Архимандритъ Антоній (Храповицкій)
О правилахъ Тихонія и ихъ значеніи для современной экзегетики.
Авторъ «Книги о семи правилахъ», донатистскій епископъ Тихоній, жилъ въ VI вјкј и умеръ между 390-мъ и 400-мъ годами. Несмотря на его принадлежность къ расколу, Церковь долгое время пользовалась его герменевтическими правилами, какъ однимъ изъ лучшихъ руководствъ къ толкованію слова Божіего. Причиной тому было отчасти достоинство самихъ правилъ и малочисленность отеческихъ трудовъ по методикј толкованія, но конечно главнымъ виновникомъ ихъ распространенія былъ другой, уважаемый во всей западной половинј христіанскаго міра, учитель Церкви, блаж. Августинъ. Послјдній въ своей «Христіанской Наукј» не только отзывается о Тихоніи, какъ о мужј даровитомъ, хотя и донатистј, но отводитъ немалое количество строкъ изложенію каждаго изъ семи правилъ нашего автора. Ихъ одобряетъ и Кассіодоръ, а Исидоръ Севильскій составилъ на основаніи ихъ же свои «Sententiarum libri tres» [1]. Тихоній затјмъ простиралъ свое руководственное вліяніе на обильнаго древняго латинскаго толкователя, ученика блаж. Августина, епископа Примасія, постоянно пользовавшагося его толковательнымъ принципомъ de specie et genere [2]; слјды подобнаго вліянія замјчаются и на позднјйшихъ церковныхъ писателяхъ, особенно на латинскомъ западј, гдј правила нашего автора усердно изучались и въ эпоху среднихъ вјковъ. Кромј этого сочиненія Тихоній писалъ полемическія и апологетическія письма, а также толкованія на Апокалипсисъ, впрочемъ до насъ не дошедшія. Однако и то немногое, что сохранилось отъ нашего автора, достойно самого тщательнаго вниманія современниковъ.
Дјйствительно, кому не любопытно дознать существенныя черты святоотеческаго толкованія Библіи? Конечно въ немъ именно, а не въ чемъ другомъ возможно отыскать и ключъ къ ихъ богословствованію, всегда привязанному къ Святому Писанію. Призывы къ усвоенію отеческаго метода раздаются у насъ постоянно не только со стороны писателей духовныхъ, но и свјтскихъ. На Западј рјдкій даже протестантскій теологъ позволяетъ себј оставлять безъ вниманія отеческія мнјнія по разбираемому богословскому вопросу; а при толкованіи Библіи на всякомъ шагу приводятся отеческія изрјченія. Тјмъ не менје ни на Западј, ни у насъ богословская наука не можетъ похвалиться родственностью метода и результатовъ съ твореніями отцовъ; особенно же ихъ толковательные труды остаются для нашихъ умовъ не только неудобоносимыми бременами, но не рјдко и вовсе непостижимыми со стороны своего метода. Все что мы умјемъ о нихъ сказать, это чисто отрицательнаго характера замјчаніе, будто Отцы считали себя вправј извлекать смыслъ библейскихъ изрјченій «внј контекста». Между тјмъ всякій видитъ, что съ одной стороны пріемъ отеческихъ толкованій совершенно не подобенъ современному, а съ другой стороны толкованія Отцовъ носятъ на себј характеръ извјстнаго единства, и какъ бы мы ни распространялись о разности двухъ экзегетическихъ школъ, Александрійской и Антіохійской, но все-же между представителями той и другой, напримјръ, Златоустомъ и Оригеномъ, или Феодоритомъ и Кирилломъ, несравненно больше внутренняго родства со стороны метода и результатовъ, нежели между любымъ изъ нихъ и толкователями, намъ современными.
Какими же основоположеніями руководились Отцы Церкви при толкованіи слова Божіего? Вотъ вопросъ, который можетъ быть названъ основнымъ по своей важности для разрјшенія задачъ современнаго богословія и роковымъ по трудности своего разрјшенія. Трудность эта заключается главнымъ образомъ въ томъ обстоятельствј, что относительное единообразіе отеческой экзегетики не было плодомъ сознательнаго усвоенія тјхъ или другихъ точно выраженныхъ правилъ, но естественнымъ выраженіемъ единства христіанскаго духа, ихъ проникавшаго, или, говоря по современному, ихъ непосредственной конгеніальности съ духомъ библейскимъ. Пока стадо Христово жило дружной семьей, всј хорошо понимали другъ друга съ двухъ словъ и потому толкователи Библіи почти не считали нужнымъ показывать, по какимъ основаніямъ они извлекаютъ тотъ или другой смыслъ изъ Священнаго Писанія, очевидно предполагая, что дјло само за себя говоритъ. Вотъ почему такъ мало у насъ сочиненій отеческаго періода по методикј толкованія или герменевтикј. Но и тј, которые имјются, не построятъ цјлой гносеологической системы; ихъ авторы проникнуты духомъ непосредственнаго усвоенія библейскаго смысла, и лишь нјкоторые, по преимуществу затруднительныя мјста священныхъ книгъ побуждали этихъ авторовъ высказывать или общія герменевтическія соображенія, или составлять спеціальныя правила для толкованія отдјльныхъ видовъ недоразумјній.
Такого рода герменевтическія разсужденія встрјчаемъ мы въ четвертой книгј Оригена: «О началахъ», затјмъ они разсјяны въ твореніяхъ св. Іоанна Златоуста, Иларія Пуатьерскаго [Пиктавійскаго] (особенно въ его сочиненіи о Троицј) и бл. Августина въ его «Христіанской Наукј». Герменевтическими сочиненіями въ строгомъ смыслј, кромј Книги Правилъ, могутъ быть названы только три до перваго раздјленія, а именно Евхерія Лионскаго (Liber formularum spiritualis intelligentiae) [3], Адріана, писателя конца V-го вјка [4] и его старшаго современника, Юнилія Африканскаго (De partibus divinae legis) [5]. Сочиненіе Тихонія отличается наибольшей между всјми названными полнотой и систематичностью. Не обладая ясностью изложенія, ни тјмъ болје художественностью отдјлки, и многократно повторяясь, Тихоній былъ однако человјкомъ по преимуществу формально разсудочнаго направленія, а потому его разсужденія наиболје доступны сынамъ XIX-го вјка и могутъ пролить свјтъ не только на тј части Священнаго Писанія, коихъ прямо касаются, но и приблизить нашъ умъ къ усвоенію нјкоторыхъ болје общихъ пріемовъ и основоположеній древней общецерковной экзегетики, столь авторитетной для православнаго богослова и для всякаго христіанина вообще. Читателю Правилъ легко можно замјтить, что они приноровлены къ кажущимся въ Библіи противорјчіямъ, т. е. къ тјмъ случаямъ, когда непосредственное усвоеніе излагаемой въ священныхъ книгахъ мысли не дается читателю. Подобный же случайный характеръ имјютъ и всј почти герменевтическія замјчанія прочихъ древнихъ писателей.
Въ Библіи иногда повидимому одному и тому же предмету приписываются противоположенные, или во всякомъ случај, неподходящіе къ нему признаки. Очевидно, что во всякомъ случај слово, обозначающее предметъ, на самомъ дјлј относится не къ этому предмету, но къ другому, съ нимъ сродному, очевидно, что предъ нами оборотъ метонимическій, метафорическій, или pars pro toto [6], или ему подобный. Такія-то явленія въ библейской рјчи слјдуетъ толковать при помощи перваго, или втораго, или четвертаго, или двухъ послјднихъ правилъ Тихонія: всј они вращаются около указаннаго вида библейской рјчи, различаясь между собой только по предмету. Такъ, если Священное Писаніе говоритъ слитно о Христј и о Церкви и приписываетъ признаки послјдней ея Основателю, то подобная рјчь не должна вести насъ къ аріанству или докетизму, но легко приводится въ ясность посредствомъ перваго правила: de Domino et corpore Eius [«О Господј и тјлј Его»]. Самъ Господь, уподобивъ Себя лозј, а христіанъ вјтвямъ, говоритъ далје въ первомъ лицј уже не о Себј Самомъ, но о Церкви, изъ Него произрастающей: «всякую у Меня вјтвь, не приносящую плода, Онъ отсјкаетъ». Подобнымъ же образомъ и Апостолъ Павелъ въ извјстныхъ словахъ: «такъ и Христосъ» (1 Кор. 12, 12), конечно, говоритъ не о личности Искупителя, но о Его тјлј, о Церкви. На основаніи этихъ двухъ и др. мјстъ Тихоній устанавливаетъ вполнј научное экзегетическое правило, что если о Христј говорится въ Писаніи нјчто, несогласуемое съ Его божественностью и святостью, то надо разумјть не Его личность, отдјльно отъ Церкви, но именно общество Его послјдователей.
Совершенно по тому-же основанію построено и седьмое правило [«О діаволј и его тјлј»]. Когда, напримјръ, Исаія въ 14-й главј предсказываетъ гибель богопротивному царю Вавилонскому, то легко можно видјть, что многія выраженія пророка неприложимы къ этой исторической личности, но могутъ быть отнесены только къ олицетворенному въ ней злу, къ существу исключительно злому, къ діаволу. Иногда напротивъ діаволу приписываются свойства, непримјнимыя къ существу духовному, напримјръ, родоначальничество надъ невјрующими іудеями: очевидно, здјсь рјчь идетъ не о личности сатаны, но о его характерј, о его царствј. И такъ, Писаніе говоритъ слитно о діаволј и его царствј, о зломъ началј и о личномъ зломъ духј, ибо всегда первое является въ незримой внутренней связи съ послјднимъ.
Это свойство библейской рјчи — сливать идею съ ея представителями, касается не только двухъ противоположныхъ царствъ, оно присуще и другимъ предметамъ, раскрываемымъ въ Библіи. Четвертое правило Тихонія — de specie et genere [«О видј и родј»] — имјетъ въ виду явленія подобнаго-же рода, такъ что два изложенныхъ правила въ него входятъ какъ части. Наиболје частое примјненіе это правило получаетъ при истолкованіи пророчествъ о будущей судьбј Израиля. Если рјчи пророковъ принимать въ прямомъ смыслј, то онј окажутся несообразны съ исторіей: какимъ образомъ Соломону предсказано въ 71-мъ псалмј вјчное Царство? О какомъ воскресающемъ Пастырј — Давидј пророчествуетъ Іезекіиль въ 37-ой главј? Очевидно, рјчи пророковъ переходятъ отъ изображенія судебъ израильскаго народнаго царства къ описанію всемірнаго Царства Божіего и истиннаго Его Царя, воцаряющагося на престолъ Давидовъ во вјки. Царство израильское, Давидъ и Соломонъ суть лишь частныя проявленія, отдјльные виды вјчнаго и всемірнаго Царства Божіего, и то лишь по нјкоторымъ чертамъ ихъ нравственнаго облика. Придавая имъ новыя черты истиннаго Царства Божіего, Писаніе предъявляетъ примјры слитной рјчи о видј и родј. Разумјется, что въ толкованіи притчей евангельскихъ это правило примјняется всјми.
Но если Писаніе сливаетъ два предмета, имјющіе одинаковое нравственное значеніе въ жизни, какъ-бы въ одинъ и тотъ же, то оно раздвояетъ такой предметъ, который можетъ имјть двоякій нравственный характеръ. Таково именно общество вјрующихъ и раздвоенная о нихъ рјчь Библіи разъясняется во второмъ правилј Тихонія: de Domini corpore bipartito [«О двучастномъ тјлј Господа»]. Посему, если въ 48-й главј Исаіи Израилю предсказаны и благословенія, и проклятія, то здјсь не нужно разумјть двухъ различныхъ эпохъ народной жизни: предметъ рјчи одинъ и тотъ же, но раздвоенный на правую и лјвую часть: добрымъ чадамъ Церкви благословеніе, а злымъ — прещеніе. Таково же предсказаніе великаго пророка о двоякой судьбј Іерусалима въ главј 33-й.
Впрочемъ разнородность содержанія какого-либо предмета или событія можетъ и не доходить до качественной противоположности составляющихъ его элементовъ: иногда Откровеніе имјетъ въ виду оттјнить лишь различныя стороны одного и того-же явленія или событія. Въ такомъ случај оно не стјсняется излагать самое событіе нјсколько разъ подрядъ, придавая ему каждый разъ новое освјщеніе, каждый разъ извлекая изъ него новыя нравственныя идеи. Шестое правило Тихонія: de recapitulatione, или о повтореніяхъ, и предостерегаетъ читателя отъ предположенія новыхъ предметовъ и событій, когда рјчь о нихъ воспроизводится по нјскольку разъ: это одинъ и тотъ-же предметъ освјщается съ разныхъ точекъ зрјнія. Напротивъ, иногда событія разнородныя по времени, объединяются по сходству своего нравственнаго характера. Это-то свойство Божественной рјчи дозволяетъ Христу соединять ученіе о второмъ пришествіи съ погибелью Содома и жены Лотовой, а Ап. Іоанну — послјдняго антихриста съ современными ему еретиками. Напротивъ, различныя, послјдовательно раскрываемыя картины Апокалипсиса, по Тихонію не слјдуетъ считать за описаніе отдјльныхъ грядущихъ событій: одни и тј-же представляются въ нјсколькихъ картинахъ по различнымъ точкамъ зрјнія.
Итакъ, изложенныя пять правилъ Тихонія сводятся къ выясненію одного свойства Писанія: оно имјетъ въ виду предметы и событія не столько со стороны ихъ внјшняго опредјленія, не столько съ точки зрјнія предметной, объективно-исторической, сколько — съ точки зрјнія подлежательной, динамической, со стороны опредјленія ихъ дјйствія на нравственную жизнь, ихъ нравственнаго характера. Двойственное или многочастное съ точки зрјнія объективной бываетъ единымъ съ точки зрјнія библейской, и наоборотъ. Та-же самая мысль, но съ нјсколько своеобразнымъ приложеніемъ, проходитъ и черезъ два остальныхъ правила Тихонія, такъ-же (какъ и тј пять) возникающія ближайшимъ образомъ ради разрјшенія формальныхъ противорјчій, затрудняющихъ неопытнаго читателя Библіи. Такъ его третье правило: de promissis et lege [«Объ објтованіяхъ и законј»] разрјшаетъ то противорјчіе, по которому Ап. Павелъ то одобряетъ законъ, објщая за дјла закона награду (Рим. 2, 8-10), то говоритъ о тщетности дјлъ его для полученія оправданія; то говоритъ, что безъ вјры въ Христа спастись невозможно, то усваиваетъ спасеніе вјрой не знавшихъ Христа пророкамъ и праведникамъ Ветхаго Завјта, или знавшихъ Его лишь въ гаданіи. — Тихоній учитъ здјсь раздјлять законъ и законъ. Противоположенныя о немъ изрјченія Апостола относятся не къ одному предмету, а къ разнымъ. Добрые его отзывы касаются закона, какъ собранія спасительныхъ заповјдей и постановленій, а рјчь о безсиліи дјлъ закона для нашего оправданія касается того внутренняго отношенія, какое усвоили почти всј ветхозавјтные люди къ этимъ заповјдямъ и какое продолжаютъ имјть нјкоторые христіане къ завјтамъ благодати. Поэтому, думаетъ Тихоній, какъ ветхозавјтные праведники, правильно относившіеся къ заповјдямъ Божіимъ, могли получать вмјненіе праведности и быть живы вјрою, такъ и христіане могутъ остаться подзаконными и безблагодатными, если будутъ искать оправданія въ принудительномъ исполненіи отдјльныхъ предписаній, а не въ отождествленіи основныхъ жизненныхъ стремленій духа съ признаніемъ Христовымъ. Кто умретъ міру и возлюбитъ Христа, для того всј эти заповјди: не пожелай, перестанутъ быть игомъ, стјсняющимъ его природу, — они являются напротивъ выраженіемъ его же природы обновленной черезъ смерть міру, или облагодатствованной. Заповјди остались тј же, говоритъ Тихоній, — но измјнилось отношеніе къ нимъ. Это измјненіе, это внјдреніе закона въ сердца человјческія (Іер. 31, 33), стало возможнје и даже вовсе легко для человјка съ пришествіемъ Христа и познаніемъ его свјтлаго образа. Итакъ, подъ закономъ во второмъ, худшемъ смыслј, Тихоній разумјетъ юридическое, внјшнеисполнительное отношеніе человјка къ Божественнымъ заповјдямъ, при продолжающемся себялюбивомъ и горделивомъ направленіи его жизненной воли, извращенной со времени первороднаго грјха. — Значеніе пришествія Христова было въ томъ, что безъ познанія Христова лишь очень немногіе люди, бывшіе въ особенно близкомъ общеніи съ Господомъ, могли всјмъ сердцемъ прилјпиться къ исканію правды и всјмъ сердцемъ ненавидјть зло; эти-то спаслись вјрой. Напротивъ, для познавшихъ Христа и рјшившихъ ради Него умереть міру, грјхъ самъ собой сталъ ненавистенъ, и лишь лјнивые и маловјрующіе продолжаютъ относиться къ ученію евангельскому, какъ къ закону во второмъ смыслј этого слова. — По нашему крайнему убјжденію разъясненія Тихонія вполнј согласны съ тјмъ различеніемъ праведности отъ закона и праведности отъ вјры, которое дано въ посланіи къ Римлянамъ (10, 5-16). Если бы современные богословы вчитались въ Тихонія и въ Отцевъ, то давно бы перестали находить противорјчія въ ученіи объ оправданіи и научились бы безъ труда понимать посланія Апостола Павла.
Пятое правило Тихонія: de temporibus, о временахъ, — есть наименје значительное для толкованія священнаго текста. Оно имјетъ цјлью примирить числовыя противорјчія Библіи, указывая на то, что числа въ Священномъ Писаніи приводятся то приблизительно, въ круглыхъ цифрахъ (400 и 430 лјтъ плјна египетскаго, 10-ти мјсячное время беременности по Прем. 7, 2), то въ точныхъ. Писаніе останавливается по Тихонію на нравственномъ значеніи, какое пріобрјтаетъ извјстное число въ народномъ представленіи, и въ такихъ случаяхъ не надо придавать значенія его количественной величинј. «Седьмерицею въ день хвалихъ Тя», означаетъ многократность прославленія вообще, а не седьмикратное число ежедневныхъ молитвъ. Нјсколько натянуто доказываетъ нашъ авторъ тридневность смерти Христовой, пользуясь извјстіемъ о померкнувшемъ во дни солнцј и о возставшемъ Солнцј Правды, какъ лишней ночью и лишнимъ днемъ. Впрочемъ всјмъ извјстно, что это же самое примјненіе употреблялось и другими церковными писателями и даже Отцами Церкви.
Нашъ авторъ стоитъ въ строгомъ согласіи съ церковными авторитетами во всјхъ проводимыхъ главнјйшихъ толкованіяхъ. Таково его объясненіе пророчествъ о блаженной участи будущаго Израиля, которое онъ вмјстј съ Апостолами Петромъ и Павломъ и Отцами Церкви относитъ къ христіанамъ. Тј-же Отцы, какъ и Тихоній, относятъ предсказаніе о царј Вавилонскомъ и о горј Сеирј къ діаволу и его царству; черезъ одинаковыя съ Тихоніемъ изрјченія изъ Пјсни пјсней объясняютъ они, напримјръ св. Григорій Богословъ, двойственный характеръ христіанскаго общества и т. д. Можно смјло утверждать, что Тихоній для приложенія своихъ правилъ пользовался примјрами церковнаго, отеческаго толкованія: его заслуга заключается въ умјніи отыскать и выразить нјсколько весьма серьезныхъ методологическихъ принциповъ такого толкованія. Со своей стороны мы постарались указать ту внутреннюю связь, которая объединяетъ самые принципы, и выяснить мысль каждаго изъ нихъ, примјнительно къ понятіямъ современнымъ. Послјднее существенно необходимо, потому что по отдаленности эпохи и склада жизни, отеческое мышленіе отстоитъ отъ нашего малымъ меньше, чјмъ библейское. Лучшіе отцы только на 300 лјтъ отдалялись отъ новозавјтныхъ священныхъ писателей, а отъ насъ они отстоятъ на 1500 лјтъ. Итакъ, разность равняется 12-ти вјкамъ. Если принять во вниманіе укладъ религіозной мысли и жизни библейской, отеческой и современной, то разность эту, конечно, слјдуетъ утроить. Вотъ почему по нынјшнимъ временамъ отеческіе толкователи Священнаго Писанія въ свою очередь должны быть истолковываемы, чтобы современники могли съ пользой усваивать не только ихъ слова, но мысли.
Теперь спрашивается, какое руководственное значеніе могутъ имјть экзегетическіе принципы, извлеченные изъ «Книги о семи правилахъ», для библейской науки въ ея современномъ состояніи у насъ и на западј?
Если взять общее отличительное свойство святоотеческой герменевтики и экзегетики, то придется опредјлить его въ томъ смыслј, что здјсь предметы, лица и идеи берутся не столько въ ихъ внјшнемъ, метафизическомъ или историко-эмпирическомъ опредјленіи, сколько въ опредјленіи динамическомъ, нравственномъ. Первая сторона конечно остается во всей силј, но мысль толкователей обращается именно ко второй и надъ ней-то оперируетъ. «Жертва Исаака есть прообразъ креста» по Отцамъ (см. Злат. на Бытіе), но этотъ прообразъ не имјетъ никакой вјроятности, если подъ крестомъ разумјть его внјшнее очертаніе, какъ двухъ перекладинъ, а не идею искупительныхъ страданій Послушливаго даже до смерти. Тј же Отцы относятъ слова: окропиши мя иссопомъ и пр. — къ таинству крещенія. Это было бы натяжкой, если подъ крещеніемъ разумјть только погруженіе, и конечно латиняне не могутъ опираться на это изрјченіе въ пользу обливанія. Но мысль Отцовъ сохраняетъ всю силу, если въ крещеніи разумјть въ тунј даруемую намъ благодать отпущенія и духовнаго рожденія, ибо контекстъ 50-го псалма со всей ясностью говоритъ о ней. Грјшникъ долго не хотјлъ себя считать виноватымъ въ паденіяхъ своей грјховной природы и даже готовъ былъ роптать на нее (срав. 38 псаломъ), но вотъ онъ исповјдуетъ свою покорность (беззаконіе мое азъ знаю), свою виновность именно передъ Богомъ въ содјянномъ злј (Тебј единому согрјшихъ), и отсюда — справедливость Божественнаго осужденія, и свою безотвјтность (Яко да оправдишися во словесјхъ Твоихъ, и побјдиши внегда судити Ти). Вмјстј съ тјмъ молящійся исповјдуетъ свое нравственное безсиліе, ибо онъ зачатъ въ беззаконіи и рожденъ во грјхахъ. Кажется на его долю осталось одно безнадежное отчаяніе, но Богъ открылъ ему нјчто безвјстное и тайное, и вотъ онъ съ дерзновеніемъ умоляетъ Его о совершенно новомъ дјйствіи надъ его умершей во грјхј душой: окропи мя иссопомъ и очищуся, омыеши мя и паче снјга убелюся. Не то ли даетъ благодать крещенія умирающему въ беззаконіяхъ роду человјческому? — Возьмемъ ли мы различные эпитеты, опредјляющіе въ Библіи существо Божіе, или Божіей благодати: огонь појдающій, свјтъ, путь, жизнь, или воду утоляющую съ неба: всј эти подобія имјютъ значеніе лишь для того писателя, кто опредјлитъ воздјйствіе всјхъ этихъ предметовъ природы на наше сознаніе и сравнитъ съ воздјйствіями Божіими на душу человјческую.
Пожелаемъ ли мы понять спасительное значеніе вјры во Христа и примирить его съ тјми словами Библіи, по которымъ вјра не можетъ спасти человјка (Іак. 2, 14), хотя бы она соединялась съ силой чудотворенія (Матф. 7, 22) и даже отданія своего тјла на сожженіе (1 Кор. 13, 3): и эти кажущіяся противорјчія легко разрјшатся, если мы подъ Христомъ, какъ предметомъ спасительной вјры, будемъ разумјть не только Его догматическія и метафизическія свойства и историческое положеніе, но Основателя новой жизни, поправшаго силу князя міра сего (Іоан. 12, 31), т. е. всј эти себялюбивыя и горделивыя начала жизни, на коихъ мы утверждаемся и съ точки зрјнія которыхъ Христосъ распятый есть соблазнъ и безуміе. Итакъ вјра въ Христа, какъ Начальника новой жизни, новаго царства, сама собой предполагаетъ внутреннюю побјду надъ міромъ, эта вјра «сверхъ надежды» (Рим. 4, 18) есть обнаруженіе смерти міру или, что то-же, начало новой вјчной жизни, какъ ее и назвалъ Христосъ Спаситель (Іоан. 17, 3). Посему и Апостолъ Павелъ всјхъ праведниковъ, хотя и не знавшихъ Христа по имени, но осудившихъ и отщетившихъ міръ во имя лучшей жизни, ожидаемой по внушенію сердца, признавалъ, конечно въ относительномъ, а не въ полномъ смыслј, вјрующими въ Христа и спасшимися этой вјрой (Евр. 11, 26 — 12, 3). Итакъ всј затруднительныя для истолкованія мјста разъясняются съ принятіемъ указаннаго общаго принципа, развитаго въ правилахъ Тихонія: пророчества, прообразы, метафизическіе эпитеты или опредјленія и наконецъ кажущіяся при догматической систематизаціи библейскаго ученія противорјчія.
Обратимся теперь къ современной научной экзегетикј. Не будемъ повторять нерјдко раздающихся ламентацій по поводу ея безсодержательности, сухости, неестественнаго педантизма, неспособности вникнуть въ настоящій смыслъ Божественныхъ глаголовъ, и вытекающей отсюда необходимости для пополненія страницъ, выдумывать разныя историческія и археологическія гипотезы, не имјющія никакого отношенія къ дјлу толкованія. Краснорјчивымъ доказательствомъ печальнаго состоянія современной библейской науки можетъ служить извјстный отзывъ проф. Богородскаго объ одномъ, вновь вышедшемъ компактномъ трудј по Библейской Исторіи, составленномъ по самымъ ученымъ образцамъ Запада; почтенный рецензентъ совершенно справедливо говоритъ, что въ этой книгј есть рјчь обо всемъ, только не о Библейской Исторіи. Но если мы всмотримся въ тј черты современной библейской науки, которыя придаютъ ей такой жалкій характеръ, то легко убјдимся, что всј онј появились вслјдствіе потери основнаго экзегетическаго правила Отцевъ.
Первый недостатокъ современнаго толкованія, распространяющійся на всј его отрасли, можно назвать документализмомъ. Онъ заключается въ томъ, что на Откровеніе смотрятъ прежде всего, какъ на историческій матеріалъ, насильственно извлекая изъ каждой мысли какія-либо опредјленныя историческія указанія, хотя бы данная мысль имјла чисто лирическій характеръ, излагая внутреннія чувства говорящаго. Такъ напримјръ 73-й псаломъ, подписанный именемъ Асафа, современника Давида, толкователи почти единогласно относятъ ко временамъ послј Малахіи на основаніи словъ: «нјтъ уже пророка и нјтъ съ нами, кто зналъ бы, доколј это будетъ».
Отсюда дјлается весьма рјшительное и столько же недальновидное заключеніе, будто періодъ пророковъ закончился ко времени писанія псалма. Между тјмъ мы рјшительно не видимъ, почему младшіе современники Малахіи могли бы имјть меньше надежды на появленіе новыхъ пророковъ, нежели приближенные Давида, оплакивая смерть Гада или Нафана, и почему приведенныя слова могутъ казаться болје умјстными въ устахъ первыхъ, нежели послјднихъ. Подобные парадоксальные выводы ученыхъ библеистовъ, особенно нјмецкихъ, встрјчаются на каждой страницј ихъ толкованій. Наиболје характерны измышляемые ими со всевозможными подробностями романы для истолкованія лирическаго, а вовсе не эпическаго содержанія книги Пјсни пјсней; не менје впрочемъ произвольны и историческія гипотезы о происхожденіи Екклезіаста, основываемыя на совершенно понятныхъ съ психологической точки зрјнія неточностяхъ рјчи Соломона (Еккл. 1, 12). Отъ всјхъ этихъ нежелательныхъ крайностей наша наука была бы свободна, если бы усвоила взглядъ отеческой герменевтики, по которому не исторія, не опредјленіе предметовъ по внјшней и временной являемости есть конечная матерія библейской рјчи, но раскрытіе ихъ нравственнаго внутренняго смысла. Выяснивъ въ точности сей послјдній, можно освјщать и историческую перспективу св. писателей, но тогда бы это дјлалось безъ грубаго произвола, а на основаніи точнаго разграниченія рјчи повјствовательной отъ лирической, субъективной.
Между тјмъ экзегетическій документализмъ поднимаетъ голову еще выше, когда становится вопросъ о взаимномъ соотношеніи какихъ-либо quasi-историческихъ указаній въ Библіи. Здјсь ставится совершенно ненаучное правило nihil incertum [7], составляющее второй существенный промахъ нашей науки; дјйствительно у насъ разрјшаются различные вопросы экзегетики совершенно безъ справки съ тјмъ, располагаетъ ли наука достаточными средствами къ ихъ разрјшенію: у библеистовъ является какая-то фатальная, ни на чемъ не основанная, увјренность въ достаточности послјднихъ. Мы смјемся надъ старыми мечтателями, разсуждавшими о томъ, что дјлалъ Господь до сотворенія міра, а сами всего болје любимъ ломать головы надъ вопросомъ о томъ, что за Азазель упоминается въ Законј, сжегъ ли Іеффай свою дочь, что означаютъ надписанія псалмовъ — ламнацеахъ [8] и т. п. Все это вопросы, неразрјшимые впредь до открытія новыхъ первоисточниковъ, а между тјмъ построенныя въ отвјтъ на нихъ праздныя гипотезы дјлаютъ не мало зла, потому что въ библейскихъ словаряхъ онј фигурируютъ уже въ качествј ученыхъ справокъ и вліяютъ на дальнјйшее толкованіе. Сколько зла, напримјръ, надјлала гипотеза о Девтероисаіи, о Третьемъ Храмј Іезекіиля? съ какою разнузданною рјшительностью при толкованіи псалмовъ всякое упоминаніе о врагахъ относятъ то къ Аммонитской войнј, то къ Филистимской, какъ будто мы имјемъ точную лјтопись о всјхъ походахъ Давида съ одной стороны и основательное удостовјреніе въ томъ, что онъ разумјлъ непремјнно политическихъ враговъ — съ другой. Говорить ли о томъ, что въ основаніи всјхъ подобныхъ ошибокъ лежитъ то же πρῶτον ψεῦδος [9], какъ и ошибкахъ первой группы?
Не изъ другого источника проистекаетъ и третій родъ промаховъ современной экзегетики, который мы назовемъ этерономизмомъ. Онъ заключается въ томъ, что вопреки свойствамъ семитическаго характера мы стараемся объяснить всякое душевное движеніе библейскихъ повјствователей изъ обстоятельствъ внјшней жизни, его самого или окружающихъ. Такъ классическое изображеніе нравственнаго безсилія и отчаянія грјшника въ псалмј 37-мъ германскіе ученые понимаютъ совершенно иначе. Они думаютъ, что Давидъ былъ боленъ и въ тяжеломъ болјзненномъ раздуміи рјшилъ, что болјзнь ему послана за грјхи, въ которыхъ онъ и раскаивается. Пусть самъ псалмопјвецъ объясняетъ, что скорбь его происходитъ, потому что беззаконія превысили главу его, что они-то и составляютъ его тяжелое бремя. Пусть онъ свидјтельствуетъ передъ Богомъ, что всј желанія его передъ Нимъ, — наши ученые не слышатъ его духовнаго вопля; а ищутъ лишь медицинскихъ указаній для опредјленія рода болјзни, — и конечно не находятъ. — Слјдующій 38-й псаломъ, описывающій тщетную борьбу человјка со своими страстями, ученые объясняютъ такъ: Давидъ, окруженный неприятелями, ропщетъ на Бога. Пессимистическій тонъ Екклезіаста они относятъ къ тяжелымъ якобы временамъ Персидскаго владычества, не допуская его возможности въ цвјтущую эпоху Соломона. Имъ остается по той же логикј отрицать современность гартмановскаго или толстовскаго пессимизма съ благополучными царствованіями современныхъ Государей Россіи и Германіи. — Обратимся ли къ Новому Завјту: и здјсь чисто общаго характера обличеніе Іакова противъ богатыхъ заставляетъ толкователей бросать тјнь на бытъ первыхъ христіанъ и утверждать, что богатые между ними влекли бјдняковъ въ суды и даже встрјчались случаи неповинныхъ убійствъ (см. Іак. 5, 1-8). Перечислять все виды экзегетического этерономизма — конца не будетъ: на немъ оправдывается печальный парадоксъ софистовъ, что человјкъ есть вјра вещей. Утратившіе силу религіозной вјры и нравственнаго одушевленія современные европейцы конечно этерономисты; поэтому они не могутъ допустить, чтобы библейскіе праведники черпали источникъ мысли не изъ внјшнихъ обстоятельствъ, а изъ сокровищницы внутренней жизни. А между тјмъ даже въ тјхъ сердечнихъ изліяніяхъ, которыя являлись по поводу извјстныхъ, опредјленныхъ событій, носители Божественнаго Духа совершенно оставляютъ въ сторонј фактическую пользу и ведутъ рјчь о вјчныхъ законахъ нравственной жизни. Дјйствительно, возьмите пјснь Анны, псалмы Давида (17, 50, 51, 53,) пјснь Іоны, трехъ отроковъ, Захаріи и Пречистой Дјвы: много ли вы здјсь найдете точныхъ указаній на событія, ихъ вызвавшія? Напротивъ, нјкоторые изъ нихъ можно поставить одно на мјсто другого и историческое ихъ положеніе ни сколько не стало бы отъ этого ни лучше, ни хуже.
Четвертый недостатокъ нашей экзегетики — это теорія литературной зависимости, примјняемой некстати по тому же несознаваемому принципу, что и предыдущій. Здјсь наши изслјдователи доходятъ положительно до Геркулесовыхъ столбовъ. Такъ напримјръ Фарраръ говоритъ о зависимости Писанія Ап. Петра отъ книги прор. Даніила на основаніи тожественнаго выраженія: миръ вамъ да умножится. Въ одной русской диссертаціи мы читаемъ: существуютъ «довольно замјтныя отношенія къ книгј Екклезіаста новозавјтныхъ писателей. Вотъ важнјйшія изъ нихъ... гл. 3, 1: всему часъ и время всякой вещи подъ небомъ = Iоан. 7, 30: потому что не пришелъ часъ Его. Еккл. гл. 3, 2: время рождать и время умирать = Іоан. 16, 21: женщина, когда рождаетъ, терпитъ скорбь, потому что пришелъ часъ ея». Кромј этихъ мјстъ сводятся: Еккл. 7, 18; 5, 1; 2, 24; 4, 17; 2, 1-2; 11, 5; 9, 10; 4, 17; и 5, 5 въ соотвјтствіи съ Матф. 23, 23; 6, 7-8; 11, 19. Лук. 23, 34; 12, 16-21, Іоан. 3, 8-9. 4. Іак. 1, 19; 3, 5-6. Тутъ ужъ и пояснять кажется нечего: sat sapienti! [10]
О широкомъ распространеніи этого ложнаго пріема нечего много говорить: довольно вспомнить разглагольствованія о зависимости Малыхъ Пророковъ отъ Исаіи и обратно и пр. и пр. Примјнена, однимъ словомъ, та точка зрјнія, которая умјстна не для памятниковъ религіознаго учительства, а только для современныхъ ученыхъ компиляцій и плагіатовъ.
Пятый idolon современной экзегетики — это опредјленіе богословскихъ и нравственныхъ понятій черезъ возстановленіе первоначальнаго смысла словеснаго корня, ради чего наша наука въ ея теперешней постановкј должна быть относима не столько къ богословію, сколько къ области филологіи семитической и классической (историко-грамматическій методъ). Конечно, кто говоритъ противъ пользованія филологическими знаніями, но никакая рјшительно логика не позволитъ намъ воображать, будто бы учители религіи, вводя новую идею въ міросозерцаніе слушателей или читателей, выбирали не то слово, которое по условіямъ тогдашняго быта всего легче могло бы внјдрить въ умы новую идею, но обращались къ несуществующему тогда корневому словарю по сравнительному языкознанію и затјмъ подчиняли свои концепціи тјмъ понятіямъ, которыя вмјщались въ языки полудикихъ арабовъ и индусовъ. А между тјмъ только подобной нелјпой гипотезой оправдываются современные лженаучные пріемы, по коимъ спорный вопросъ о наилучшемъ смыслј словъ: благодать, возрожденіе, искупленіе, таинство и т. п. выводятся черезъ раскрытіе первоначальнаго смысла ихъ корней въ финикійской рјчи или въ санскритј.
Но оставимъ въ покој экзегетику, — теперь принято гордиться успјхами исагогики, заключающимися вјроятно въ томъ, что по поводу каждой священной книги пишутся обширные полемическіе трактаты: о времени, мјстј, авторј и цјли ихъ написанія, причемъ успјшно опровергаются десятки гипотезъ и ставится одиннадцатая, ожидающая подобной же участи, — или прямо откровенное признаніе, что авторъ, время и мјсто написанія неизвјстны.
Если мы зададимъ вопросъ: для чего же безрезультатныя ухищренія мысли надъ неразрјшимыми вопросами, то намъ отвјтятъ: что это необходимо для уясненія цјли написанія книги и главной ея мысли. Однако неискренность подобнаго оправданія сразу бросается въ глаза. Въ любомъ исагогическомъ курсј послјдніе два вопроса занимаютъ мјста, ровно въ десять разъ меньше, чјмъ первые три и очевидно весьма мало интересуютъ изслјдователя, а еще менје удовлетворяютъ читателя.
Цјль написанія предполагается всегда этерономическая, и по большей части ее стараются обнаружить въ условіяхъ политической жизни народа или Церкви. Такъ, напримјръ, тотъ же Екклезіастъ: на основаніи совершенно второстепеннаго значенія словъ объ угнетеніи народа правителями (5, 7) (одной изъ безчисленныхъ въ Ветхомъ Завјтј замјтокъ объ угнетеніи слабыхъ сильными) выводится мысль о томъ, что цјлью написанія Екклезіаста было утјшеніе страждушего подъ Персидскимъ игомъ народа и воздержаніе его отъ легкомысленнаго бунта. Думается, что если бы предположить цјль, прямо противоположную, то содержаніе Екклезіаста благопріятствовало бы ей въ неменьшей степени. — Не будемъ уже говорить о такихъ парадоксахъ, какъ гипотеза Греца о цјли написанія каждаго псалма, по которой, напримјръ, 37-й псаломъ покаяннаго содержанія былъ написанъ не Давидомъ, но Ездрой, ради усовјщенія рабовладјльцевъ, съ которыми этотъ праведникъ велъ продолжительную борьбу.
Что касается до указанія главной мысли священной книги, то если она не указана прямо въ текстј, какъ напримјръ въ книгј Судей или четвертомъ Евангеліи, то почти никогда не сумјютъ ее возстановить наши изслјдователи. Впрочемъ единства мысли и требовать нельзя отъ того памятника, котораго каждая мысль имјетъ въ виду какое-нибудь политическое соображеніе: здјсь уже не мысли, а скрытыя намјренія воли.
Вотъ вамъ и результаты современной исагогики.
Когда намъ приходилось бесјдовать о печальномъ состояніи библейской науки, ея подобія поваленнымъ гробамъ, и съ сожалјніемъ вспоминать о ея сравнительной конгеніальности съ предметомъ во времена Отцевъ, то спеціалисты съ неудовольствіемъ возражали: неужели вы хотите двинуть науку назадъ и отречься отъ пріобрјтенныхъ сокровищъ знанія? На это отвјчаемъ: надо отречься не отъ сокровищъ знанія и даже не отъ соотнесенія нашей науки съ исторіей, филологіей, археологіей и пр., но отъ тјхъ, совершенно ненаучныхъ и произвольныхъ основоположеній, на которыхъ безсознательно зиждется современная мысль и ради которыхъ она не приходитъ ни къ какимъ положительнымъ результатамъ, а лишь плодитъ и затјмъ уничтожаетъ новыя и новыя гипотезы, какъ Хроносъ своихъ злосчастныхъ дјтей.
Вотъ это ложное основоположеніе: библейское богооткровенное творчество ничјмъ не отличается отъ современнаго ученаго или публицистическаго сочинительства. Какъ теперь западные авторы со своими статьями являются порожденіями политической и литературной борьбы: такъ было и съ пророками и апостолами. Какъ теперь всякій ученый обкладывается «литературой предмета» и выписываетъ мысли изъ различныхъ книгъ, составляя свою на подобіе мозаики, такъ поступали и священные лирики, коимъ мы доселј усваивали чисто личные высокіе порывы духа. Трогательный тонъ отеческой любви пастырей, восторженная любовь къ Богу созерцателей, обличительная ревность грозныхъ пророковъ, — все это плодъ творчества искусственнаго, разсчитаннаго заранје на извјстную политическую агитацію. Нужно ли говорить, какъ несообразны такія предположенія?
И если ведется рјчь о возвращеніи изъяснительной науки къ отеческимъ основамъ, то подъ этимъ должно разумјться вовсе не ослабленіе ученаго аппарата при толкованіи, но усвоеніе тјхъ основоположеній, на коихъ развивались отеческія толкованія. Возвести въ понятія эти основоположенія — въ этомъ заключается одна изъ существеннјйшихъ задачъ современной экзегетики и патрологіи. По нашему крайнему разумјнію основоположеніе Правилъ Тихонія есть главное между ними и общее всјмъ Отцамъ. Принявъ его за руководительное начало, наши ученые освободились бы отъ всјхъ вышеуказанныхъ погрјшностей экзегетики.
Примјчанія:
[1] Три книги сентенцій.
[2] О видј и родј.
[3] Книга правилъ духовнаго пониманія.
[4] Введеніе въ книги Священнаго Писанія.
[5] О частяхъ Божественнаго закона.
[6] Часть вмјсто цјлаго.
[7] Ничего неопредјленнаго.
[8] Евр. לַמְנַצֵּחֵ — начальнику хора.
[9] Изначальная ложь.
[10] Умному достаточно.
Печатается по изданiю: Архим. Антоній (Храповицкій). О правилахъ Тихонія и ихъ значеніи для современной экзегетики. // Журналъ «Прибавленiя къ изданію твореній Святыхъ Отцевъ, въ русскомъ переводј» за 1891 годъ. — М.: Типографiя М. Г. Волчанинова, 1891. — Часть XLVIII. — С. 162-183.