, что эти фигуры показывают диалогический характер диатрибы. Здесь же мы их упоминаем, поскольку они являются также средствами риторики¹¹⁵.

В определенной степени к явлениям риторики относится и то, что некоторые лица высказываются в прямой речи, обращаясь к самому оратору или к аудитории¹¹⁶.

К этому явлению примыкает такой прием как олицетворение (персонификация), о котором вкратце говорилось на с. 282. Слово дается таким духовным сущностям, как Закон и Философия, таким состояниям как Бедность, различным добродетелям и порокам, Природе и Судьбе и т.п. Здесь не представляется возможным дать исчерпывающую характеристику олицетворения¹¹⁷. Следует сказать лишь несколько слов об использовании олицетворения. Характерно, что оно появляется по большей части тогда, когда приходится отвечать на возражения, обвинения или необоснованные претензии. Вместо того, чтобы отстаивать свое мнение о той или иной вещи, ведя разговор о ней, оратор предоставляет слово самому олицетворению, достигая тем самым еще большей убедительности в опровержении слов оппонента¹¹⁸.

Еще чаще к персонификации прибегают как бы мимоходом, когда абстрактное понятие выступает как субъект какой-либо деятельности, не получая при этом возможности высказываться в прямой речи. Например, («малодушие и отчаяние некоторых ставят печать на настоящее, как бы запрещая в него вмешиваться»)¹¹⁹. Или: («желание сражается за собственное удовлетворение»)¹²⁰. Персонифицированными выступают такие силы как Судьба (τύχη) и Природа (φύσις), однако особенно часто^-пороки: Похоть, Алчность, Подлость и т.д. или недуги: Богатство, Слава и т.п. Соответственно, основная область применения этих фигур — устрашающие описания; впрочем, они встречаются и в восторженных характеристиках ¹²¹.

Диатриба в своем качестве общедоступной проповеди исключительно часто прибегает к всякого рода сравнениям и аналогиям¹²¹. В большинстве случаев они служат для того, чтобы сделать речь более живой, поразить слушателей и привести их в восторг, убедить или пристыдить. Здесь каждый оратор пробует себя в изобретении новых эффектов.

В то же время большое количество традиционного материала передается из поколение в поколение. Одни и те же сравнения то и дело встречаются у греков и римлян, часто повторяясь через сотни лет, появляясь в новых комбинациях и выражениях. Об этом высказывалось много соображений, и здесь не стоит их излагать¹²³. Еще менее уместно будет приводить список всех сравнений. Здесь мы прежде всего дадим представление о той сфере, из которой авторы диатрибы черпали материал для сравнений и аналогий, а также охарактеризуем общую тональность последних.

Дион отдает предпочтение притчам Сократа, в которых говорится о горшечниках и сапожниках, противопоставляя их гомеровским притчам, рассказывающим о львах, орлах и других возвышенных вещах¹²⁴.

Тем самым он отстаивает притчи диатрибы. Их материал не представляет собой ничего экзотического или далекого, он взят из повседневной жизни, хорошо знакомой слушателям. Перед ними проходит вся их жизнь: ребенок, бегущий за кормилицей, которого утешают куском пирога и пугают рассказами о привидениях. Учитель, награждающий детей сластями за выученные буквы. Дети, дерущиеся на улице за инжир и орехи. Юноши, которых отчитывает учитель борьбы. Занятия взрослых, их профессии: ремесленники всех родов, художники, моряки и солдаты. Бытовые сцены: печь дымит так, что в доме оставаться невозможно; недостает какой-то посуды, и приходится одолжить ее у соседа; мечтатель, не глядящий на дорогу, спотыкается о камень и падает в грязь. Жизнь природы: солнце и дождь, прорастающее семя, цветущее дерево, появление на нем плодов, яркие цветы, проглядывающие через колосья, море, которое бороздят корабли. Птицы, ласкающие слух своим пением, пасущиеся стада, домашние животные, хищники и ядовитые змеи. Все, что обрамляет и украшает жизнь: священные ритуалы, храмы со статуями богов, стадион и театр, путешествия с их заботами и опасностями, рынки и праздники с их пестрой суетливой толпой. Боль и страдание жизни, прежде всего врачи, болезни и недуга: испорченный желудок и лихорадка, слепота и душевное расстройство, и наконец, смерть. Таким образом перед слушателем разворачивается широкая картина повседневной жизни во всех ее деталях. Она складывается и из кратких намеков и из тщательно обрисованных сцен, полных драматизма. Во всем пестром разнообразии этих сравнений следует выделить те, что говорят о врачах и болезнях¹²⁵. Они настолько часты, что рассуждение, в котором нет и намека на это, вызывает удивление. Кроме того, исключительно часты картины войны¹²⁶ и спортивных состязаний¹²⁷, а также театра¹²⁸ и морского плавания¹²⁹. И наконец, отметим как особенно характерные сравнения с представителями животного мира. Мы здесь не встречаем — что немаловажно — рассказов, описывающих уникальный случай (за исключением некоторых сравнений из мифологии); речь идет только о типичных состояниях и процессах, т.е. настоящих притч здесь нет.

Тон сравнений может быть различным. По большей части они выдержаны в достаточно грубом тоне. Плутарх говорит о Диогене (а Диоген Лаэртский о Бионе), что тот проповедует «грубыми словами» (φορτικώς τοις ρήμασιν)¹³⁰, имея ввиду прежде всего сравнения в диатрибе. С видимым удовольствием перечисляются и описываются различные уродства (turpia)¹³¹, вызывающие отвращение болезненные состояния и т.п. Плутарх, например, особенно любит изображать морскую болезнь. Нельзя согласиться с мнением Вебера, что сама тема этого требует. Несомненно, чаще всего это делается ради комического эффекта¹³².

Однако юмор и без грубости может оставаться юмором, как, например, в любовно описанной сцене дерущихся детей¹³³ или в изображении робкого оратора и дрожащего кифареда¹³⁴. Или когда Плутарх, отчасти посмеиваясь, отчасти возмущаясь, сравнивает любителей сплетен с филологами, которые выискивают у великих поэтов неудачные стихи и солецизмы¹³⁵.

Впрочем, сравнения могут быть утонченными и даже возвышенными. Вот пример из Диона, который приводит Вебер: «А ведь он (Диоген) видел, что тот (Александр) то радуется, то печалится по одному и тому же поводу и что нрав его отличается непостоянством, подобно тому как при порывистом ветре из одной и той же тучи то льется дождь, то проглядывает солнце» (και γαρ δή ήσθάνετο αυτόν νυν μέν ήδόμενον, νυν δέ λυπούμενον έν τω αύτώ και τήν ψυχήν αύτοΰ άκριτον οΰσαν, ώσπερ τον αέρα έν ταΐς τροπαΐς, δταν έκ τοΰ αύτοΰ νέφους ΰη τε και λάμψη ό ήλιος)¹³⁶. Или когда Плутарх сравнивает чистую душу с бурлящим источником¹³⁷. Или когда Эпиктет называет время жизни, отпущенное человеку богом, чудесным празднеством¹³⁸.

Структурные типы сравнений бесконечно разнообразны. Метафоры, сравнения и аллегории часто встречаются в неожиданных взаимопереплетениях. Поэтому этот материал нельзя так легко классифицировать, как образные средства авторов синоптических евангелий. В потоке речи то и дело появляются метафоры¹³⁹, высвечивая какой-то образ, который тут же исчезает. Нередко походя брошенная метафора подхватывается вновь и из нее вырастает целая аллегория. Еще более часто из пространной аллегории берется какой-то образ, который впоследствии не раз используется как метафора¹⁴⁰.

Границы между обрисованным образом и действительностью порой расплываются настолько, что оратор обращается к своим слушателям как к воплощениям этого образа. Аудитория будто бы становится в его глазах только что изображенными детьми, солдатами, атлетами и т.д.¹⁴¹. Нечто подобное происходит и тогда, когда оратор называет дурного человека просто-напросто зверем и при этом нельзя сказать, что речь идет о метафоре. Например, оратор говорит слушателю следующее: «Ты не человек, а волк» и т.п.¹⁴². Сходным является и употребление метафор в тех случаях, когда оратор называет ιδιώται слепыми¹⁴³, умершими¹⁴⁴, чье сердце окаменело¹⁴⁵, потерявшими человеческий облик¹⁴⁶. Так, у Горация некий стоик доказывает в длинной речи, что глупые люди на деле суть безумные¹⁴⁷. Здесь мы уже имеем дело не с метафорой, а со сменой понятий.

Метафоры и сравнения охотно соединяются в пары, а иногда и в более длинные цепочки¹⁴⁸.

По объему в тексте сравнения и аллегории могут сильно варьировать: от короткой фразы с союзами ώς-, ούτως до целой сцены, в которой выведены лица со своими репликами.

В дальнейшем такие сцены получают свое, свойственное только им словоупотребление. Зачастую герои этих сцен произносят либо одни и те же слова, либо реплики, сформулированные по одному образцу. Когда врач ставит диагноз и дает больному указания, как себя вести, никто не говорит: «Какое ужасное оскорбление!» (ώ δεινής ύβρεως). Если же философ выявляет у кого-то болезненные свойства души, тот не раздумывая говорит: «Ты оскорбил меня!» (ύβρισέν με)¹⁴⁹. Часто в такое словоупотребление включаются определенные образные выражения, нередко настойчиво повторяется ключевое слово¹⁵⁰.

Характер введения аллегории в текст зависит от ее функции.

Во многих случаях аллегория служит для того, чтобы сделать наглядной философскую идею. После того как, например, в начале рассуждения предлагается какой-то тезис, который поначалу может вызвать недоумение слушателей или остаться непонятым ими, он может быть прояснен с помощью аллегории. После произнесения тезиса оратор продолжает: ώς γάρ или και γάρ или же ουδέ γάρ, а затем с помощью ούτως вновь вводится демонстрируемая истина¹⁵¹. Порой вместо таких выражений предлагается вопрос (ϊνα τί; πώς οΰν;¹⁵²), на который отвечает аллегория. Безусловно, и в дальнейшем ходе рассуждения могут применяться аллегории ради большей наглядности. И здесь они вводятся таким же незаметным образом — через ώς-, ούτως и подобные выражения¹⁵³ или с помощью вопроса¹⁵⁴. Иногда аллегория отвечает на какое-то возражение, либо ясно сформулированное, либо предполагаемое. Так, в длинном рассуждении, опровергающем мнение «бывшего дважды консулом», считающего себя свободным, после прочих доводов следуют три сравнения¹⁵⁵. Это оказывается естественным тогда, когда речь оратора становится более оживленной и когда он отвечает на возражение оппонента резким выкриком или негодующим вопросом, или же на вопрос отвечает встречным вопросом. Например: «Да кто же не хочет пользоваться сосудом добротным, кто не ценит советчика доброжелательного и честного, кто не с радостью примет человека, с которым можно поделиться, как ношей, своими обстоятельствами...? (τίς γάρ ού θέλει χρήσασθαι άγγείφ καλώ, τίς ατιμάζει σύμβουλον εύνουν και πιστόν, τίς ούκ άσμενος δέξηται τον ώσπερ φορτίου μεταληψόμενον τών αυτού περιστάσεων; κτλ.)¹⁵⁶.

Еще более частым и характерным является использование сравнения с целью побуждения. И в этом случае сравнение обычно появляется тогда, когда оппонент выдвигает возражение (часто в форме вопроса), желая уклониться от следования практическим выводам философского учения. Философ отвечает ему сравнением, нередко в форме встречного вопроса: «Так вот ты о чем спрашиваешь? А что ты скажешь об этом (приводится аналогичный случай)? Если ты соглашаешься с этим, то тогда согласишься и в первом случае!» Или же так: «Когда речь идет о мирских делах, то вы поступаете правильно, когда же речь заходит о добре и зле, разум вас покидает». Таким образом схема поведения оппонента доводится до абсурда и показывается, к каким последствиям могли бы привести его действия в другой области. Если ιδιώτης не слушает философа, указывающего ему на его недостатки, то он должен бранить зеркало, которое показывает ему его уродство, или врача, который признает его больным¹⁵⁷. Противопоставление сравнения и объекта сравнения подчеркивается формально: образная часть вводится εί μέν, а основная часть — ει δέ¹⁵⁸ или подобным выражением.

Но наиболее показательным является следующий способ применения сравнения. Перед обывателем рисуется некий образ (данный намеком или широко развернутый), представляющий собой либо постыдную аналогию его настоящему поведению, либо поощряющую аналогию тому поведению, которое от него требуется.

Вот примеры таких безобразных картин: горемыки и жалобщики, не желающие воспользоваться данными им богом способностями, подобны детям, которые не могут высморкаться¹⁵⁹. Псевдофилософ подобен врачу, занимающемуся саморекламой¹⁶⁰, плохому актеру, более всего озабоченному своими маской и костюмом¹⁶¹, музыканту, для которого существо его искусства составляют внешние средства¹⁶². Неразумное поведение подобно поступкам безрассудного пациента¹⁶³ или беглого раба в театре¹⁶⁴. Прелюбодей, считающий жен всеобщим достоянием, напоминает гостя, крадущего за обедом чужие порции¹⁶⁵. Карьерист сравнивается с детьми, которые на улице дерутся из-за фиг и орехов¹⁶⁶, или с плохим актером, который не может петь один¹⁶⁷.

В других случаях перед умственным взором слушателя предстают красивые картины, в соответствии с которыми он должен строить свое поведение. Он должен брать себе в пример солдат, присягающих своему военачальнику и стыдиться, что он не поступает таким же образом¹⁶⁸. Он должен брать пример с атлетов и работать так, как они борются и готовятся к состязаниям¹⁶⁹ или сравнивать себя с хорошим актером, который добросовестно играет свою роль от начала до конца¹⁷⁰. Любопытные люди¹⁷¹, карьеристы¹⁷², дети¹⁷³ и даже животные¹⁷⁴призваны устыдить слабого человека и служить ему образцом рвения, с которым те преследуют свои интересы¹⁷⁵.

Композиция таких аналогий бесконечно разнообразна. Иногда сравнение и объект сравнения сопоставлены без всякой формальной связи — то или другое может быть выражено в форме вопроса; иногда они связаны союзами ώς-, ούτως или каким-то иным образом. Особо отметим один тип связи: иногда само сравнение вводится с помощью εί, а затем следует объект сравнения, вводимый через νύν δέ, либо чтобы подчеркнуть дистанцию, либо чтобы побудить слушателя сделать надлежащий вывод. (Иногда отсутствует ει; вместо νύν δέ может быть ύμεΐς δέ и т.п.¹⁷⁶).

Здесь также уместно будет обсудить и одно из речевых средств диатрибы, которое можно, хотя бы отчасти, приписать ее риторическому характеру; речь идет о цитате.

Наше привычное понятие «цитата» включает разнообразный текстовый материал, который должен быть выделен, но для античного уха границы цитаты были более четкими: это были стихотворные цитаты, высказывания философов в прозе и т.д. Последние могли быть представлены простыми изречениями или апофтегмами, т.е. изречениями, сопровождаемыми указанием автора и описанием тех обстоятельств, в которых они были произнесены¹⁷⁷. По форме и функции мало чем отличаются от апофтегм пословицы и сентенции, которыми обильно пересыпана речь авторов диатрибы и которые порой придают ее стилю — особенно у Сенеки — блестящую остроту. Естественно, нам во многих случаях уже трудно понять, что является меткой остротой самого проповедника, где он подхватывает всем известную пословицу, а где он цитирует изречение из каких-нибудь известных ему απομνημονεύματα (воспоминаний)¹⁷⁸. Впрочем, для всех типов таких предложений — стихотворных цитат, апофтегм и сентенций — общим является то, что они выводят слушателя за пределы индивидуальной ситуации и отсылают к некой всеобщей или воспринимаемой как таковая смысловой инстанции. И с более внешней точки зрения, все они выделяются в потоке речи, как тем, что останавливают внимание и дают зацепки памяти, так и тем, что вносят в речь разнообразие, делают ее более увлекательной и красочной, заставляют удивляться и сглаживают резкости¹⁷⁹. Среди стихотворных цитат наиболее часто приводятся цитаты из Гомера и Еврипида. Кроме того, цитируются комедии, особенно такие популярные комедиографы как Филемон и Менандр. Выше (с. 282) уже говорилось, что и гомеровские цитаты и цитаты из трагедий могут переосмысливаться в диатрибе. Если текст источника не во всем устраивает автора диатрибы, в него вносятся изменения — либо пародируя, для создания комического эффекта, либо вполне серьезно — для того, чтобы приспособить изречение к целям поучительной речи¹⁸⁰. Сентенции часто вообще не обозначаются как таковые; в других случаях они представлены как мнения «философов», «многих» или «древних». Или же указывается, кому принадлежит изречение и по какому поводу оно было произнесено. Таким вот образом обычно приводятся высказывания Сократа и Диогена; особенно часто приводят слова Сократа на суде или в тюрьме. Обо всем этом уже много говорилось в литературе¹⁸¹; здесь мы даем лишь обзор случаев употребления цитат в диатрибе.

О цитате в качестве исходного пункта или концовки рассуждения будет сказано ниже. По большей части цитаты служат подтверждению сказанного, в этом случае они оказываются в конце раздела, после того как оратор уже дал результат рассуждений своими словами. При этом цитаты имеют либо в большей степени обосновывающую, аргументирующую силу, либо выступают скорее как украшения; впрочем, здесь нельзя провести четкую границу. В первом случае это в основном высказывания философов¹⁸², во втором — как правило стихи¹⁸³.

Очень часто цитаты употребляются ради примера, причем как ради положительного, так и ради отрицательного примера. Например, высказывание некого философа приводится как образец¹⁸⁴ или в цитате изображается правильное поведение¹⁸⁵. Такому употреблению близки те случаи, когда цитата предлагается слушателю в качестве жизненной максимы. Например, он должен быть способен сказать:

Веди ж меня, о Зевс, и ты, Судьба моя, Куда бы вами ни было мне назначено.

άγον δέ μώ Ζεϋ, και σύ γ' ή Πεπρωμένη, οποί ποθ' νμΐν είμι διατεταγμένος¹⁸⁶.

Соответственно, отпугивающими примерами служат высказывания враждебных философов или литературные персонажи, или же неправильное поведение изображается в стихотворной цитате¹⁸⁷.

Иногда и возражение принимает форму цитаты. Например, слушатель приводит стихотворные строчки, которые, как ему кажется, противоречат тому, что утверждает оратор¹⁸⁸.

И наконец, цитата может служить в качестве простой иллюстрации™.

Для введения цитаты — если она не ставится как бы в скобках¹⁹⁰ или не вплетена в поток речи — используется целый ряд формул, которые в целом сходны и показательны для характера цитирования. Например, «как говорит Платон» (ώς (καθάπερ) λέγει Πλάτων) и т.п.¹⁹¹. Или «поэтому говорит» (δια τοΰτο λέγει)¹⁹², или «ибо говорит» (και γάρ λέγει)¹⁹³. Или же в форме вопроса: «Что же он говорит?» (τί γάρ λέγει)¹⁹⁴; «Не это ли именно говорит?» τί έστιν άλλο δ λέγει¹⁹⁵; и подобные вопросы. Также в форме императива: «смотри», «вспомни» или «послушай, что говорит» (δρα, μέμνησο, или άκουε τί λέγει) и т.п.¹⁹⁶. Иногда приведенная цитата характеризуется как «прекрасно» (καλώς) или «справедливо» (είκότως) сказанное¹⁹⁷.

Все это показывает, что в данном случае оратор не ссылается на непререкаемый авторитет, а призывает цитируемого автора в союзники. Таким образом, цитата не кладется в основу рассуждения, но демонстрирует точки соприкосновения с рассуждениями других, она является не источником идей, а их украшением. Ее значение — отчасти педагогическое, а отчасти и чисто риторическое. Слушателю приятно вновь услышать известные стихотворные строчки в новом контексте, часто в неожиданной трактовке. Впрочем, это делается не только ради развлечения, цитаты сообщают речи большую выразительность и помогают запомнить ее основные моменты.

3. Составные части диатрибы и их порядок

Единство отдельного рассуждения обеспечивается как правило тем, что в нем обсуждается один из общих или частных вопросов кинико-сто-ической этики.

Внешне единство рассуждения выражается в том, что определенные повторяющиеся ключевые слова и выражения сообщают речи характер целого. Такими чертами может обладать и целое рассуждение, и его отдельные части.

Некоторые слова или предложения могут служить рамкой рассуждения. Например, вопросу, поставленному вначале, соответствует концовка рассуждения.

Так, один из текстов (Epikt. II 1, 1) начинается со слов: «Может быть, некоторым представляется парадоксальным это требование философов...» (παράδοξον μέν τυχόν φαίνεται τισιν τό άξιούμενον υπό τών φιλοσόφων), а завершается (§ 40) следующим: «И вот то парадоксальное требование уже не будет представляться ни невозможным, ни парадоксальным» (και ούτως τό παράδοξον εκείνο ούκέτι ούτ' αδύνατον φανεΐται ούτε παράδοξον) (ключевое слово παράδοξον встречается и на протяжении рассуждения). Или Epikt. II 18, 1 начинается так: «Всякое устойчивое внутреннее состояние и всякая способность поддерживается и усиливается соответственными делами» (πάσα έξις και δύναμις ύπό τών καταλλήλων έργων συνέχεται και αύξεται); первый тур доказательства (§ 7) завершается в сходных выражениях: «Невозможно ведь, чтобы от соответственных дел не появлялись и одни устойчивые внутренние состояния и способности... и не усиливались другие...» (αδύνατον γάρ άπό τών καταλλήλων έργων μή και τάς έξεις και τάς δυνάμεις τάς μέν έμφύεσθαι... τάς δ' έπιτείνεσθαι...)¹⁹⁸.

Подобие такой рамки встречается и тогда, когда какая-нибудь иллюстрация или порицающая речь начинается и заканчивается теми же словами или выражениями. Например, речь начинается с упрека, брошенного слушателю или с обращенного к нему требования, от выполнения которого он старается уклониться или которое он не вполне осознает. Следующие далее упреки или восклицания как бы суммируются во вновь появляющемся в конце начальном предложении, которое теперь звучит с новой, покоряющей слушателя силой. Так, укоряющая и порицающая речь в Epikt. I 6, 37-43 начинается с упрека «вы сидите... сокрушаясь и стеная» (κάθησθε... πενθούντες και στένοντες). Далее демонстрируется, насколько недостойно такое поведение, так что повторяемые в конце слова κάθησθε πενθούντες και στέ,νοντες должны показаться слушателю особенно презрительными. Один из текстов — жалоба на то, что нет ни одного стоика, который бы действительно жил в соответствии со своим учением — начинается с восклицания: «дайте мне хоть одного» (δότε μοι ενα, Epikt. II 16, 15). А затем, после того как в нескольких предложениях показывается желаемое правильное поведение, противопоставляемое неправильному, в заключение (§17) звучит поистине горестное: «хоть одного мне дайте... дайте» (ένα μοι δότε... δότε)¹⁹⁹. Нечто подобное мы имеем и когда определенное выражение повторяется в двух и более аналогично построенных текстах, тем самым приобретая особую действенность. Например: «спроси меня» (πυθοΰ μου, Epikt. III 22, 83. 85); особенно показательно «Какое нам дело до тебя, человек?» (τί ήμΐν και σοί, άνθρωπε; Epikt. II 19, 16. 19); а также «шутишь» (παίζεις) или «потешаешься» (εμπαίζεις) ibid. §§ 16. 18. Здесь повторение способствует комическому эффекту. Усиливает иронию и повторенный вопрос к Эпикуру: «Так что же тебе до этого?» (τί δέ σοι μέλει²⁰⁰;).

Особенно характерным является частое повторение ключевого слова в том или ином отрезке текста. Такое слово повторяется в той же самой форме или в различных формах, как глагол и как существительное, как простое и как сложное слово. Оно должно хорошо запечатлеться в памяти слушателя, то настойчиво пробуждая его внимание, то вызывая смех²⁰¹.

В отношении содержания единство рассуждения не соблюдается столь строго. Для разработки темы характерно, что каждая отдельная тема тут же увязывается с центральной идеей стоической этики. К тому же, как и для центральной идеи, так и для отдельных вопросов существует уже определенный традиционный тезаурус терминов, выражений, сравнений и примеров. Поэтому ход рассуждения часто прерывается отступлениями — высказыванием общих истин или обсуждением побочных проблем. При этом, например, упомянутая вскользь знаменитость или какое-то изречение как бы против воли заставляют оратора останавливаться, следуя привычке, на том, что, как правило говорится по данному поводу и высказать это как бы следуя привычке.

Вот примеры таких отступлений: Чтобы показать действие божественного промысла (πρόνοια) даже в мелочах, Эпиктет (I 16, 9) упоминает бороду. Это заставляет оратора (§ 14) осудить бритье бороды как дурную привычку, хотя в данном контексте такое заявление выглядит совершенно немотивированным, тем более что в § 15 он тут же возвращается к восхвалению πρόνοια. Причина такого отступления только в том, что рассуждение о бороде является одной из традиционных тем диатрибы²⁰². Особенно характерен пример отступления в Epikt. I 28, 11 слл.: после того, как говорилось о том, что не следует негодовать на человека, совершившего проступок, и сформулировано обоснование такого мнения — мерилом всякого действия для человека является то, что ему представляется (φαινόμενον) — следует рассуждение о том, что представляется в истории — одна из излюбленных тем для философа²⁰³.

О порядке расположения материала можно сказать лишь несколько слов. Едва ли речь идет о каком-то ясном членении текста. Можно лишь назвать определенные мотивы, которые встречаются во всех рассуждениях, а также некоторые предпочтения в их взаиморасположении и членении. Однако было бы бесполезно искать какие-либо четкие структурные схемы.

Исходный пункт рассуждения у таких учителей и ораторов как Му-зоний или Эпиктет часто формулируется по конкретному поводу: слушатели обеспокоены каким-то вопросом; сегодня среди слушателей оказался чужеземец, которому следует разъяснить нечто особенное. Впрочем, в таких случаях особый повод часто забывается; оратор тут же переключает внимание с обсуждаемого вопроса на соответствующее философское положение, в свете которого следует рассматривать данный вопрос — оно-то и становится темой рассуждения. И как правило именно философское положение принимается как исходный пункт. При этом далеко не всегда дело доходит до доказательства такого положения, но чаще оно принимается как нечто само собой разумеющееся и бесспорное, и ставится лишь вопрос о том, какие практические следствия оно имеет. В таких случаях оратор начинает со слов: « Если истинно то, что говорится философами, что... (ει αληθές έστι τό υπό τών φιλοσόφων λεγόμενον ότι) и т.п.²⁰⁴. Философское положение может быть просто-напросто самостоятельно сформулированной школьной истиной; оно может быть и изречением некого философа, которое предпосылается речи. Так, например, Телет начинает со слов Биона или Стильпона²⁰⁵, Дион Хрисостом — со слов Сократа²⁰⁶. Часто в качестве такого вступительного текста выбирается стихотворная цитата²⁰⁷. (Еще чаще цитата служит вступлением к тому или иному разделу целого рассуждения²⁰⁸).

Вводное положение нередко формулируется так, чтобы вызвать негативную реакцию слушателей и тем самым показать необходимость разъяснения. Сам оратор нисколько не стесняется назвать это положение парадоксом²⁰⁹ и говорит, что обычно люди считают его ложным. Впрочем, иногда оратор начинает с изложения заведомо ложного мнения, принадлежащего либо его оппоненту²¹⁰, либо обывателям (ιδιώται)²¹¹. Далее за выдвинутым положением следует какое-то разъяснение или доказательство. Здесь можно отметить несколько определенных моментов рассуждения, которые, однако, не всегда располагаются в том же порядке. Например, для начала оратор предлагает какое-то сравнение или несколько сравнений или аналогий, которые просто излагаются, или бывают представлены в игре вопросов и ответов²¹². После сравнения или же вместо него в качестве иллюстрации приводится конкретный случай. Так, например, при обсуждении мнения о том, что всякий мудрец свободен, рассматривается его отношения с тиранами; при рассмотрении того, что мудрец думает о потустороннем, говорится о его отношении к смерти. Такие иллюстрации могут быть достаточно обстоятельными и представлять собой живо нарисованные сцены; они составляют существенный момент диатрибического стиля. Для их содержания и общего тона справедливо то, что говорилось выше по поводу сравнений²¹³.

Еще одним моментом разворачивающейся далее речи являются примеры из мифологиии и истории, которые делают более наглядным проповедуемое учение и должны воодушевить слушателей следовать ему: «Долог путь через наставления, краток и верен — через примеры» (Longe iter est per praecepta, breve et efficax per exempla)²¹⁴. Основными примерами из мифологии служат Одиссей и Геракл; («Ведь наши мудрецы стоики заявляют, что они [Одиссей и Геракл] неуязвимы страданиями, презирают наслаждения и являются покорителями всех земель»)²¹⁵. В качестве примеров из истории постоянно приводят Сократа и Диогена. Кроме того, есть примеры и современные оратору: («Не будем говорить об истории... посмотри на наше время»)²¹⁶.

Помимо хороших примеров (о добродетели, περί αρετής) приводятся и устрашающие (о пороке, περί κακίας). И они часто берутся из мифологии, особенно из Гомера²¹⁷. В этих примерах можно наблюдать ту же переоценку ценностей, о которой говорилось выше. Ахилл и Агамемнон служат здесь примерами заблуждений обывателя (ιδιώτης). А такие исторические фигуры, как Дионисий и Александр представлены как рабы собственных страстей²¹⁸.

Использование отрицательных примеров тесно связано с той составной частью диатрибы, которую лучше всего назвать «порицающая речь». Как правило она следует за позитивной частью изложения, в ней изображается и осуждается неправильное поведение. Такая порицающая речь выдержана в довольно эмоциональном тоне. Иногда она направлена на то, чтобы пробудить совесть слушателей, но может принимать и оттенок иронии. Следует отметить два основных способа, которыми осуществляется переход от изложения в позитивном ключе к такой речи. Например, оппонент выдвигает какое-то возражение оратору, после чего выслушивает от того порицания в свой адрес. Или оратор, представив то, к чему следует стремиться как к идеалу, сам указывает на печальный контраст только что сказанному — на реальные поступки людей²¹⁹.

За порицающей речью обычно следует заключительная часть увещевающего характера, в которой слушателя призывают покончить с неправильным поведением и встать на верный путь. Формально это выражено не только побуждающим императивом, но часто и предсказывающим будущим. Тон речи становится очень теплым, когда оратор с воодушевлением призывает следовать его учению или когда он по-отцовски ободряет упавшего духом²²⁰.

В целом можно сказать, что диатриба состоит из трех частей: из позитивного изображения идеала; из части негативного характера, в которой изображается анти-идеал — порицающей речи; и из заключительного увещевания. Впрочем, это разделение весьма приблизительное. Ведь в конце концов вся диатриба выдержана в увещевающем тоне, это находит свое формальное выражение и вне заключительной части. К тому же нередко происходит нарушение такого порядка расположения частей. Например, в конце речи часто вновь звучит возражение оппонента, что дает повод оратору еще раз, в более заостренной форме сформулировать выдвинутую альтернативу и завершить речь остроумной антитезой²²¹.

Следует сказать еще несколько слов о концовке, которая нередко отличается большим изяществом. И здесь стоит рассмотреть не только заключительные слова целых рассуждений, но и концовки отдельных частей. Как уже известно, в конце часто встречается антитеза²²². В других случаях в конце рассуждения слушателю задают вопрос, настойчиво подталкивая его к тому, чтобы он занял определенную позицию по отношению к только что изложенному²²³. Конечно, в вопросе может присутствовать антитеза, да и вообще не исключены подобные сочетания. Очень часто в качестве концовки используется императив или повелительные обороты (следует, δει и др.), которые в свою очередь могут использоваться по-разному: это либо вполне серьезно предъявляемые требования²²⁴, или же риторические²²⁵ и иронические²²⁶императивы. (Серьезное требование сопровождается иногда предсказывающим будущим.) Как и в этих случаях, так и без повелительных высказываний завершением может послужить острота или грубая шутка²²⁷. Часто концовка представляет собой убедительно сформулированную сентенцию. У Сенеки примеров этому более чем достаточно²²⁸. Иногда — возможно, чаще, чем мы можем определить — заключительная сентенция является цитатой²²⁹. Исключительно часты цитаты в конце писем Сенеки, хотя стоят они не в самом конце, а представляют собой смысловую основу заключительной части.

И в заключение этого раздела — несколько слов о том, как отдельные части складываются вместе и с помощью каких средств осуществляются переходы от одной части к другой.

Наиболее часто для этой цели используется возражение. Как мы видели, оно может быть сформулировано и как повествовательное предложение, и как вопрос. Оно появляется везде, где ощущается необходимость в продвижении вперед. Можно считать характерным такое употребление, когда возражение появляется в начале речи, после того как выдвинуто философское положение, для того чтобы перейти к самой речи²³⁰. Другой случай — при переходе к примерам, когда предшествовавшая аргументация не воспринята слушателем как убедительная²³¹. Кроме того, возражение употребляется, чтобы перейти к заключительному высказыванию²³².

Также и вопрос, не несущий в себе возражения, может использоваться для продвижения речи вперед. Речь прежде всего идет о частом τί οΰν; и следующих за ним вопросах²³³. Одна из переходных формул, за которой как правило следует вопрос, это άγε²³⁴; впрочем, за ней может идти и конъюнктив 1 л. мн. ч.²³⁵.

И другие повелительные выражения — например, «посмотри» (σκέψαι)²³⁶ или «рассмотрим» (σκεπτώμεθα)²³⁷ — приглашают к продолжению рассуждения.

Как уже говорилось, за требованием следовать идеалу или его характеристикой следует порицающее описание реального недостойного поведения. Для таких случаев характерны переходы, подчеркивающие противопоставление: νυν δέ с последующим 1 л. мн. ч., с добавлением ημείς или без оного²³⁸, а также ημείς δέ или άλλ' ημείς²³⁹; такие выражения, как και ημείς, λοιπόν ημείς. Впрочем, вместо местоимения 1 л. может быть и 2 л. и 3 л.²⁴⁰.

Во многих случаях в качестве переходного используется выражение «поэтому» (διά τοΰτο), но оно вовсе не всегда означает какое-то заключение, а скорее вводится чисто формально, так же как мы говорим: «так, например...» (so zum Beispiel...). Это выражение втречается при переходе от собственно рассуждения к назидательной части, но особенно часто — при переходе к примерам и цитатам²⁴¹.

Подобным образом используются «стало быть, однако» (λοιπόν) или «и наконец, и вот» (και λοιπόν), которые вводят какой-то специфический случай, как «например». В остальных случаях эти выражения либо вводят вывод, либо связывают противоположности, либо осуществляют переход к какому-то суждению о вышесказанном или к практическому следствию²⁴².

4. Характер аргументации в диатрибе

О характере аргументации в диатрибе много говорить не приходится, поскольку собственной задачей диатрибы является не доказательство, а изобличение. Перед оратором не стоит задача вырабатывать философские положения, он имеет дело с уже установленными истинами. Иногда, правда, ему приходится доказывать их, особенно если они содержат парадоксы. Но почти всегда его усилия главным образом направлены на то, чтобы подвигнуть слушателя на практическое применение следствий той или иной истины. Поэтому оратор, строя свою аргументацию, заинтересован не столько в том, чтобы способствовать основательным и долгим размышлениям своих слушателей, но скорее в том, чтобы сказанное произвело непосредственное впечатление и сразу стало ясным для них. Они должны не пристально следить за постепенным ходом рассуждения, мысленно переходя от одного положения к другому, а прямо отвечать «да» или «нет». Это достигается множеством риторических вопросов, которые буквально сыпятся на голову слушателя, не давая ему спокойно поразмыслить, но понуждая его к однозначному ответу. Поэтому в конце речи ему кажется удивительным, что он пришел к такому заключению, о котором поначалу и не помышлял.

Собственно диалектические доказательства встречаются редко. Из них чаще всего употребляется заключение a maiore ad minus — простая и ясная заключительная формула²⁴³. Кроме того, иногда используется непрямое доказательство²⁴⁴.

Главными доводами являются иллюстрации и примеры, в которых слушатель видит подтверждение философских истин или печальные последствия неправильных поступков. Так же действуют и олицетворения. Когда слово берут Законы, или Бедность призывает жалующегося к ответу, или же когда говорит само Божество, это производит впечатление в большей степени на чувства и эмоции, чем на разум.

Поэтому наиболее широко употребляемым методом доказательства является приведение аналогий. Здесь оратор может опереться на привычные для слушателя образность и стиль мышления. Он может рисовать перед слушателем яркие картины, созерцание которых доставляет тому удовольствие и крепко западает в память. Ведь их материал берется из окружающей слушателя повседневной жизни²⁴⁵.

По той же причине оратор соотносится с опытом слушателей — с тем, что они наблюдают вокруг себя в природе²⁴⁶; с тем, что они переживают в самих себе²⁴⁷.

Если оратор находится в более тесном контакте с аудиторией, он время от времени позволяет себе высказать свое субъективное мнение, вставляя — иногда с нажимом, иногда более нейтрально — «я же считаю» (εγώ μέν δοκώ) или «я бы хотел» (εγώ μέν ήθελον)²⁴⁸.

Показательно то, что оратор часто оперирует общеизвестными истинами, которые, вероятно, известны в народе как пословицы и здравому смыслу слушателей представляются ясными, сами собой разумеющимися. «Сыр не берут крючком» (ούκ έστι τυρόν άγκίστρω λαβείν)²⁴⁹ — это знает каждый слушатель; значит, он согласится и с тем положением, обоснованием которого служит у оратора эта поговорка. «Дело делу рознь» (έργον έργω ού κοινωνεί)²⁵⁰ — это известно всем; поэтому согласятся и с философом, который утверждает, что стремление к философскому совершенству несовместимо с деланием карьеры.

Сходную роль играют ссылки на авторитет и цитаты из древних (αρχαίοι) — из Сократа, Хрисиппа и т.д. Если же они, как мы видели, и не считаются авторитетами в строгом смысле, то подтверждают слова оратора как своего рода союзники и их слова оказываются довольно сильными доводами.

Однако в запасе у оратора есть такой авторитет, противоречить которому было бы смешно — авторитет Бога. Никак нельзя признать, что он плохо управляет миром²⁵¹. Когда он отнимает у человека то, что дал ему²⁵², когда он отзывает человека из мира, тот не должен негодовать²⁵³. «Так что же, мне вести борьбу против бога?» (τί οΰν θεομαχώ;)²⁵⁴. Тот, кто осмелится на это, навлечет на себя его гнев (θεοχόλοτος έστι)²⁵⁵. Апелляция к богу отводит любое возражение. Философ считает себя «свидетелем» (μάρτυς) бога²⁵⁶ и «пророком бессмертной природы» (προφήτης τής αθανάτου φύσεως)²⁵⁷, а такое призвание побуждает его обращаться к человечеству с проповедью.

Но одна из самых примечательных черт диатрибы — это насмешливое выставление в ложном свете воззрений оппонента с тем чтобы их опровергнуть. Оратор их огрубляет, выводит из них смехотворные следствия, о которых никто другой и помыслить бы не мог, называет вещи другими именами, придумывает им диковинные аналогии, так что взгляды оппонента уже кажутся комичными²⁵⁸. Что мне от того, если мое имя запишут в списки? Если я напишу его на камне, оно и так переживет меня! К чему желать золотого венка? Венок из роз гораздо красивее!²⁵⁹ Почетно шествовать в сопровождении большой свиты? Но ведь и киник делает так же!²⁶⁰ Что так привлекает в должности проконсула? Двенадцать связок прутьев! Трижды или четырежды восседать на месте председателя суда, устраивать цирковые игры, делать раздачи; «или пусть кто-нибудь покажет мне, что, кроме этого» (ή δειξάτω μοί τις, τί έστι παρά ταύτα)²⁶¹. Если щеголь бреется, это должно считаться красивым? Да он же делает себя женоподобным, и его следовало бы выставлять на рынке со следующей надписью: вот мужчина, который предпочитает быть женщиной, а не мужчиной²⁶². Истории о героях, которыми так восхищается слушатель, превращаются в нелепые байки. Убивают ли людей или быков — смерть есть смерть. Горят ли города или птичьи гнезда — жилище есть жилище. Поэтому о троянской войне говорится: «тогда разорялись гнезда аистов» (τότε πελαργών νεοσσιαί έπορθούντο)²⁶³.

5. Тон и настроение диатрибы²⁶⁴

В заключение мы должны дать понятие об общем впечатлении от диатрибы и составить общее представление о ее характере, ее тоне, настроении и этосе. Кроме того, следует рассмотреть, как те отдельные моменты, которые мы выявили, способствуют осуществлению основного назначения диатрибы. Вместе с тем мы подведем итог сказанному в предыдущих разделах, сделав несколько дополнительных замечаний.

Первая черта — это эмоциональность и оживленность. Лишь изредка встречается спокойное рассуждение, и то только в начале речи. Уже через несколько предложений оратор входит в раж. Его возбуждение — не какое-то обычное волнение, а живой блеск ума — выражается в коротких стремительных предложениях, в эмоциональных вопросах, в энергичных императивах, в перестрелке вопросов и ответов, в возражениях и опровержениях, в смене настроений от шутливого до серьезного, в смене тона: оратор то увещевает, то восторгается, то порицает и стыдит.

Место абстракций и отвлеченных понятий занимают конкретные детали, изложения по пунктам, перечисления; вместо абстрактных объяснений — наглядные иллюстрации: философское учение представлено в притче или показано в применении на практике. Мы не встретим здесь подробного разбора ошибочных мнений оппонента, зато учитель, вводящий в заблуждение, обрисован в ярких красках. Ученик не получает никаких абстрактных максим поведения, но перед его глазами встают картины: вот как выглядит карьерист, как встает он утром с постели, как выполняет свою ежедневную работу! Или другая картина: вот каков ты, вот выражения твоего лица, вот твои поступки! Или еще: так жил Диоген, смотри, как царственно он вел себя, послушай его слова!²⁶⁵

Но иллюстрация не может быть чисто изобразительной, она превращается в драматическую сцену. После нескольких описательных предложений изображаемые лица с легкой руки оратора оживают, отнимают у него слово и говорят сами. Речь уже не идет о том, что, например, хороший ученик движим такими-то идеями, но хороший ученик говорит то-то и то-то. Не говорится, что тщеславный профессор думает так-то и так-то, покидая аудиторию, но мы наблюдаем, как он разговаривает со своими слушателями и сами становимся свидетелями диалога. Из собственных слов таких персонажей мы видим, как они смотрят, как они жестикулируют и мы чувствуем, что они думают и чего желают²⁶⁶.

Также и мнения и настроения людей часто не получают понятийного выражения, но проявляются через ключевые слова и восклицания. Например, не говорится или не только говорится, что они вздыхают и жалуются, но мы слышим их слова: «Да что я такое! Несчастный человечишка!» (τί γάρ ειμί; ταλαίπωρον άνθρωπάριον), «Жалкая моя бренная плоть» (τά δύστηνά μου σαρκίδια), «О горе мне!» (οϊμοι), «Несчастный я!» (τάλας έγώ)²⁶⁷.

Чтобы охарактеризовать разницу между обывателем и философом, Эпиктет приводит только их восклицания²⁶⁸.

К этому ряду явлений принадлежит также и то, что философские истины наглядно демонстрируются в олицетворениях: такая персонифицированная фигура берет слово и обращается к слушателю или оратор разыгрывает перед слушателем спор между такими фигурами²⁶⁹.

Диатриба стремится сочетать поучение с развлечением, пробуждать совесть и в то же время ласкать слух. Для нее характерны многообразные сочетания смешного и серьезного, шутки и брань сменяют друг друга, а иногда тесно переплетаются. Поэтому диатрибу называют «серьезно-смешной» (σπουδαιογέλοιον)²⁷⁰.

У Эпиктета можно отметить все оттенки юмора. Он с удовольствием изображает, как, например, раб скептика принимает теорию своего господина слишком всерьез и применяет ее на практике²⁷¹. Или вплетает в свои иллюстрации грубые шутки и преувеличения²⁷². Особенно любит он приберечь такие остроты для концовки. Так, в конце описания воображаемого рынка быки удивляются, что кто-то дорожит чем-то иным кроме сена²⁷³. Иногда это добродушный юмор²⁷⁴, а иногда — язвительная насмешка²⁷⁵.

Насмешка нередко переходит в порицание. Иногда встречается такой иронический вопрос или императив, что невозможно определить, произнесен он в шутливом тоне, или в злобно-серьезном²⁷⁶. Безусловно, часто не остается никаких сомнений в том, что мы имеем дело с жестокой бранью. Известна манера Диогена ικανός λοιδορήσαι²⁷⁷, а также такие бранные слова киников, как « отбросы» (καθάρματα) и «дурные головы» (κακαί κεφαλαί)²⁷⁸. У менее значительных представителей жанра использование «крепких слов» (φορτικά ονόματα) для высмеивания каких-то вещей само становится смехотворным; такие авторы находят какое-то удовлетворение в том, чтобы называть вещи как можно более безобразными именами²⁷⁹. Но и более благородный автор, такой, как Эпиктет, может часто высказать что-то грубое и резкое, особенно если речь идет о том, чтобы больно уколоть ненавистного эпикурейца. Эпикурейцы и распутники (κίναιδοι) ставятся на одну доску²⁸⁰. Обычно вышеназванные примеры сопровождаются иллюстрациями.

Но часто праведный гнев уже не может скрываться за грубыми шутками и ироническими замечаниями, но дает себе волю в негодующих восклицаниях: «какая тупость, какое бесстыдство, какое шарлатанство!» и т.д. (ώ μεγάλης αναισθησίας, άναισχυντίας, γοητείας etc.) или в прямом порицании: «не стыдишься ты помышлять и делать все это, ты, не осознающий своей природы и навлекающий на себя гнев бога?» (ούκ αισχύνη ταύτα ένθυμούμενος και ποιών, αναίσθητε της αυτού φύσεως και θεοχόλωτε)²⁸¹.

Наиболее впечатляющим является такое сочетание гнева и злой иронии, когда насмешка уже утрачивает свою собственную цель и служит лишь убийственной серьезности. Каким гневом дышат слова Эпиктета о позорном малодушии труса: «Действительно ведь, такой человек это труп и кружка кровишки, и больше ничего» (τω γάρ οντι πτώμα ό τοιούτος έστι και ξέστης αίματίου, πλέον δ' ουδέν)²⁸². Каким страстным пафосом проникнута отповедь Эпикуру и насколько волнующе звучит последняя фраза: «Так вот, кому, по-вашему, свойственно совершенно не заботиться об этом? А как называются люди, во всем следующие тому, что им представляется? — Сумасшедшие. — Ну а мы разве поступаем как-то иначе?» (τούτου οΰν μηδεμίαν έπιμέλειαν ποιεΐσθαι τίνος ύμΐν δοκεΐ; τίνες δέ λέγονται οί παντί τω φαινομένω άκολουθοΰντες; «Μαινόμενοι». Ήμεΐς οΰν άλλο τι ποιούμεν)²⁸³.

Такие живость, наглядность и пестрота служат достижению определенного эффекта. Оратор не ставит перед собой цели разъяснять слушателям теоретические положения, его заботит прежде всего то, как его слова повлияют на их поведение. Его речь по существу представляет собой личное обращение.

Это личное обращение развертывается в смене различных настроений. Его основу составляет изобличение (έλέγχειν)²⁸⁴ общепринятых представлений и морали, опровержение предвзятых мнений, ложных учений (δόγματα), порицание радостей и печалей по поводу внешней стороны вещей, половинчатости и бесхарактерности, заигрывания со стариной.

Здесь находит свое место и иронический призыв к заведомо неправильным поступкам. Ученики жалуются, что они не делают карьеры? Так пусть бросают философию и занимаются мирскими делами²⁸⁵. Здесь же оказываются уместны уже известные нам примеры и иллюстрации, в которых неправильные поступки показываются как смешные и достойные презрения. Особенно действенным оказывается указание на тех персонажей мифологии, которые обычно считаются достойными подражания. Стоит только посмотреть на такого героя, как сразу становится ясно, сколько несчастий принесли ему ложные представления (δόγματα)! Естественно, в подобных примерах присутствует преувеличение, а ошибки и невольные слабости трактуются как осознанные и планомерные поступки. Так, Эпиктет приводит пример честолюбца, чьи рассуждения с самим собой строятся на основе «Золотых стихов» (χρυσά έπη), но с противоположным смыслом²⁸⁶. В ряду подобных явлений — и выведение ложных заключений из взглядов оппонента, и демонстрация того, как бы тот себя вел, если бы ему пришлось применить их на практике. Так строится полемика Эпиктета с эпикурейцами и скептиками²⁸⁷.

Здесь же, рядом с примерами и иллюстрациями, появляются и сравнения, призванные подчеркнуть ничтожность и смехотворность ложных мнений. Эти сравнения как бы говорят слушателю: в соответствующей жизненной ситуации ты бы счел подобное мнение смешным, ты бы устыдился подобных поступков; так сделай это уже сейчас.

Безусловно, нет четкой границы между обличением (έλέγχειν) и позитивным назиданием (νουθετεΐν). И в назиданиях встречаются сравнения. Особенно характерно сравнение учеников философа с обычными людьми и представителями других профессий. Смотрите, сколько мужества и сил тратится для достижения ничтожных целей! Так что говорить ρ высокой цели?! Уж она-то потребует приложения всех ваших сил!

И в этой части диатрибы мы находим примеры. Во-первых, примеры из мифологии, такие как Геракл и Одиссей. Далее — исторические фигуры, вроде Сократа и Диогена. Есть примеры и из современности — Латеран, спокойно подставляющий шею палачу²⁸⁸; Агриппин, сохраняющий спокойствие, когда его судят и выносят ему приговор²⁸⁹. И наконец, выводятся абстрактные идеальные персонажи. О таких примерах говорится: «Вот слова философа, вот состояние намеренного приносит пользу людям! Вот человек, внявший разуму!» (ιδού φωναι φιλοσόφου, Ιδού διάθεσις ώφελήσοντος ανθρώπους, ιδού άκηκοώς άνθρωπος λόγου)²⁹⁰.

Здесь же мы встретим и прямые требования; они высказаны в энергичном тоне, выражены в сериях императивов: следует делать то-то, следует думать о том-то.

Порой назидания отмечены большим воодушевлением и искренностью. Например, в заключение ярко нарисованного портрета идеального юноши звучит восторженный возглас: «Человек, ты бог, намерения у тебя великие!» (συ θεός εί, ώ άνθρωπε, συ μεγάλας έχεις έπιβολάς.²⁹¹) Иногда, напротив, прорывается огорчение по поводу неправильных поступков, столь далеких от проповедуемого учения; в таких случаях тон становится умоляющим²⁹². Так, Эпиктет взволнованно просит, чтобы хоть один отнесся к его речам серьезно и в конце концов начинает искать часть своей вины в том, что его заветное желание остается неисполненным. Иногда тон становится сердечно-искренним, увлекающим слушателя, как например, при восхвалении бога (Epikt. 116, 15 слл.): «Только ли во всем этом заключаются дела промысла по отношению к нам? И какое слово в состоянии по достоинству восхвалить или представить их? Да если бы мы были умны, что иного следовало бы нам делать и всенародно и лично, как не воспевать божество и славословить и перечислять его милости? Не следовало ли бы и при вскапывании, и при пахании, и при еде петь гимн в честь бога? «Велик бог, потому что он предоставил нам эти орудия, дабы мы возделывали ими землю. Велик бог, потому что он дал руки, дал горло, дал чрево, дал расти самим того не замечая, дал во время сна дышать». Вот так следовало бы воспевать во всем, а величайший и божественнейший гимн петь за то, что он дал способность понимать все это и путем пользоваться всем этим. Что же, раз многие из вас слепы, не следовало ли бы, чтобы был кто-то, занимающий это место и за всех возносящий гимн в честь бога? Да и что иное могу я, хромой старик, как не воспевать бога? Если бы, вот, я был соловьем, я делал бы то, что делает соловей, если бы лебедем — то, что делает лебедь. Но я — обладающий разумом: я должен воспевать бога. Это — мое дело, я делаю его и не оставляю это место в строю, насколько будет дано, и вас к этой же песне призываю».

II. Стиль Павла и диатриба

1. Диалогические элементы в посланиях Павла

В посланиях Павла мы также встречаем речевые обороты, восходящие к диалогу.

Прежде всего, мы здесь находим те же следы диалога, то и дело проскальзывающие выражения и формулы, что мы находили и в диатрибе.

Можно было бы предположить, что использование таких формул в посланиях обусловлено тем, что они были свойственны устной речи Павла. Тогда напрашивается вывод, что в устной речи Павла диалогический стиль был представлен в еще большей степени. Применимость такого утверждения в отдельных случаях следует оценивать с величайшей осторожностью. Однако оно находит хорошее подтверждение в том, что ясные черты диалога у Павла встречаются там, где его речь в наименьшей степени имеет характер личного письма и напоминает скорее трактат — в Послании к Римлянам.

В диатрибе нам встречались такие выражения, в которых отражены в какой-то степени общие предпосылки оратора и слушателя или же между ними устанавливается контакт: «Разве ты не видишь? Разве не знаешь?» (ούχ οράς, ούχ οΐδας, αγνοείς) и т.п. Подобные выражения весьма часто встречаются и у Павла. Вот как звучит его предостережение о рабстве у греха: «разве вы не знаете: вы становитесь рабами того, к кому вы поступаете в рабство» (ούκ οϊδατε δτι ω παριστάνετε εαυτούς δούλους εις ύπακοήν, δούλοι έστε φ υπακούετε...; Рим 6: 16). Так же и в пассаже о воздержании: «Разве вы не знаете, что на стадионе бегут все, а награду получает один» (Ούκ οϊδατε δτι οί έν σταδίω τρέχοντες πάντες μέν τρέχουσιν, εις δέ λαμβάνει τό βραβεΐον; 1 Κορ 9:24). См. также 1 Κορ 3: 16; 5: 6; 6: 15. Кроме того, эти выражения появляются и в высказываниях менее риторического характера, т.е. не в качестве апелляции к общезначимой истине, а как указание на конкретный факт (что можно перефразировать: «вы же не забыли»): Рим 11: 2; 1 Кор 6: 2 сл., 9; 9: 13; так же употребляется αγνοείτε: Рим 6: 3; 7: 1. Или в поучающем тоне: «не хочу оставить вас в неведении» (ού θέλω υμάς αγνοεί ν Рим 1: 13); 1 Κορ 10: 1; 12: 1; 2 Κορ 1: 8; 1 Фес 4: 13; это можно сопоставить с «да не будет тебе неведомо» (μή σε λανθανέτω) из диатриабы. Лишь в редких случаях это выражение мотивировано ситуацией (запрос адресатов письма: 1 Кор 12: 1; 1 Фес 4: 13). В большинстве случаев оно имеет чисто формальный характер, как оно, несомненно, употреблялось Павлом и в устной речи.

Но здесь есть одно поразительное отличие. В диатрибе вопрос обращен к отдельному лицу, у Павла же — к целой общине. В первом приближении может показаться, будто вследствие этого манера выражения у Павла носит менее личный характер. В действительности же — как раз наоборот. Ведь грек фактически обращается не к отдельному конкретному лицу, а к слушателю вообще. Такое «Разве ты не знаешь?» (ούχ οΐδας) должно касаться всех. Павел, напротив, обращается ко всем членам общины, т.е. его адресат представляет собой более конкретную величину, чем идеальный слушатель философской проповеди.

Также у Павла встречаются небольшие вопросы, — «что же?» (τί ούν) и др. — как бы останавливающие поток речи. Они отмечают паузу, размышление перед формулировкой вывода, благодаря чему последующая мысль выступает более рельефно, а вывод — правильный или ложный — предстает во всей своей вескости.

Ниже мы обсудим те особые, не свойственные диатрибическому стилю нюансы, которые в этих случаях имеют место. Здесь же мы только особо подчеркнем, что такие вопросы чаще всего появляются в диалектических частях Послания к Римлянам, т.е. там, где Павел менее всего озабочен восприятием читателя и высказывается наиболее риторично. Поэтому весьма вероятно, что такие формулы часто употреблялись им и в миссионерской проповеди, когда ему приходилось впервые заявлять о себе и о своей вести.

В раду характерных черт диатрибы приводились обращения к слушателю в таком тоне, в котором учитель разговаривает с неразумными учениками. Выражения такого рода мы встречаем и у Павла. Как и Эпиктет, он прибегает к таким обращениям, как «человек» (άνθρωπε, Рим 2: 1, 3; 9: 20) и «глупый» (άφρων, 1 Кор 15: 36). Эти выражения нечасты; обычно Павел использует обращение «братья» (αδελφοί), в частности, когда его адресатами являются члены общины. Однако, что характерно, в указанных выше случаях ситуация совсем иная: тогда он обращается к вымышленному оппоненту, разыгрывая спор с дидактической целью. Сюда же относятся и те случаи, когда Павел в наставлениях общине вдруг перескакивает на 2 л. ед. ч. 14 глава Послания к Римлянам начинается так: «Принимайте... (προσλαμβάνεσθε...), а затем, в ст. 4 однажды появляется «кто ты etc» (σύ τίς εί κτλ.). Таким образом Павел здесь уже видит перед собой не целую общину, а отдельного слушателя или оппонента. Ср. Рим 4: 13; 15:19; 20;22; особенно яркий пример Гал 4: 7²⁹³. И вновь мы могли бы предположить: Павел пользуется здесь приемом диатрибы, который, по-видимому использовался им в устных проповедях еще чаще.

Однако последний пример напоминает нам о другом — о явном признаке диалога — обмене репликами между оратором и вымышленным оппонентом.

В качестве динамического приема, служащего для продвижения речи вперед, Павел также прибегает к возражениям в прямой речи с последующим их отводом.

Возражения вводятся следующими формулами: «но кто-нибудь скажет» (άλλ' έρεΐ τις, 1 Кор 15:35), «ты скажешь» (έρείς οΰν, Рим 9:19; 11:19). Один раз встречается характерное для диатрибы φησί (1 Кор 10:10²⁹⁴). Уже одного этого было бы достаточно, чтобы показать, что Павел был знаком с речеупотреблением диатрибы. Однако по большей части возражения вводятся без каких-либо формул, как простые вставные вопросы (Рим 3:1; Гал 3:19, 20; 1 Кор 10: 296, 30; см. также Рим 7: 13).

Однако ясно, что диалогические речевые обороты такого рода не были усвоены Павлом так, чтобы войти в его плоть и кровь. И вымышленный оппонент играет у него не совсем ту же роль, что дана ему в греческой диатрибе. Поэтому часто возражения формулируются Павлом не как слова самого оппонента, а как его собственные слова, но как бы высказанные со стороны оппонента. Для такого употребления характерны выражения: «что же скажем?» и «итак, говорю» (τί οΰν έροΰμεν; άλλά λέγω...)²⁹⁵. Но это вновь показывает, что Павел в определенной степени следует тому, как развертывается мысль в диатрибе: он излагает свои идеи и проясняет их в диалогической форме.

Павел редко отвечает на возражение встречным вопросом (Рим 9: 19 слл.). И едва ли дело доходит до настоящего диалога, до реального обмена вопросами и ответами. В Рим 3:1 слл. и 4: 2 заметны лишь намеки на это. Обычно возражение отбрасывается простым «ни в коем случае» (μή γένοιτο). Затем он обстоятельно объясняет, в чем оппонент не прав, и обосновывает противоположное мнение²⁹⁶ или достигает того же целой серией риторических вопросов и другими риторическими приемами²⁹⁷. Однако нигде не встречается разработка темы в вопросах и ответах, некое постепенное продвижение к цели.

Стремительное обрывание оппонента - одна из явных характерных черт образа мышления Павла. Возражения у него почти никогда не выдвигаются как мнения, равным образом возможные или вообще как нечто достойное рассмотрения, но представляют собой заведомо абсурдные мнения. Впрочем, в некоторых случаях в возражениях звучат действительно противоположные воззрения²⁹⁸. Однако воображаемый оппонент почти всегда высказывает не противоположное мнение, а выводит неправильные следствия из воззрений Павла. Такого рода возражения есть и в диатрибе, также и там они иногда отводятся выражением « ни в коем случае» (μή γένοιτο). Однако их абсолютное преобладание у Павла показывает, что у него мы имеем дело с каким-то иным принципом построения речи. Он приходит к своим утверждениям не путем умозаключений, а через опыт и интуицию. Поэтому и отстаивая их, он не испытывает потребности в их рациональном обосновании, но, с одной стороны, он стремится отразить парадоксальность своих утверждений в весьма резких выражениях, а с другой стороны, он преследует практический интерес — предупредить неправильные моральные выводы. При этом все же формально он опирается на диатрибический стиль, и в этом смысле показательным является то, что названные примеры часто встречаются в Послании к Римлянам и все они — в контексте поучения. Таким образом, мы можем отметить широкое формальное сходство с диатрибой, которое в определенной степени вовлекает и сходство в характере развертывания мысли; с другой стороны, мы видим значительные отличия в образе мышления Павла и греческих проповедников.

Среди характеристик слога диатрибы был отмечен паратаксис, небольшое количество периодов, часто асиндетическое нанизывание коротких предложений. То же мы наблюдаем и у Павла, правда, в меньшей степени: у него можно встретить части, производящие совершенно иное впечатление. Рядом с оживленной, стремительно развертывающейся в коротких и резких высказываниях речью мы видим длинные, тяжеловесные предложения; это не периоды в собственном смысле, а чрезмерно длинные цепочки относительных предложений и participia conjuncta. И. Вайс особо подчеркнул это отличие и предложил решение связанных с ним проблем²⁹⁹. Если нам удастся установить, что сходство с диатри-бическим слогом характерно для определенных контекстов, мы можем надеяться, что продвинемся дальше в разрешении этого вопроса.

Мы указывали на характерное для диатрибы построение предложений, связанных условной связью. Несколько аналогичных примеров мы находим и у Павла. Условная связь выражена через сочетание вопроса и следующего за ним императива, 1 Кор 7: 18 сл.:

περιτετμημένος τις εκλήθη; μή έπισπάσθω. έν άκροβυστία κέκληταί τις; μή περιτεμνέσθω.

Призван ли кто обрезанным, не скрывайся; призван ли кто необрезанным, не обрезывайся.

1 Кор 7: 27:

δέδεσαι γυναικί; μή ζήτει λύσιν

λέλυσαι άπό γυναικός; μ ή ζήτει γυναίκα³⁰⁰.

Соединен ли ты с женой?не ищи развода. Остался ли без жены ? не ищи жены.

В Рим 12: 8 такое условное построение представлено в самом сокращенном виде. После того как предварительно условная связь была намечена с помощью частицы «ли» (εϊτε), говорится просто:

ό μεταδιδούς έν άπλότητι,

ό προϊστάμενος έν σπουδή,
ό ελεών έν ίλαρότητι.

раздаватель [ли], раздавай в простоте,
начальник [ли], начальствуй с усердием,

благотворитель [ли], благотвори с радушием.

Кроме того, Рим 14: 6:

ό φρονώ ν τήν ήμερα ν κυρίφ φρονεί
και ό έσθίων κυρίφ έσθίει...

και ό μή έσθίων κυρίφ ούκ έσθίει.

Кто различает дни, для Господа различает;
Кто ест, для Господа ест...

И кто не ест, для Господа не ест.

Й. Вайс приводит в качестве показательного для простоты устройства предложений пассаж 1 Кор 3: 5-9. Также характерны главы 12 и 14 Послания к Римлянам: короткие предложения, часто идущие друг за другом асиндетически, без особых вариаций, как можно более лаконичные (напр., 12: 6 слл., 13: 7). Также примеры безвариативных построений находим в 1 Кор 15: 39-44; примеры лаконичного эллиптического слога — 1 Кор 13: 8; 2 Кор 1: 6; 5: 13; 8: 23³⁰¹.

Оборотной стороной такой лаконичности и простоты и у Павла оказывается количественное богатство выражения. Это отчасти демонстрируют уже названные примеры. Как и в диатрибе, здесь часто встречаются длинные серии маленьких предложений, так же как и там — перечисления с «ли — ли» (εϊτε — εϊτε)³⁰² и отрицательные предложения, начинающиеся с отрицательной частицы³⁰³. Также мы находим как там, так и здесь следующие друг за другом вопросы, а также вопросы с последующими ответами. Так же, как и там, в таких маленьких

предложениях детально излагается содержание общих понятий. Например, в Рим 2: 21 сл. демонстрируется противоречие между гордостью законом и исполнением закона:

ό οΰν διδάσκων έτερον ό κηρύσσων μή κλέπτει ν ό λέγων μή μοιχεύειν ό βδελυσσόμενος τά είδωλα δς έν νόμφ καυχάσαι,...

σεαυτόν ού διδάσκεις;

κλέπτεις;

μοιχεύεις;

ιερόσυλε ΐς;

τον θεόν ατιμάζεις;

Как же ты, уча другого, не учишь себя самого ?
Проповедуя не красть, крадешь?

говоря «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь ?
гнушаясь идолов, святотатствуешь ?

хвалишься законом,... а Бога бесчестишь?

Или в Рим 13: 7 основное положение «отдавайте всякому должное» (άπόδοτε πάσιν τάς όφειλάς) детализируется так:

τω τον φορον τον φορον,

τω τό τέλος τό τέλος.

кому подать, подать;

кому оброк, оброк.

Или, например, 1 Кор 12: 4 слл.; 15: 39 слл.; 2 Кор 11: 19 сл., 22 сл.

У Павла часто можно отметить и избыточность выражения в отношении отдельных членов предложения³⁰⁴: перечисления существительных, связанных асиндетически³⁰⁵ или иным образом³⁰⁶; реже — ряды прилагательных с a-privativum³⁰⁷. Чаще встречаются редупликации; однако в них мы видим по большей части сходство не с речеупотреблением диатрибы, а с семитским слогом (например, Рим 14: 13, 14, 17, 18, 19; 1 Кор 15:50; 2 Кор 7:15; Гал 1:16; 3:15; Фил 1:19 сл.; 2:12 слл.;). В других случаях (1 Кор 3: 1; 7: 35; 2 Кор 10: 1; Гал 5: 26), а возможно и в уже названных Рим 14:13, 19 скорее следует говорить о диатрибическом слоге.

В таких перечислениях у Павла, как и в диатрибе, не стоит искать какой-то порядок. Часто решающим в сопоставлении тех или иных слов оказывается их созвучие. Например, в Рим 1: 29 три первых существительных имеют одинаковые окончания, затем следует μεστούς φθόνου, φόνου («исполнены зависти, убийства») и дальше, в ст. 31 ασύνετους, άσυνθέτους («безрассудны, вероломны»). В 1 Кор 4: 11; 6: 11 представлены отчасти созвучия окончаний; также и 2 Кор 7: 11, где слова сопоставлены попарно; в 1 Кор 7: 35 — одинаковое начало: εύσχημον και εύπάρεδρον («благочинно и непрестанно»).

Кроме того, весьма характерно и то, что те особые виды употребления таких перечислений, отмеченные нами в диатрибе, встречаются и у Павла.

Мы находим у него перечисления пороков³⁰*, в которых его зависимость от греческой народной философии была отмечена уже давно³⁰⁹. Встречаются у Павла и перечисления добродетелей³¹⁰.

Пожалуй, набольшее сходство мы находим в перечислениях жизненных обстоятельств (Peristasenkataloge). Павел, как греческий мудрец, перечисляет превратности судьбы или силы, которым подчинен человек и с воодушевлением заявляет о своем превосходстве над радостями и страданиями, над страхами и ужасами.

τίς ημάς χωρίσει άπό της αγάπης τον Χριστού;

θλΐψις ή στενοχώρια ή διωγμός

ή λιμός ή γνμνότης ή κίνδννος ή μάχαιρα;

Кто отлучит нас от любви Божией:

скорбь, или теснота, или гонение,

или голод, или нагота, или опасность, или меч ?

Так восклицает он в Рим 8: 35 подобно Эпиктету (I 18, 22):

τί οΰν αν κορασίδων (προβάλης); τί οΰν άν έν σκότω; τί οΰν αν δοξάριον; τί οΰν αν λοιδορίαν; τί οΰν αν έπαινον; τί δ' άν θάνατον;

Как же, если девчонку (предложишь)?Как же, если в темноте? Как же, если бренную славу? Как же, если поношение? Как же, если восхваление?А как, если смерть?

И так же, как Эпиктет, продолжающий ликующе «одержать победу над всем этим он может» (δύναται ταύτα πάντα νικήσαι), может и Павил похвалиться: «но все это преодолеваем» (άλλ' έν τούτοις πάσιν ύπερνικώμεν)³". Павел, правда, называет почти только одни несчастья, поскольку для него мирские блага не являются «обстоятельствами» (περιστάσεις) в понимании кинико-стоических проповедников. Однако он ставит вместе «смерть» и «жизнь» и к тому же в качестве параллели приводит такие сами по себе нейтральные величны как «настоящее» (ενεστώτα) и «будущее» (μέλλοντα), которые затем будут разделены на хорошее и плохое; из этого видно, насколько риторический тон и способ выражения соответствуют диатрибе.

Вполне естественно, что примеры несчастий, приводимые Павлом, отличаются от тех, что приводят греческие проповедники. Ведь всякий называет то, что является для него актуальным: для грека — «тиран» (τύραννος) и «изгнание» (φυγή), для Павла — «быть нагим» (γυμνιτεύειν) и «быть преследуемым» (διώκεσθαι).

В каких же разделах корпуса посланий Павла и в каких контекстах встречаются элементы диатрибического слога? Прежде всего, мы находим их в Послании к Римлянам и в обоих Посланиях к Коринфянам. С одной стороны, это контексты поучения, как мы заметили выше. Пассажи такого рода находятся в первых главах Послания к Римлянам, а также, например, 1 Кор 15³¹². С другой стороны, это наставления — как моральные наставления общего порядка, так и предписания по отдельным вопросам. В частности, речь идет о последних главах Послания к Римлянам и об указанных местах из 1 Послания к Коринфянам. И если в первой группе мы находили характерную черту диатрибы — разговор с воображаемым оппонентом, а во второй — нет, то это легко объяснимо. Дело в том, что поучительные пассажи носят менее личный характер, и, кроме того, в Послании к Римлянам Павел обращается к общине, которую он не знает; поэтому и в наставлениях проступает диалогическая форма (Рим 13: Зсл.; 14: 4, 15, 20). В обоих случаях обсуждаются темы, которые, по всей вероятности, в таком же духе разрабатывались Павлом и в его устной проповеди. Должно быть, Павел начинал свою мессианскую проповедь так, как мы это видим в Рим 1:18 слл., а его послание к своей коринфской общине показывает, как он мог излагать при всей общине свое «учение» (διδαχή) или свое «слово знания» (λόγος γνώσεως).

Когда же в других местах, например, во вступлении к Посланию к Римлянам мы, напротив, сталкиваемся с уже известным нам неповоротливым синтаксисом, мы не должны удивляться. Тогда Павел следует эпистолярному стилю, который он стремится поставить на службу своим определенным целям — формулированию теологических идей. Тогда он не проповедует, а пишет. Поэтому не стоит удивляться, что зачастую мы видим такие более или менее длинные тяжеловесные построения во вступлениях к посланиям: 1 Кор 1: 4-8; Фил 1:3-11; 1 Фес 1:2-7; 2 Фес 1: 3-12³¹³. Рим 15 и 2 Кор 8, 9 также склоняются к такому неповоротливому стилю. Ведь в этих случаях речь идет не об отдельных указаниях, как в 1 Кор 16, ни о том, чтобы принять проповеднический тон в силу особой, почти мучительной ситуации.

И наконец, мы должны выделить еще одну — третью группу таких пассажей, в которых присутствует указанный слог. Это те места, где Павел в своей речи переходит к страстному воодушевлению: Рим 8: 31 слл. (11: 28 слл.); 1 Кор 13: 2 (4: 11-13); 2 Кор 6: 3-10 (4: 7-12). Они также звучат не как спокойное письмо, а как эмоциональная речь. И хотя контекст некоторых из этих пассажей указывает на определенное полемическое или апологетическое их назначение, все же мы можем предположить: так говорил Павел перед всей общиной; такова была его манера выражаться, когда после произнесения «слова мудрости» (λόγος σοφίας) или «знания» (γνώσεως) он изливал свои чувства в восхвалении Бога, или когда в псалме или гимне, прибегая к впечатляющим парадоксам, он прославлял величие Христа.

То, что простые повествования и личные указания — Гал 1: 11-2:14; Фил 1:12-26; 2: 19-30 — выдержаны не в проповедническом тоне, не требует объяснения. Однако показательно то, что признаки диалогической речи мы находим в экзегетических частях — Рим 4 и Гал 3.

По ним мы можем составить представление, как звучали поучения Павла всей общине, когда он брал за основу ветхозаветный текст.

Итак, мы видим, что в посланиях Павла своеобразные черты диатрибического слога проявляются в разработке тех тем, которые он, по всей вероятности, подобным же образом обсуждал и в своих устных речах. Поэтому мы приходим к заключению, что устная проповедь Павла следовала принципам того же диатрибического стиля, причем в еще большей степени, чем это проявилось в его посланиях.

2. Средства художественной риторики в посланиях Павла

Нами было показано, что в диатрибе предложения простой структуры и простые средства выражения могут использоваться для достижения риторического эффекта, а также было отмечено, что для усиления этого эффекта применяется множество средств художественной риторики. Подобные наблюдения могут быть сделаны и при рассмотрении Посланий Павла.

Очень часто встречаются звуковые фигуры. Нередко они представляют собой игру слов, затеянную по какому-либо случаю. Она появляется и в таких контекстах, которые в остальном не несут никакой риторической окраски. Назовем лишь некоторые из множества примеров. В Рим 1 есть ряд примеров появляющихся в одной фразе од-нокоренных слов с различными префиксами или с другими изменениями³¹⁴.

Ст. 23: και ήλλαξαν τήν δόξαν τοΰ άφθαρτου θεοΰ έν όμοιώματι εικόνος φθαρτού ανθρώπου κτλ (вместо поклонения бессмертному Богу поклоняются образам, подобным смертному человеку).

Ст. 25: και έλάτρευσαν τη κτίσει παρά τον κτίσαντα (они служат творению вместо Творца).

Ст. 27: άρσενες έν άρσεσιν (мужчины с мужчинами).

Ст. 28: και καθώς ούκ έδοκίμασαν τον θεόν έχειν έν έπιγνώσει, παρέδωκεν αυτούς ό θεός εις άδόκιμον νουν. (И так как они не пожелали постичь Бога, то Бог отдал их во власть их развращенного ума.)

В стт. 1: 23 и 25 присутствует еще и антитеза, а она часто сопутствует игре слов. Другие примеры: Рим 2: 8; 5: 16, 19; 2: 3, 15; 13: 7; 14: 22сл.; 1 Кор 8: 2сл.; 9: 19-22; 11: 31сл.; 13: 6; 15: 50; 2 Кор 3: 2; 7: 5; 9: 8; 10: 5сл., 12; 13: 5-7; Гал 2: 19; 4: 9; Фил 1: 25; 2: 17сл.

В указанных примерах словесная игра часто строится на предложных сочетаниях; так же обстоит дело и в других местах, когда она достигается заменой предлога при одном и том же существительном или местоимении. Например, Рим 3: 21; 4: 17; 11: 36; 1 Кор 1: 21; 4: 10; 2 Кор 4: 17; 10:3; 13: 8; Флм 11. И здесь нередко слова связаны друг с другом антитезой (1 Кор 1: 21?; 4: 17; 2 Кор 10: 3; 13: 8).

Другие художественные средства, такие как анафора, эпифора и т.п. будут проиллюстрированы на примерах параллелизма³¹⁵. ·

Параллелизм членов широко представлен и у Павла. Вопросы, связанные с этим, подробно обсуждаются в работах Й. Вайса о риторике Павла³¹⁶.

Как и в диатрибе, мы здесь находим большие отрезки текста, в которых параллелизм членов осуществляется более или менее последовательно³¹⁷.

Рим 12:4-15:

καθάπερ γάρ έν ένί σώματι πολλά μέλη έχομεν,

τά δέ μέλη πάντα ού τήν αυτήν έχει πράξιν, οϋτως οί πολλοί έν σώμα έσμεν έν Χριστώ,

το δέ καθ' εις αλλήλων μέλη. έχοντες δέ χαρίσματα κατά τήν χάριν τήν δοθεΐσαν ήμΐν διάφορα,

εϊτε προφητείαν, κατά τήν άναλογίαν της πίστεως-

εϊτε διακονίαν έν, τη διακονία·

εϊτε ό διδάσκων, έν τη διδασκαλία-

εϊτε ό παρακαλών, έν τη παρακλήσεν

ό μεταδιδούς έν άπλότητι,

ό προϊστάμενος έν σπουδή,

ό ελεών έν ίλαρότητι.

ή αγάπη ανυπόκριτος,

άποστυγοϋντες τό πονηρόν, κολλώμενοι τω άγαθω-
τη φιλαδελφία εις αλλήλους φιλόστοργοι, τη τιμη αλλήλους προηγούμενοι,
τη σπουδή μή οκνηροί, τω πνεύματι ζέοντες,

τω κυρίφ δουλενοντες, τη έλπίδι χαίροντες,

τη θλίψει υπομένοντες, τη προσευχή προσκαρτεροΰντες,

ταΐς χρείαις τών αγίων κοινωνοϋντες, τήν φιλοξενίαν διώκοντες. ευλογείτε τους διώκοντας, ευλογείτε και μή καταράσθε. χαίρει ν μετά χαιρόντων, κλαίει ν μετά κλαιόντων.

Параллелизм с антитезами и игрой слов представлен в 1 Кор 9:19-22:

Ελεύθερος γάρ ών έκ πάντων πάσιν έμαυτόν έδούλωσα,

ίνα τούς πλείονας κερδήσω. και έγενόμην τοις Ίουδαίοις ώς Ιουδαίος,

ίνα Ιουδαίους κερδήσω. τοις υπό νόμον ώς υπό νόμον, — μή ών αυτός υπό νόμον —

ϊνα τούς υπό νόμον κερδήσω. τοις άνόμοις ώς άνομος, — μή ών άνομος θεού άλλ' έννομος Χριστού,

ϊνα κερδάνω τούς άνομους, έγενόμην τοις άσθενέσιν ασθενής,

ϊνα τούς ασθενείς κερδήσω. τοις πάσιν γέγονα πάντα,

ίνα πάντως τινάς σώσω.

Ибо, будучи свободен от всех, я всем поработил себя,

дабы больше приобрести: для евреев я был как еврей,

чтобы приобрести евреев;

для подзаконных был как подзаконный,

чтобы приобрести подзаконных; для чуждых законах — как чуждый закона, — не будучи чужд закона перед Богом, но подзаконен Христу, —

чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный,

чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем,

чтобы спасти по крайней мере некоторых.

То же можно наблюдать в 1 Кор 7: 296-31:

ϊνα και οί έχοντες γυναίκας ώς μή έχοντες ώσιν,

και οί κλαίοντες ώς μή κλαίοντες,

και οί χαίροντες ώς μή χαίροντες,

και οί αγοράζοντες ώς μή κατέχοντες,

και οί χρώμενοι... ώς μή καταχρώμενοι.

так что имеющие жен должны быть как не имеющие;
и плачущие, как неплачущие;

и радующиеся, как не радующиеся;

и покупающие, как не приобретающие;

и пользующиеся... как не пользующиеся;

Антитетический параллелизм с уподоблением (παρομοίωσις) — 1 Кор 7: 32-34:

ό άγαμος μεριμνά τά τοΰ κυρίου,

πώς άρέση τω κυρίφ-ό δέ γαμήσαςμεριμνά τά τοΰ κόσμου,

πώς άρέση τη γυναικί, και μεμέρισται. και ή γυνή ή άγαμος και ή παρθένος μεριμνά τά τοΰ κυρίου,

ϊνα ή αγία [και] τω σώματι και τω πνεύματι-ή δέ γαμήσασα μεριμνά τά τοΰ κόσμου,

πώς άρέση τω άνδρί.

Неженатый заботится о Господнем,

как угодить Господу; а женатый заботится о мирском,

как угодить жене, и разрывается [между Господним и мирским]. И незамужняя и девица заботятся о Господнем,

чтобы быть святыми и телом и духом; Л замужняя заботится о мирском,

как угодить мужу.

Другие примеры: 1 Кор 6:12-16; 10:6-10; 12: 15-26; 2 Кор 4: 8-11; 6:8-10.

Параллелизмом связываются вопросы — 1 Кор 9: 1:

Ούκ ειμί ελεύθερος;

ούκ ειμί απόστολος;

ουχί Ίησοϋν τον κύριον ημών έώρακα;

ού τό έργον μου ύμεϊς έστε έν κυρίφ;

Разве я не свободен ? Разве я не Апостол ?

Разве я не видел Иисуса, Господа нашего ? Разве не мое дело вы в Господе ?

Кроме того, например: 1 Кор 6: 2сл., 15сл.

Вопросы и ответы: 1 Кор 7: 18слл., 27.

Вопросы с одинаковыми ответами — 2 Кор 11: 22слл.:

Εβραίοι είσιν; κάγώ.

Ίσραηλΐταί είσιν; κάγώ. σπέρμα Αβραάμ είσιν; κάγώ.

διάκονοι Χριστού είσιν; — παραφρόνων λαλώ — υπέρ έγώ.

Они евреи ? и я.

Израильтяне? и я.

Семя Авраама ? и я.

Христовы служители? (в безумии говорю) и я.

Императивы — Флп 3: 2:

Βλέπετε τούς κύνας, βλέπετε τούς κακούς έργάτας, βλέπετε τήν κατατομήν.

Берегитесь псов, берегитесь злоумышленников, берегитесь обрезания.

Примеры анафор помимо тех, что указаны выше:

1 Кор 3: 9: θεού γάρ έσμεν συνεργοί-θεού γεώργιον, θεού οικοδομή έστε.

Ибо мы соработники у Бога, а вы Божья нива и Божие строение.

2 Кор 7: 2: ουδέ να ήδικήσαμεν, ουδέ να έφθείραμεν, ουδέ να έπλεονεκτήσαμεν.

Мы никого не обидели,

никому не повредили,

ни от кого не искали корысти.

2 Кор 7:4: πολλή μοι παρρησία προς υμάς, πολλή μοι καύχησις υπέρ υμών.

Я много надеюсь на вас, много хвалюсь вами.

Кроме того, ср. 1 Кор 10: 21, 23; 2 Кор 1: 6; Гал 3: 28; 4: 4сл., 5: 26; Флп 2: 1; 3: 6; 4: 12.

Эпифора — 2 Кор 11: 23:

έν κόποις περισσοτέρως, έν φυλακαΐς περισσοτέρως.

[Я был] безмерно в ранах,

безмерно в темницах.

и ст. 27: κόπφ και μόχθω, έν άγρυπνίαις πολλάκις, έν λιμώ και δίψει, έν νηστείαις πολλάκις.

в труде и в изнурении, часто без сна, в голоде и жажде, часто без пищи.

Также 1 Кор 7: 12сл. Стоит сравнить и с 1 Кор 12:4-6, 8-9.

Разумеется, я привел лишь те примеры, в которых, на мой взгляд, присутствует греческий риторический параллелизм. Гебраизирующий параллелизм, также встречающийся у Павла, не входит в область нашего рассмотрения³¹⁸. Кроме того, я не указал на многочисленные параллельные предложения, связанные союзами «как... так» (ώς... ούτως); их появление у Павла связано с формулировкой им его своеобразной историософии и поэтому их нельзя сопоставить с нашими примерами параллелизма³¹⁹.

Параллельные конструкции, прежде всего такие, что составляют большие отрезки текста, исследованы Й. Вайсом с большой проницательностью. В нашу задачу это не входит, поскольку мы задались целью лишь выяснить характер связи между жанром диатрибы и стилем Павла. В этой связи я позволю себе высказать одно замечание. Я не считаю, что такое тщательное членение речи обусловлено предварительным ее обдумыванием. Представляется маловероятным, что такой эмоциональный пассаж, как 2 Кор 11: 16 - 12: 10, отмеченный изощренным расположением параллельных конструкций³²⁰, представляет собой заранее продуманную речь. Если говорить о 1 Кор 13, то и сам Вайс данный пассаж так не трактует³²¹.

Далее, очевидно также, что риторическая структура не везде выдержана с неизменным тщанием, но в некоторых местах она, если можно так сказать, подпорчена отдельными репликами. Такой вставной репликой является, например, 2 Кор 11: 31-33, а также бросающееся в глаза прерывание речи цитатой Рим 8: 36. Подобного рода реплики, таким же образом призванные отсылать к тексту Ветхого Завета, можно найти в 1 Кор 10: 6-10. Литургическая традиция обусловливает и то, что в 1 Кор 12: 4-6 нарушена эпифора. Не вполне соблюден параллелизм и в 1 Кор 7: 18-21, где в текст проникают очень важные для Павла соображения. Поэтому я бы не осмелился вычеркивать из текста 1 Кор 15: 56 по риторическим соображениям³²².

С другой стороны, исходя из неосознанного и небрежного пользования приемами риторики, можно сделать вывод, что они были для Павла совершенно привычными. Он настолько часто слышал так произносимые речи, что их звучание вошло в его плоть и кровь; а поскольку сам он проповедовал в таком стиле, то и при диктовке от него не отходил.

Павел исключительно часто прибегает к антитезе, примерами чему могут служить некоторые из приведенных нами параллельных конструкций. И об антитезе у Павла Й. Вайс говорит весьма подробно³²³. Он правильно обращает внимание на столь сильную склонность Павла к антитетическим выражениям, что ради четко построенной антитезы он даже жертвует точностью мысли³²⁴.

В сферу наших интересов здесь не входит выяснение того, насколько личный опыт Павла определил эту склонность к антитезам в мышлении и речи. Конечно, это имеет значение для дальнейших выводов из результатов нашего исследования, но не для самого исследования. И прежде всего мы должны задаваться вопросом, в какой степени в формулировках Павла проявляются аналогии с диатрибой.

Как и в диатрибе, мы здесь находим бесстрастные перечисления, организованные с помощью повторяющегося прилагательного άλλος³²⁵. Столь же темпераментны, как и в диатрибе, серии противопоставлений, в которых демонстрируется раздвоенность евреев (Рим 2: 21слл.). Как и в диатрибе, правильное и неправильное поведение и жизнь противопоставляются друг другу - 2 Кор 6: 14сл.:

τίς γάρ μετοχή δικαιοσύνη και ανομία;

ή τίς κοινωνία φωτι προς σκότος; τίς δέ συμφώνησις Χριστού προς Βελιάρ,

ή τίς μερίς πιστω μετά απίστου;

Ибо какое общение праведности с беззаконием ?

Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром ?

Или какое соучастие верного с неверным ?

У Павла мы не встречаем характерные для диатрибы длинные антитетические построения, в которых подробно выписывается идеальный образ человеческого поведения, противопоставленный реальным поступкам людей. Ему недостает спокойствия и таланта художника, для того чтобы живописать и драматизировать, а кроме того, ему не хватает юмора.

В то же время он часто использует антитезы, построенные на парадоксах. Подобно тому как греческий проповедник дает представление о совершенном мудреце в парадоксальных антитезах, так и Павел описывает себя как Апостола Христа в мощных сериях антитез:

2 Кор 4:8-11:

έν παντι θλιβόμενοι άλλ' ού στενοχωρούμενοι,

άπορούμενοι άλλ' ούκ έξαπορούμενοι,

διωκόμενοι άλλ' ούκ έγκαταλειπόμενοι,

καταβαλλόμενοι άλλ' ούκ άπολλύμενοι, πάντοτε τήν νέκρωσιν του Ίησοϋ έν τω σώματι περιφέροντες,

ϊνα και ή ζωή τοΰ Ίησοϋ έν τω σώματι ημών φανερωθη. άει γάρ ήμεΐς οί ζώντες εις θάνατον παραδιδόμεθα διά Ίησοϋν,

ϊνα και ή ζωή τοΰ Ίησοϋ φανερωθή έν τίγ θνητή σαρκι ημών¹²⁶.

Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены;

мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся;

мы гонимы, но не оставлены;

низлагаемы, но не погибаем.

Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса,

чтобы и жизнь Иисуса открылась в теле нашем. Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса,

чтобы и жизнь Иисуса открылась в смертной плоти нашей.

2 Кор 6: 9-10:

ώς πλάνοι και αληθείς

ώς αγνοούμενοι και έπιγινωσκόμενοι

ώς αποθνήσκοντες και ιδού ζώμεν

ώς παιδευόμενοι και μή θανατούμενοι

ώς λυπούμενοι άει δέ χαίροντες

ώς πτωχοί πολλούς δέ πλουτίζοντες

ώς μηδέν έχοντες και πάντα κατέχοντες.

Нас считают обманщиками, но мы верны;
мы неизвестны, но нас узнают;

нас считают умершими, но вот, мы живы;

нас наказывают, нас огорчают, мы нищи,

мы ничего не имеем,

но мы не умираем; а мы всегда радуемся; но многих обогащаем; но всем обладаем.

А ведь и в отношении проповедей Павла можно говорить о некоей переоценке ценностей; ведь и у него переосмысление основополагающих понятий ведет к пересмотру отдельных периферических ценностей. И он использует давно известные слова, но в новом смысле. То, что они значили раньше, когда понимались «по плоти» (κατά σάρκα), отошло в прошлое. Теперь они понимаются прежде всего «по духу» (κατά πνεΰμα), в их истинном значении. Только теперь известно, что значит «еврей» (Ιουδαίος), что есть истинное семя Авраама, что есть истинный Иерусалим, в чем заключается истинный Закон Бога. И эта осознанная переоценка ценностей, эта игра с давно известными словами оказывает то же воздействие, что и соответствующий прием диатрибы. Она действенна прежде всего для самого Павла; для слушателей — лишь настолько, чтобы они составили правильное представление о старых понятиях и чтобы слова «Закон», «Авраам» и т.д. наполнились для них реальным звучанием.

Но все-таки Павел говорит о несколько иных вещах. У греков переоценка ценностей осуществляется посредством мыслительной или волевой деятельности человека; у Павла — через действия Бога в истории. Там мудрец превращает несчастье в счастье палочкой Гермеса; здесь Бог осуществляет то же своей благодатью. Там ложные и истинные ценности вечно сосуществуют, а человек в настоящий момент, как и всегда, волен сделать выбор в пользу того или другого. У Павла те же две группы ценностей — истинные и ложные — рассматриваются в первую очередь как старые и новые. Старые ценности когда-то имели значение, а теперь отошли в прошлое, хотя они и проникли в это новое время. Поэтому парадоксы у Павла имеют другой оттенок, впрочем совпадая во многом с формулировками диатрибы и, также как и там, придавая проповеди, с одной стороны, непочтительный характер, а с другой — уверенный тон победителя. Безусловно, различия не везде выражены одинаково четко. В тех случаях, когда речь идет о смерти и жизни, о рабстве и свободе и о других противоположностях земной жизни, проповедь Павел оказывается весьма близкой диатрибе и в отношении идеологии. Яснее всего идейные различия при сходстве формы сказываются в трактовке истории.

Киник может сказать о ценностях, за которыми слепо гонятся обыватели: «ничто» (ταύτα ουδέν). Так же и Павел выносит приговор тому, что для еврея было ценным или неценным: «обрезание ничто и необрезание ничто» (ή περιτομή ουδέν έστιν και ή άκροβυστία ουδέν έστιν)³²⁷. Для Павла это означает, что «древнее прошло» (τά αρχαία παρήλθεν); «то, что для меня было преимуществом, то... я счел тщетою» (άτινα ήν μοι κέρδη ταύτα ήγημαι... ζημίαν)³²⁸. Эти слова стоит сравнить mutatis mutandis с рассуждениями Эпиктета об ущербе (ζημία), выпадающем на долю того, кто занят только внешней стороной вещей; испорченный человек обычно вовсе не замечает этого ущерба, однако всегда носит его с собой вместе со своей испорченностью³²⁹. Конечно, Павел не может говорить о переоценке старых ценностей так же, как это делается в диатрибе, в том же ироническом тоне³³⁰; ведь старые ценности обладали для него когда-то своей священной правотой. Однако из этого не следует, что он не может прибегать к таким заостренным парадоксам, которые заставили бы благочестивого еврея возмутиться так же, как возмутился бы истинный грек непочтительными словами какого-то Эпиктета. Так, в Рим 2: 28 говорится: «Ведь настоящего еврея отличают не по внешности, а подлинное обрезание — не то, которое видно на теле (ού γάρ ό έν τω φανερω Ιουδαίος έστιν ουδέ ή έν τω φανερω έν σαρκί περιτομή). Нечто подобное, хотя и сформулированное не столь остро, находим в Гал 4: 25сл. Насколько парадоксальным для евреев оказывается то, что Иерусалим превращается в формальное понятие, которое может быть использовано для выражения совершенно новой ценности! Таким же вопиющим богохульством является и парадоксальное переосмысление эры Закона: период возрастающей праведности превращается в период возрастающего греха.

У Павла мы встречаем те же пары понятий, что и в диатрибе. Как говорилось выше, аналогии здесь боле явные. На первом месте стоит пара «свобода — рабство»³³¹. Если в диатрибе только мудрец истинно свободен, то у Павла таковым является спасенный. Перед такой свободой внешнее рабство сходит на нет: «Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа» (ό γάρ έν κυρίφ κληθείς δούλος απελεύθερος κυρίου εστίν)³³². Однако — достаточно парадоксально — с этой свободой связано другое рабство: «равно и призванный свободным есть раб Христа» (ομοίως ό ελεύθερος κληθείς δούλος έστιν Χριστού)³³³, подобно тому как у Эпиктета освобожденный Богом мудрец становится слугой Бога³³⁴.

Пара понятий «счастье — страдание» столь широко у Павла не представлена. Во-первых, он обращается к таким социальным слоям, для которых карьерные устремления и т.п. не представляют опасности. Кроме того, для него немыслимо считать такие пороки как разврат, мотовство и т.п. хоть в каком-то смысле счастьем. Поэтому обсуждение подобных предметов заведомо исключено. Все же стоит указать на свойственный Павлу парадоксальный способ превращения несчастья в счастье: Рим 5: 3 и особенно 2 Кор 4: 8, 11; 6: 9сл. Здесь необходимо также вспомнить и то, как Павел в антитетических противопоставлениях демонстрирует обесценивание земных человеческих состояний. Для его стиля характерна потребность завершать ряды антитез заключительными синтетическими высказываниями.

Например, Рим 14: 7сл.:

ουδείς γάρ ημών έαυτώ ζή,

και ουδείς έαυτώ αποθνήσκει-έάν τε γάρ ζώμεν, τω κυρίφ ζώμεν,

έάν τε άποθνήσκωμεν, τω κυρίφ άποθνήσκομεν. έάν τε οΰν ζώμεν έάν τε άποθνήσκωμεν, τοΰ κυρίου έσμέν.

Ведь никто из нас не живет для себя

и не умирает для себя. Если мы живем, то живем для Господа,

если же умираем, то умираем тоже для Господа. Живем мы или умираем, мы принадлежим Господу.

Гал 3: 28:

ούκ ενι Ιουδαίος ουδέ ά Ελλην,

ούκ ένι δούλος ουδέ ελεύθερος,

ούκ ενι άρσεν και θήλυρ

πάντες γάρ ϋμεΐς εις έστε έν Χριστώ Ίησοϋ³³⁵.

Нет ни еврея, ни язычника,
ни раба, ни свободного,

ни мужского пола, ни женского, ибо все вы одно в Христе Иисусе.

И такие важные противоположные понятия, как жизнь и смерть, получают у Павла новое осмысление. То, что обычно понимают под жизнью и смертью, для него безразлично; он уверен, что ни смерть ни жизнь никак его не касаются (Рим 8: 38). Любая участь — «или жизнь или смерть» (ει'τε ζωή ει'τε θάνατος) — для христианина равноценна: «все ваше» (πάντα υμών)³³⁶. Ведь та смерть, которая по праву носит свое имя, есть смерть неспасенного человека, умирающего в живом теле из-за рабства греха (Рим 7: 9сл.). Или также — согласно другому парадоксальному высказыванию — это такая смерть, в которой христианин (при крещении) умирает к греху, отдавая свою земную жизнь той силе, которая господствует над смертью и над всей земной жизнью (ос. Рим 8: Юсл.). А поскольку только такая смерть является принципиально окончательной, то в еще одном парадоксальном высказывании вся дальнейшая жизнь, которая еще предстоит на земле христианину, рассматривается как постоянное умирание в силу того, что она протекает в постоянной борьбе с земными силами (2 Кор 4: Юсл.; 6: 9). Этой смерти противостоит истинная жизнь, жизнь в Духе, жизнь во Христе (Рим 8: Шел.; Флм 1: 20сл.), которая осуществляется исключительно верующим и с каждой телесной смертью все больше утверждает свою чудесную действенность: 2 Кор 4: Юсл.:

πάντοτε τήν νέκρωσιν τοϋ Ίησοϋ έν τω σώματι περιφέροντες, ϊνα και ή ζωή τοϋ Ίησοϋ έν τω σώματι ημών φανερωθή.

άει γάρ ήμεΐς οί ζώντες εις θάνατον παραδιδόμεθα διά Ίησοϋν, ϊνα και ή ζωή τοϋ Ίησοϋ φανερωθή έν τη θνητή σαρκί ημών.

Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисуса открылась в нашем теле.

Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисуса открылась в нашей смертной плоти.

И так же как о стоике говорится «он умирая сохраняется» (αποθνήσκων σώζεται), так и Павел может сказать: «для меня... смерть — приобретение» (έμοί... τό άποθανεΐν κέρδος)³³⁷. Нетрудно увидеть, сколь различны в обоих случаях мотивировки парадоксов. У Павла фоном для них является его мистика Христа, его мистика таинств, его (спиритуализиро-ванная) эсхатология. Однако нельзя, опираясь только на эти различия в восприятии, недооценивать значение формальной аналогии и ее влияние на мышление. Ниже мы попытаемся прояснить вопрос о последствиях такого влияния. Здесь же лишь ограничимся следующим: даже тот, кто пожелал бы отрицать всякую связь между посланиями Павла и диатрибой в данном пункте, мог бы извлечь из нашего рассмотрения некоторую пользу; ведь оно могло бы способствовать не только более тонкому пониманию характерных черт того и другого, но также и дать представление о том, каким образом слушатели были подготовлены к восприятию проповеди Павла с ее захватывающей игрой в парадоксы о жизни и смерти и почему эта проповедь могла оказаться действенной.

Как и в диатрибе, указанная переоценка ценностей задает новую перспективу характеристики человека. Грешники и спасенные сопоставляются у Павла подобно невеждам и знающим в диатрибе³³⁸. И для описания состояния неспасенного человека используется высказывание, построенное на парадоксе, созвучном парадоксам диатрибы:

Рим 7: 15 и 19:

δ γάρ κατεργάζομαι ού γινώσκω- ού γάρ δ θέλω τούτο πράσσω, άλλ' δ μισώ τούτο 7юиЪ... ού γάρ δ θέλω ποιώ αγαθόν, αλλά δ ού θέλω κακόν τούτο πράσσω

«Ибо я сам не понимаю, что творю: делаю не то, что люблю, а то, что ненавижу... я делаю не добро, хотя и стремлюсь к нему, а зло, хотя я его не хочу (ср. Epikt. II26, 4; см. с. ???)».

Но тут вновь проявляется различие. У Павла желание направлено на должное, но воля к осуществлению желания слишком слаба. Для грека воля достаточно сильна, но она направлена не на должное. У Павла речь идет о борьбе двух сил в человеке, о борьбе самим человеком болезненно осознаваемой. Греческий проповедник тоже говорит о некоей борьбе в человеке, но беда в том, что человек о ней не подозревает. Он стремится к «полезному» (συμφέρον), но слепо хватается за совсем противоположное; (δεΐξον μάχην και άποστήσεται). Павел говорит: «Бедный я человек! Кто избавит меня... ?» (ταλαίπωρος έγώ άνθρωπος· τίς με ρύσεται...)

Оглянувшись назад, можно сказать: хотя склонность Павла к антитезам и обусловлена его личным опытом, все же предпочтение им заостренных формулировок сближает его стиль с диатрибическим, причем настолько, что можно говорить о непосредственном влиянии. Мы потратили немало усилий на выявление различий в мотивировках, но все-таки формальная аналогия проявляется настолько явно, особенно в использовании одних и тех же парных понятий, что мы, никак не преуменьшая оригинальности Павла, должны признать: Павел научился у греческих проповедников придавать словесному выражению своего опыта наиболее убедительную форму (ясным подтверждением этому может служить сравнение антитез Павла с антитезами в Евангелии от Иоанна). Пожалуй, можно сказать даже так: они помогли ему прояснить для себя свой собственный опыт.

Теперь рассмотрим смысловые фигуры у Павла. И у него мы сталкиваемся с частым использованием риторических вопросов. Как и в диатрибе, они призваны подчеркнуть и сделать более внушительными упреки и порицания³³⁹, и, в частности, побудить к самоанализу³⁴⁰. Как и там, в них находит свое выражение торжествующее сознание собственной силы³⁴¹. Кроме того, риторические вопросы употребляются и для того, чтобы, как и в диатрибе, заставить слушателя согласиться с доводами проповедника³⁴².

Сродство проявляется и в форме вопросов, как мы видели в примерах параллелизмов. Часто встречаются вопросы, начинающиеся с отрицания:

Ουκ ειμί ελεύθερος; ούκ ειμί απόστολος; ουχί Ιησοϋν τον κύριον ημών έώρακα; ού τό έργον μου ύμεΐς έστε έν κυρίφ³⁴³;

Разве я не апостол ? Разве я не свободен ? Разве не видел я Иисуса, нашего Господа ? Разве вы не мое дело в Господе ?

Также есть и вопросы, начинающиеся с вопросительного слова:

πού σοφός; πού γραμματεύς;

πού συζητητής τοϋ αιώνος τούτου³⁴⁴;

Где мудрец ? Где книжник ? Где спорщик этого века?

Вопросы с одинаковыми или сходными ответами: 1 Кор 18: 27; 2 Кор 11:22.

Что касается императивов, то следует отметить, что ни иронических, ни патетических императивов мы здесь вообще не встречаем³⁴⁵. Конечно, в контекстах назидания многочисленны по-настоящему суровые повеления. Рассматривать их как примеры аналогий с диатрибой можно только если в них заметна какая-то риторическая окраска. Таковы, например, серии одинаковых императивов с различными дополнениями: Флп 3: 2; 1 Кор 7: 27; или разные императивы с одинаковым местоименным дополнением, как в Флп 4: 8сл. Кроме того, некоторые повелительные высказывания являются общими для Павла и для диатрибы: «не обманывайтесь» (μή πλανάσθε, 1 Кор 6: 9; 15: 33: Гал 6: 7), «никто не обольщай сам себя» (μηδείς εαυτόν έξαπατάτω, 1 Кор 3: 8³⁴⁶), «посмотрите» (βλέπετε, 1 Кор 1: 26; 3: 10; 8: 9; 10: 12, 18).

Некоторые восклицания отчасти демонстрируют связь с диатрибой. Как и там, у Павла мы находим выражение несогласия «ни в коем случае» (μή γένοιτο); единственный раз в сохранившихся Посланиях встречается вопрос «какая польза?» (τί όφελος)³⁴⁷. Здесь есть и те же формулы пожелания: «о если бы!» (οφελον (ώφελον) и ήθελον)³⁴⁸. Призывание Бога для подкрепления высказывания или другие восклицания, близкие к клятве, делают тон речи, как и в диатрибе, более оживленным (1 Кор 15: 31; 2 Кор 1: 18; Гал 1: 20). Проклятия: 1 Кор 9: 16; Гал 1: 8сл.; 5:12. Благодарение Богу: Рим 7: 25; 6: 17. У Павла не встречаются восклицания в тоне жалобы, завершающие изображение извращенного положения дел. Пример восторженного восклицания: Рим 11: 33-36. Как и в диатрибе, в данном случае такой пассаж к концу превращается в гимн во славу Бога; нечто подобное — Рим 8: 31 слл. и 1 Кор 15: 54-57.

Безусловно, восклицания такого рода сами по себе не должны рассматриваться как подтверждение связи с диатрибой. В данном случае лишь стоит сказать, что как здесь, так и там присутствуют соответствующие элементы, которые в целом подкрепляют общее сходство.

В определенной степени слог Павла приобретает сходную с диатрибой окраску и благодаря олицетворениям. Так же как и там, абстрактные силы становятся субъектами действия. Если в диатрибе различные желания приобретают обличье, то у Павла — грехи. Впрочем, отличие здесь превышает сходство. Когда у Павла грехи, Закон, или Смерть выступают как действующие лица, они не являются риторическими персонификациями, а действительно представляют собой силы, отчасти наделенные личностным началом, ипостаси³⁴⁹. Сближение со стилем диатрибы происходит тогда, когда он вкладывает им в уста прямую речь. Конечно, нельзя говорить об аналогии с диатриби-ческой персонификицией, когда говорит Писание³⁵⁰, поскольку оно является для Павла чем-то большим, нежели персонификацией, да и слова Писания не требуется выдумывать. Однако в том случае, когда у него говорят члены тела, это напоминает греческую манеру. В еще большей степени создается такое впечатление, когда в Рим 10: 6-8 Павел дает слово такой абстрактной величине, как «правота, достигаемая через веру» (δικαιοσύνη έκ πίστεως).

Сравнения у Павла

Здесь трудно проводить параллели между диатрибой и посланиями Павла. Ведь на первый взгляд в данном случае мы сталкиваемся с необозримой разницей между ними³⁵¹. Там мы наблюдаем щедрое изобилие и пеструю красочность, здесь — скудость и сухость. Там друг друга сменяют яркие картины, здесь — удивительная неспособность говорить наглядно. Там — искусно построенные и убедительные примеры, здесь — совершенное неумение. Но с другой стороны весьма примечательно то, что Павел в этом отношении еще более далек от еврейской риторики — от речей Иисуса, Ветхого Завета и равви-нистической литературы. Важным отличительным моментом является то, что у Павла нет ни одной притчи в собственном смысле, ни одного рассказа о каком-то отдельном случае. Но если вглядеться более пристально, все же некоторые аналогии с диатрибой проявляются.

Для начала представим обзор материала сравнений разного рода. Он распределяется по следующим сферам:

1. Человеческое тело.

«тело, члены» (σώμα, μέλη) и отдельные части тела: Рим 12: 4сл.;

1 Кор 6: 15; 12: 12слл.; «разные языки» (γένη φωνών): 1 Кор 14: 10.

2. Человеческая жизнь в семье и т.д.

«отец» и «дитя» (πατήρ и τέκνον): 1 Кор 4: 14сл.; 2 Кор 6: 13; Флп

2:22; 1 Фес 2:7, 11. «родовые муки» и «быть в родовых муках» (ώδίν и ώδίνειν): 1 Фес

5:3; Гал 4: 19. «кормилица» (τροφός): 1 Фес 2: 7.

«младенец» (νήπιος): Рим 2: 20; 1 Кор 3:1; Гал 4: 1, 3; 1 Фес 2: 7. «зрелый человек» (τέλειος): 1 Кор 2: 6; 14: 20; Флп 3: 15. «младенец» и «муж» (νήπιος и άνήρ): 1 Кор 13: 11. «молоко» и «[твердая] пища» (γάλα и βρώμα): 1 Кор 3: 2; 9: 7.

«учитель» (διδάσκαλος): Рим 2: 20. «воспитатель» (παιδευτής): Рим 2: 20. «наставник» (παιδαγωγός): 1 Кор 4: 15; Гал 3: 24.

«дева» (παρθένος): 2 Кор 11: 2.

«дом, жилище, хижина» (οικία, οίκητήριον, σκήνος): 2 Кор 5: 1слл. «одеваться» или « раздеваться» (έν- или έκδύσασθαι): Рим 13: 12, 14;

1 Кор 15: 35сл.; 2 Кор 5: 2слл.; Гал 3:27; 1 Фес 5: 8. «(глиняные) сосуды» ((όστρακανα) σκεύη): 2 Кор 4: 7; Рим 9: 21сл. «зеркало» (έσοπτρον): 1 Кор 13: 11. «домохозяин» (οικονόμος): 1 Кор 4: 1сл.; Гал 4: 2. «управляющий» (επίτροπος): Гал 4: 2. «господин» (κύριος): Рим 14:4; Гал 4: 1. «раб» (δούλος): Рим 6: 16слл.; 1 Кор 7: 22; Гал 4: 1, 7. «слуга» (υπηρέτης): 1 Кор 4: 1. «домашний раб, слуга» (οίκέτης): Рим 14: 4.

«поводырь» (οδηγός): Рим 2: 19.

3. Болезнь и смерть.

«слепой» и « ослеплять» (τυφλός и τυφλόω): Рим 2: 19; 2 Кор 4: 4. «мертвый» и « умирать» (νηκρός и αποθνήσκω): Рим 6:11,13; 7:8-11; 8:11. «каменеть (о сердце) = ожесточаться» (πωρόω): Рим 11: 7; 2 Кор 4: 4.)

4. Природа и жизнь человека в ней.

«ночь — день» (νύξ — ήμερα) и т.д.: Рим 13: Пслл.; 1 Фес 5: 5, 8. «свет — тьма» (φως — σκότος): Рим 2: 19; 13: 12; 1 Кор 4: 5сл.; 2 Кор

4:4, 6; 6: 14; 1 Фес 5: 5. «светила» (φωστήρες): Флп 2: 15. «нива» (γεώργιον): 1 Кор 3: 9. «сажать» (φυτεύω) и т.д.: 1 Кор 3: бслл.; 9: 7.

«сеять — жать» (σπείρω — θερίζω): 1 Кор 9: 11; 15: Збслл.; 2 Кор

9: бел., 10; Гал 6: 7слл.; «зерно пшеницы» (κόκκος σίτου): 1 Кор 15: 37. «плод» (καρπός): Рим 1:13; 6:21сл.; 15:28; 1 Кор 9:7; Гал 5:22; Флп 1:11,

22; 4: 17.

«маслина» (έλαία) и т.д.: Рим 11: Пслл. «виноград» (άμπελών): 1 Кор 9: 7. «пасти» (ποιμαίνειν) и т.д.: 1 Кор 9: 7.

«первинок» (απαρχή): Рим 8: 23; 11: 16; 16: 5; 1 Кор 15: 20, 23; 16: 15; 2 Фес 2: 13.

«целое?» (φύραμα): Рим 11: 16; 1 Кор 5: бел.; Гал 5: 9.

5. Правовая практика и т.п. (Яздесь намеренно не перечисляю приводимые
Хайнрици verba forensia³⁵²; они лишены образного характера).

«быть гражданином» и «государство» (πολιτεύεσθαι и πολίτευμα): Флп 1: 27; 3: 20.

«работник» и «плата» (εργάτης и μισθός): 1 Кор 3: 8сл., 14; 2 Кор 11: 13; Флп 3: 2.

«проданный» (πεπραμένος): Рим 7: 14. Семейное право: Рим 7: 2сл. «завещание» (διαθήκη): Гал 3: 15. «наследник» (κληρονόμος): Рим 8: 17; Гал 4: 1. «срок» (προθεσμία): Гал 4: 2.

«купить [за высокую] цену» (άγορασθήναι τιμής): 1 Кор 6: 20; 7: 23.

«вор» (κλέπτης): 1 Фес 5: 2, 4.

«сторожить» (φρουρεΐν): Гал 3: 23; Флп 4: 7.

«заключать (под стражу)» (συγκλείειν): Рим 11: 32; Гал 3: 22сл.

«печать» (σφραγίς): Рим 4: 11; 1 Кор 9: 2.

6. Ремесло и искусство.

«строитель» (αρχιτέκτων)

«строительство» и «здание» (οικοδομεΐν и οικοδομή) «фундамент» (θεμέλιον) «храм» (ναός)

«флейта» и «кифара» (αυλός и κιθάρα).

7. Спортивные состязания.

Многочисленные технические термины 1 Кор 9: 24сл.; Рим 9: 16; Гал 2: 2; 5: 7; Флп 1: 27; 3: 13сл.; 2 Фес 3: 1.

8. Военное дело.

«оружие» (όπλα): Рим 6: 13; 13: 12; 2 Кор 6: 7. «латы» (θώραξ): 1 Фес 5: 8. «горн» (σάλπιγξ): 1 Кор 14: 8.

«жалованье» (όψώνιον): Рим 6: 23; 1 Кор 9: 7; 2 Кор 11:8. «воевать» и «война» (στρατεύεσθαι и στρατεία): Рим 7: 23; 1 Кор 9: 7; 2 Кор 10: Зсл.

«разрушение (укреплений)» (καθαίρεσις (όχυρωμάτων)): 2 Кор 10: 4, 8; 13: 10.

«брать в плен» (αιχμαλωτίζω): Рим 7: 23; 2 Кор 10: 5.

9. Ветхозаветный материал³⁵³.

Пасха: 1 Кор 5: 7сл. Искушение Евы: 2 Кор И: 3. Сыновья Авраама: Гал 4: 22слл.

Если окинуть общим взглядом представленный здесь материал, то можно увидеть, что сфера, из которой берутся эти сравнения, практически та же, что служит источником сравнений в диатрибе: повседневная жизнь и то, что ее наполняет и окружает; нет никаких исключительных предметов и действий³⁵⁴. Почти ко всем указанным местам можно привести более или менее точные параллели из диатрибы, и как правило — в большом количестве. Много таких параллелей находим уже у Веттштайна, затем у Хайнрици и Литцмана. Таким образом можно утверждать, что почти все сравнения, встречающиеся у Павла, принадлежат к характерному для диатрибы кругу иносказаний. С другой стороны, надо отметить, что многие характерные для диатрибы сравнения здесь отсутствуют. То, что Павел никогда не обращается к сфере театра, не вызывает удивления³⁵⁵. Поразительно то, что Павел вообще не использует сравнения из жизни животных и детей; также совсем не представлена жизнь обитателей моря. Но особенно удивительно, что он ничего не говорит о врачах. Вряд ли возможно выдви-

! нуть какие-либо причины этого, исходя из особенностей его личности, что напрашивается в других случаях. Возможно, мы вправе заглянуть здесь несколько дальше: должно быть, то, что в дошедших до нас Посланиях нет сравнений из врачебной практики, есть чистая случайность и, видимо, в устных речах Павла они присутствовали. Вообще нам стоит воздержаться от поспешных выводов из статистических данных, поскольку источники слишком скудны. Но уж никак нельзя со-

j гласиться с Хайнрици в том, что «Павел с широко открытыми глаза-

i ми впитывал впечатления городской жизни»³⁵⁶. Его сравнения, насколько мы можем судить, говорят как раз о противоположном: его

' взгляд вовсе не открыт многоцветной жизни. Об этом говорит, например, уже тот факт, что у него нет ни одного образа из жизни моря, хотя, скорее всего, они должны были быть. Но главным образом в этом убеждает нас сопоставление его образности с образами, использующимися в сравнениях диатрибы. Представляется весьма вероятным, что те образы, которые мы находим у Павла, взяты не из собственных его наблюдений, а из речей греческих ораторов, которые он слушал исключительно часто, не говоря уже о тех образах, которые принадлежали всеобщему достоянию современной ему разговорной речи.

То, что говорилось о тоне сравнений в диатрибе, не дает никаких параллелей у Павла.

По типам композиции сравнения демонстрируют определенное сходство. Они принимают разнообразные формы: простое короткое сравнение, более пространное — притча, метафора, аллегория. Как правило, нет ясного разделения и противопоставления образа и объекта сравнения. Как и в диатрибе, часто из какого-нибудь сравнения берется ключевое слово и впоследствии используется как метафора³⁵⁷. В целом преобладают метафоры и едва ли можно найти хоть одну притчу в чистом виде. Павлу не хватает терпения остановиться ради одного только образа. Рисунок образа тут же смешивается с рассуждением. Сравнения различны по протяженности, но подробно выписанные сравнения редки и то и дело прерываются обращением к предмету сравнения³⁵⁸.

Однако главное отличие, придающее сравнениям Павла совершенно иной оттенок, состоит в следующем: Павлу не хватает чуткости к явлениям внешней реальности. Поэтому сравнения по большей части не выглядят правдоподобными³⁵⁹. У него вы не найдете таких нарисованных с любовью живых сцен, как в диатрибе. Ведь у Павла нет того непосредственного ощущения реальности, свойственного художнику и, как мы видели выше (с. 79сл.), он лишен таланта драматурга и ему не хватает юмора.

Кроме того, необходимо отметить, что многие подобные высказывания уже едва ли воспринимаются как образы, но скорее несут гораздо более серьезную смысловую нагрузку. Речь идет об отношениях отца и сына, об обозначении христиан членами одного тела, назывании их «рабами» (δούλοι) Иисуса, а тюке о таких терминах как «покупать» (άγορασθήναι), «облекаться» (έπενδύσασθαι) и т.д. Начисто лишены характера сравнений и судебные термины (verba forensia)³⁶⁰.

Как и в диатрибе, сравнения часто применяются для пояснения. В какой-то степени согласно канону диатрибы сравнение может следовать за выдвинутым положением: Рим 7: 1слл.; 1 Кор 14: 7слл.; служить ответом на возражение — 1 Кор 15: 35слл. В ответ на упреки оппонента — вполне в духе диатрибы — звучат негодующие вопросы, содержащие сравнения: 1 Кор 9: 7. (Также сравнения в вопросах — в 1 Кор 14: 7 слл.) В контексте назидания сравнения встречаются часто³⁶¹, однако самый существенный момент назидания выражен как правило не в сравнении, а скорее в метафорах³⁶². Характерные для диатрибы выражения совершенно отсутствуют. Со свойственным диатрибе приемом — нарисовать безобразную картину, чтобы затем сказать: лучше тебе вообще не быть, если ты следуешь неправильному учению — можно сравнить Рим 14: 4: тот, кто осуждает таких же как он христиан, подобен тому, кто берется судить о чужом рабе. Или 1 Кор 3: 16сл.: если вы относитесь друг к другу не по-христиански, вы подобны осквернителям храма. Несколько более соответствуют стилю диатрибы те случаи, когда читателю демонстрируется нормальное состояние или правильное поведение, чтобы он мог сверяться с этим образцом и ему следовать: Рим 12:4сл. и 1 Кор 12: 12слл.; а также Рим 11: 17слл. и 1 Кор 9:24сл. Читателю одновременно показывают образ и хорошего и плохого: 2 Кор 9: бел.

Итак, можно сделать следующий вывод: в том, что касается материала сравнений, послания Павла демонстрируют значительную зависимость от диатрибы; в гораздо меньшей степени эта связь проявилась в отношении их композиции и применения. Однако и в том и другом заметны большие отличия, правда не настолько большие, чтобы можно было отрицать непосредственную зависимость от диатрибы. Все-таки здесь Павел научился у греков большему, чем у евреев. А то, что у греков он не взял больше того, что взял, обусловлено не его еврейским образованием, а свойствами его личности: в нем было слишком мало от художника, от поэта. Он всегда слишком горяч и его энтузиазм — вовсе не того рода, что свойственен тем, кого больше заботит выбор слов, а не предмет речи. К тому же он в самой минимальной степени является подражателем и использует только то, что непосредственно служит его целям.

Теперь вспомним то, что говорилось о средствах художественной риторики в посланиях Павла. Мы рассмотрели, насколько сильно проявилась связь с диатрибой в каждом отдельном случае. Осталось только выяснить, в какого рода местах Посланий мы обнаруживаем такую связь. И тут мы приходим к тому же результату, который был получен в конце первой части. Это именно те части, в которых присутствуют отмеченные нами элементы диалога и характерная структура предложений. Сказанное там находит здесь свое дальнейшее подтверждение: слог Павла сходен со стилем диатрибы в тех частях, которые, как мы предполагаем, устроены аналогично его устным речам. То, что, например, такие звуковые фигуры как игра слов и антитеза встречаются за пределами подобных частей, в объяснении, я думаю, не нуждается.

Теперь, следуя порядку изложения первой части, рассмотрим использование Павлом цитат и связанное с этим использование сентенций.

Один из излюбленных приемов Павла - вставлять в свои рассуждения четко сформулированные сентенции. Вот примеры таких сентенциозных обобщений: Рим 14: 7сл., 17сл.; 1 Кор 5: 6; 8: 2сл.; 10: 24; 13: 13 (что при общей склонности к таким формулировкам тем более понятно); 14: 33; 2 Кор 4: 186; 7: 10; 9: бел.; 13: 8; Гал 2: 6; 5: 9; 6: 7сл.; 1 Фес 5: 7. Вполне возможно, что среди них могут попадаться уже для нас неизвестные пословицы, например, Гал 5: 9.

Сопоставление использования цитат у Павла и в диатрибе требует особого обоснования. Дело в том, что Павел не нуждался в греческих проповедниках, чтобы научиться этому; для него как для ученика раввинов это было привычным делом. И все же это стоит здесь обсудить. Во-первых, потому что использование цитат придает его проповеди оттенок, делающий ее более похожей на греческую проповедь; далее, потому что в отдельных случаях характер использования им цитат более близок манере греческих проповедников. Это видно уже из того, что Павел приводит цитаты не только из Ветхого Завета, но и из Менандра (1 Кор 15: 33) — часто цитируемого в диатрибе автора. Хотя это и единственный случай в имеющихся в нашем распоряжении посланиях, однако на основании его можно заключить, что Павел и в других своих речах цитировал греческих поэтов³⁶³.

Безусловно, мы здесь не говорим о тех местах, где Павел, приводя цитаты из Писания, строит доказательство в раввинистической манере. Речь идет только о тех случаях, когда он попутно вставляет в свою речь какую-нибудь цитату. Ведь именно такое цитирование придает речи оттенок, свойственный украшенной цитатами греческой речи.

У Павла нельзя провести различие между прозаическими цитатами и стихотворными. Настоящие апофтегмы у него отсутствуют³⁶⁴, а ветхозаветные цитаты не являются высказываниями определенных личностей в определенных ситуациях, ведь Ветхий Завет представляет собой некую замкнутую величину. Так что цитирование Ветхого Завета у Павла скорее сопоставимо с приведением в диатрибе стихотворных, а не прозаических цитат.

Но главное отличие состоит в том, что у Павла цитата как правило служит для доказательства: Рим 3: 4; 9: 25слл.; 11: 26сл.; 12: 19; 1 Кор 1: 19; 3: 19сл.; 6: 17; 9: 9. Также можно отметить, что цитата иногда добавляется к законченному доказательству в качестве подтверждения, ясным примером чему является Рим 3: Юслл. Цитаты не используются в качестве примеров, т.е. как высказывания героев, служащих образцами поведения. Однако они приводятся в качестве максим правильного поведения: Рим 12: 16сл., 20; 1 Кор 1: 31; 5: 13. Это аналогично использованию цитат в диатрибе для того, чтобы дать представление о правильном поведении. Также и неправильное поведение описывается, как и в диатрибе, цитатами (Рим 1: 23; 11: 8, 9сл.; 1 Кор 10: 20). И совершенно так же как в диатрибе мнения противоречащей оратору стороны приводятся в прямой речи как цитаты: Рим 10: бел.; 1 Кор 15: 32; и наоборот, о должном поведении — в цитате, оформленной как прямая речь (Рим 10: 8). Кроме того, цитаты используются для демонстрации каких-то общих положений или фактов, в особенности для описания Бога³⁶⁵, при этом приводимые Павлом слова из Ветхого Завета не отмечаются как цитаты.

В том, как вводятся цитаты, есть и сходства и отличия. Использованию цитат в качестве доказательства соответствуют вводные формулы: «ибо сказано» (γέγραπται γάρ) и «как сказано» (καθώς γέγραπται) и т.п. Само выражение «ибо сказано» (καθώς γέγραπται) уже говорит о том, что последующая цитата служит подтверждением выше приведенному доказательству. Очень часто цитаты неразрывно связаны с потоком речи. Встречается и отмеченное в диатрибе выражение «что говорит (τί λέγει) [об этом Писание]?»³⁶⁶ Зато здесь отсутствует такая характеристика цитаты как «прекрасно (καλώς) сказано»; авторитет Писания слишком высок, чтобы оно нуждалось в такой похвале.

Итак, можно отметить определенное сходство между посланиями Павла и диатрибой в употреблении цитат. В обоих случаях частое их использование делает речь более оживленной и яркой. Сходства проявляются и в способе введения цитат и в характере их использования. Однако нельзя забывать и об основном отличии: в диатрибе цитата несет в основном риторическую функцию, у Павла же она почти всегда служит обоснованием каких-то утверждений и едва ли является просто украшением.

3. Способ расположения материала у Павла

Мы не можем говорить о составных частях проповеди Павла и об их взаимном расположении, как это делалось в случае с диатрибой. Ведь в нашем распоряжении нет никаких проповедей Павла, а по его посланиям нельзя составить представление о том, из каких частей состояла его проповедь. Так же мало может нам сказать устройство его посланий — за исключением разве послания к Римлянам — и о способе расположения материала в его проповедях.

Однако свойственная писателю манера вводить и завершать свои высказывания, связывать мысли между собой и иллюстрировать их примерами, переходить от одной темы к другой и т.п., проявляющаяся в его письменных произведениях не должна существенно отличаться от той, что присутствует в его устных речах. Исходя из этого, мы можем по крайней мере попытаться отметить в посланиях Павла определенные навыки расположения материала и ответить на вопрос, сходны ли они с теми, что были замечены в диатрибе. Если такой результат будет получен, то мы сможем, не выходя за пределы доступного нашему знанию, заключить, что Павел и в своей устной проповеди выстраивал материал подобным образом. Объектом нашего исследования здесь будут, естественно, отдельные завершенные в себе части посланий Павла. Особого внимания заслуживают отрывки из 1 Послания к Коринфянам, посвященные обсуждению отдельных этических вопросов. На втором месте по значимости стоят теоретические рассуждения, и наконец вообще части, обладающие признаками завершенности.

Единство отдельного рассуждения

И у Павла единство рассуждения внешне проявляется в определенных повторяющихся ключевых словах и выражениях.

Поэтому у Павла встречается также и обрамление, однако не такого рода, чтобы утверждение и заключение составляли рамку рассуждения. Ведь у Павла не может быть речи о постепенно продвигающемся доказательстве, на каждом этапе которого формулируется достигнутое положение. Зато мы здесь видим характерный прием: какой-нибудь пассаж, особенно если он выдержан в эмоциональном тоне, ради достижения риторического эффекта обрамляется сходными выражениями. Это можно наблюдать прежде всего в Рим 8: 31-39, где первая часть обрамлена выражением «за нас» (υπέρ ημών), а вторая — еще более эффектно — «лишить (Божьей) любви» (χωρίζειν από της αγάπης (τοΰ θεοΰ)). В меньшем масштабе и так же весьма эффектно этот риторический прием используется 1 Кор 9: 19-22. Нечто подобное достигается варьированием выражения «каждый [оставайся] в том звании и т.д.» (έκαστος έν τή κλήσει κτλ.)³⁶⁷.

Еще чаще и вполне в духе диатрибы встречается настойчивое или шутливое повторение ключевого слова в пределах завершенного пассажа³⁶⁸. Как и там, ключевое слово встречается в различных выражениях и контекстах.

То, что говорилось о тематическом единстве диатрибы, справедливо и для Павла. Для него также характерно, что в центре его этических воззрений стоит единственный вопрос. Кроме того, у него в запасе имеется определенный набор выражений, которые служат для формулировки определенных положений. И он имеет склонность прерывать ход рассуждения отступлениями, когда одно из вскользь употребленных выражений служит поводом для того чтобы высказать какую-то общезначимую истину. Й. Вайс приводит типичный пример такого отступления или « вставки» — 1 Кор 7:18-24³⁶⁹. В обсуждение вопросов брака вклинивается общезначимое требование оставаться в своем «призвании» (κλήσις). Здесь можно вслед за Й. Вайсом³⁷⁰ упомянуть и 1 Кор 9:19-22, где отношение Павла к плате за его труд проповедника обосновывается риторической иллюстрацией общих принципов его миссии. Пожалуй, к этой группе примеров можно прибавить и 1 Кор 3: 11-15. Эти стихи непосредственно не относятся к вопросу о партийных разногласиях, но представляют собой призывы принципиального характера, обращенные ко всякому христианскому наставнику. Только ст. 16 возвращает нас к вопросу о партийных разногласиях. Впрочем, внутренние связи, лежащие в основе структуры этого отрывка, по видимому, для нас уже не очевидны. Напротив, вполне ясным примером отступления является 1 Кор 7: 30-31, а также 3: 22, и наконец, вся глава 13³⁷¹ и 15: 23-26³⁷². Здесь следовало бы отметить и то, что почти во всех указанных отрывках наблюдаются формальные и содержательные черты диатрибического стиля. Это также позволяет предположить, что такие высказывания часто звучали в проповедях Павла.

Членение текста у Павла, рано как и в диатрибе, не отражает какого-то планомерного развития мысли. Хайнрици вполне справедливо сравнивает привычку Павла нанизывать доводы один на другой с проповеднической манерой Эпиктета³⁷³. Напротив, его доказательство того, что Павел следует схемам античной назидательной и защитительной речи, а также хрии, не представляется убедительным³⁷⁴. Однако можно ли найти у Павла те же составные части, что мы наблюдали в диатрибе? И можно ли говорить о сходстве в способе их расположения? Отвечая на эти вопросы, мы отдаем себе отчет, что здесь по крайней мере одна аналогия говорит о непосредственной связи между интересующими нас группами текстов: близость жанру проповеди как там, так и здесь определяет сходный характер построения речи.

Итак, рассмотрим по порядку моменты, отмеченные нами при обсуждении диатрибы.

Исходным пунктом рассуждения как правило является конкретный повод: то, что узнал апостол из письма, отправленного ему общиной; новости об обстановке в общине, дошедшие до него иным путем и т.п. Без всякого повода Павел начинает свое рассуждение только в Рим 1: 17, когда он представляется еще неизвестной общине. У него совершенно отсутствует излюбленный диатрибой зачин в виде парадоксального утверждения, которое либо приковывает внимание, либо как-то задевает слушателя, тем самым подготавливая дальнейший ход рассуждения. Кроме того, здесь нельзя отметить никакого сходства в расположении частей. Действительно, в тех послания, которые посвящены обсуждению одной темы, выделяются две части — теоретическая и практическая. Однако их нельзя сопоставить с описательной и увещевающей частями диатрибы уже потому, что назидания в посланиях Павла непосредственно не связаны с предшествующими им теоретическими рассуждениями, но представляют собой христианские назидания общего характера. В отдельных частях 1 Послания к Коринфянам изредка можно отметить порядок рассуждения, напоминающий таковый в диатрибе.

Как мы отмечали, в диатрибе за вводным утверждением часто следует сравнение или рассказ о конкретном случае в качестве иллюстрации. Аналогии этому можно найти только в 1 Кор 15: 35слл. и 1 Кор 12. Однако здесь отсутствует как избыток сравнений, так и другие составные части диатрибы, столь характерные для нее. Примечательно то, что начисто отсутствуют примеры — как отпугивающие, так и воодушевляющие. Упоминание Авраама внешне представляет собой некоторую аналогию частому упоминанию великих философов древности, на которых ссылается греческий проповедник. Однако поведение Авраама собственно говоря не является образцом правильного поступка, а скорее приводится в качестве доказательства правильной теории. Павел чувствует в себе достаточно сил обходиться без примеров и в воздействии на аудиторию полагаться только на собственные слова. Но полное отсутствие такой составной части диатрибы в посланиях Павла, при том что мы признаем наличие связи между ними в других отношениях, важно для нас вдвойне. По-видимому, Павел и в устной проповеди редко прибегал к примерам, а это имеет особое значение, так как поддерживает наши сомнения в том, что в его проповеди присутствовал образ исторического Иисуса³⁷⁵.

В концовке нередко отмечается повышение тона³⁷⁶. Должно быть, это соответствует проповеднической манере Павла. Материал посланий не говорит нам ничего о том, заимствовал ли Павел из диатрибы заключительные выражения для своих устных выступлений. Мы не видим, чтобы антитеза и вопрос использовались таким образом. Очевидно, что 1 Кор 4: 21 нельзя сопоставить с таким употреблением. В то же время в этой связи можно вспомнить эффектный парадокс 2 Кор 12: 10. Повелительные высказывания, которыми заканчиваются послания, нельзя сопоставить с таким их употреблением в диатрибе, поскольку они применяются в концовке именно посланий. Однако отметим, что речь может завершаться сентенцией³⁷⁷или цитатой³⁷⁸. Такой прием обладает определенным риторическим эффектом.

В выражениях, использующихся как связки между частями, вновь наблюдается определенное сходство с диатрибой. Чаще всего это вопрос: либо просто вопрос, требующий дальнейшего рассуждения, либо вопрос-возражение. Примеры вопросов-возражений указаны выше; вопросы, продвигающие рассуждение вперед: Рим 8: 31; Гал 3: 19; Рим 4: 9сл. и т.д. Здесь употребляются те же вопросительные формулы: «что же?» (τί οΰν; τί γάρ;).

Из остальных выражений-связок, встреченных нами в диатрибе, мы находим у Павла формулу «поэтому» (δια τούτο (или διό)), также не обязательно требующую последующего утверждения³⁷⁹. Формула «стало быть» ((τό) λοιπόν), как и в диатрибе, используется для перехода к назиданиям практического характера³⁸⁰, однако не совсем так как там — перед приведением особого случая.

Такие связки как «мы же» (ημείς δέ) и т.п. отсутствуют. Возможно, по чистой случайности; впрочем, не исключено, что это характерная черта. Ведь такие выражения предполагают, что слушатели уже давно должны были следовать идеалу; поэтому они соответствуют только периоду эпигонов и не свойственны началу Павловой проповеди.

В применении сравнений для таких целей заметно мало сходных черт. Хоть и встречаются отдельные аналогии, преобладают все же различия.

Темп изложения еще более далек от спокойного, чем в диатрибе, речь подчинена стремительному порыву вперед. Практические требования момента настолько определяют ее характер, что она не укладывается ни в какие схемы. Поэтому и отсутствуют многие важные части диатрибы. Уверенность Павла покоится на его внутренних переживаниях, а не на философских посылках, которые требуют разработки и дальнейших выводов. Им настолько владеет чувство собственного несовершенства и ощущение настоящего момента как критического, что он предполагает наличие такого чувства и у своей аудитории и не видит необходимости пробуждать его порицаниями и примерами, вызывающими чувство стыда. Выдвигаемые им моральные требования настолько просты и понятны, что не требуют пространных обоснований. Его сила переливается через край, а его уверенность в своей правоте настолько сильна, что он не ощущает потребности подкреплять свои слова множеством примеров.

4. Способ аргументации Павла

Самостоятельное аргументированное доказательство играет у Павла еще меньшую роль, чем в диатрибе. Примеры аргументации в равви-нистической манере — Рим 4; Гал 3: бслл.; 4: 21слл. — нас здесь не интересуют, равно как и раввинистический дух, который проявляется в отдельных аргументах³⁸¹. Поэтому мы ограничимся лишь упоминанием заключения от большего к меньшему (а majore ad minus), которое знакомо Павлу из раввинистической диалектики³⁸².

В ходе доказательства как греческий проповедник, так и Павел всегда заинтересованы в том, чтобы прийти к четкому и прямому ответу — «да» или «нет». Павел не проявляет ни разборчивости в выборе доводов, ни осторожности в построении доказательства. Он прямо-таки наседает на оппонента с вопросами и восклицаниями и при необходимости готов чуть не свалить его с ног.

Из близких диатрибе способов доказательства метод аналогии встречается у Павла достаточно редко. Речь идет о 1 Кор 9: 7; 14: 7слл.; 15: 39слл. Возможно, в своей проповеди он пользовался им чаще. Во всяком случае так широко, как в диатрибе, он у Павла не представлен. В 1 Кор 11: 14сл. он обращается к собственному опыту слушателя, т.е. к тому, что тот наблюдает в природе. Не стоит останавливаться на том, насколько часто он пытается воздействовать на читателя, опираясь на свое субъективное мнение или на свой личный авторитет. Обратим внимание на другое. Как и в диатрибе, часто цитируются общие места (1 Кор 5: 6; 2 Кор 9: 6 и т.д.)³⁸³, которые, вероятно, имели хождение как пословицы (1 Кор 15: 33; Гал 5: 9). Также Павел опирается на авторитеты. В первую очередь речь идет о Писании, чье слово не может вызывать возражений. Кроме того, в некоторых случаях цитируются слова Господа³⁸⁴. К авторитету Бога прибегают весьма сходным с диатрибой образом: см. прежде всего Рим 3:1слл. Когда в запасе нет иного аргумента, Павел, как и Эпиктет, опровергает оппонента следующим утверждением: если бы оппонент был прав, то Бог уже не был бы Богом, (Рим 3:6), а к такому выводу, естественно, никто не может прийти.

Павлу также знакома аргументация и такого рода: выставить мнение оппонента в ложном или смешном свете. И применяет он этот метод так же остроумно, как и в диатрибе, только, пожалуй, с еще более едкой иронией. Обращаясь к галатам, которые пожелали следовать ритуальным предписаниям евреев, он спрашивает, обращая их намерение в противоположное, желают ли они вновь отдаться во власть «немощных и бедных начал» (ασθενή και πτωχά στοιχεία). И вслед за этим он язвительно вопрошает, не желают ли они соблюдать субботние годы, не говоря уже о днях, месяцах и временах³⁸⁵ . То же говорится об обрезании³⁸⁶. Бог иудействующих, которые хотят ввести соблюдение диетарных предписаний, иронически называется «чрево» (κοιλία), а «слава» (δόξα) проповедников обрезания — «в их сраме» (έν τή αισχύνη αυτών)³⁸⁷. А женщина, молящаяся с непокрытой головой, может совсем сбрить волосы³⁸⁸.

Как мы видим, в способе аргументации проявляется определенное сходство с диатрибой. Однако о возможности непосредственной связи с диатрибой можно говорить только в отношении двух моментов: обоснования рассуждений с помощью общих мест и иронизирования по поводу взглядов оппонента.

5. Тон и настроение посланий Павла³⁸⁹

Оживленность тона является признаком как стиля диатрибы, так и стиля посланий Павла. Ни одно рассуждение Павла не выдержано в спокойном тоне, он то увещевает и порицает, то утешает и уверяет в чем-то. Правда, иногда назидание прерывается поучающими пассажами. Однако поучение, как и в диатрибе, служит практическим целям назидания. К тому же протяженные учительные части³⁹⁰ написаны в характерном и для диатрибы оживленном стиле.

Оживленность речи, подобно диатрибе, внешне проявляется в структуре предложений, в вопросах и императивах, в обмене репликами, в возражениях и ответах на них. Но в одном отношении наблюдается отличие: у Павла отсутствует пестрота, вариативное богатство слога диатрибы. Оживленность у него — не легкая подвижность, а скорее страстный порыв. Поэтому здесь мы не наблюдаем переходов настроения от шутки к серьезности, от спокойствия к воодушевлению. Павел всегда говорит с большим напряжением и смены настроений у него встречаются только как переход от нападения к защите, от гнева к мягким уговорам, от обращения к монологу. Вместе со спокойным тоном отсутствует и солнечная красочность притч и картин-иллюстраций диатрибы. Кроме того, отсутствует еще один элемент, придающий речи оживленность: Павел лишен драматического таланта греческих ораторов. Он не в состоянии столь же живо, как Эпиктет, нарисовать образ хорошего или плохого ученика, ему не дано изображать такие же забавные или постыдные сцены. Поэтому я не считаю также, что под «перед-глазами-начертанием» распятого Иисуса (Гал 3: 1) следует понимать что-либо иное, нежели проповедуемую историософскую концепцию, как в Флп 2: 5слл., или постоянно и настойчиво внушаемую истину, как в Рим 8: 3 и 2 Кор 5: 19³⁹¹. В посланиях Павла нет ни одной черты настоящего изображения. Пусть сказанное звучит скептически по отношению к мнению, что Павел в своей проповеди приводил наглядные иллюстрации. Но этот скепсис только укрепляется, если принять во внимание отличие посланий Павла от диатрибы в этом отношении на фоне параллелей между ними в остальном. В то же время его речь созвучна греческой диатрибе, когда в Рим 10: 6 и 1 Кор 15: 32 он дает представление о правильном или неправильном поведении не в абстрактном изложении, а приводя в прямой речи ключевые слова, характерные для той или иной точки зрения.

У Павла отсутствует переход от шутливого тона к серьезному, который мы наблюдали в диатрибе. Его проповеди не подходит характеристика «серьезно-смешная» (σπουδαιογέλοιον). Однако у него встречается неприкрытое порицание — когда он угрожает коринфянам, что прийдет «с палкой» (έν ράβδω)³⁹² или когда он называет противников «псами»³⁹³. Павлу не свойствен юмор, однако он иногда высказывается насмешливо и иронически; так он предупреждает филиппийцев, язвительно играя словами: «берегитесь делающих злое, берегитесь обрезания» (βλέπετε τούς κακούς φ^άτας, βλέπετε τήν κατατομήν)³⁹⁴. Последний гневный возглас напоминает ироническое восклицание (Гал 5: 12): «О, если бы удалены были возмущающие вас!» (όφελον και άποκόψονται oi ανάστατουντες υμάς) Здесь же вспоминается и уже обсуждавшаяся мрачная характеристика противников: «их бог — чрево, и слава их — в сраме их» (ών ό θεός ή κοιλία και ή δόξα έν τη αισχύνη αυτών)³⁹⁵. Несомненно, иронически окрашены и некоторые части первых глав 1 Послания к Коринфянам, что для нас уже не столь очевидно, поскольку нам неизвестны ключевые слова полемики о мудрости. Не вызывает сомнений присутствие иронии в 1 Кор 4: 8. И во втором Послании к Коринфянам многие выражения могут быть поняты как иронические, однако в последних четырех главах, где Павел играет в «неразумного» (άφρων), преобладают гнев и насмешливый тон. Отметим только язвительные выражения 11: 29 и 12: 13, в которых он восхваляет кроткий нрав членов общины и иронически просит прощения.

То, как Павел ведет полемику, не позволяет говорить здесь об аналогии во всех деталях. Отчасти это связано с имеющимся у нас материалом, т.е. с тем фактом, что мы имеем только послания к общинам, а значит только к христианам. Здесь, естественно, у Павла нет необходимости полемизировать с неправильными воззрениями так, как это делается в диатрибе, ведь в принципе благодаря деянию Бога с неправильными воззрениями у людей покончено. Было бы интересно узнать, как Павел вел полемику против неправильных мнений в своей миссионерской проповеди и возможно мы вправе сделать некий вывод об этом, рассмотрев начало Послания к Римлянам. Здесь Павел говорит не по какому-то конкретному поводу, а дает общее изложение своей вести перед ему еще неизвестными слушателями. Он говорит ab ovo и, по-видимому, он так строил свою речь, начиная как бы на необработанном поле. Первый пассаж представляет собой полемику против грехов языческого мира. В нем очень характерно то, что собственно изображению морального зла в 1: 24слл. предшествуют стт. 19-23, в которых изображение пороков переплетено с указанием на то, как можно было и как следовало поступить. Должно быть, так Павел приступал к своей миссионерской проповеди: вероятно, он начинал с указания на то, «что можно знать о Боге» (τό γνωστόν του θεού) в мире (или на «мудрость» (σοφία) Бога в мире, 1 Кор 1:21), а затем переходил к заблуждениям и непокорности человека. Здесь же мы можем предположить употребление свойственных диатрибе переходных формул, таких как «мы же» (ύμείς δέ) и подобных.

То, что он мог почерпнуть из порицающих речей греческих проповедников, применялось им и далее: выражения боли и насмешки, иронические призывы, наподобие тех, что мы видим в его посланиях, когда он ведет словесную войну против иудействующих. Живые иллюстрации, оказывающие особое воздействие благодаря своему натурализму, примеры и сравнения в духе диатрибы — все, что мы не находим в его посланиях, по-видимому, отсутствовало и в его проповеди.

В контексте позитивного назидания, как было показано выше, встречаются повелительные высказывания, которые в этой своей функции сопоставимы с аналогичными высказываниями диатрибы. То, что в использовании сравнений Павел следует диатрибе, можно утверждать лишь с оговорками, как было показано выше. За исключением Флп 2: 5слл. и Рим 15: 3-8 примеры у Павла не приводятся.

Как и в диатрибе, все назидания и увещевания пронизаны тоном личного переживания: боль, уныние и горькие упреки, как в 1 Кор 4: 8-16 или 2 Кор 5: 20-6: 14 или Гал 4: 12-20. В других случаях - страстное и воодушевляющее назидание, как в Флп 2: 12-18; 1 Фес 5: 5-11 и прежде всего 1 Кор 13. Само собой разумеется, Павлу не надо было знакомиться с диатрибой, чтобы научиться оперировать такими оттенками. Также понятно, что и «обличение» (έλέγχειν) и «наставление» (νουθετεΐν) являются неотъемлемыми чертами всякой проповеди, а не принадлежат одному из жанров проповеди, и, следовательно не были заимствованы Павлом из диатрибы. Осталось только несколько прояснить сходства и различия впечатлений от проповеди кинического оратора и от возвещения Павла. В связи с этим стоит прежде всего обратиться к Посланию Иакова, которое, несмотря на многочисленные заимствования из диатрибы, совершенно лишено проповеднического характера диатрибы³⁹⁶. Если же мы сопоставим с этим образ проповеди Павла, то последний будет гораздо больше соответствовать обрисованному нами образу диатрибической проповеди, чем утешительные слова духовника-доброхота, который написал Послание Иакова.

Итоги

Результат нашего исследования можно сформулировать кратко, поскольку мы ограничимся тем, что суммируем сказанное выше. В посланиях Павла мы нашли речевые формы, сходные с теми, что употребляются в диатрибе, причем мы находили их главным образом в тех частях, характер которых должен давать представление об устных выступлениях Павла. На основании этого мы делаем следующий вывод: В проповеди Павла использовались отчасти те же формы выражения, что и в проповедях кинико-стоических народных философов — в диатрибах. Наконец, мы не должны скрывать от самих себя, что ощущение различия сильнее, чем ощущение сходства. Все же из-за этого не стоит недооценивать сходство, и здесь следует прояснить, о чем оно нам говорит.

По крайней мере можно сказать следующее: мы наблюдаем две различные духовные силы, действующие одновременно на одной почве и эти силы прибегают к сходным формам выражения. При этом мы можем совершенно отвлечься от ответа на вопрос, есть ли между этими формами выражения какие-либо отношения зависимости. Значение установленного выше факта очевидно и без выяснения этого вопроса. Достаточно только представить, какое значение, скажем, для жителей Коринфа может иметь то, возвещается ли им христианская весть языком синоптических евангелий или же в выражениях, свойственных Евангелию от Иоанна.

Однако я не вижу препятствий для того, чтобы сделать еще один шаг. В основе сходства форм выражения лежит зависимость Павла от диатрибы. В ходе исследования постоянно подчеркивалось, что при этом самостоятельность Павла как писателя остается неприкосновенной, но с учетом данного ограничения нельзя отрицать тот факт, что Павел пользовался выразительными средствами диатрибы. Следует признать, что выражения греческих ораторов всегда используются им в своеобразной для него манере и постоянно сочетаются с выразительными средствами, имеющими иное происхождение (выяснение проблем, с вязанных с этим, не входило в задачи данной работы). Поэтому, образно выражаясь, можно сказать: хотя плащ греческого проповедника и лежит на плечах Павла, но ему не удается расположить складки по всем правилам искусства и везде проглядывают линии иного фасона.

Мы воздержимся от каких-либо предположений о характере греческого образования Павла и ограничимся только констатацией факта и лишь кратко обсудим его значение.

Картина деятельности Павла приобретает здесь более живые очертания. Интересующая нас картина с учетом уже указанных ограничений может быть дополнена исходя из наших знаний о диатрибе, которая нам известна лучше, чем проповедь Павла. В ходе исследования предпринимались отдельные попытки такого рода. Также можно попытаться составить представление о том, какое впечатление могла производить проповедь Павла на аудиторию, которая привыкла слушать нищенствующих философов-киников: как воспринималось новое в отчасти знакомом облачении; как то или иное утверждение Павла, казалось, высвечивало истинный смысл того, что часто говорилось ранее; как многое необычное, что приходилось слышать, сообщало проповеди Павла особую притягательность экзотики.

Важнее другое: сходство в выразительных средствах всегда предполагает и определенное духовное родство. Так, мы неоднократно отмечали, что те или иные мыслительные навыки Павла родственны диатрибе. Возможно, мы вправе утверждать, что формы выражения диатрибы стали для Павла тем средством, которое помогло ему прояснить для себя и раскрыть содержание своего духовного достояния.

Здесь напрашивается вопрос: не перешло ли к Павлу вместе с теми формами выражения и определенное идейное содержание. В первую очередь здесь можно говорить о таких понятиях, как свобода и рабство. Однако этот вопрос уже ставился ранее и на него был дан утвердительный ответ³⁹⁷. И вполне справедливо. Я не преследую цели затушевать ясность главного результата, выдвигая другие гипотезы, для меня важно только сформулировать некоторые практические принципы: в таких вопросах нельзя ограничиваться только указанием на стилистическое сходство, исследование стиля должно идти рука об руку с рассмотрением содержания. С другой стороны, демонстрация стилистического сходства может служить контролем рассмотрения содержания.

Само собой разумеется, что одно только рассмотрение стиля имеет важное значение для экзегезы. Об этом неоднократно говорил Й. Вайс. Однако его утверждение о том, что такое рассмотрение дает что-то и для критики текста, вызывает у меня сомнения.

И наконец, в принципе очевидно, что наша работа может иметь значение и для решения вопроса о подлинности текста. Так ли это в действительности, могут показать только специальные исследования.

Примечания

¹ Отдельные указания у Heinrici, Der literarische Charakter der neutestamentlichen Schriften 1908, S. 1 ff.

² Напр. В. Joach. Camerarius, Notatio figurarum orationis, Lips. 1556. Matthias Flacius Illyricus, Clavis scripturae sacrae seu de sermone sacrarum litterarum altera pars, ed. ultima Lips. 1695. Salomonis Glassii philologia sacra, ed. novissima Lips. 1705. — (Gersdorf, Beitrдge zur Sprach-Charakteristik der Schriftsteller des Neuen Testaments Leipz. 1816, und J.D. Schulze, Der schriftstellerische Charakter und Wert des Johannes, Weissenfeis u. Leipz. 1803, не являются стилистическими исследованиями в нашем понимании.) Исследования отдельных вопросов: Jac. Lydius, Agonistica sacra sive syntagma vocum et phrasium agonisticarum, quae in s. scriptura, inprimis vero in ep. S. Pauli apostoli occurrunt, Roterdami 1657. Ortwin Westenberg, De Paulo Tarsensi juris consulto, Opusc. acad. I Leipz. 1794. J.F. Boettcher, De paronomasia finitimisque ei figuris Paulo apostolo frequentatis, Lips. 1823.

³ В некотором смысле сюда же можно отнести и работу Kцnig. Stilistik, Rhetorik und Poetik in Bezug auf die biblische Literatur. Lpz. 1900. Однако в ее основе лежит не традиционная схема, но особая, построенная а priori.

⁴ Это суждение уже не имеет силы по отношению к комментарию Вайса к 1-му Посланию к Коринфянам (/. Weiss. Kommentar zum ersten Korintherbrief. Meyers Komm. V, 9. Aufl. 1910).

⁵ Geschichte der althebrдischen Literatur. 1906.

⁶ Die israelitische Literatur в «Die orientalischen Literaturen» (Kultur der Gegenwart I 7) 1906.

⁷ Все же следует назвать работы, внесшие свой вклад в разработку данной проблемы: Fiebig, Altjьdische Gleichnisse und die Gleichnisse Jesu 1904, а также перевод и комментарий Беера (Beer) к трактату Мишны Шаббат в изданном Фибигом собрании избранных трактатов Мишны (1904).

⁸ О предыстории такой манеры вести диалог см. Norden, ibidem S. 129,1. А также Ε. Weber, ibidem S. 212 ff. Hirzel, Dialog I, S. 371, 2. Hense, Teles, S. LXXX. Colardeau, ibidem S. 294 ff.

⁹ Впрочем, у Эпиктета не всегда ясно видно, в каком случае такие прерывающие речи — особенно когда речь идет о спровоцированных ответах — действительно исходят от слушателей, а в каком — только вкладываются им в уста.

Иногда можно предположить, что происходит переход от одного к другому. Подобным образом это происходит у Диона, а также, например, у Сенеки и Плутарха, которые в начале рассуждения как бы имеют перед глазами реального слушателя или адресата, затем по ходу речи теряют его из виду и продолжают беседовать с воображаемым оппонентом. (Особенно ясно это видно у Горация, Сатиры 1,1). Это как раз характерно: речь с прерывающим ее воображаемым оппонентом.

¹⁰ Напр. Epiktet, Diss. I 2,22 τί οΰν ωφέλησε Πρΐσκος είς ών; Teles ρ. 25, 13.
Musonius 24, 8.

¹¹ Напр. Epikt. I 2, 10 10 άλλ' ούκ αν κατ' έμέ; или I 6, 26 αλλά γίνεται τινα
αηδή και χαλεπά έν τω βίφ. Teles 13, 13; 24, 10; 26, 15; Seneca de vit. beat. 9, 1.

¹² Teles 25,14; 26: 8. Epikt. 1 2, 22; 14, 11. Plutarch, de tranq. an. 469 E. de cup. div.
526 A. 527 A. Seneca, de const, sap. 1, 2; de. vit. beat. 10, 1 f.; 22, 5; ер. 4, 4. Horaz,
sat. I 1, 44.

¹³ Так по большей части у Диона из Прусы, у Плутарха и у Сенеки. Ср. Epiktet
I 14, 11 ff.; 18, 5 ff.

¹⁴ Teles 29,1 ff.; 30, 10 ff.; 36, 6 ff. Epikt. I 6, 31 ff.; 25, 2 ff.; II 8, 10 ff.; III 24, 4 ff.
Sen. de prov. 5, 3.

¹⁵ Epikt. I 4, 5 ff.; 18, 17 ff.; 19, 2 ff.; 24, 9 ff. Sen. de prov. 6.

¹⁶ S. E. Weber 1. c. 213. Hense, Teles XCV.

¹⁷ Musonius (ed. Hense) p. 16, 15. Epikt. I 6, 35 f.; 28, 19; 29, 9; II 5, 6. Dio or. XIV
p. 439 R. Возражение в таком случае может вводиться с помощью τί οΰν и от-
водиться с помощью μή γένοιτο. — См. также Horaz sat. I 1, 101 f. Sen. de const.
4, 1; de vit. beat. 26, 1.

¹⁸ Напр. Epikt. II 20, 4 f. 6 ff. 21 ff.

¹⁹ Напр. Epikt. II 20, 6 ff.

²⁰ Teles 6, 8 f. Epikt. III 1,23.

²¹ Teles 6f.

²² См. особ. Hirzel, Dialog I 372 ff., и Hense, Synkrisis (Freiburger Festreden 1898)
особ. S. 32 ff.

²³ См. Colardeau 1. c. 304 ff.

²⁴ Напр. Epikt. II 20, 28 ff.; IV 1, 47.

²⁵ Teles 33, 3; 45,4. 9; 46, 4. Epikt. I 4, 16; 12, 12. 26; 29, 12; III 23, 9. Plut. de virt.
et vit. 101 C. de cup. div. 527 A.

²⁶ Sen. de prov. 2, 5. 7; de vit. beat. 11,2; 18, 3.

²⁷ Teles 4, 17; 58, 12; Epikt. I 16, 3; 28, 20. Plut. de cup. div. 527 D, de tranq. 468 E.

²⁸ Epikt. I 1, 11; II 5, 29. Plut. de tranq. 468 E.

²⁹ Epikt. II 22, 15.

³⁰ Mus. 16, 19.

³¹ См. примеры у Η. Weber 1. с. p. 36 u. 46.

³² Epikt. I 4, 18; 22, 11; 28, 21; IV 8, 25. Нет необходимости приводить места для
других выражений.

³³ Напр. Epikt. I 28, 21 (с вышеуказанным выражением: πού οΰν τό μέγα έν
άνθρώποις κακόν και αγαθόν; δπου ή διαφορά); 29, 2; II 2, 26; 3, 5; 16, 27 f.;
17, 1; III 22, 32; 23, 9. Sen. de prov. 3, 14 (quid per haec consequar etc.); 5, 8 (quid
est boni viri etc.) de vit. beat. 16, 1. 2; ер. 20, 5.

³⁴ Epikt. I 4, 11; II 8, 12; III 22, 44. 85; 23, 17. Dio or. XVI 461 R. or. LXVII 358
R II. Plut. de cup. div. 525 CD, 526 F. Horaz sat. II 3, 123. Примеры из Сенеки
см. у Η. Weber 47.

³⁵ Mus. 48, 9. Sen. de clem. I 25, 1; de benef. II 16, 2.

³⁶ См. Norden 1. с. 130.

³⁷ См. Η. Weber 30.

³⁸ См. Wendland, Philo etc. с. VII. Geffcken, Kynika und Verwandtes (1909) S. 10.
H.v. Mьllerl. c. 69 f.

³⁹ Hense, Teles p. XXVI f. о Телете: «verborum haud raro parcissimus».

⁴⁰ Тем самым повелительным предложениям часто может сообщаться допол-
нительная энергия, напр. Epikt. II 10, 10: «Затем, если ты член совета какого-
нибудь города, помни, что ты член совета. Если ты молодой человек, помни,
что ты молодой человек. Если ты старик, помни, что ты старик.» (μετά ταΰτα
εί βουλευτής πόλεως τίνος (μέμνησο) ότι βουλευτής- εί νέος ότι νέος· εί πρεσβύτης
ότι πρεσβύτης· εί πατήρ ότι πατήρ.) А также Epikt. Τ 28, 32; II 1, 16; 8, 2; III 20,
13 f.; 24, 45 etc.

⁴¹ Напр. Epikt. I 3, 7; 4, 20. 25; 15, 2; 26, 7.

⁴² См. Η. Weber 30 и 32, 1. Η. ν. Mьller 71 f.

⁴³ Особенно часты перечисления с постоянно повторяющимся отрицанием
или с είτε — εϊτε. Отдельные понятия выражены в нескольких словах. Напри-
мер, понятие «богатство» выражено словами χρυσώματα και άργυρώματα (Epikt.
III 7, 29). Кроме того см., напр. Teles 50, 8 f. 13 IT. Plut. de tranq. 471 E. 472 F.
de cup. div. 523 F. 527 C.

⁴⁴ Напр. Teles 44, 8 ff.; 55, 3. 5. 13 ff. Epikt. I 6, 40; II 8, 23; 14, 8; 19, 29. Plut.
de cup. div. 525 C.

⁴⁵ Напр. Teles 14, 1; 34, 5; 44, 1. Epikt. 11, 7. 10. 31; 3, 8; 4, 3. Plut. de tranq. 466 D. 467
D. 477 B. Sen. de prov. 2, 2.4; 3, 2; 4, 8. (см. также Η. Webern. 32. Η. ν. Mьller 65 f.)

⁴⁶ Напр. Epikt. I 28, 5. 30; 29, 54; IV 1, 29.

⁴⁷ См. Leitzmann (в Handbuch zum NT.) о Рим 1, 29 слл.

⁴⁸ Примеры перечислений добродетелей: Mus. 87, 3 ff. Epikt. I 29, 39; II 14, 8;
III 5, 7; 20, 5. 14 f. Plut. de cup. div. 523 D. Sen. de vit. beat. 4, 2. 3. 5; 7, 3; 22, 1;
25, 6 f. Перечисления пороков: Mus. 86, 4 ff. Epikt. II 16, 45; 19, 19 III 2, 3; 20,
6; Dio or. VIII 277 R. or. LXIX 370 R II. Plut. de tranq. 465 D. 468 B. de cup. div.
525 Ε F. Sen. de vit. beat. 7, 3; 10, 2; 20, 6; de brev. vit. 3, 3; 10, 4.

⁴⁹ См. Wilamowitz 1. c. 299. Hense, Teles XCVII. Ср. особ, характеристика Био-
на у Диогена Лаэртского IV 52.

⁵⁰ Напр. II 23 или III 9, 14.

⁵¹ Напр. II 23 или III 9, 14.

⁵² От παρίσωσις, «уравнивание членов периода» (Прим. перев.).

⁵³ От παρόμοιος, « почти подобный, сходный» (Прим. перев.).

⁵⁴ Teles 26, 10 f. Mus. 83, 17 f.; 104, 13; 105, 1 f.; 112, 12 f. Epikt. I 4, 23, 31; II 23, 37.
Plut. de exil. 599 B. Sen. de prov. 4, 12; 6, 6. de vit. beat. 3, 4. epp. 26, 10; 27, 7.

⁵⁵ Ср. также приведенные выше примеры упрощенных условных предложе-
ний. Кроме того, см. Н. Weber 32 f. 53 f., Hense, Teles XCIX ff.

⁵⁶ Напр., Epikt. II 19, 15 ff. Teles 16, 4 ff.; 26, 11 ff.; 15, 11 ff.

⁵⁷ Напр., Epikt. 14, 8; 6, 13; 18, 2; 28,10. Sen. De tranq. an. 10, 3; de vit. Beat. 24, 4.

⁵⁸ Teles 46, 15 ff.; s. auch 26, 11 ff. Epikt. I 10, 9-11; 14, 15-17; 28, 28-30; 29, 37.
Sen. de brev. vit. 3, 1; ep. 17, 7. — см. также Η. Weber 30.

⁵⁹ Напр., Epikt. I 6, 13-21.

⁶⁰ Напр., Epikt. III 23, 15 ff. 30 ff. 37 f.

⁶¹ II 19, 24.

⁶² II 1, 3.

⁶³ Epikt. II 17, 7.

⁶⁴ Я почти не буду приводить примеров из Сенеки: у него парадоксы до отвра-
щения часты.

⁶⁵ Dio or. VI.

⁶⁶ Dio or. VIII.

⁶⁷ Dio or. IX.

⁶⁸ Epikt. Ill 22, 83-85.

⁶⁹ Ibid. 8If.

⁷⁰ Dio or. IV 151 R.

⁷¹ Epikt. Ill 22, 63.

⁷² Epikt. II 7.

⁷³ Epikt. IV 9, 2.

⁷⁴ Пример см. у G.A. Gerhard. Phoinix von Kolophon, c. 191 сл.

⁷⁵ Epikt. I 14, 15; Sen. ep. 37, 1.

⁷⁶ Epikt. I, 24; III 22, 24. 69.

⁷⁷ Epikt III 26, 32.

⁷⁸ Epikt. Ill 22, 49; IV 1, 44.

⁷⁹ Наприм. Epikt. II 1; IV 1 и т.д. Ср. известное высказывание Биона: «добрые
граждане — свободны, а дурные — рабы» (οί αγαθοί οικέται ελεύθεροι, οί δέ
πονηροί ελεύθεροι δοΰλοι). См. также Η. Weber 20.

⁸⁰ Epikt. II 1, 25.

⁸¹ Epikt. III 20, 12.

⁸² Epikt. III 20, 11.

⁸³ Plut. Devin, et vit. 101 D.

⁸⁴ Teles 26, 4 слл. Mus. 51,1. Несчастье (άκλήρημα) становится для мудреца сча-
стьем (εύκλήρημα), Teles 26, 10 сл.

⁸⁵ Epikt. I 28, 22-25.

⁸⁶ Epikt. 16, 30; II 18, 30 и др.

⁸⁷ Epikt. I 19, 9. Sen. de tranq. an. 5, 5.

⁸⁸ Epikt. IV 1, 165.

⁸⁹ Epikt. Ill 22, 38.

⁹⁰ Epikt. Ill 23, 34.

⁹¹ Epikt. HI 22, 48.

⁹² Epikt. I 6, 28.

⁹³ Epikt. I, 18, 21 слл.; 29, 9. Plut. de exil. 600 C.

⁹⁴ Teles 6, 12 слл. 7, 2 слл. Epikt. III 10, 17; 22, 36. Кроме того: Teles 22, 5 слл.; 31,
1 слл. Mus. 23, 4; 58, 6; 59, 4. Epikt. I, 6, 26; 24, 17; II 1, 24; IV 13, 16. Dio or.
LXXI 378R II. Sen. de prov. 3, 5 слл. de brev. vit. 2, 4; 7, 7; 13, 9.

⁹⁵ Epikt. II 8, 2; III 22, 27.

⁹⁶ Epikt. I 28, 32.

⁹⁷ А также Epikt. I 1, 28; 4, 32; II 7, 12-14; III 25, 10. Sen. ep. 41, 9; 42, 10.

⁹⁸ Epikt. I 3, 9; 6, 21; 24, 1; 25, 28; 30, 1. II 2, 25; 6, 24; 10, 7; 18, 29; III 24, 1; 95.
А также «не заблуждайтесь» (μή πλανάσθε) Epikt. IV 6, 23, «не обманывайтесь»
(μή εξαπατασθε) Epikt. II 22, 15, «смотри» (βλέπε) или «смотрите» (βλέπετε)
Epikt. II 11, 22; 21, 17; III 17, 3; IV 12, 20 и т.п.

⁹⁹ Epikt. I 3, 9 и т.д. Ср., напр. Plut. de tranq. an. 467 C.

¹⁰⁰ Epikt. I 27, 6; III 22, 53 и т.д.

¹⁰¹ Epikt. I 27, 6; III 1, 26: «украшай и придавай ей красоту» (τοΰτο κόσμει και
καλλώπιζε).

¹⁰² Epikt. II 1, 29: «вот к чему приучайте себя и вот чем руководствуйтесь» (ταΰτα
μελετάτε και ταΰτα πρόχειρα έχετε); III 22, 44; 24, 103. Plut. de cur. 515 Ε. Sen.
ep. 20, 8.

¹⁰³ Epikt. II 18, 12: «не давай пищу этому своему устойчивому внутреннему со-
стоянию, не подбрасывай ему ничего способствующего его усилению» (μή
τρέφε σου τήν έξιν, μηδέν αύτη παράβαλλε αύξητικόν). III 24, 118.

¹⁰⁴ Epikt. I 25, 6; III 16, 16; 20, 8: «перестаньте... дорожить предметами, пере-
станьте делать себя рабами» (παύσασθε... τάς ΰλας θαυμάζοντες, παύσασθ' εαυτούς
δούλους ποιοΰντες). Sen. de prov. 4, 9; 6, 6.

¹⁰⁵ Epikt. III 26, 12.

¹⁰⁶ Epikt. II 4, 11.

¹⁰⁷ Epikt. 14, 13; 6, 43; IV 13, 15.

¹⁰⁸ «Подавай...» (φέρε) см. с. 285. Epikt. I 6, 37; 29, 10; II 1, 35; III 20, 12. Sen.
de vit. beat. 25, 1слл.; 27, 3.

¹⁰⁹ Epikt. II 17, 29; 19, 22 слл.

¹¹⁰ Множество таких примеров можно найти с помощью указателя имен.

¹¹¹ Epikt. I 29, 54; 16, 8; II20, 27. Sen. de brev. vit. 13, 7; 20, 2; epp. 60, 1; 63, 2; 115, 3.
^1,2 Epikt. I 4, 29. Teles 44, 7 слл. Sen. de brev. vit. 15, 1; ep. 115, 16.

¹¹³ Epikt. I 4, 29 слл.; 16, 15 слл.

¹¹⁴ Epikt. I 6, 37; II 16, 42.

¹¹⁵ Примеры у Colardeau 304 сл.

¹¹⁶ Прямая речь от лица бога: Epikt. I 1, 10 слл. Ног. sat. I 1, 15 слл. Sen. de prov.
2, 6; 6, 3. От лица Сократа: Sen. de vit. beat. 25, 4; 26, 4; 27, 1 слл.

¹¹⁷ См. об этом у Willamowitz, цит. соч., с. 294 слл.; Е. Weber, с. 161 слл.; Hirtel,
Dialog I 372 сл.; Hense, Synkrisis; Norden 129, 1; Colardeau 304, 2; Geffcken, 125 сл.

¹¹⁸ Teles 6, 8 слл. Epikt. I 16, 9 слл.; III 1, 23. Sen. de prov. 3, 3; ep. 31, 7.

¹¹⁹ Teles 38, 1 слл.

¹²⁰ Plut. de cup. div. 524 F.

¹²¹ Примеры: Epikt. I 14, 11 слл.; 15, 1 слл.; III 24, 42 сл. 94. Dio in or. VIII:
Страдание (πόνος) и Наслаждение (ηδονή) как противники Диогена, в or. LXXV —
Закон (νόμος). Plut. de cur. 516 D. 517 F. 521 C. Sen. de prov. 4, 12; 5, 4; de vit.
beat. 7, 3; 10, 3; 13, 5; 15, 5. Примеры обоих видов персонификации см. у
Н. Weber2l сл. 44.

¹²² Как мне кажестся, аналогии, применяющиеся в доказательстве, близки
сравнениям в более узком смысле в силу нечеткой границы первых, поэтому
то, что говорится о сравнениях, относится и к таким аналогиям.

¹²³ См., напр. В. Colardeau 309 слл.

¹²⁴ Dio or. LV 285 R II.

¹²⁵ См. ссылки у Gerhard 12, 2.

¹²⁶ Gerhard 191 сл.

¹²⁷ Много примеров в комментариях на Новый Завет к соответствующим местам.

¹²⁸ См. Hense, Teles CVII слл.

¹²⁹ Η. Weber 16.

¹³⁰ Plut. de ьb. educ. 5 C. Diog. Laert. IV 52: φορτικοΐς όνόμασι... χρώμενος.

¹³¹ Ε. Weber 177 сл. Hense, Teles LXXI. XCVII.

¹³² Epikt. I 19, 10; II 14, 29. Plut. de cur. 518 D.

¹³³ Epikt. IV 7, 22 слл.

¹³⁴ Epikt. II 16, 5. 9. Кроме того, Epikt. II 4, 8; III 26, 15. Dio or. XIV 444 R. or.
XVI 460 R. or. XVII 471 R. 472 R. or. LXVII 361/362 R II.

¹³⁵ Plut. de cur. 520 B.

¹³⁶ Dio or. IV 164 R.

¹³⁷ Plut. de tranq. an. 477 B.

¹³⁸ Epikt. Ill 5, 10; IV 1, 105-110.

¹³⁹ Примеры у Η. Weber 19. 43.

¹⁴⁰ Η. Weber 19 сл. 43.

¹⁴¹ Epikt. I 6, 30; 14, 15 сл.; II 16, 30; III 22, 51 сл.

¹⁴² Mus. 72, 8. Epikt. II 4, 11; 10, 14; III 22, 99; IV 1, 127. 142.

¹⁴³ Epikt. I 6, 42; II 20, 37. Ног. sat. II 3, 44.

¹⁴⁴ Epikt. I 5, 4 сл. 7; 13, 5.

¹⁴⁵ Epikt. I 5, 2 слл.

¹⁴⁶ Epikt. I 5, 9.

¹⁴⁷ Hor. sat. II 3.

¹⁴⁸ Примеры см. прим. 41.

¹⁴⁹ Epikt. II 1, 21 сл. Кроме того, Epikt. I 24, 20; II 3, 3; III 1, 21 сл. Plut. de cup.
div. 523 D.

¹⁵⁰ Teles 16, 4 слл.; 26, 11 слл. Epikt. I 25, 18. 21; II 22, 9 слл.; III 25, 6 слл.; IV
13, 12 слл. Plut. de cur. 516 F. 521 B. de cup. div. 524 DE Sen. de tranq. an. 4, 5
сл. ep. 12, 8 сл. (см. прим. 139).

¹⁵¹ Ο και γάρ и ουδέ γάρ см. Η. Weber 18. 44 сл. Много таких примеров можно
найти у Музония. У Эпиктета: I 15, 2; III 16, 2; 22, 3. Dio or. XIV 436 R. or. XVI
459/460 R. or. LXXV 406 R. II. Plut. de tranq. 465 ВС. 466 F. de cup. div. 523 Ε.
524 Α. 525 F. Sen. de prov. 3, 2; 4, 8; 5, 3 сл.; de const. 3, 4; de vit. beat. 1, 4; 4, 1.

¹⁵² Epikt. I 24, 1; 115, 2;

¹⁵³ Teles 25, 6 сл. Mus. 3, 6. Epikt. II 1, 15 сл.; 18, 11; III 16, 2; IV 13, 5 сл. Plut.
de tranq. 473 A. 476 FG.

¹⁵⁴ Epikt. I 6, 6; II 5, 3; IV 1, 124. Dio or. X 298 R. Sen. de const. 13, 1.

¹⁵⁵ Epikt. IV 1, 24 слл. А также Epikt. II 4, 6 сл.; 8, 14. 26; 17, 6 слл.; III 1, 21 сл.
Dio or. Χ 297 R. Plut. de exil. 599 F. Sen. de prov. 3, 2; 5, 3. 9; de const. 7, 4; epp.
2, 4; 36, 2; 94, 24. 39.

¹⁵⁶ Epikt. IV 13, 16. Кроме того, Teles 27, 2 слл. Epikt. 25, 32; 29, 15; II 20, 18;
III 22, 97; 26, 15.

¹⁵⁷ Epikt. II 14, 21; 20, 11; III 7, 30; 24, 92. Dio or. LXXIV 403 RH. Plut. de cup.
div. 524 BF. Hor. sat. I 1, 54 слл. 90 сл.; II 3, 104 слл. Sen. de brev. vit. 3, 1.

¹⁵⁸ См. указанный выше пример Epikt. II 14, 21. Далее Teles 26, 11. Epikt. II 10,
13. Plut. de tranq. 470 DE. de exil. 601 D. Другие примеры у Η. Weber 18.

¹⁵⁹ Epikt. I 6, 13; II 16, 13.

¹⁶⁰ Epikt. III 23, 27 сл.

¹⁶¹ Epikt. I 29, 41 сл.

¹⁶² Epikt. IV 8, 16.

¹⁶³ Epikt. III 25, 7.

¹⁶⁴ Epikt. I 29, 58 слл.

¹⁶⁵ Epikt. II 4, 8 сл.

¹⁶⁶ Epikt. IV 7, 22 сл.

¹⁶⁷ Epikt. III 14, 1. Другие примеры: Teles 36, 11 слл.; 39, 2 слл.; Mus. 42, 14 слл.;
97, 12 слл. Dio or. XVI 461 R. or. XXVII 530 R. Plut. de tranq. 466 ВС. 469 CD.
470 A. de cur. 518 E. de cup. div. 525 E. Sen. de vit. beat. 1, 3; 26, 3; 27, 4.

¹⁶⁸ Epikt. I 14, 15; 16, 4. Sen. de prov. 4, 4; de vit. beat. 15, 5.

¹⁶⁹ Epikt. I 29, 34 сл.; HI 22, 51 сл. Sen. de prov. 2, 3.

¹⁷⁰ Teles 16, 4 слл.

¹⁷¹ Epikt. I 6, 23 сл.

¹⁷² Epikt. I 10, 1 слл.

¹⁷³ Epikt. I 24, 20.

¹⁷⁴ Epikt. I 16, 20 сл.

¹⁷⁵ Ср. также Teles 10, 1 слл.; 53, 14 слл.; 62, 2 слл. Mus. 28, 7 слл.; 30, 1 слл.;
96, 11 слл. Epikt. I 29, 31; II 8, 18 слл.; III 24, 89. Dio or. XXVI 526 R. Plut. de
cup. div. 527 В Hor. sat. I 1, 33 слл.

¹⁷⁶ Mus. 30, 7. Epikt. I 6, 24; 10, 7; 14, 15; 16, 6. 20 сл.; 24, 20; 29, 31. 37; II 8, 18
слл.; III 24, 89. Plut. de cur. 516 В. Hor. sat. I 1, 38.

¹⁷⁷ См. Gerhard 247 сл.

¹⁷⁸ Например, Teles 43, 4: «Одна ласточка, — говорит, — весны не делает» (μία
γάρ, φησί, χελιδών έαρ ού ποιεί). 9, 2: «дотронешься — укусит» (παρά τήν λήψιν
ή δήξις γίνεται). А также 29, 13; 37, 6. Epikt. III 6, 9 (ср. Бион у Diog. Laert. IV 47):
«сыр крючком не ухватишь» (ούκ έστι τυρόν άγκίστρω λαβείν). Epikt. IV 6, 30:
«дело делу рознь» (έργον έργω ού κοινωνεί). Dio or. LXVII 358 R II (из Биона)
or. LXXIV 395 R II. Plut. de cup. div. 523 F: «из тех, кому достаточно, никто не
беден» (ίων γ' άρκούντων ουδείς πένης εστίν); 525 В «алчные приобретают как
расточительные, пользуются же как скупцы» (οί δέ φιλάργυροι κτώνται μέν ώς
πολυτελείς χρώνται δ' ώς ανελεύθεροι). Ibid. 526 Β. de tranq. 465 Α. de exil. 599
F. Hor. sat. I 1, 62: «нас по богатству ведь ценят» (quia tanti quantum habeas sis).
106: «мера должна быть во всем и всему наконец есть пределы» (est modus in
rebus, sunt certi denique fines). Чтобы найти примеры из Сенеки, достаточно
открыть наугад любую страницу. Кроме того, см. Н. Weber 12 сл. 35 слл. Об ис-
пользовании пословиц см. Otto, Die Sprichwцrter und sprichwцrterlichen
Redensarten der Rцmer. Leipzig, 1890.

¹⁷⁹ Cm. Dio or. XIII 425 R.: (ού γάρ δή γε εικός έστι τούς παλαιούς λόγους ώσπερ
φάρμακα διαπνεύσαντας άπολωλεκέναι τήν δύναμιν). Сенека не раз высказы-
вается по поводу употребления цитат; наиболее характерно в ер. 94, 27 сл.:
(praeterea ipsa quae praecipiuntur per se multum habent ponderis, utique si aut
carmini intexta sunt aut prosa oratione in sententiam coartata... (следуют приме-
ры), advocatum ista non quaerunt: adfectus ipsos tangunt et natura vim suam
exercente proficiunt.). А также см. ep. 108, 9. См. Gerhard 290; обсуждаение это-
го вопроса в целом у Gerhard 229 слл.

¹⁸⁰ Часто в сатирах Мениппа, реже — в диатрибе. Н. Weberll сл. Gerhard ос. 232 сл.

¹⁸¹ О стихотворных цитатах см. Hirzel, Dialog I 381 сл. Ε. Weber 209 сл. Об апоф-
тегмах: Hirzel, Dialog 367 слл. Hense, Teles XCVII слл. О том и другом: Gerhard
229 слл.

¹⁸² Teles 12, 1 слл.; 38, 4 слл. Epikt. I 17, 12; 26, 18; III 6, 10. Plut. de cup. div.
527 В. Sen. de prov. 3, 3.

¹⁸³ Teles 8, 10; 44, 3 слл. Mus. 42, 12 слл. Epikt. II 1, 13; 12, 16; 18, 22. Plut. de
cur. 521 B. de cup. div. 524 E. Sen. brev. vit. 2, 2; 9, 2.

¹⁸⁴ Teles 10, 8 слл. Epikt. I 4, 24; 9, 23 сл.; 24, 6 сл.; 25, 22. Plut. de tranq. 467 D.
468 A. Sen. de prov. 5, 5.

¹⁸⁵ Teles 53, 1 слл.; 59, 4 сл. Epikt. III 24, 13; IV 8, 32. Dio or. LXXIV 400 R II.
Plut. de cur. 518 F D. Sen. de prov. 5, 10 сл. ep. 95, 68.

¹⁸⁶ Epikt. IV 1, 131. Кроме того, Epikt. III 10, 2 сл.; 22, 95; IV 4, 21. Plut. de tranq.
475 ВС. de cur. 515 F 521 A.

¹⁸⁷ Teles 34, 1. 3; 42, 7. 13 сл. Epikt. II, 17, 6; 20, 23. 25; III 22, 30; IV 1, 20; 5, 37;
10, 35. Plut. de tranq. 469 B. de cup. div. 526 F. de exil. 600 B. Sen. ep. 115, 13 сл.

¹⁸⁸ Teles 30, 10; 31, 4 сл. Mus. 48, 6. Epikt. I 28, 7. Plut. de exil. 605 F. См. Hense,
Teles XCV.

¹⁸⁹ Teles 34, 11; 35, 1. Epikt. II 24, 23; III 22, 72. Часто у Диона и Плутарха. Sen.
de vit. beat. 14, 3.

190 з_то _можех делаться разными способами; см. Н. Weber 26 сл. 46 сл. Приме-
ры такого введения прозаических цитат: Epikt. I 4, 24; II 4, 8.

^,9' Epikt. I 28, 4; III 24, 99; IV 1, 41. 73.

¹⁹² Epikt. II 6, 9; 9, 13.

¹⁹³ Epikt. I 29, 65.

¹⁹⁴ При этом в качестве субъекта указывается какое-то лицо. Epikt. II 17, 6; 20, 7.

¹⁹⁵ Epikt. III 1, 38.

¹⁹⁶ Epikt. III 1, 42; II, 4; 22, 58. 108; 23, 25. Sen. de prov. 5, 10.

¹⁹⁷ Teles 12, 2; 42, 1 сл.; 44, 2. Epikt. II 6, 9; 10, 5; 12, 16. Plut. de cur. 517 B. de
cup. div. 524 EF. Sen. de brev. vit. 2, 2; 9, 2.

¹⁹⁸ Также см. Teles 49, 3 сл. и 51, 3 сл.

¹⁹⁹ Ср. Epikt. II 19, 30—33: «так почему же вы не преуспеваете?» (διά τί οΰν ούκ
άνύετε;). Также Epikt. IV 1, 106-108 «уйди» (έξελθε).

²⁰⁰ Epikt. II 20, 8. 11. Sen. de vit. beat. 25; de tranq. an. 1,5 слл.

²⁰¹ Примеры: Teles 27, 10 слл.; 33-44; 36, 4 слл. Mus. 33, 7 слл.; 34, 12 слл.; 36, 1
слл.; 82, 3 слл. Epikt. I 6, 12 слл.; 28, 10 слл. 31 слл. 22 слл.; 29, 11 слл.; II 1, 1 слл.
и т.д. Sen. de tranq. an. 1,5 слл.; de prov. 3, 5 слл. 14; de brev. vit. 8 слл.; 12, 1 слл.

²⁰² Наприм., Mus. 114 сл. См. Geffken, Kynika ... 138 слл.

²⁰³ Другие примеры: Epikt. I 18, 13 слл.; 19, 11-15; II 1, 21-28; 5, 24 слл.; 10. 24-30;
14, 26; 18, 30; 19, 32; III 24, 44-57; 26, 11-20; IV 1, 119-122.

²⁰⁴ Epikt. I 18, 1; 25, 1; IV 5, 1.

²⁰⁵ Teles 5, 4; 21, 6; 49, 4. См. Ε. Weber 212.

²⁰⁶ Or. III. См. Ε. Weber 233.

²⁰⁷ Dio or. I. or. LXXVII; см. Ε. Weber 230; кроме того, С. Martha, цит. соч. 245, 1.

²⁰⁸ Н. Weber 29; там же см. примеры.

²⁰⁹ Epikt. II 1, 1. Dio or. XXV. or. LXXX.

²¹⁰ Epikt. II 20, 2.

²¹¹ Во многих речах Диона; см. Arnim, цит. соч. 267 сл.

²¹² Примеры см. на с. 307.

²¹³ Teles 50, 1 слл.; 56, 14 слл. Mus. 23, 3 слл.; 29, 3 слл. Epikt. I 18, 13 слл.; 22,
4 слл.; 25, 18 слл.; 27, 5. 7 слл.; 28, 3; 29, 5 слл.

²¹⁴ Sen. ер. 6, 5. Е. Weber 93. Η. Weber 28.

²¹⁵ Sen. de const. 2, 1.

²¹⁶ Sen. ep. 24, 11. H. Weber 24 сл. 47 сл. Примеры: Teles 23, 9 слл. Epikt. I 1, 19. 28
слл. Особенно богаты такими примерами сочинения Плутарха. Целые серии при-
меров подряд у Mus. 43 сл. 46. Dio or. XXII. Plut. de tranq. 466 D E. 467 Ε F. 468 A.

²¹⁷ Об этом см. Ε. Weber 225 слл.

²¹⁸ Η. Weber 24 сл. 47 сл.

²¹⁹ Teles 8, 6; 11, 4. Mus. 96, 10. Epikt. I 1, 14; 6, 23; 25, 26; II 1, 8; 7, 9; 16, 32;
17, 34; IV 9, 6. Dio or. LXVI 357-359 R. II. Plut. de cup. div. 525 Β Ε. de tranq.
472 F - 473 B. 468 B. 471 A. 477 Ε F. Sen. ep. 89, 19 слл.; de vit. beat. 19, 2 сл.;
26, 1-3; de brev. vit. 3, 1-5.

²²⁰ Mus. 50. 51. Epikt. II 16, 39-43; 18, 27-32; 19, 19-34; 22, 34-37. Plut. de virt.
et vit. 101 DE. de tranq. 469 Ε F. 477 F. Особенно характерный пример пори-
цающей речи и заключительного наставления Epikt. IV 9, 6-10. 11-18.

²²¹ Наприм., Epikt. I 24, 19; 25, 32; II 4, 11.

²²² Demetr. Phaler у Stob. VIII, 20. См. с. 286 Epikt. I 6, 43; 14, 17; II 16, 46 сл.;
IV 9, 17. (Два противоположных образа у Epikt. III 23, 37 сл.; IV 1, 127.) Очень
часто в письмах Сенеки.

²²³ Epikt. I 4, 32; 25, 32 сл.; 29, 63; II 1, 28; 7, 13 сл.; III 15, 14; 23, 38; 25, 10;
IV 10, 35 сл. Sen. ерр. 41, 9; 48, 12.

²²⁴ Epikt. I 1, 25; 3, 9; 4, 17; 6, 22; II 2, 25; 17, 39; 19, 34; 21, 22; 26, 7; III 22, 107;
24, 118; 26, 39. Sen. de prov. 6, 6. 7.

²²⁵ Epikt. I 15, 8; IV 13, 24.

²²⁶ Epikt. I 6, 43; II 4, 11; III 24, 30; 26, 12-14; IV 9, 18.

²²⁷ Epikt. II 14, 29; 22, 37; III 14, 14.

²²⁸ Epikt. I 18, 16: «Ведь потери относятся к тому, страдания относятся к тому,
к чему относится и имущество» (τούτων γάρ αί άπώλειαι, τούτων οί πόνοι, ών
και αί κτήσεις.). 19, 25: «Ведь там мы и благодарны богам, где полагаем благо» (εκεί γάρ και θεοΐς εύχαριστοΰμεν, δπου τό αγαθόν τιθέμεθα.). II 5, 23: «Ведь где разумное основание радоваться, там — и вместе радоваться» (δπου γάρ τό χαίρειν ευλόγως, εκεί και τό συγχαίρειν.). Sen. ep. 23, 11: «некоторые перестали жить, прежде чем начали» (quidam ante vivere desierunt quanrinciperent); ep. 27, 9: «одним стоит только продемонстрировать средства, другим — надо внушить» (quibusdam remedia monstranda, quibusdam inculcanda sunt).

²²⁹ Teles 62, 2 слл. Epikt. I 26, 18; II 13, 27; 18, 32; III 15, 14; IV 5, 37.

²³⁰ Epikt. I 18, 5; 25, 2; 29, 4. 6.

²³¹ Epikt. I 1, 18; 6, 30.

²³² Epikt. I 24, 19 etc.

²³³ Epikt. I 6, 12. 18. 35. Также, наприм., Teles 3, 12; 15, 2. Mus. 24, 8. Epikt. I
1, 4. 21. 28; 2, 17. Sen. de vit. beat. 13, 2. 3; 16, 1 слл.; 25, 1.

²³⁴ Epikt. I 19, 3; 28, 5; III 1, 27.

²³⁵ Epikt. I 16, 9; IV 1, 128.

²³⁶ Epikt. IV 1, 24. 64. 68.

²³⁷ Epikt. II 1, 1; III 7, 11; 22, 1.

²³⁸ Mus. 96, 10. Epikt. I 1, 14; 16, 6; II 7, 12; 8, 19. Plut. de tranq. 469 A. 472 F.

²³⁹ Teles 8, 6; 11, 4; 23, 3. Mus. 71, 5. Epikt. I 25, 31; II 6, 13. 16; 10, 29; III 24,
62. Plut. de cur. 516 В. 522 A.

²⁴⁰ Epikt. II 7, 12; III 26, 16. 27. Dio or. LXVI 357 R II. Plut. de tranq. 477 E. de
cup. div. 525 С Ε.

²⁴¹ Epikt. I 1, 28; 2, 12; 28, 28; II 2, 8; 9, 13; 10, 5; 13, 14; см. также выше, где
говорится о цитатах.

²⁴² Epikt. I 24, 1; 25, 15; 27, 2; 29, 5; 30, 5; II 1, 8; 8, 15; 14, 28; III 12, 16; 24, 48. 88.

²⁴³ Teles 57, 1 слл. Mus. 29, 16; 31, 3. Epikt. I 14, 3 слл. 7 слл. 10; II 8, 18 сл.; 10,
15; 14, 26. Sen. de const. 8, 3; de brev. vit. 17, 3; epp. 17, 6; 114, 3.

²⁴⁴ Mus. 15, 8. Epikt. 5, 10; 8, 5 сл.; III 24, 18 сл.

²⁴⁵ Teles 3, 5 слл.; 26, 11 слл.; 59, 12 слл. Mus. 20, 6 слл.; 39, 19 слл. Epikt. II 14,
2 слл.; 18, 1 слл.; III 1, 1 слл.; 23, 1 слл. Dio or. Χ 305 R. or. XV 456 R. or. XXVI
525/526 R. Sen. de const. 7, 5 сл.; de prov. 4, 13; epp. 43, 2; 114, 3.

²⁴⁶ Особенно у Музония. Epikt. I 16, 1 слл.; 23, 7 слл.

²⁴⁷ Epikt. II 18, 8 сл.; 20, 28; IV 1, 176 сл.

²⁴⁸ Teles 31, 8; 36, 3; 47, 2. Mus. 12, 11; 19, 5; 38, 3. Epikt. I 1, 8; 4, 27; 23, 10;
IV 1, 150 etc.

²⁴⁹ Epikt. III 6, 9.

²⁵⁰ Epikt. IV 6, 30. Также Epikt. I 6, 16; II 8, 1. Plut. de tranq. 467 C. de cur. 518 C;
также см. с. 308-309.

²⁵¹ Mus. 75, 6 слл.; 78, 6 слл.; Epikt. I 1, 12 сл.; III 24, 19; 26, 28. Sen. de prov. 6, 3.

²⁵² Epikt. IV 1, 101.

²⁵³ Epikt. III 26, 29 сл.

²⁵⁴ Epikt. IV 1, 101.

²⁵⁵ Epikt. III 1, 37.

²⁵⁶ Epikt. III 26, 28.

²⁵⁷ Dio or. XII 397R. См. Martha, цит. соч. 246, 2.

²⁵⁸ Реплики, часто в форме вопроса: Teles 7, 10 сл.: «Может быть, голоден тот,
кто хочет съесть пирожное, или жажда томит того, кто выпил бы хиосского
вина?» (ή πείνα τις πλακούντα ή διψά Χΐον;) Epikt. II 16, 14: «С такими рука-
ми ты еще ищешь кого-то, кто бы тебе высморкал нос?» (τηλικαύτας εχων
χείρας έτι ζητείς τον άπομύξοντα;) Hor. sat. I 2, 114: «Разве, коль жажда тебе
жжет глотку, ты лишь к золотому кубку стремишься?» (num tibi, cum fauces urit
sitis, aurea quaeris pocula?) Также Teles 24, 11 сл.; 31, 1 слл.; 62, 2 сл. Mus. 41, 10 слл. Dio or. VI 211R. or. IX 292/293R. or. LXVI 348/349 R II. Sen. de ira II 10, 6; III 37, 3. 4; de tranq. an. 4, 5.

²⁵⁹ Epikt. I 19, 26 слл.

²⁶⁰ Epikt. I 24, 19.

²⁶¹ Epikt. IV 10, 21.

²⁶² Epikt. III 1, 27 слл.

²⁶³ Epikt. I 28, 23. И в этом случае Сенека отличается особо изысканными па-
радоксами; например, ер. 4, 4 «[почитать] одним из великих благ множе-
ство консулов (т.е. прожитых лет — прим. пер.)» (inter magna bona multos
consules); ep. 4, 9 «с самого рождения ведет тебя [судьба]» (ex quo natus es
duceris); ep. 30, 16: «враг — несварение желудка» (hostis-cruditas); de tranq
an. 10, 6 «не возвышаются, а пригвождены» (пес sublevatos se, sed suffixos).
А также de brev. vit. 3, 5; 19, 1.

²⁶⁴ Г. Вебер указывает на народный характер диатрибы, основываясь на ее лек-
сике: Н. Weber, 9-11, 34-35.

²⁶⁵ Хвастун — Teles 4, 8 слл.; скряги — Teles 35, 2 слл.; Метрокл в благополу-
чии и ставший киником — Teles 40, 4 слл.; совершенствующийся (προκόπτων) —
Epikt. I 4, 18 слл.; истинный стоик — Epikt. II 19, 22 слл.; гедонист и аскет -
Dio or. VI 201-203 R; сыновья скряг - Plut. de cup. div. 526 D-F; любопытные -
например, Plut. de cur. 519A; деловитые бездельники — Sen. de brev. vit. 12, 2-7;
корыстолюбцы, транжиры и гурманы — Sen. ер. 89, 19 слл. Gerhard 245 сл.

²⁶⁶ Epikt. III 23, 35 слл. Также Epikt. II 17, 29 слл. 34 слл.; IV 6, 31 слл. Plut. de
tranq. 474DE. 476С. de cur. 522DE. de cup. div. 526F. Sen. de const. 10, 2; de vit.
beat. 20, 3 слл.; ad Marc. 9, 3; de tranq. an. 11, 3; 13, 2; de brev. vit. 3, 2 сл. 5.

²⁶⁷ Epikt. I 3, 5; 4, 23 и т.д.

²⁶⁸ Epikt. III 19, LA также Teles 42, 10 сл.;43, 2. 4. Plut. de tranq. 477E. de cup.
div. 526 C. Sen. de brev. vit. 7, 6; de tranq. an. 11, 9; ad Marc. 9, 4. ep. 17; Hor. sat. I
1, 4 слл. 62. Η. Weber 23.

²⁶⁹ Примеры в предыдущем прим. См. Е. Weber 168.

²⁷⁰ Об этом см. Gerhard 229 слл.; там же о связи диатрибы с комедией, о чем
пишет также Hirzel, Dialog I 380.

²⁷¹ Epikt. II 20, 29 слл.

²⁷² Epikt. I 2, 8; II 16, 22 сл.

²⁷³ Epikt. II 14, 23-29; также I 18, 16. 20. Примеры вышеуказанных иллюстра-
ций Teles 4, 8 слл.; 35, 2 слл. Преувеличения у Teles 34, 5 сл.; 43, 6 сл. У Плу-
тарха — множество изображений любопытствующих в de cur., а также de exil.
60ID. Слишком вежливые слушатели у Sen. de tranq. an. 9, 4; о юморе в срав-
нениях см с. 305.

²⁷⁴ Например, Epikt. IV 7, 22 сл. Plut. de tranq. 467С. de cup. div. 525E.

²⁷⁵ Epikt. I 19, 10; 29, 21. Plut. de tranq. 467A: 470B.

²⁷⁶ Teles 24, 3; 25, 2. Epikt. I 4, 15; II 4, 11; 16, 12 сл.

²⁷⁷ Dio or. IX 289R.

²⁷⁸ Ε. Weber 209. Gerhard 37 слл.

²⁷⁹ Например, Teles 31, 1 слл.; 39, 5. Hense, Teles LXXI. Η. Weber 13 сл. 37 сл.

²⁸⁰ Epikt. III 24, 38.

²⁸¹ Epikt. II 8, 14.

²⁸² Epikt. I 9, 33 сл.

²⁸³ Epikt. I 28, 33.

²⁸⁴ Gerhard 35 слл.

²⁸⁵ Epikt. IV 6, 29 etc. См. с. 303.

²⁸⁶ Epikt. IV 6, 33.

²⁸⁷ См. cc. 317, 319.

²⁸⁸ Epikt. I 1, 19.

²⁸⁹ Epikt. I 1, 28 слл.

²⁹⁰ Epikt. Ill 23, 20.

²⁹¹ Epikt. II 17, 29 слл.

²⁹² Epikt. II 16, 11 слл.; 19, 29 слл.

²⁹³ В этой связи не следует рассматривать Гал 6: 16 т.к. в данном случае мы на-
блюдаем вполне обычную тенденцию давать авторитетные предписания об-
щего характра в повел, накл. 2 л. ед. ч. (стиль пословиц). Возможно, такого же
рода пример Рим 13: 3 сл. Ср. цитируемое правило в Рим 12: 20.

²⁹⁴ В 1 Кор 6: 16 φησί употребляется как формула цитации, что также имеет
свою аналогию в диатрибе; см. Epikt. ed. Schenkl, индекс.

²⁹⁵ Рим 4: 1; 6: 1; 7: 7; 10: 18сл.; 11: 1; см. также 1 Кор 10: 19; 2 Кор 12: 16.

²⁹⁶ Рим 6: 1 слл.; 7: 7, 13; 9: 14; 1 Кор 15: 35.

²⁹⁷ Рим 9: 19 слл.; 1 Кор 10: 19 слл.; 2 Кор 12: 16 слл.

²⁹⁸ Рим 11: 19; 1 Кор 10: 19?; 15: 35; 2 Кор 10: 10.

²⁹⁹ J. WeiЯ. Aufgaben der neutestamentlichen Wissenschaft, Gцttingen, 1908. C. 15 сл.
зов д _хакже р_им 13; з ср. /. WeiЯ о 1 Кор 7: 27 (в комментарии Meyer).

³⁰¹ Хайнрици приводит следующие примеры паратактического слога: .1 Кор 6:
12-20; 9:19-23 (Heinrici, Der literarische Charakter der neutestamentlichen Schriften.
C. 68) Ср. Рим 12: 6 и приведенное в прим. 40 место из Эпиктета II 10, 10.

³⁰² Рим 12: 6 слл.; 1 Кор 10: 31; 12: 26; 13: 8.

³⁰³ 1 Кор 1: 26; 9: 1 слл.; 12: 29; 13: 4 сл.; 2 Кор 7: 2.

³⁰⁴ О «перечислениях» см. у Хайнрици: Der zweite Brief an die Korinther (Meyers
Kommentar) 227 A; Der literarische Charakter der neutestamentlichen Schriften, 68.

³⁰⁵ Рим 1: 29 слл.; 2 Кор 6: 4 слл.; 12: 20; Фил 3: 5 сл.

³⁰⁶ Рим 8: 35, 38 сл.; 13: 13; 1 Кор 3: 22; 4: 11; 5: 11; 6: 9 сл.; 12: 13; Гал 4: 10.

³⁰⁷ Рим 1: 31; Фил 2: 15.

³⁰⁸ Рим 1: 29 слл.; 13: 13; 1 Кор 5:11; 6: 9 сл.; 2 Кор 12: 20; Гал 5: 20 сл.

³⁰⁹ См., например, у Lietzmann (Handbuch zum Neuen Testament) о Рим 1: 29.

³¹⁰ Рим 12: 2; Гал 5: 22 сл.; Фил 4: 8.

³¹¹ Ср. также Epikt. I 11, 33 (см. с. 289), что уже Й. Вайс (Aufgaben... 15) сопо-
ставил с Рим 8: 35.

³¹² Безусловно, не все учительные пассажи написаны в таком стиле. В Рим 3:
21-26 и 5: 12-21 господствует уже известный нам тяжеловесный слог. Также и
4 глава Послания к Римлянам в своей второй половине тяготеет к такому сти-
лю. Как это объяснить? Можно предположить следующее: там, где Павел об-
ращается вовне — либо опровергает какое-то мнение по отдельному вопросу,
высказывая свою точку зрения; либо старается предупредить какие-то прак-
тические выводы или наоборот способствовать им — в таких случаях речь его
принимает взволнованный проповеднический тон. Там же, где его взгляд ус-
тремлен внутрь, где требуется представить основание, источник всех мнений
по отдельным вопросам, изложить суть своей историко-философской концеп-
ции — там он пишет в тех неуклюжих предложениях, ведь ему недостает на-
стоящего систематического мышления.

³¹³ Я не говорю о Посланиях к Колоссянам и к Эфесянам, поскольку они тре-
буют особого рассмотрения.

³¹⁴ Работа J.F. Bцttcher. De paronomasia finitimisque ei figuris Paulo apostolo
frequentatis. Lips., 1823 осталась для меня недоступной.

³¹⁵ Кроме того, см. BlaЯ, Grammatik des neutestamentlichen Griechisch, § 82.

316 Отдельный выпуск из Theologische Studien (Festschrift fьr В. WeiЯ), Gцttingen 1897.

¹¹⁷ Уже Августин (De doctrina Christiana, IV 20) указывает на красивое членение в данном отрывке. 2 Кор 6: 2-11 и Рим 8: 28-39 он приводит (ibid.) как примеры «возвышенного слога» (grande dicendi genus). Также он разбирает 2 Кор 11: 16-30 (De doctrina Christiana, IV 7).

^3,8 Об этом см. J. WeiЯ, Beitrдge zur paulinischen Rhetorik, 7слл.

³¹⁹ Например, Рим 5: 12-19.

³²⁰ /. WeiЯ, цит. соч., с. 24сл.; а также Августин, цит. соч., 75, 2.

³²¹ /. WeiЯ, цит. соч., с. 35. Впрочем, иное понимание — в Beitrдge zum
Verstдndnis des Rцmerbriefs (Zeitschrift fьr den evangelischen Religionsunterricht,
20. Jahrg. 1. Heft. 1908), с. 8сл.

³²² Напротив, так делает И. Вайс (Beitrдge zur paulinischen Rhetorik, 8,1).

³²³ Цит. соч. 13слл.

³²⁴ Например, Рим 1: Зсл.; 8: 10; 11: 28.

³²⁵ 1 Кор 15: 39-41; подобным образом и 1 Кор 15: 42-44; 12: 8-10.

³²⁶ Текст ст. 12 кажется мне сомнительным.

³²⁷ 1 Кор 7: 19.

³²⁸ Флп 3: 7.

³²⁹ Epikt. I 11, 11; II10, 17слл.; IV9, 10. Атакже I 20, 11; III 25, 10; IV 1, 120; 12, 18.

³³⁰ Исключение составляют следующие тексты: Гал 4: 9слл и Флп 3:19.

³³¹ /. WeiЯ. Die christliche Freiheit nach der Verkьndigung des Apostels Paulus 1902.
To же в его комментарии к 1 Посланию к Коринфянам (Meyers Kommentar), с. 189.

³³² 1 Кор 7:21.

³³³ 1 Кор 7: 22.

³³⁴ Epikt. IV 3, 9.

³³⁵ Также 1 Кор 3: 22сл.; 10: 31; Гал 5: 6; 6:15 (где особенно ясна иная мотиви-
ровка); 1 Фес 5:10. Сходные по форме пассажи 1 Кор 9: 19-22; 11: 12; 2 Кор 8: 14.

³³⁶ 1 Кор 3: 22.

³³⁷ Флп 1: 21. Ср. Epikt. IV 1, 165.

³³⁸ Гал 4: 8сл. «Неверующие» (άπιστοι) — ослеплены: 2 Кор 4: 4. Верующие по-
няли и знают: 1 Кор 2: 12; 8: 1; Флп 1: 9; для них больше не существует «зна-
ние по плоти» (είδέναι κατά σάρκα): 2 Кор 5: 16 (антитеза здесь не выражена).
Но прежде всего см. 2 Кор 3: 14-4: 6.

³³⁹ 1 Кор 4: 7; 9: 1, 4-6; 12: 29сл.; 14: 36.

³⁴⁰ 1 Кор 6: 1-7.

³⁴¹ Рим 8: 31-35; 1 Кор 1:20.

³⁴² 1 Кор 9: 7; 10:16; 12: 17, 19; 14: 7-9 и т.д.

³⁴³ 1 Кор 9: 1. Ср. Epikt. III 22, 48. Кроме того, 1 Кор 6: 2сл., 15сл.; 12: 29сл.

³⁴⁴ 1 Κορ 1: 20. Ср. Epikt. I 24, 17. Кроме того, Рим 10: 14сл.; 1 Кор 7: 16; 9: 6.

³⁴⁵ Пожалуй, за исключением Гал 5: 12; 1 Кор 11:6.

³⁴⁶ См. Lietzmann по поводу 1 Кор 6: 9.

³⁴⁷ 1 Кор 15: 32.

³⁴⁸ 1 Кор 4: 8; 2 Кор 11: 1; Гал 4: 20. См. BlaЯ, Grammatik § 63, 5.

³⁴⁹ Сюда не относится ни «творение» (κτίσις) Рим 8: 19cjui.(Chrysostomus, Flacius
p.311), ни «природа» (φύσις) 1 Кор 11: 14 — по другим причинам (в данном слу-
чае видимость персонификации возникает только благодаря метафорическо-
му употреблению «учит» (διδάσκει)). Напротив, описание любви (1 Кор 13)
сюда вполне можно отнести. С этим можно сопоставить и описание доброде-
тели у Сенеки de vit. beat. 7, 3. См. Flacius, p. 311: «В 1 Кор 13 любовь изоб-
ражена как порядочная женщина, лишенная каких-либо пороков».

³⁵⁰ Например, Рим 10: 11; 11: 2; Гал 4: 30.

³⁵¹ Однако Heinrici (Zweites Sendschreiben, 574) утверждает противоположное.

³⁵² Zweites Sendschreiben 575, 3.

³⁵³ Я не имею ввиду Рим 5: 21слл.; 1 Кор 10: 1слл.

³⁵⁴ Ср. то, что пишет Фибих (Fiebig. Altjьdische Gleichnisse und die Gleichnisse
Jesu, 82 слл.) о материале сравнений в еврейской литературе.

³⁵⁵ То, что говорится в 1 Кор 4: 9, не является сравнением.

³⁵⁶ Zweite Sendschreiben, 574.

³⁵⁷ Рим 11: 17слл.; 1 Кор 3: Шелл.; 2 Кор 9: 10; Гал 4: 1слл.

³⁵⁸ 1 Кор 12: 12слл.

³⁵⁹ Рим 7: 2сл.; 11: 17слл.; об этом см. у Литцмана, с которым, в отличие от
Дейсманна (DeiЯmann, Licht vom Osten, 197) стоит согласиться.

³⁶⁰ О многих выражениях нельзя сказать со всей определенностью, ощутим ли
в них еще характер сравнений, или же они совершенно превратились в termini
technici. В приведенное выше перечисление я не включил многие случаи, о
которых, по-видимому, можно с уверенностью утверждать последнее, напри-
мер, некоторые пассажи, в которых употребляются термины «наследник»
(κλερονόμος) и «здание»(οικοδομή).

³⁶¹ Рим 6: 13; 11: 17слл.; 13: Пслл.; Флп 2: 15; 3:20 и др.

³⁶² Один из наиболее ясных примеров — Гал 6: 7слл.

³⁶³ Heinrici, literar. Char. 68: Можно ли сказать, что в 1 Кор 5: 6 и Гал 5: 9 заме-
тен искаженный гномический сенарий? Разумеется, Павел мог не читать со-
ответствующих греческих поэтов. Скорее, ему часто приходилось быть свидете-
лем использования этих строк таким же путем, каким он и сам их использовал.

³⁶⁴ Можно было бы ожидать, что таким образом будут цитироваться слова Гос-
пода. Однако о 1 Кор 7: 10; 9: 14; 1 Фес 4: 15 этого нельзя утверждать. Боль-
ше всего греческую апофтегму напоминает 1 Кор 11: 23слл.

³⁶⁵ Рим 4: 25; 8: 36; 9: 22; 1 Кор 15: 55; 2 Кор 3: 3; Флп 2: 15.

³⁶⁶ Рим 2: 6; 11: 34сл.; 1 Кор 2: 16; 10: 26; Гал 1: 15.

³⁶⁷ 1 Кор 7: 20 и 24.

³⁶⁸ Рим 1: 24слл. «предал» (παρέδοκεν); 2: 12 «закон» (νόμος); 3: 21-4: 25 «справедливость» (δικαιοσύνη) и «вера» (πίστις); 7: 7-8: 2 «закон» (νόμος); 9: 30-10: 6
«справедливость» (δικαιοσύνη); 1 Кор 1: 1-9 «Христос» (9 раз! Ср. ст. 12сл.);
1: Пслл. «мудрость» (σοφία); 2: Юслл. «дух» (πνεΰμα); 10: 25 «исследование»
(συνείδησις); 13 «любовь» (αγάπη); 15:27сл. «всё» (πάντα); 2 Кор 1: Зслл. «утеше-
ние» (παράκλησις); 2: 1слл. «огорчение» (λύπη); 5: 18-20 «примирение»
(καταλλαγή); 10: 16слл. «хвалиться» (καυχάσθαι); 13: Зслл. «доказательство»
(δοκιμή) и т.д. См. Heinrici, literar. Charakter, 68.

³⁶⁹ /. WeiЯ, Beitrдge zur paulinischen Rhetorik, 30.

³⁷⁰ Ibid., 32.

³⁷¹ Речь не идет об основной мысли главы 13, которая неотделима от контек-
ста глав 12-14; имеется ввиду глава 13 в ее деталях.

³⁷² См. множество замечаний по поводу этого текста в недавно вышедшем ком-
ментарии Й. Вайса к 1 Кор (Meyers Kommentar) сс. 52, 183, 231 сл.

³⁷³ Zweites Sendschreiben, 576.

³⁷⁴ Zweites Sendschreiben, 78, 573. Der erste Brief an die Korinther (Meyers
Kommentar), 35A. Der zweite Brief an die Korinther (Meyers Kommentar), 38слл.

³⁷⁵ Исключения: Рим 15: 3-8; Флп 2: 5слл.; возможно также 2 Кор 10: 1.

³⁷⁶ Рим 8: 31слл.; 11: ЗЗслл.; 1 Кор 15: 57сл.

³⁷⁷ 1 Кор 3: 22сл.; 4: 20; 2 Кор 10: 17сл.

³⁷⁸ 1 Кор 2: 15сл.; 5: 13; 15: 33, 55; 2 Кор 8: 15.

³⁷⁹ Рим 2: 1; 5: 12. См. у Литцманна о Рим 5: 12.

³⁸⁰ 2 Кор 13: 11; Флп 3: 1; 4: 8; Фес 4: 1.

³⁸¹ Об этом см. J. WeiЯ, Paulus und Jesus, 37слл.

³⁸² Рим 5: бслл.; 8: 32; 11: 12, 15сл., 24; 1 Кор 6: 2сл.; 2 Кор 3: 7слл.

³⁸³ Ср. /. WeiЯ о 1 Кор 9: 7 (Meyers Kommentar).

³⁸⁴ 1 Кор 7:10; 9: 14; Фес 4:15(7).

³⁸⁵ Гал 4: 9сл.

³⁸⁶ Гал 5: 12.

³⁸⁷ Флп 3: 19.

³⁸⁸ 1 Кор 11:6.

³⁸⁹ Доказательство народного характера проповеди Павла на основе употребляемой им лексики я должен предоставить более компетентным специалистам. Негели (Nдgeli, Der Wortschatz des Apostels Paulus) утверждает (с. 58), что вульгаризмы у Павла редки. Однако он ничего не говорит об отмеченных Вебером (Н. Weber, с. 9) уменьшительных именах на - ιον. Таких у Павла встречается 15 (31 место), из которых только 7 (в 9 местах) являются характерными для сниженного стиля.

³⁹⁰ Например, первая половина Послания к Римлянам.

³⁹¹ В противовес Й. Вайсу (/. WeiЯ, Paulus und Jesus, 11).

³⁹² 1 Кор 4:21.

³⁹³ Флп 3: 2.

³⁹⁴ Флп 3: 2.

³⁹⁵ Флп 3: 19.

³⁹⁶ Геффкен рассматривает (Geffcken, Kynika und Verwandtes, 45-53) Иак 3:1-11
в этом отношении.

³⁹⁷ Например, /. WeiЯ, Die christliche Freiheit nach der Verkьndigung des Apostels
Paulus. И недавно у того же автора в его комментарии к 1 Кор (сс. 90, 189).