Глаголы Екклесіаста сына Давидова, царя Израилева во Іерусалимј. Суета суетствій, всяческая суета, рече Екклесіастъ. Кое изобиліе человјку во всемъ трудј его, имже трудится подъ солнцемъ! Родъ преходитъ, и родъ приходитъ, а земля во вјки стоитъ. И восходитъ солнце, и заходитъ солнце, и въ мјсто свое влечется: сіе возсіявая тамо, идетъ къ югу, и обходитъ къ сјверу: окрестъ идетъ духъ, и на круги своя обращается духъ. Вси потоцы идутъ въ море, и море нјсть насыщаемо; на мјсто, аможе потоцы идутъ, тамо тіи возвращаются ити. Вся словеса трудна, не возможетъ мужъ глаголати: и не насытится око зрјти, ни исполнится ухо слышанія. Что было, тожде есть, еже будетъ: и что было сотвореное, тожде имать сотворитися: и ничтоже ново подъ солнцемъ, иже возглаголетъ и речетъ: се сіе ново есть, уже бысть въ вјцјхъ бывшихъ прежде насъ. Нјсть память первыхъ, и послјднимъ бывшимъ не будетъ ихъ память съ будущими напослјдокъ (Еккл. 1, 1-11).
На истолкованіе намъ предлагается Екклесіастъ, трудность воззрјнія на который равняется великости доставляемой имъ пользы. Ибо послј того, какъ умъ обученъ уже приточнымъ мыслямъ, въ которыхъ, по сказанному въ предисловіи къ книгј Притчей, есть и темныя слова и премудрыя реченія, и гаданія и различные обороты рјчи (Прит. 1, 6), — только пришедшимъ уже въ возрастъ, способный къ слушанію совершеннјйшихъ уроковъ, возможно восхожденіе и до сего столько возвышеннаго и богодухновеннаго писанія. Посему, если притча и упражненіе, пріуготовляющее насъ къ симъ урокамъ, суть нјчто столько трудное и неудобообозримое; то сколько надобно труда, чтобы самимъ вникнуть въ сіи возвышенныя мысли, предлагаемыя намъ теперь для обозрјнія? Ибо какъ трудившіеся въ тјлесныхъ упражненіяхъ въ училищј готовятся къ пролитію большаго пота и къ понесенію большихъ трудовъ въ дјйствительныхъ борьбахъ; такъ и приточное ученіе кажется мнј нјкіимъ упражненіемъ, обучающимъ души наши и дјлающимъ ихъ гибкими въ церковныхъ подвигахъ. Посему, если сіе предварительное упражненіе бываетъ успјшно при пролитіи пота и при многихъ трудахъ; что надлежитъ заключить о самыхъ подвигахъ? Конечно, въ какой бы чрезвычайно великой мјрј ни представлялъ ихъ кто себј мысленно, онъ не изобразитъ словомъ, какъ слјдовало бы, тјхъ трудовъ, какіе на поприщј, представляемомъ симъ писаніемъ, указуются старающимся о безопасности съ подвижническою опытностію въ духовномъ, чтобы слово не оказалось погрјшительнымъ, но, при всякомъ бореніи мысли, умъ пребывалъ неуклонно стоящимъ въ истинј. Впрочемъ, поелику и на это есть Владычняя заповјдь, и должно намъ испытывать Писанія (Іоан. 5, 39), то хотя бы умъ нашъ, не постигая величія мыслей, оказался отстающимъ отъ истины, чтобы не показаться также презрителями Господней заповјди, совершенно необходимо, по мјрј силъ, преуспјвать въ раченіи о словј. Поэтому, сколько можемъ, испытаемъ и предлагаемое писаніе. Ибо Давшій заповјдь испытывать, безъ сомнјнія, дастъ для этого и силу, какъ написано: Господь дастъ глаголъ благовјствующимъ силою многою (Псал. 67, 12).
И во первыхъ воззрјнію нашему да будетъ предлежать надписаніе сей книги. Во всей Церкви читаются Моисей и законъ, пророки, псалмопјніе, вся исторія, и если что заключается въ Ветхомъ и Новомъ Завјтј, все то провозвјщается въ церквахъ. Итакъ, почему же эта одна книга по преимуществу украшается надписаніемъ Екклесіаста? Что же предположить намъ объ этомъ? Не то ли, что во всјхъ другихъ писаніяхъ, историческихъ и пророческихъ, цјль ихъ клонится и къ чему либо другому, не вовсе полезному для Церкви. Ибо какая нужда для Церкви въ точности изучать бјдственныя послјдствія войнъ, или кто были князьями у народовъ, основателями городовъ, кто отъ кого выселился, или какія царства впослјдствіи времени исчезнутъ, сколько такихъ браковъ и чадорожденій, о которыхъ тщательно упомянуто, и всему сему подобное, о чемъ только можно почерпнуть свјдјніе въ каждомъ писаніи, можетъ ли столько содјйствовать Церкви въ дјлј благочестія? А ученіе сей книги имјетъ въ виду такой только образъ жизни, какого требуетъ Церковь, и преподаетъ то, чјмъ можно человјку преуспјть въ добродјтельной жизни. Ибо цјль сказуемаго здјсь, поставить умъ выше чувства, оставивъ наконецъ все, что въ существахъ есть кажущагося великимъ и блистательнымъ, обратиться душею къ тому, что недоступно чувственному пониманію, воспріять, вожделјніе того, что недостижимо для чувства.
А, можетъ быть, надписаніе имјетъ въ виду и Вождя Церкви. Ибо истинный Екклесіастъ, собирающій разсјянное въ единую полноту и блуждающихъ многократно по разнымъ обманчивымъ путямъ воцерковляющій въ единый сонмъ, — кто иный, какъ не истинный Царь Израилевъ, Сынъ Божій, которому Нафанаилъ сказалъ: Ты еси Сынъ Божій, Ты еси царь Израилевъ (Іоан. 1, 49)? Посему, если глаголы сіи Царя Израилева, а Онъ же самый, какъ говоритъ Евангеліе, и Сынъ Божій; то Онъ же именуется и Екклесіастомъ. Да и не безъ основанія, можетъ быть, значеніе надписанія возводимъ до сего смысла, но чтобы дознать чрезъ это, что сила и сихъ глаголовъ возводится къ Тому, Кто на Евангеліи утвердилъ Церковь. Ибо сказано: глаголы Екклесіаста, сына Давидова (Еккл. 1, 1). А такъ и Его именуетъ Матфей въ началј Евангелія, называя Господа сыномъ Давидовымъ.
Суета суетствій рече Екклесіастъ: всяческая суета (Еккл. 1, 2). Подъ словомъ: «суетное» разумјется, что неосуществимо, имјетъ бытіе въ одномъ словесномъ произношеніи, вмјстј же съ означеніемъ имени не появляется состоявшаяся вещь, но бываетъ какой-то праздный, ничего не содержащій въ себј звукъ, въ видј какого либо реченія, случайно произносимый по слогамъ, безъ значенія поражающій слухъ, какъ напримјръ иные въ шутку сочиняютъ имена, для которыхъ нјтъ и означаемаго. Это одинъ видъ суеты. Суетою же другаго вида называется безполезность того, что дјлается съ какимъ-то тщаніемъ безъ всякой цјли; таковы напримјръ дјтскія зданія на пескј, метаніе стрјлъ въ звјзды, стараніе уловить вјтеръ, состязанія въ скорости бјга съ своею тјнью, когда кто усиливается наступить на вершину своей тјни. И если что иное сему подобное находимъ въ дјлаемомъ нами напрасно, все это означается словомъ: суета. Но въ обычај называть нерјдко суетнымъ и слјдующее: когда кто, имјя въ виду какую либо цјль, и рачительно, какъ чјмъ-то полезнымъ занимаясь, предлежащимъ дјломъ, все приводитъ въ дјйствіе, а потомъ, при встрјчј чего либо противнаго, трудъ его оказывается безполезнымъ, тогда это самое, что рачительность осталась безъ всякаго успјха, означается словомъ: суетное. Ибо о подобномъ сему въ обычај говорить: «напрасно я трудился, напрасно надјялся, напрасно прилагалъ много усилій». И чтобы не перечислять въ подробности всјхъ случаевъ, въ которыхъ употребляется слово: суета въ собственномъ его смыслј, въ немногихъ словахъ опредјлимъ понятіе сего реченія: суета есть, или неимјющее мысли слово, или безполезная вещь, или неосуществимый замыслъ, или неведущее къ концу тщаніе, или вообще что либо не служащее ни къ чему полезному.
Но если уразумјли мы понятіе суетнаго, то должно будетъ изслјдовать, что значитъ: суета суетствій. И, можетъ быть, удобнје будетъ для насъ уразумјть искомое, если изслјдуемъ обычай Писанія выражаться о представляемомъ въ превосходной степени. Занятіе чјмъ либо необходимымъ и полезнымъ именуется въ Писаніи «дјломъ», занятіе же чјмъ либо высшимъ, всјмъ тјмъ, что относится къ богослуженію, какъ видно изъ исторіи, называется дјломъ дјлъ (Числ. 4, 47); и выраженіемъ симъ: «дјло дјлъ», какъ думаю, показывается, какое занятіе относительно къ намъ въ нјкоторой мјрј предпочтительнје другихъ. Ибо какое отношеніе рачительности въ дјлахъ къ праздности вообще, такое же отношеніе и дјятельности въ занятіяхъ высшихъ и предпочтительнјйшихъ къ прочимъ дјламъ. Такъ объ иномъ говорится въ Писаніи: «святое», а объ иномъ опять: «святое святыхъ», потому что въ равной мјрј, какъ святое по святынј выше не святаго, такъ и святое святыхъ представляется преизобилующимъ во святынј предъ самымъ святымъ. Посему, что узнали мы о семъ обычај писанія — въ отношеніи къ лучшему такимъ образомъ означать усиленіе разсматриваемаго понятія, разумјя тоже и о выраженіи: суета суетствій, не погрјшимъ нимало. Писаніе сказуетъ, что видимое въ существахъ не просто суетно, но что ему въ какомъ-то преизбыткј принадлежитъ значеніе суеты; какъ еслибы сказалъ кто: «это мертвје мертваго, бездушнје бездушнаго». Хотя сіе сравнительное усиленіе въ подобныхъ понятіяхъ и не имјетъ мјста, однакоже выражается оно симъ реченіемъ въ уясненіе превосходства означаемаго. Посему, какъ есть дјло дјлъ и умопредставляемо святое святыхъ, и симъ выражается указаніе на превосходство въ совершенствј; такъ и выраженіе: суета суетствій показываетъ крайнюю степень преизбытка суеты.
И никто да не подумаетъ, будтобы сказанное служитъ осужденіемъ твари. Ибо обвиненіе пало бы на Сотворшаго все, если бы и все было суетою, и создателемъ сего оказался у насъ Тотъ, Кто все привелъ въ бытіе изъ ничего. Но поелику составъ человјка двоякій, съ тјломъ соединяется душа; то и образъ жизни дјлится соотвјтственно каждой изъ усматриваемыхъ въ насъ частей. Иная жизнь души и иная тјла; одна смертна и временна, другая безстрастна и негиблюща; и первая имјетъ въ виду одно только настоящее, цјль же послјдней простирается въ непреходящее. Посему, такъ какъ велика разность между смертнымъ и безсмертнымъ, между временнымъ и вјчнымъ; то слово Екклесіаста ведетъ къ тому, что должно имјть въ виду не эту чувственную жизнь, которая, въ сравненіи съ жизнію истинною, есть какая-то недјйствительная и не состоятельная.
Но тјмъ не менје иный скажетъ, что и это разсужденіе не освобождаетъ отъ обвиненія Создателя, потому что отъ Него и душа и тјло. Если осуждается жизнь по причинј плоти, а Творецъ плоти — Богъ; то къ Нему необходимо будегъ относиться таковая укоризна. Но сіе скажетъ конечно тотъ, кто еще не внј плоти, и не вникъ до точности въ жизнь высшую. Ибо обученный Божественнымъ тайнамъ, безъ сомнјнія, не не знаетъ, что людямъ свойственна и естественна жизнь, уподобляющаяся Божественному естеству, а жизнь чувственная, провождаемая въ дјятельности чувствилищъ, дана естеству для того, чтобы знаніе видимаго сдјлалось для души путеводителемъ къ познанію невидимаго, какъ говоритъ Премудрость: отъ величества красоты созданій сравнителъно Рододјлатель всего познавается (Прем. 13, 5). Но человјческое недоразуміе воззрјло не на то, что достойно удивленія, по причинј видимаго, но тому и удивилось, что видјло. Посему, такъ какъ дјятельность чувствилищъ временна и скорогиблюща, изъ сей высокой рјчи дознаемъ то, что имјющій въ виду сіе ничего въ виду не имјетъ; но кто, путеводимый симъ къ уразумјнію сущаго, при помощи преходящаго уразумјлъ естество постоянное, постигъ то, что всегда одинаково, тотъ узрјлъ дјйствительно сущее благо, и что узрјлъ, тјмъ овладјлъ, потому что зрјніе сего блага есть обладаніе. Ибо Екклесіастъ говоритъ: кое изобиліе человјку во всемъ трудј его, имъже трудится подъ солнцемъ? (Еккл. 1, 3) Жизнь въ тјлј назвалъ трудомъ, домогающимся прибыли безъ всякаго успјха. Ибо говоритъ: кое изобиліе человјку? то есть, что пріобрјтается душј въ житейскомъ трудј живущими только для видимаго? Въ чемъ состоитъ самая жизнь? Какое изъ видимыхъ благъ пребываетъ всегда тјмъ же? Солнце совершаетъ теченіе свое, поперемјнно производя то свјтъ, то тму, освјщая надъ нами воздухъ, когда показывается надъ землею, и навлекая тму своимъ захожденіемъ, Земля же стоитъ (Еккл. 1, 4), и въ стояніи своемъ пребываетъ неподвижною, и что стало, то не приходитъ въ движеніе, и что пришло въ движеніе, то не останавливается. Оказывается, что все во все продолженіе времени само собою ни въ чемъ не измјняется превращеніемъ во что либо новое. Море служитъ пріемникомъ отвсюду стекающихся водъ, и притокъ ихъ не прекращается, и море не увеличивается. Какая цјль теченія водъ, наполняющихъ всегда наполняемое? Для чего море принимаетъ въ себя притоки водъ, оставаясь навсегда не увеличивающимся отъ сего приращенія? Екклесіастъ говоритъ это, чтобы предварительно изъ самыхъ стихій, въ которыхъ заключена жизнь человјческая, объяснить несостоятельность того, о чемъ заботимся. Ибо, если это установленное теченіе солнца не имјетъ предјла, это поперемјнное преемство свјта и тмы не допускаетъ остановки, а земля, осужденная стоять, въ стояніи своемъ пребываетъ неподвижною, безъ пользы же трудятся рјки, истощая себя въ ненаполнимое естество моря, а море напрасно принимаетъ въ себя притоки водъ, нисколько не прибывая отъ принятія непрестанно вливаемаго въ его нјдра, — если это примјчаемъ въ сихъ стихіяхъ; то въ какомъ положеніи слјдуетъ быть человјчеству, котораго жизнь заключена въ тјхъ же стихіяхъ, и что удивительнаго, если родъ преходитъ, и родъ приходитъ (Еккл. 1, 4), и это теченіе не оставляетъ естества, между тјмъ какъ привходящій родъ людей гонитъ предшествовавшій ему, и самъ изгоняется вновь привходящимъ?
Посему, что же слово сіе возглашаетъ этимъ Церкви? Слјдующее: «обозрјвая вселенную, человјки, уразумјйте свое собственное естество». Что видишь на небј и на землј, что усматриваешь въ солнцј, что примјчаешь въ морј, то да объяснитъ тебј и твое естество. Ибо и у нашего естества, по подобію съ солнцемъ, есть востокъ и западъ. Одинъ путь всјмъ, одинъ кругъ жизненнаго теченія. Едва появимся на свјтъ рожденіемъ, какъ снова увлекаемся въ сродную намъ страну. Ибо съ захожденіемъ нашей жизни и наше свјтеніе бываетъ подземнымъ, когда чувство наше дјлается способнымъ къ воспріятію свјта: а земля, безъ сомнјнія, разрјшается въ сродное ей. И этотъ кругъ непрестанно вращается одинаково. Какъ совершается теченіе солнца, говоритъ Екклесіастъ, солнце, восходя надъ верхнею частію земли, проходитъ южными странами, а подъ землею идетъ противоположною сјверною частію; и, такимъ образомъ всегда круговращаясь, обходитъ свой путь, и снова идетъ, возвращаясь на оный (ибо сказано: обходитъ окрестъ): такъ поэтому и твой идетъ духъ (продолжаетъ Екклесіастъ, подъ частнымъ именемъ разумјя всякій человјческій духъ), круговое сіе шествіе совершая одинаковымъ образомъ. Ибо сказано: идетъ, и на круги своя обращается духъ (Еккл. 1, 6).
А кто уразумјлъ это, тотъ немало пользы пріобрјтетъ для своей жизни. Что блистательнје свјта? Что явственнје лучей? Однакоже, если солнце идетъ подъ землею, свјтеніе скрывается, и лучь исчезаетъ. Смотря на это, человјкъ цјломудреннје да проходитъ жизнь свою, презирая здјшнюю знатность, дознавъ изъ видимаго, что знаменитое не остается такимъ всегда. Но измјнчивы преемства противоположностей, ничто не остается такимъ, каково оно въ настоящее время, ни молодость, ни красота, ни блескъ властительства. И это идетъ къ живущимъ въ какомъ-то благополучіи. А для кого добродјтельная жизнь кажется трудною, душа тјхъ терпјливо переносить бјдствія да обучается примјромъ земли. Земля во вјкъ стоитъ. Что труднје сего неподвижнаго стоянія? Однакоже стояніе сіе простирается до вјка. А для тебя время подвига коротко. Не будь бездушнје земли. Не будь несмысленнје безчувственнаго ты, снабженный разсудкомъ и управляемый въ жизни разумомъ; но пребывай, какъ говоритъ Апостолъ, въ нихже наученъ еси, и яже ввјрена суть тебј (2 Тим. 3, 14), стоя твердо и непоступно, потому что въ числј божественныхъ заповјдей и слјдующее: тверди бывайте и не поступни (1 Кор. 15, 58). Да пребываютъ въ тебј цјломудріе непоколебимо, вјра тверда, любовь непоступна, стояніе во всемъ прекрасномъ неподвижно, какъ и земля въ тебј во вјкъ стоитъ. Еслиже кто преданъ любостяжательности, и подобно какому-то морю, разверзши безмјрную похоть, не насыщается отвсюду стекающимися прибытками; то, смотря на дјйствительное море, да врачуетъ онъ болјзнь свою. Ибо, какъ море при тьмочисленныхъ притокахъ водъ не преступаетъ своей мјры, но пребываетъ въ одинаковой полнотј, какъ бы не было въ немъ никакого прибавленія водъ; такимъ же образомъ человјческое естество, ограниченное особыми мјрами въ наслажденіи тјмъ, что есть, не можетъ способностй къ наслажденію съ жадностію разширять, смотря по множеству доходовъ; но какъ и притокъ богатства прекращается, такъ и сила наслажденія сохраняется въ своихъ предјлахъ. Поэтому, если наслажденіе не можетъ превзойдти мјру естества; то для чего привлекаемъ къ себј притоки доходовъ, а не источаемъ ихъ никогда на благотвореніе другимъ даже сверхъ приходящаго?
А поелику, по данному нами понятію о суетј, безполезное ли слово, безполезное ли дјло есть суета; то прекрасно начинается съ сего рјчь; чтобы мы, дјлается ли, говорится ли что нами, если кто имјетъ при семъ въ виду здјшнюю цјль, не почитали сего чјмъ либо состоятельнымъ; потому что всякая человјческая рачительность, занятая чјмъ либо житейскимъ въ подлинномъ смыслј есть игра дјтей на пескј, наслажденіе которыхъ сдјланнымъ прекращается вмјстј съ тщаніемъ это сдјлать. Какъ же скоро трудъ прекратился, песокъ разсыпался въ тоже положеніе, въ какомъ онъ былъ прежде, съ симъ вмјстј не остается и слјда приложенныхъ трудовъ. Таковаже человјческая жизнь, честолюбіе — песокъ, властолюбіе — песокъ, богатство — песокъ, песокъ и все то, чјмъ со тщаніемъ наслаждаются при посредствј плоти; осуетившіяся нынј этимъ младенчествующія души, которыя много несутъ трудовъ за каждую вещь, доставляющую такое удовольствіе, но какъ скоро оставятъ эту песчаную область, разумјю плотскую жизнь, познаютъ тогда суетность здјшняго препровожденія жизни. Ибо съ вещественною жизнію продолжается и наслажденіе; съ собою же ничего они не уносятъ, кромј одной совјсти.
И великій Екклесіастъ, кажется мнј, какъ ставшій уже внј этого и совлекшеюся душею вступающій въ невещественную жизнь, изрекъ то, что вјроятно скажемъ со временемъ и мы, когда будемъ внј этой приморской области, которая полна песковъ, выбрасываемыхъ житейскимъ моремъ, и удалимся отъ всјхъ шумящихъ и оглушающихъ насъ волнъ. Тогда, изъ мысленнаго моря принеся одну память о томъ, чего тамъ домогались, скажемъ: суета суетствій, всяческая суета, и нјтъ изобилія человјку въ томъ, надъ чјмъ трудится подъ солнцемъ. Такъ, по моему разсужденію, это будетъ слово всякой души, когда, совлекшись здјшняго, преселится въ уповаемую жизнь. Ибо, если въ настоящей жизни преуспјла въ чемъ либо болје возвышенномъ, то осудитъ то, чјмъ была занята, по сравненію съ найденнымъ унижая прошедшее. Еслиже, до пристрастія будучи привержена къ веществу, увидитъ неожиданное, и опытомъ дознаетъ, безполезность для нея того, о чемъ старалась въ жизни; съ плачемъ тогда произнесетъ сіи слова, которыми мы люди выражаемъ свое раскаяніе, со слезами описывая свое безразсудство: суета суетствій, и прочая.
Вся словеса, говоритъ Екклесіастъ, трудна, и не возможетъ мужъ глаголати (Еккл. 1, 8). Изъ всего подручнаго намъ всего болје удобнымъ признается это — говорить. Ибо какой трудъ сказать, что кому угодно? Языкъ гибокъ и поворотливъ, безъ труда прилаживается, къ какому хочешь, роду реченій; безпрепятственно также переведеніе выдыхаемаго воздуха, при помощи котораго производитъ онъ звуки, неболјзненны прислуживаніе щекъ и вмјстј содјйствіе губъ для произнесенія того, что говорится. Итакъ, какой же трудъ усматриваетъ въ словј Екклесіастъ? Ибо, не землю копая, не камни ворочая, не тяжести нося на плечахъ, не что-либо другое трудное дјлая, выговариваемъ слово. Но въ насъ состоявшаяся мысль, будучи обнаружена посредствомъ голоса, дјлается словомъ. Поелику же такое слово не представляетъ труда; то должно подумать, какія это — словеса трудна, которыхъ не возможетъ мужъ глаголати? — Пресвитеры, сказано, сугубыя чести да сподобляются, паче же труждающіися въ словј (1 Тим. 5, 17). Пресвитеромъ, по обычаю, называется, [тотъ] кто вышелъ изъ неупорядоченнаго возраста, и находится въ престарјломъ состояніи; такъ что, если кто непостояненъ помысломъ и жизнь ведетъ не въ порядкј, то таковый, хотя бы показывались у него и сјдины, не пресвитеръ, но еще мужъ. Посему словеса, словеса въ подлинномъ смыслј душј полезныя, служащія ко благу людей, суть словеса, требующія пота и трудовъ, и они, чтобы стать словесами, приводятъ ко многимъ усиліямъ. Ибо труждающему дјлателю прежде подобаетъ отъ плода вкусити (2 Тим. 2, 6), говоритъ художникъ таковыхъ словесъ, такъ что подъ словомъ разумјть должно не реченіе, но добродјтель, предлагаемую видящимъ въ дјлахъ, чтобы вмјсто слова содјлались они для поучаемыхъ урокомъ жизни. Посему трудны всј таковыя словеса тјхъ наставниковъ добродјтели, которые сперва сами преуспјваютъ въ томъ, чему учатъ. Ибо это значитъ сказанное: прежде подобаетъ вкусить отъ плодовъ, какіе предварительно предъ другими въ себј самихъ воздјлываемъ добродјтелію.
Или, можетъ быть, слово сіе объясняетъ и немощь разумной природы. Ибо когда бываемъ внј чувствилищъ, которыя названы суетою, и мысль, вторгшись какъ-то въ созерцаніе невидимаго, покусится мыслимое представить словомъ; тогда великій бываетъ трудъ для слова, потому что истолковательная эта рјчь не находитъ никакого средства къ уясненію неизглаголаннаго. Смотримъ на небо, пріемлемъ въ себя чувствомъ лучи свјтилъ, ходимъ по землј, втягиваемъ въ себя устами воздухъ, по видимому, пользуемся для естества водою, и огонь принимаемъ въ общеніе жизни; но, если пожелаемъ размыслить о семъ нјсколько, что такое каждая изъ видимыхъ вещей въ отношеніи къ сущности, откуда, или какъ составилась; то не возможетъ мужъ глаголати, хотя бы онъ былъ и выше другихъ; потому что всякое постижимое познаніе не въ силахъ выразить непостижимое. Если же слово объ этомъ составляетъ трудъ, превосходящій человјческую способность говорить и естество человјческое; то какой трудъ, скажетъ иный, принудятъ потерпјть словеса о самомъ Словј, или объ Отцј Слова, гдј всякое высокоглаголаніе и велегласіе есть какая-то неясность и молчаніе, если сравнить съ истиннымъ значеніемъ искомаго; почему о Немъ въ собственномъ смыслј можно сказать то только одно, что, если кто приведетъ въ движеніе всј помыслы, и не будетъ у него недостатка ни въ одномъ изъ боголјпныхъ представленій, но если сравнитъ рјчь свою съ самымъ достоинствомъ предмета, то и тогда, что ни сказалъ бы онъ, это еще не слово, потому что не возможетъ человјкъ глаголати.
Зрјніе не останавливается на томъ обзорј видимаго, какой доставляютъ душј глаза; напротивъ того, смотря непрестанно, какъ бы вовсе не видјвшіе, остаемся еще въ невјдјніи о томъ, что принимаемъ чувствомъ. Зрјніе не можеть проникнуть далје цвјта; но мјрою своей дјятельности имјетъ то, что представляется ему на поверхности вещей. Посему, говоритъ Екклесіастъ, не насытится око зрјти, ни исполнится ухо слышанія (Еккл. 1, 8). Способность слуха, принимая въ себя слово о каждой вещи, не можетъ наполниться въ естествј своемъ; потому что не найдется такого слова, которое бы въ точности обнимало собою искомое. Посему какъ слуху исполниться слышанія объ искомомъ, когда нјтъ наполняющаго?
Потомъ послј сихъ словъ Екклесіастъ самъ себя спрашиваетъ, и самъ себј отвјчаетъ. Ибо спросивъ: что было? говоритъ: тожде есть, еже будетъ, и еще спросивъ: что было сотвореное? отвјчаетъ: тожде иматъ сотворитися (Еккл. 1, 9). Итакъ къ чему же этотъ вопросъ? Въ слјдствіе того, что дознано нами, возражаемъ и говоримъ ему: «если все это суета, то, очевидно, изъ того, что не состоялось, ничего и не было; а суетное, безъ сомнјнія, несостоятельно, и несостоятельнаго никто не почтетъ бывшимъ». Еслиже это не такъ; то скажи: что есть бывшее, или что остается въ бытіи? Посему, краткій у него отвјтъ на этотъ вопросъ. Угодно тебј знать, что такое бывшее? размысли, что такое будущее, и узнаешь, что было. А это значитъ: размысли, прошу тебя, человјкъ, какимъ сдјлаешься, возвысивъ себя добродјтелію, если во всемъ добрыми чертами отличишь душу, если содјлаешься чистымъ отъ пятенъ порока, если смоешь съ естества своего всю нечистоту вещественныхъ сквернъ; чјмъ будешь въ таковыхъ украшеніяхъ, какой примешь на себя образъ? Если вникнешь въ это разсудкомъ; то изучилъ ты бывшее первоначально по образу и подобію Божію. Спрашиваю при этомъ учащаго: гдј теперь то, что нјкогда было, и о чемъ есть надежда, имјть это въ послјдствіи, но чего теперь нјть? Безъ сомнјнія, преподающій намъ высокіе уроки, отвјтитъ тјмъ же словомъ; потому-то настоящее и названо суетою, что онаго нјтъ въ настоящемъ.
И что было сотвореное, говоритъ Екклесіасть, тожде иматъ сотворитися. Никто изъ слушающихъ да не признаеть многословія и какого-то напраснаго повторенія словъ въ различеніи того, что было и что сотворено. Ибо слово каждымъ изъ сихъ реченій показываетъ различіе души отъ плоти. Душа была, а тјло сотворено. Не потому, что сила сихъ реченій выражаетъ что либо не одно и тоже, но чтобы дать возможность заключать о каждомъ изъ означаемыхъ, что слјдуетъ, слово употребило сіе различіе реченій о душј и тјлј. Душа первоначально была тјмъ, чјмъ снова окажется въ послјдствіи по очищеніи, и тјло, созданное Божіими руками, сотворено тјмъ, чјмъ въ надлежащія времена покажетъ его воскресеніе. Ибо какимъ всегда будешь видјть его по воскресеніи, такимъ, конечно, сотворено и первоначально; потому что воскресеніе есть не иное что, какъ, безъ сомнјнія, возстановленіе въ первобытное состояніе.
Почему Екклесіастъ прибавляетъ къ этому и слјдующее, сказуя, что кромј первобытнаго нјтъ ничего. Ибо говоритъ: ничтоже ново подъ солнцемъ. А симъ какъ бы сказалъ онъ: если что не по первобытному, то вовсе этого нјтъ, а только почитается имјющимъ бытіе. Ибо ничтоже, говоритъ Екклесіастъ, ново подъ солнцемъ, такъ что могъ бы кто сказать и указать на что либо совершающееся: «это ново, и дјйствительно состоялось». Таковъ смыслъ сказаннаго, читается же сіе такъ: и ничтоже ново подъ солнцемъ, иже возглаголетъ, и речетъ: се сіе ново есть. И защищаетъ сказанное въ послјдующемъ, говоря: если что дјйствительно произошло, оно тоже, что было въ предшестовавшіе намъ вјка. Сію мысль показываютъ самыя реченія Писанія, читаемыя такъ: уже бысть въ вјцјхъ бывшихъ прежде насъ (Еккл. 1, 9).
Если же овладјло нами забвеніе того, что было; то не дивись сему. Ибо и то, что нынј, предается забвенію. Когда естество уклонилось въ порокъ; тогда забыли мы доброе. Но когда настанетъ для насъ возвращеніе къ доброму; тогда снова покроется забвеніемъ худое. Ибо сей, думаю, смыслъ заключается въ сказанномъ, когда Екклесіастъ говоритъ: нјсть память первыхъ, и послјднимъ бывшимъ не будетъ память (Еккл. 1, 11). Онъ какъ бы такъ сказалъ: память о томъ, что было по первоначальномъ благоденствіи, и отъ чего человјчество стало погруженнымъ въ зло, изгладитъ то, что по прошествіи долгаго времени произойдетъ на послјдокъ. Ибо не будетъ памяти о семъ по совершившемся напослјдокъ; то есть, всецјлое уничтоженіе памятованія золъ содјлано для естества послјднимъ возстановленіемъ о Христј Іисусј. Ему слава и держава, во вјки вјковъ! аминь.
Печатается по изданію: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть вторая. — М.: Типографія В. Готье, 1861. — С. 203-224. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводј, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, томъ 38.)
Азъ, сказано, Екклесіастъ (Еккл. 1, 12). А мы дознали, кто этотъ Екклесіастъ, который заблудшее и разсјянное собираетъ во едино, все дјлаетъ единымъ стадомъ, чтобы ничто не оставалось не внемлющимъ прекрасному все оживотворяющему гласу Пастыря; потому что говоритъ: глаголы, яже Азъ глаголю духъ суть и животъ сутъ (Іоан. 6, 63). Онъ-то именуетъ себя Екклесіастомъ, какъ врача, и жизнь, и воскресеніе, и свјтъ, и путь, и дверь, и истину, и какъ нарицающагося всјми именами человјколюбія. Посему, какъ голосъ врача, привјтливъ къ больныиъ, какъ слово жизни, дјлается дјйственнымъ на мертвыхъ, которые, какъ скоро слышатъ гласъ Сына человјческаго, не остаются уже въ давней мертвенности, но, и пребывая во гробахъ, взыскуютъ гласа воскресенія, какъ слово свјта, примјняется къ тјмъ, которые во тмј, какъ путь, гладокъ для блуждающихъ, какъ дверь, готовъ для имјющихъ нужду войдти; такъ Екклесіастъ, конечно, бесјдуетъ съ составляющими Церковь. Поэтому къ намъ глаголетъ Екклесіастъ; и слова его слушать будемъ мы — Церковь. Ибо какъ обращаютъ взоры ликъ — на уставщика, пловцы — на кормчаго, и военный строй — на военачальника; такъ и составляющіе полноту Церкви — на Правителя Церкви.
Посему, что же говоритъ Екклесіастъ? Азъ быхъ царь надъ Израилемъ во Іерусалимј (Еккл. 1, 12). Когда же это? Не тогда ли, безъ сомнјнія, какъ поставленъ царь отъ Него надъ Сіономъ горою святою Его. Возвјщаяй повелјніе, Господне (Псал. 2, 6-7). Кому рече Господь: Сынъ Мой еси Ты, и Азъ днесь родихъ Тя (Евр. 1, 5)? Ибо рече, что Творца вселенной и Отца вјковъ родилъ днесь, чтобы слово, симъ приложеніемъ означающаго время реченія ко времени рожденія, представило не предвјчное существованіе, но плотское для спасенія человјковъ рожденіе во времени. Сіе-то, думаю, изображаетъ истинный Екклесіастъ, научая великой благочестія тайнј, ради которой Богъ явился во плоти. Ибо говоритъ Екклесіастъ:
Вдахъ сердце мое, еже взыскати и разсмотрити въ мудрости о всјхъ бывающихъ подъ небесемъ (Еккл. 1, 13). Воть причина, по которой Господь пришелъ къ людямъ во плоти, — вдать сердце Свое, еже разсмотрити въ мудрости Своей о бывающихъ подъ небесемъ. Ибо что выше небесъ, то, какъ неодержимое болјзнію, не имјло нужды въ назирающемъ и во врачующемъ. Посему, такъ какъ зло на землј (пресмыкающійся и наглый звјрь — змій, влачась на персяхъ и на чревј, въ пищу себј обращаетъ землю, не питаясь ничјмъ небеснымъ, но влачась по тому, что попирается, попираемое имјетъ всегда въ виду, блюдя пяту человјческаго шествія, и вливая ядъ въ утратившихъ власть наступати на зміевъ (Лук. 10, 19)); то вдалъ посему сердце Свое взыскати и разсмотрити о всјхъ бывающихъ подъ небесемъ. Ибо въ томъ, что превыше небесъ, Пророкъ не уничиженнымъ видитъ Божественное великолјпіе, говоря: взятся великолјпіе Твое превыше небесъ (Псал. 8, 2); потому что грјхомъ уничижена была и небесная область. Такъ псалмопјвецъ говоритъ: грјховъ своихъ ради смиришася (Псал. 105, 43). Сіе-то пришелъ разсмотрјть Екклесіастъ, а именно, что подъ небомъ произошло такого, чего небыло прежде: какъ привзошла суета, почему стало преобладать неосуществившееся, какое владычество у того, чего нјть? Ибо зло не самостоятельно; потому что не отъ сущаго имјетъ свою особность. А что не отъ сущаго, то, конечно, не существуетъ особымъ естествомъ; и однакоже уподобившимся суетј преобладаетъ суета. Поэтому пришелъ изыскать Своею премудростію, что произошло подъ солнцемъ? Что за смјшеніе въ томъ, что дјлается здјсь? Какъ сущее поработилось не сущему? Почему неосуществившееся владычествуетъ надъ сущимъ? и увидјлъ:
Яко попеченіе лукаво даде Богъ сыномъ человјческимъ, еже упражднятися въ немъ (Еккл. 1, 13). О семъ же неблагочестиво думать такъ, какъ понялъ бы иный съ перваго взгляда, а именно: будто бы Самъ Богъ далъ людямъ лукавое попеченіе. Въ такомъ случај къ Нему относилась бы причина золъ. Ибо Кто благъ по естеству, Тотъ непремјнно готовъ бываетъ снабжать благами. Почему всяко древо доброе плоды добрые творитъ (Матф. 7, 17); не на терніи зараждается гроздъ, и не на виноградной лозј — терніе. По природј доброе изъ сокровищъ своихъ недаетъ ничего лукаваго. И добрый человјкъ отъ избытка сердца не глаголетъ худаго, но произноситъ сообразное своей природј. Тјмъ паче Источникъ благъ изольетъ ли изъ естества Своего что либо лукавое? Напротивъ того болје благочестивый смыслъ требуетъ разумјть сіе такъ, что Божіе даяніе благо. Это же есть свободное движеніе, которое при погрјшительномъ употребленіи людьми содјлалось орудіемъ грјха. Ибо что свободно и не порабощено, то добро по естеству; а что сопряжено съ необходимостію, того никто не причислитъ къ благамъ. Напротивъ того самое свободное стремленіе мысли, безъ руководства уклонившееся къ избранію худаго, сдјлалось искушеніемъ для души, отъ высокаго и досточестнаго увлекшейся къ страстнымъ движеніямъ естества. Сіе-то изначитъ слово: даде, имјющее не тотъ смыслъ, что Богъ въ жизнь человјческую вложилъ зло, но тотъ, что человјкъ данныя Богомъ блага по безразсудству употребилъ въ услуженіе злу. А Святому Писанію обычно подобныя симъ мысли изражать такими реченіями. Напримјръ: предаде ихъ Богъ въ страсти безчестія (Рим. 1, 26); и: предаде ихъ въ неискусенъ умъ (Рим. 1, 28); и: ожесточи сердце Фараоново (Исх. 9, 19); и: что уклонилъ еси насъ Господи отъ пути Твоего, ожесточивъ сердца наша, еже не боятися Тебе (Ис. 63, 17); и: заблуждати сотвори я по непроходнјй, а не по пути (Псал. 106, 40); и: прелстилъ мя еси, и прелстихся (Іер. 20, 7). Таковы и всј однообразныя съ сими изреченія, точный смыслъ которыхъ не то подтверждаеть, будто бы въ естествј человјческомъ происходитъ что либо человјческое отъ Бога, а напротивъ того обвиняетъ свободу, которая есть благо, и Богомъ данный естеству даръ, но содјлалась зломъ отъ наклонности къ противоположному.
Посему Екклесіастъ видјлъ всяческая сотворенная въ сей жизни подъ солнцемъ, а именно, что все было суетство (Еккл. 1, 14), потому что не было разумјвающаго, не было взыскующаго Бога, когда вси уклонишася, вкупј неключими быша (Псал. 13, 23). Потому, сказавъ: и се вся суетство, присовокупилъ причину, а именно, что не Богъ виновникъ этого, а произволеніе человјческаго вожделјнія, которое назвалъ онъ духомъ. Обвиняетъ же этотъ духъ не потому, что таковъ былъ онъ изначала (не поддежалъ бы онъ и осужденію, если бы такимъ былъ созданъ); но потому что, развратившись, пришелъ въ разладъ съ устройствомъ цјлаго. Ибо говоритъ:
Развращенное не можетъ исправитися (Еккл. 1, 15), то есть, да не будетъ того, чтобы благоустроенной Богомъ твари свойственно было превратное. Какъ художникъ, обдјлывающій себј что либо по замышленному чертежу, по линейкј и снуру обработываетъ части, которыя при своемъ художественномъ отношеніи одной къ другой составляютъ изъ себя цјлое произведеніе сосуда, и если какая изъ частей не обработана еще по снуру, то сего безобразія не допуститъ, конечно, правильный складъ цјлаго, а надобно будетъ и эту часть, чтобы приладить ее къ прямой чертј, подвести подъ снуръ и выпрямить: такъ и Екклесіастъ говоригь, что естество развращенное порокомъ не можетъ находиться въ твари, въ которой соотношеніе частей устроено правильно.
И лишеніе, говоритъ онъ, не можетъ исчислитися (Еккл. 1, 15). Обычное писанію словоупотребленіе учитъ подъ лишениемъ разумјть недостатокъ. И въ этомъ можно увјриться изъ многихъ мјстъ. Ибо во всемъ и во всјхъ навыкшій Павелъ умјлъ лишатися и избыточествовати (Флп. 4, 12). И по распутству расточившій отцовское имущество, когда одолјвалъ голодъ, начатъ лишатися (Лук. 15, 4). И о святыхъ разсуждая, Павелъ перечисляетъ и иныя злостраданія ихъ тјломъ, присовокупляетъ же и сіе, что были лишени и скорбяще (Евр. 11, 37). Посему и здјсь Писаніе, сказавъ: лишеніе, реченіемъ симъ указало на недостатокъ. А недостающее не можеть быть причисляемо къ тому, что есть. Ибо и учениковъ, пока всј они были въ своей полнотј, числомъ было двјнадцать; когда же погибъ сынъ погибели: число стало не полно, потому что недостающее не сопричислялось къ тому, что оставалось. Послј Іуды число учениковъ и было и именовалось единонадесять. Посему Екклесіастъ говоритъ: лишеніе не можетъ исчислитися. Что означаетъ это въ словј? То, что нјкогда и мы сопричислялись къ цјлому; потому что и мы принадлежали къ священной сотнј словесныхъ овецъ. Но поелику отъ нагорной пажити уклонилась одна овца, — наше естество, увлекшись порокомъ въ эту соленую и сухую страну; то уже не тоже упоминается число въ стадј незаблудшихся, но именуется оно числомъ: девяносто девять. Ибо суетное дјлается чјмъ-то внј числа дјйствительно состоящихъ вещей. Почему лишеніе не можетъ исчислитися. Посему-то пріиде взыскати и спасти погибшаго (Лук. 15, 10), и воспріявъ на рамена возстановить въ число сущихъ, что погибало въ суетј несуществующаго, чтобы дјйствительно число твари Божіей, когда погибшее будетъ спасено съ непогибшими, сдјлалось снова полнымъ.
Итакъ какое возвращеніе заблуждшагося, и какой способъ отрјшенія отъ золъ для общенія во благј, научимся сему въ послјдующеиъ. Ибо Искушеный по всяческимъ по подобію, развј грјха (Евр. 4, 15) бесјдуетъ съ нами отъ нашего же, Воспріявшій на Себя наши немощи самыми немощами естества указуетъ путь внј порока. Представь себј теперь, что бесјдуетъ премудрость Того, Кто отъ самаго по плоти Соломона, бесјдуетъ же о томъ, что наипаче путеводитъ насъ къ презрјнію вожделјннаго для людей. Ибо не по подобію многихъ, у которыхъ не во власти вожделјваемое, и Имъ изрекается слово, такъ что поэтому не имјетъ Онъ достовјрности, обвиняя въ томъ, чего не извјдалъ на опытј. Ибо мы все дознаемъ не своимъ опытомъ, но по однимъ умозаключеніямъ знаемъ то, услажденіе пріятностію чего на опытј возбраняеть намъ бјдность. Если кому предлагается нами совјтъ, что не должно ему во что либо ставить цјнимое людьми; то у слушающаго это готово замјчаніе: «потому не цјнишь ты этого, что самъ не дозналъ сего опытомъ на себј». Но въ разсужденіи Бесјдующаго съ нами объ этомъ дјйствительно уничтожается всякое подобное возраженіе; потому что говоритъ сіе Соломонъ. А Соломонъ этотъ — третій изъ царей Израильскихъ, послј онаго Саула и избраннаго Господомъ Давида. Онъ, принявъ начальство отъ отца, и достигнувъ уже величія Израильтянъ, провозглашается царемъ царства; не войною и битвами покоряя себј подданныхъ, но со всею властію живя въ мирј, поставлялъ для себя дјломъ не пріобрјтеніе того, чего у него не было, но наслажденіе тјмъ, что было; такъ что ему ни въ чемъ изъ желаемаго никакого небыло препятствія. Ибо изобиліе простиралось до той же мјры, какъ и пожеланіе, и свободный былъ досугъ для наслажденія; такъ какъ ничто непріятное не пресјкало препровожденія времени съ тјмъ, что было вожделјнно. Но, будучи мудръ въ иномъ и имјя достаточное разумјніе, что бы найдти что либо для удовольствія, говорилъ онъ, что самъ примыслилъ и то и другое изъ вожделјваемаго для наслажденія, и сдјлавъ все, что въ послјдствіи исчислилъ въ словј, утверждалъ, что самымъ опытомъ дозналъ одинъ конецъ всјхъ попеченій при этомъ, именно: суетство. Разсказу же своему объ этомъ придалъ такой порядокъ, что сперва, въ первыя времена жизни, употреблялъ время на обученіе, и не ослаблялъ усилія въ этихъ трудахъ; воспользовался же произволеніемъ духа, то есть естественнымъ стремленіемъ къ приращенію вјдјнія, хотя и съ трудами преуспјвалъ въ желаемомъ. Такъ возрастя мудростію, не разумомъ только приникъ на это страстное и неразумное обольщеніе людей тјлесными наслажденіями, но самымъ опытомъ дозналъ суетность каждаго изъ вожделјній. Вотъ цјль изслјдованій. Но время въ послјдующемъ предложить по порядку написаннаго и самое обозрјніе читаемаго.
Глаголахъ азъ въ сердцј своемъ, еже рещи: се азъ возвеличихся (Еккл. 1, 16); потому что увидјлъ я внезапно совокупившимися на мнј и величіе владычества и пышность царства. Но прежде этого запасся пріобрјтеніемъ во всемъ мудрости, которую невозможно и пріобрјсти иначе, какъ съ трудами и пролитіемъ пота. Посему сказавъ: глаголахъ азъ въ сердцј своемъ, еже рещи: се азъ возвеличихся, присовокупилъ и сіе: умножихъ мудрость; потому что пышность владычества, которая пришла ко мнј сама собою, увеличилъ я присовокупленіемъ мудрости, сказавъ самъ въ себј, что въ этомъ наипаче надлежитъ оказаться мнј имјющимъ верхъ предъ царями, прежде меня бывшими, и имјть больше ихъ мудрости. Ибо говоритъ: умножихъ мудрость паче всјхъ, иже быша прежде мене во Іерусалимј (Еккл. 1, 16). И размыслилъ, какъ возможно достичь сего. Ибо кому не извјстно, что мудрость состоитъ въ вјдјніи того, надъ чјмъ прежде потрудились другіе трудолюбцы.
Почему говоритъ: сердце мое видя многая, премудрость и разумъ, такъ какъ не само собою, не безъ усилія дано вјдјніе о подобномъ сему; но потому что, говоритъ Екклесіастъ, сердце мое вдахъ, еже вјдјти премудрость и разумъ (Еккл. 1, 17). Не было бы возможности дознать мнј сіе, если бы трудъ и размышленіе не предшествовали вјдјнію. Но и притчи и хитрость уразумјхъ, продолжаетъ онъ, то есть, пріобрјлъ понятіе высшаго, составляемое по сходству чрезъ сличеніе сего съ окружающимъ насъ. И сіе-то изучилъ я, говоритъ онъ. Ибо, какъ свидјтельствуетъ, уразумјхъ притчи и хитрость. Какъ и Господь, научая въ Евангеліи слушателей, представляетъ взору слово о Царствіи, изобразивъ, или жемчужину, или сокровище, или бракъ, или горчичное зерно, или закваску, или что либо подобное, не въ томъ смыслј, что это самое и есть Царствіе; но уподобленіемъ означаемому сими вещами примјнительно указуетъ слушателямъ нјкоторые отблески и загадочныя черты того, что превышаетъ понятіе. И на это, говоритъ Екклесіастъ, стало у меня произволенія духа пріобрјсти себј множество мудрости, чтобы, сдјлавшись мудрымъ, по сему самому не погрјшить мнј въ вјдјніи сущаго, и не оставаться ненашедшимъ того, что полезно; потому что изъ мудрости составляется вјдјніе, а вјдјніе дјлаетъ для насъ болје доступнымъ судъ внимательнаго. Сіе же обыкновенно не безъ усилія достается старательнымъ, но приложившій себј вјдјніе, безъ сомнјнія, до одной мјры съ ученіемъ простираетъ и трудъ. Посему Екклесіастъ говоритъ: приложивый разумъ, приложитъ болјзнь (Еккл. 1, 18). А когда дошелъ до этого, тогда о пріятномъ произноситъ приговоръ, какъ о суетности.
Ибо сказываетъ о себј: рекохъ азъ въ сердцј своемъ: пріиди убо, да тя искушу въ веселіи, и виждь во блазј: и се такожде сіе суетство (Еккл. 2, 1). Ибо не тотчасъ предалъ я себя на такое испытаніе, и не прежде, какъ вкусивъ строгой и благонравной жизни, поползнулся на участіе въ удовольствіяхъ, но искусивъ себя въ первомъ, и преуспјвъ нравомъ въ угрюмости и непреклонности, въ чемъ для старательныхъ наипаче заключаются уроки мудрости; тогда уже снисходитъ до того, что почитается пріятнымъ для чувства, не страстію увлеченный въ это, но съ намјреніемъ разсмотрјть, точно ли къ вјдјнію истинно добраго содјйствуетъ сколько нибудь приводимое въ услажденіе чувство. Ибо тогда, то есть въ началј, и смјхъ дјлаетъ своимъ врагомъ, и страсть называетъ погрјшеніемъ (Еккл. 2, 2); и это по смыслу значитъ тоже, что назвать скудоуміемъ и безуміемъ. Ибо если кто въ собственномъ смыслј назоветъ чјмъ инымъ этотъ смјхъ, это и не слово, и не дјло какое либо, совершаемое съ какою либо цјлію но непристойное разверстіе устъ, перерывистое дыханіе, содроганіе всего тјла, расширеніе щекъ, обнаруженіе зубовъ, десенъ и нёба во рту, кривлянія шеи, безпорядочное измјненіе въ голосј, пресјкаемое перерывами дыханія; то будеть ли это что другое, спрашиваетъ Екклесіастъ, а не безуміе? Почему говоритъ: смјху рекохъ: погрјшеніе (Еккл. 2, 2): какъ бы такъ сказалъ смјху: «ты не въ умј, изъ себя вышелъ, не держишься въ предјлахъ долга, добровольно себя безобразя, извращая видъ свой въ страстный и производя это извращеніе безъ всякой пользы».
Рекохъ и веселію: что сіе твориши? (Еккл. 2, 2) Это тоже значитъ, какъ и сказать: «я былъ противъ удовольствія, подозрјвая приближеніе его, какъ бы какого татя, тайкомъ вкрадываюшагося въ таибницы души; никогда не дозволялъ ему овладјвать мыслію. Ибо какъ скоро узнавалъ, что удовольствіе, подобно какому-то звјрю, подползаетъ къ моимъ чувствамъ; тотчасъ вступалъ съ нимъ въ борьбу, и встрјчалъ, говоря этому рабскому и неразумному веселію: что сіе твориши? для чего разслабляешь мужество естества? для чего размягчаешь крјпость мысли? для чего обезсиливаешь бодрость души? для чего вредишь помысламъ? для чего свјтлую ясность чистыхъ мыслей приводишь въ омраченіе своею туманностію?» Сдјлавъ все это и подобное сему, продолжаетъ Екклесіастъ:
Разсмотрихъ, аще сердце мое повлечетъ аки вино плоть мою (Еккл. 2, 3), то есть, смотрјлъ, какъ попеченію о духовномъ можно сдјлаться преобладающимъ надъ плотскими движеніями, чтобы естеству не придти въ разладъ съ самимъ собою, когда умъ избираетъ одно, а къ иному влечетъ плоть, но чтобы плотское наше мудрованіе сдјлать послушнымъ и подручнымъ разумной части души, когда меньшее будетъ увлечено и поглощено преизбыточествующимъ, какъ это бываетъ у жаждущихъ». Ибо вино, если поднесено будетъ къ жаждущимъ устамъ, не остается въ чашј, но переливается въ піющаго, и тщательно втягивающій его внутрь дјлается свјтлымъ. Когда же исполнено это мною, тогда восхожденіе къ познанію сущаго содјлалось для меня непогрјшительнымъ и безпрепятственнымъ.
Сердце, мое, говоритъ Екклесіастъ, настави мя въ мудрости, которою превозмогъ я возстаніе сластолюбія; и обученіе это содјлалось для меня причиною, еже удержати веселіе (Еккл. 2, 3). Вотъ смыслъ содержащійся въ сихъ словахъ по связи чтенія: а мнј наипаче вожделјнно было при вјдјніи не тратить жизнь ни на что суетное, но найдти то благо, сподобившись котораго, человјкъ не погрјшаетъ въ сужденіи о полезномъ, и которое постоянно, а не временно, продолжается во всю жизнь, подавая надежду обладать благомъ во всякомъ возрастј и первомъ, и среднемъ, и послјднемъ и во все число дней.
Дондеже увижду, говоритъ, кое благо сыномъ человјческимъ, еже творятъ подъ солнцемъ въ число дней живота своего. Хотя вожделјнное для плоти всего болје служитъ приманкою чувству въ настоящемъ, но увеселяющее въ немъ минутно. Ибо ни чјмъ происходящимъ въ тјлј невозможно услаждаться продолжительно. Но удовольствіе пить прекращается съ насыщеніемъ; и при вкушеніи также наполненіе чрева угашаетъ пожеланіе; да и всякое другое вожделјніе такимъ же образомъ по удовлетвореніи ослабјваетъ, и если появляется снова, снова пропадаетъ. А ничто усладительное для чувства не продолжается навсегда, и не остается такимъ. И сверхъ этого еще иное благо человјку въ дјтствј и иное въ цвјтущемъ возрастј, и иное пришедшему въ зрјлость, другое же въ преклонномъ возрастј, и иное опять старцу, смотрящему въ землю. Но я, говоритъ Екклесіастъ, искалъ того блага, которое во всякомъ возрастј и во всякое время жизни равно есть благо — такое благо, что и пресыщенія имъ не чается, и сытости въ немъ не находится, но и при удовлетвореніи продолжается вожделјніе, вмјстј съ наслажденіемъ усиливается пожеланіе, и не ограничивается возрастомъ любителя; но чјмъ болје человјкъ наслаждается симъ благомъ, тјмъ паче съ наслажденіемъ возрастаетъ пожеланіе, а съ пожеланіемъ возгорается наслажденіе, и во все продолженіе жизни всегда бываетъ прекрасно для обладающихъ, ни мало не измјняясь отъ непостоянства возрастовъ и временъ; смјжаетъ ли кто очи, или подъемлетъ взоръ, благоденствуетъ, или печаленъ, ночь ли проводитъ, или день, — однимъ словомъ всякому въ жизни служитъ такимъ благомъ, которое и для впадшаго въ какое либо несчастное обстоятельство не дјлается чјмъ ни есть худшимъ, или лучшимъ, не умаляется, не увеличивается. Таково, по моему разсужденію, въ подлинномъ смыслј благо, которое увидјть домогался Соломонъ; еже и творятъ люди подъ солнцемъ во все число дней живота ихъ. Не инымъ чјмъ кажется оно мнј, какъ дјломъ вјры, дјйствительность которой есть для всјхъ общая, равно предлагается желающимъ, всесильна, постоянно пребываетъ въ жизни. Вотъ — то благое дјло, которое да будетъ и въ насъ, о Христј Іисусј, Господј нашемъ. Ему слава во вјки вјковъ! Аминь.
Печатается по изданію: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть вторая. — М.: Типографія В. Готье, 1861. — С. 224-240. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводј, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, томъ 38.)
Время изслјдовать, чему послј этого научитъ насъ Екклесіастово слово. Сперва научились мы тому, что нами дознано, именно: что сей Екклесіастъ всей твари, взыскующій погибшее и заблудшее собирающій во едино, Онъ самый назираетъ земную жизнь. Ибо земное есть поднебесное, что въ Писаніи называется сущимъ подъ небесемъ, и въ чемъ преобладаютъ обольщеніе и несостоятельность. А во второй бесјдј дознали мы, что отъ лица Соломонова сдјлано осужденіе жизни, расположенной къ наслажденіямъ и страстямъ, чтобы тјмъ болје убјдились мы отринуть таковую жизнь, когда имјющій всякую возможность наслаждаться удовольствіемъ все, что вожделјннымъ кажется для людей, оплевалъ, какъ ничто. Итакъ что же по порядку дознаемъ въ настоящемъ случај изъ третьей бесјды?
Думаю — урокъ болје всего приличный принадлежащимъ къ Церкви, разумјю исповјданіе сдјланнаго не по разуму, при которомъ въ душј производится болјзненное чувство стыда признаніемъ въ дјлахъ несообразныхъ. Ибо великимъ и сильнымъ оружіемъ къ избјжанію грјха служитъ обыкновенно хранящійся въ людяхъ стыдъ, для того, думаю, и вложенный въ насъ Богомъ, чтобы такое расположеніе души производило въ насъ отвращеніе отъ худшаго. Ибо сродны и близки между собою и самый стыдъ и болјзненное чувство посрамленія; тјмъ и другимъ воспящается грјхъ, если только кто для сего пожелаетъ воспользоваться таковымъ расположеніемъ души. Ибо стыдъ часто больше страха обучалъ избјгать дјлъ несообразныхъ. Да и посрамленіе, слјдующее за обличеніями въ погрјшности, само по себј достаточно можетъ уцјломудрить согрјшающаго, чтобы онъ снова не впалъ въ что либо подобное. И еслибы кто захотјлъ опредјлить различіе стыда и посрамленія, то посрамленіе есть высшая степень стыда, а стыдъ наоборотъ нисшая степень посрамленія. Различіе же и общеніе сихъ болјзненныхъ чувствъ обнаруживаются на лицј краскою. Ибо стыдъ означается однимъ румянцемъ, такъ какъ съ душею по естественному нјкоему расположенію состраждетъ нјсколько и тјло, и жаръ сердечной плевы воскипаетъ на поверхности лица; а посрамленный обнаруженіемъ проступка дјлается посинјвшимъ и побагровјвшимъ, потому что страхъ къ румянцу примјшиваетъ желчь. Посему такого болјзненнаго чувства для рјшившихся на что-либо несообразное достаточно будетъ, чтобы не оставаться имъ дольше въ томъ, за что обличеніемъ подверглись посрамленію. Если же это дјйствительно такъ, и Писаніе коснулось потребнаго человјку болјзненнаго чувства, потому что таковое расположеніе врождено естеству въ предохраненіе отъ проступковъ; то сіе исповјдію прегрјшеній достигаемое преспјяніе хорошо признать собствениымъ урокомъ Церкви. Ибо чрезъ это человјкъ душу свою приводитъ въ безопасность оружіемъ посрамленія. Какъ если кто по неумјренной обжорливости скопитъ въ себј какіе либо неудобоваримые соки, потомъ, когда произойдетъ жаръ въ тјлј, уврачевавъ болјзнь рјзаніемъ и прижиганіемъ, и смотря на оставшійся отъ прижиганія на тјлј струпъ, будетъ имјть его какъ бы наставникомъ, удерживающимъ отъ безпорядочности въ послјдующей жизни: такъ выставившій себя на позоръ исповјданіемъ сокровеннаго, памятованіе о болјзненномъ чувствј посрамленія поставляетъ себј наставникомъ для послјдующей жизни.
Итакъ вотъ чему научаетъ Церковь нынјшнимъ чтеніемъ написаннаго у Екклесіаста. Ибо говоритъ онъ, свободною рјчью обнародывая это, и предъ всјми людьми, какъ бы нјкій исписанный столпъ, воздвигнувъ исповјданіе содјланнаго имъ; оно же таково, что незнаніе сего и молчаніе о семъ славнје слова. Говоритъ же, дјйствительно ли сдјлавъ это, или измысливъ сіе для нашей пользы, чтобы слово въ послјдствіи достигло цјли, — не могу сказать сего въ точности, по крайней мјрј, говоритъ то, о чемъ добровольно сказать не согласился бы имјющій въ виду добродјтель. А онъ, если по особенному смотрјнію не сдјланное описываетъ, какъ сдјланное, и осуждаетъ это, какъ извјдавшій на себј опытомъ; то дјлаетъ сіе, чтобы мы прежде испытанія уклонились отъ пожеланія того, что осуждается; а если и добровольно себя самаго допустилъ до наслажденія подобными вещами, чтобы чувствилища своя занять тјмъ, что одно другому противоположно; то предоставляется волј желающаго сдјлать о семъ, какую угодно, догадку. Но если кто скажетъ, что Соломонъ дјйствительно извјдалъ опытомъ пріятности жизни; то примемъ сіе, понимая слјдующимъ образомъ: какъ погружающіеся въ глубину моря и ищущіе чего либо на днј подъ водою, если найдутъ какую либо жемчужину, или другое что подобное сему изъ родящагося во глубинј, то имъ никакого удовольствія не доставляетъ бјдствованіе подъ водою, заставляетъ же погружаться надежда на выгоду; такъ и Соломонъ, если испыталъ это, то, конечно, подобно какому нибудь ловцу въ морј пурпуровыхъ раковинъ, погружался въ наслажденіе не для того, чтобы наполниться соленою морскою водою (а подъ сею водою разумјю удовольствіе), но чтобы въ такой глубинј отыскать чтб либо полезное для ума. Находимое же подобнымъ сему образомъ, по моему гаданію, съ пользою служитъ, или къ ослабленію порывовъ тјла дозволеніемъ того, что ему угодно, потому что природа всегда упорнје стремится къ запрещенному, или къ содјланію учителя сего достойнымъ вјроятности, чтобы не почиталась уже привлекательною для людей вещь суетная, презрјнная тјмъ, кто изучилъ ее опытомъ. Ибо и о врачахъ сказываютъ, будто въ томъ преуспјваетъ ихъ искуство, что касается рода недуговъ, узнаннаго ими на своемъ тјлј, и что болје надежными совјтниками и цјлителями дјлаются въ такихъ болјзняхъ, о которыхъ, будучи прежде сами отъ нихъ вылјчены, пріобрјли свјдјніе въ той именно мјрј, въ какой научены собственнымъ своимъ страданіемъ. Посему посмотримъ, что потерпјвшимъ себя въ жизни своей признаетъ врачующій нашу жизнь?
Возвеличихъ, говоритъ онъ, твореніе мое, создахъ ми домы (Еккл. 2, 4). Слово прямо начинается осужденіемъ. Ибо говорить: возвеличихя, не Божіе твореніе, которое и я самъ, но мое. А мое твореніе не иное что есть, какъ то, что доставляетъ удовольствіе чувству. Твореніе же это по родовому понятію одно, но, при дробномъ дјленіи, необходимо разлагается на многія по потребностямъ наслажденія. Тому, кто однажды вступилъ въ глубину вещественнаго, по всей необходимости должно всюду обращать око и смотрјть, откуда можетъ произойдти удовольствіе. Какъ вода изъ одного источника по водотечамъ проводится во многія мјста, и вода, раздјляемая изъ источника, остается тою же водою, хотя бы текла тысячами ручьевъ: такъ и удовольствіе, будучи по природј одно, но иначе и иначе представляясь въ различныхъ занятіяхъ, течетъ повсюду, присоединяя и себя къ потребностямъ жизни.
Напримјръ жизнь необходимымъ для естества содјлала жилище, потому что человјчество немощно къ перенесенію неравностей тепла и холода. Посему въ этомъ отношеніи домъ полезенъ для жизни, но удовольствіе понудило человјка преступить предјлы потребности. Ибо не тјлу только доставляя въ домј потребное, но готовя пріятности и услажденія глазамъ, едва не плачетъ о томъ, что неба не сдјлалъ верхнимъ жильемъ своимъ, и что не имеетъ у себя лучей солнечеыхъ, чтобы придјлать ихъ къ потолку. Почему во всј стороны распространяетъ ряды построекъ, созидая вокругъ себя цјпь помјщеній, какъ бы нјкую другую вселенную; до чрезвычайной высоты возводитъ стјны; а внутренность жилищъ разнообразитъ расположеніемъ; камень изъ Лаконіи и Фессаліи и Кариста дјлится желјзомъ на тонкіе слои, отыскиваются нильскія и нумидійскія ископаемыя. И если гдј съ великимъ стараніемъ бываетъ найденъ Фригійскій камень, по бјлизнј мрамора разсјвающій по мјстамъ глубокую багряность, то дјлается это наслажденіемъ для жадныхъ глазъ, живо представляя многовидный какой-то и разнообразный разливъ красокъ по бјлому. Сколько о семъ стараній! сколько чертежей! сколько ухищреній у распиливающихъ вещества водою и желјзомъ! а надъ распилкою другихъ обдјлываемыхъ веществъ день и ночь трудятся руки человјческія. И этого недостаточно трудящимся надъ суетнымъ украшеніемъ, и чистое стекло посредствомъ составовъ окрашиваетъ человјкъ въ различные цвјта, чтобы и имъ прибавлялось нјчто къ примышленной роскоши. Кто же опишетъ изысканное устройство потолковъ, на которыхъ дерева, бывшія кедрами, ухищреніемъ искусства снова обращены въ мнимыя дерева, и съ помощію рјзьбы произращаютъ вјтви, листья и плоды? Умалчиваю о золотј, вытянутомъ въ тонкія и воздушныя плевы, и повсюду на нихъ накладываемомъ, чтобы обращать на себя жадность очей. Кто изобразитъ употребніе слоленовой кости на изысканное убранство входовъ, покрытіе золотомъ сдјланной на нихъ рјзьбы, или гвоздями прибитые къ рјзьбј листы серебра и всему тому подобное? Или полы въ домахъ блистающіе различными цвјтами камней, такъ что и ноги ихъ наслаждаются блескомъ сихъ камней? И величаніе множествомъ такихъ домовъ, которыхъ построеніе дјлаетъ необходимымъ, не потребность жизни, а прихотливость, простирающаяся отъ одного неразумія къ другому, Екклесіастъ находитъ безполезнымъ. Ибо однимъ изъ зданій надлежитъ служить для состязанія въ бјгу, другимъ для прогулокъ, однимъ быть входными, другимъ предвходными, а инымъ привратными. И недостаточнымъ для пышности почитають имјть врата и подъјзды, и широкій проходъ, внутри воротъ, если входящимъ не встрјчается чего-либо такого, что можетъ при входј немедленно изумить смотряшаго на это. При этомъ купели соединяютъ съ великолјпіемъ пользу, цјлыми рјками орошаютъ изъ обильныхъ водотечей, и при нихъ устроены особыя помјщенія для тјлесныхъ упражненій, убранныя до излишества различными мраморами; отвсюду около зданія крыльца, подпертыя столпами нумидійскими, или фессалійскими, или египетскими, — мјдь въ истуканахъ принимаеть на себя тысячи видовъ, въ какіе мелочная прихотливость отливаетъ вещество; видны мраморныя изваянія и живописныя картины, зрители которыхъ совершаютъ блудъ очами, потому что искусство, подражая тому, что не бываетъ видимо, обнажаетъ это на картинахъ, да и что позволительно видјть, изображено на нихъ въ изумительной красотј.
Но какъ подробно кому перечислить все, раченіе о чемъ служитъ обличеніемъ и обвиненіемъ нерадјнія о томъ, что важнје? Ибо чјмъ больше увеличитъ человјкъ раченіе о постройкахъ множествомъ и дороговизною заготовляемыхъ веществъ, тјмъ паче обличитъ недостатокъ въ убранствј души. И кто внимателенъ къ себј, и подлинно украшаетъ свое жилище, чтобы со временемъ принять въ него обитателемъ Бога, у того есть другія вещества, изъ которыхъ собираетъ украшеніе для такого жилища. Знаю я золото, которое блистаетъ въ подобныхъ дјлахъ, и искапывается изъ глубины мыслей писаній; знаю серебро — словеса Божіи разженныя, которыхъ свјтлость, какъ молнія, блещетъ, осіявая истиною. А подъ лучами различныхъ камней, которыми украшаются стјны таковаго храма, и подъ помостомъ зданія, представивъ въ умј различныя расположенія добродјтелей, не погрјшишь въ приличномъ сему дому убранствј. Помостъ пусть будетъ устланъ воздержаніемъ, при которомъ прахъ земнаго разумјнія не обезпокоитъ живущаго воздержно. Упованіе небеснаго пусть озаряетъ потолокъ, на который взирая душевнымъ окомъ, не подобія красоты изображенныя рјзцаии увидитъ, но самый Первообразъ красоты, не золотомъ какимъ и серебромъ украшенный, но тјмъ, что гораздо выше золота и драгоцјннје камня. Если же надобно словомъ описать убранство разныхъ частей; то пусть здјсь украшаютъ домъ нетлјніе и безстрастіе; а тамъ убранствомъ жилищу служатъ правда и негнјвливость; на одной сторонј сіяютъ смиренномудріе и великодушіе, и на другой опять благочестіе предъ Богомъ. Все же это прекрасный художникъ — любовь пусть въ наилучшемъ порядкј принаровитъ одно къ другому. Пожелаешь ли купелей? если хочешь, имјешь у себя домашнюю купель и свои водотечи, изъ которыхъ можно омыть душевныя скверны; симъ пользовался и великій Давидъ, по ночамъ наслаждаясь этою купелью. А столпы, поддерживающіе крыльце души, дјлай не какіе либо фригійскіе, или порфировые; а напротивъ того постоянство и неподвижность во всемъ добромъ да будутъ для тебя многоцјннје этихъ вещественныхъ прикрасъ. Подобій же всякаго рода, или живописныхъ, или изваянныхъ, какія людскимъ искусствомъ на обманъ уготовляются въ подражаніе истинј вовсе не допускаетъ такое жилище, въ котороиъ все наполнено изваяніями истины. А вожделјвая состязаній въ бјгј и прогулокъ, имјешь вмјсто сего упражненіе въ заповјдяхъ. Ибо такъ говоритъ Премудрость: въ путехъ правды хожду, и посредј стезь оправданія живу (Прит. 8, 20). Какъ прекрасно приводить душу въ движеніе и упражненіе на сихъ путяхъ, и въ движеніи прошедшему поприще заповјди снова возвращаться на оное! то-есть, у исполнившаго заповјдь въ томъ, къ чему прилагается имъ стараніе, пусть въ другой и третій разъ украсятся и преспјяніе нрава и благопристойность жизни. Кто такимъ образомъ приводитъ въ красоту свое зданіе, тотъ мало озаботитъ себя земнымъ веществомъ, не будетъ безпокоиться объ ископаемыхъ, не појдетъ за индійскія моря покупать слоновую кость, не станетъ нанимать для изысканной работы художниковъ, которыхъ искусство посвящено извјстному веществу; напротивъ того дома имјетъ онъ богатство, доставляющее вещества для такихъ построекъ.
Дјтьми благонравными безобразное положеніе признано достойнымъ сожалјнія, а сыну глупому и грубому зрјлище опьяненія служитъ поводомъ къ смјху. Великій же списокъ страстныхъ движеній содержигь въ себј признаніе въ насажденіи винограда. Ибо сколько и какихъ страстныхъ дјйствій производитъ вино, силу всего этого выражаетъ слово. Кто не знаетъ всего того, что вино, когда оно неумјренностію преступаетъ потребность бываетъ пищею къ воспаленію непотребства и къ доставленію удовольствій, растлјніемъ юности, безобразіемъ старости, безчестіемъ для женъ, составомъ приводящимъ въ неистовство, напутіемъ къ безчинству, отравою души омертвјніемъ разума, отчужденіемъ отъ добродјтели. Отсюда безъ всякаго повода смјхъ, безъ всякой причины плачь, произвольно льющіяся слезы, ничјмъ неоправдываемое хвастовство, безстыдство во лжи, пожеланіе неосуществимаго, надежда на несбыточное, надменная угроза, неразумный страхъ, безчувственность къ дјйствительно страшному, неосновательное подозрјніе, неразсудительное человјколюбіе, објщаніе невозможнаго, не будемъ уже говорить о прочемъ, о неприличной дремотј, о разслабляющей боли въ головј, о неприличіяхъ отъ неумјреннаго пресыщенія, о разслабленіи членовъ, о согбеніи шеи, не держащейся уже на плечахъ, когда винная влага разслабитъ связи ея составовъ. Что произвело это гнусное беззаконіе — кровосмјшеніе съ дочерьми? Что въ такой мјрј похитило у Лота разумјніе сдјланнаго имъ, что и на гнусный поступокъ отважился, и не зналъ на что отважился? Кто, как бы загадочно, изобрјлъ странное наименованіе онымъ дјтямъ? Какъ матери преступнаго плода содјлались сестрами своихъ чадъ? Какъ дјти одного и того же имјли вмјстј и отцемъ и дјдомъ? Кто смјсилъ естество въ беззаконіи? Не вино ли преступившее мјру произвело это невјроятное и достоплачевное событіе. Не піянство ли привнесло въ исторію такое похожее на баснь сказаніе, которое своею необычайностію превосходитъ и подлинныя басни? Упоиша, сказано, отца своего виномъ (Быт. 19, 33). И такимъ образомъ, когда разумјніе было изгнано изъ него виномъ, какъ одержимый какими чарами, оставилъ онъ по себј міру плачевную эту повјсть, потому что упоеніемъ на время преступленія у него похищено было чувство. О, для какого вреда жены сіи принесли съ собою это вино изъ содомскихъ запасовъ! О, какое недоброе привјтствіе изъ дурной чаши влили отцу! О, гораздо было бы лучше и этому вину со всјмъ прочимъ погибнуть въ Содомј, прежде нежели подало оно поводъ къ такому плачевному происшествію! И при такомъ числј такихъ примјровъ ежедневно бывающихъ отъ вина въ мірј бјдствій; безъ стыда въ признаніи своемъ выставляющій на позоръ себя, говоритъ о себј, что онъ сдјлалъ это, не только чтобы употреблять вино самому, но чтобы позаботиться объ обильнјйшемъ снабженіи другихъ такимъ достояніемъ.
Насадихъ, говоритъ, ми винограды (Еккл. 2, 4), въ которыхъ не имјлъ я нужды; потому что самъ я — виноградъ плодоносный, виноградъ духовный цвјтущій, многовјтвистый, вјтвями жизни и лобвеобильными кольцами соплетающійся съ единоплеменнымъ, красующійся вмјсто листьевъ благоприличіемъ нравовъ, возращающій сладкій и зрјлый гроздъ добродјтели. Кто насаждаетъ сіе въ собственной душј своей, воздјлываетъ вино веселящее сердце, дјлаетъ свою землю, по слову приточному (Прит. 12, 11), какъ требуетъ законъ такого дјланія, такъ что вызываетъ жизнь разсудкомъ, изъ корней добродјтелей исторгаетъ что чуждо ихъ и приросло къ нимъ, орошаетъ душу уроками, серпомъ строго оцјнивающаго разума обсјкаетъ порывы мысли къ излишнему и безполезному; тотъ весьма блаженъ въ этомъ дјланіи, въ чашу премудрости выжавъ гроздъ свой.
Но не знаетъ такого насажденія, кто обращается къ землј и объемлетъ земное; потому что присоединяетъ къ этому богатое украшеніе вертоградовъ и садовъ плодовитыхъ. Какая потребность во многихъ садахъ тому, кто имјетъ въ виду одинъ садъ? [1] Какая мнј польза отъ вертограда, произращающаго овощи — пищу немощныхъ? Еслибы я былъ въ томъ саду, то не развлекался бы пожеланіемъ многихъ садовъ. Еслибы здоровою сохранялъ я душу, такъ что могла бы вкушать твердую пищу, то не заботился бы объ овощахъ, воздјлывая для пищи, что годно недугу. Но когда однажды къ потребности привзошла роскошь, а пожеланіе ея перешло предјлы, тогда, за расточительностію въ домахъ и послј расходовъ на суетное подъ домашнею кровлею, человјкъ предается роскоши и подъ открытымъ небомъ, для удовлетворенія желанію удовольствій пользуется и свойствомъ воздуха. Домогается того, что при помощи воздјлыванія, дерева всегда у него зелены и сјннолиственны, на воздухј служатъ вмјсто кровли, такъ что и подъ открытымъ небомъ наслаждается, какъ въ домј; поверхность земли, по искусству садовника, одјвается всякаго рода травами, такъ что, куда ни обратитъ взоръ, повсюду представляется глазу все пріятное, и всегда окруженъ доставляющимъ удовольствіе, во всякое время года видитъ необычное времени, зимою траву, ранніе цвјты, виноградную лозу обращающуюся въ дерево, и съ чужими вјтвями сплетающую свои вјтви, нјжныя объятія плюща съ деревами. А какіе на нихъ виды плодовъ, будучи смјшаны другъ съ другомъ изъ разнородныхъ, дјлаютъ насиліе природј, по виду и вкусу показывая въ себј нјчто среднее, такъ что плодъ, по видимому, есть то и другое, что можетъ произойдти изъ растворенія разнородныхъ, — о всемъ этомъ, и если еще что иное изобрјло въ растеніяхъ искусство, насилующее природу, чего не изыскиваетъ потребность жизни, ищетъ же необузданное пожеланіе; о всемъ этомъ говоритъ исповјдающій дјла свои, что было сіе въ его искусственныхъ вертоградахъ и садахъ. Ибо, сказавъ: насадихъ древесъ всякаго плода (Еккл. 2, 5), собирательнымъ симъ выраженіемъ показалъ, что не было у него недостатка въ подобномъ сему.
Потомъ, послј снјди, произращаемой подъ открытымъ небомъ и подъ крышею, и вода не оставляется несодјйствующею разнообразію удовольствій, какъ будто должно наслаждаться всјми стихіями, землею посредствомъ свойственнаго ей, воздухомъ посредствомъ деревъ, водою посредствомъ сдјланнаго человјческими руками моря. Ибо чтобы взглядъ на воду услаждалъ обольщеніемъ глазъ, помостъ дјлается озеромъ, потому что вода вокругъ обнесена стјнами зданія, такъ что и купаніе доставляетъ удовольствіе прохлаждающимъ тјло, и вытекающая вода, дјлясь повсюду, гдј потребно орошеніе, дјлаетъ сады болје цвјтущими. Сотворихъ ми, говоритъ Екклесіастъ, купели водныя, еже напаяти отъ нихъ прозябеніе древесъ (Еккл. 2, 6).
А у меня былъ источникъ райскій, то есть, ученіе добродјтелей, которымъ орошалась духовная сухость, пока презиралъ я земныя воды, и наслажденіе которыми временно, и естество которыхъ преходить. Итакъ гораздо лучше изъ божественнаго источника, которымъ орошаются и возращаются душевныя добродјтели, привести для себя хотя малый потокъ, чтобы въ душахъ нашихъ зеленјлъ садъ добрыхъ предначинаній, при помощи Господа нашего Іисуса Христа. Ему слава и держава во вјки вјковъ! Аминь.
Примјчаніе:
[1] Рай.
Печатается по изданію: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть вторая. — М.: Типографія В. Готье, 1861. — С. 240-256. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводј, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, томъ 38.)
Слово наше задерживаетъ еще эта исповјдь; потому что повјствующій о своихъ дјлахъ описываетъ почти все, изъ чего познается суетность дјлъ этой жизни. Теперь же приступаетъ какъ бы къ большему какому осужденію сдјланнаго имъ, и къ тому, что служитъ къ охужденію страсти гордыни. Ибо что изъ изчисленнаго, дорогій ли домъ, множество ли виноградннковъ, красота ли вертоградовъ, собраніе ли водъ въ купеляхъ, или орошеніе ими садовъ, показываетъ столько кичливости, сколько имјеть ее въ себј, кто, будучи человјкомъ, почитаетъ себя владыкою единоплеменниковъ? А Екклесіасгь говоритъ:
Притяжахъ рабы и рабыни, и домочадцы быша ми (Еккл. 2, 7). Смотри, какое надмјніе высокомјрія! Стать наравнј съ Богомъ — вотъ до чего превозносится это слово! Ибо всяческая работна превысшей надъ всјми власти, слышали мы въ пророчествј (Псал. 118, 91). Посему, кто своимъ достояніемъ дјлаетъ достояніе Божіе, роду своему удјляя власть почитаться господиномъ мужей и женъ, тотъ что иное дјлаетъ, какъ не преступаетъ въ гордынј самое естество, смотря на себя, какъ на нјчто иное отъ своихъ подначальныхъ?
Притяжахъ рабы и рабыни. На рабство осуждаешь человјка, котораго естество свободно и самовластно, даешь законъ вопреки Богу, извращая законъ данный Имъ естеству. Ибо созданнаго на то, чтобы ему быть господиномъ земли, и кого Творецъ поставилъ въ начальство, подводишь ты подъ иго рабства, какъ бы прекословя и противодјйствуя божественной заповјди. Развј забылъ ты предјлы власти, что начальство твое ограничено надзоромъ надъ безсловесными. Ибо сказано: да обладаетъ птицами, рыбами и четвероногими (Быт. 1, 26). Почему же, оставивъ подчиненное тебј въ рабство, превозносишься надъ самымъ свободнымъ родомъ, соплеменнаго тебј причисляя къ четвероногимъ и даже безногимъ? Вся покорилъ еси человјку, взываетъ въ пророчествј Слово (Псал. 8, 7), и перечисляетъ подчиненныхъ его разуму скотовъ, воловъ, овецъ. Развј отъ скотовъ по твоему произошли люди? Развј волы по твоему произвели человјческій родъ? Одна услуга у людей — безсловесныя. Прозябаяй траву скотомъ, и злакъ на службу человјкомъ (Псал. 103, 14); а ты, смјшавъ естество рабства и господства, сдјлалъ, что оно само себј служитъ, и само надъ собою господствуетъ.
Притяжахъ рабы и рабыни. За какую, скажи мнј, цјну? Какое изъ существъ нашелъ ты равноцјннымъ этому роду. Какой монетой оцјнилъ разумъ? Сколько оволовъ поставилъ за образъ Божій? За сколько статировъ купилъ богозданную природу? Рече Богъ: сотворимъ человјка по образу Нашему и по подобію (Быт. 1, 26). И этого по Божію подобію сущаго князя всей земли, отъ Бога наслјдовавшаго власть надъ всјмъ, что на землј, скажи мнј, кто продаетъ, и кто покупаетъ? Одному Богу возможно это; лучше же сказать, и Самъ Богъ не можетъ сего. Нераскаянна бо, какъ сказано, дарованія Его (Рим. 11, 29). Поэтому естества нашего не поработитъ и Богъ, Который призвалъ въ свободу насъ, самовольно поработившихся грјху. Еслиже Богъ не порабощаетъ свободнаго, кто владычество свое поставилъ выше Божія? Какъ будетъ проданъ князь всей земли и всего, что на землј? Ибо совершенно необходимо, чтобы вмјстј было продано и достояніе покупаемаго. Во сколько же оцјнимъ то, что въ цјлой землј? А если это неоцјнимо; то, скажи мнј, какой цјны достоинъ тотъ, кто выше сего? Если наименуешь цјлый міръ, то и тогда не найдешь достойной цјны. Ибо Вјдущій, какъ въ точности оцјнить естество человјческое, сказалъ, что и цјлый міръ — недостойный выкупъ за душу человјческую (Матф. 16, 26). Посему, когда продается человјкъ, не иное что выводится на торжище, какъ господинъ земли. А поэтому вмјстј съ нимъ провозглашена будетъ продажною и тварь, то есть, земля, море, острова и все, что на нихъ. Итакъ чјмъ же будетъ платить за это покупающій? Что получитъ продающій, когда такое пріобрјтеніе послјдуетъ за обмјномъ? Но неболышя книжка, письменный договоръ, отчисленіе оволовъ обманули тебя, будто бы ты сталъ владыкою образа Божія. — Какое безуміе! Если договоръ утратится, если писаніе источитъ моль, или смоетъ упадшая откуда нибудь капля воды, гдј у тебя будутъ поручительства? гдј у тебя права на владычество?
Сверхъ сдјлавшагося тебј подручнымъ по имени ничего больше не вижу, кромј одного имени. Ибо что къ природј твоей прибавила власть? Ни времени, ни преимуществъ; и рожденіе твое отъ тјхъ же людей, и образъ жизни такой же, и тобою господствующимъ, и имъ подчиненнымъ господству, въ равной мјрј обладаютъ душевныя и тјлесныя страсти, страданія и радости, веселія, безпокойства, печали и удовольствія, раздраженія и страхи, болјзни и смерти. Никакого нјтъ въ этомъ различія у раба съ господиномъ. Не тотъ же ли воздухъ втягиваютъ въ себя дыханіемъ? Не также ли смотрятъ на солнце? Не одинаково ли принятіемъ новой пищи поддерживаютъ естество? И оба по смерти не одинъ ли прахъ? Не одинъ ли судъ? Не общее ли царство, не общая ли и геенна? Во всемъ имјя равное, скажи, въ чемъ же имјешь больше, чтобы тебј, будучи человјкомъ, почитать себя владыкою человјка?
И притяжахъ, говоришь, рабы и рабыни, какъ стадо какое козловъ или свиней. Ибо сказавъ, что притяжалъ себј рабы и рабыни, присовокупилъ о прежде бывшемъ у него обиліи овецъ и воловъ: и стяжаніе скота, и стадъ много ми бысть (Еккл. 2, 7), говоритъ Екклесіасть, какъ будто въ одномъ порядкј тј и другіе подчивены его власти. Потомъ въ слјдъ за симъ исповјданіе грјховъ переходитъ къ важнјйшимъ. Ибо приписываетъ себј корень всјмъ злымъ, сребролюбіе (1 Тим. 6, 10). Слово же въ слово говоритъ такъ:
Собрахъ ми сребро и злато (Еккл. 2, 8). Какую скорбь причиняло золото землј, будучи смјшано съ нею и разсыпано въ тјхъ мјстахъ, гдј въ началј положено было Творцемъ? Что сотворилъ Создатель приносящаго пользы болје, нежели плоды земные? Не одни ли древесные плоды и сјмена удјлилъ Онъ въ пищу? Для чего преступилъ ты предјлы власти? Или докажи, что дозволено тебј Творцемъ и это, — рыться и углубляться въ землј, огнемъ расплавлять, что подъ землею, и собирать, чего не сјялъ; или, можетъ быть, иный не вмјнитъ себј и въ вину собирать такимъ образомъ деньги, вырывая изъ земли? Но поелику прилагается къ слову: и имјнія царей и странъ (Еккл. 2, 8); то мысль о собираніи дјлается уже не безотвјтственною. Ибо сколько позволительно царской власти собирать имјніе съ странъ, то есть, сколько налагать подати, сколько требовать десятины, къ какимъ денежнымъ вносамъ понуждать подданныхъ, Екклесіастъ говоритъ, что такъ онъ собиралъ тогда золото и серебро. Впрочемъ охотно желалъ бы я дознать, что прибудетъ у собирающаго такъ, или иначе, подобныя вещества? Согласимся на то предложеніе, что не по мнасу, или драхмј, или таланту прибываютъ они у сребролюбцевъ, но вдругъ озолотилось у нихъ все, земля, песокъ, горы, равнины, холмы; предположимъ, что все внезапно превратилось въ это вещество; чјмъ же въ благоденствіи возрастетъ чрезъ это жизнь? Если во всемъ увидитъ то, что усматриваетъ теперь въ маломъ количествј, какое изъ душевныхъ благъ, что изъ вожделјннаго для тјла, прибудетъ отъ сего обилія? Родится ли отъ сего надежда, что живущій въ такомъ обиліи золота сдјлается мудрымъ, оборотливымъ, разумнымъ, свјдущимъ, боголюбивымъ, цјломудреннымъ, чистымъ, безстрастнымъ, не допускающимъ до себя и не терпящимъ всего того, что привлекаетъ къ пороку? Или, хотя и не въ силахъ сего сдјлать, можетъ однакоже на многія столјтія продолжить жизнь тјлу; сдјлать его нестарјющимся, безболјзненнымъ, невредимымъ, дать ему все, что желательно для жизни плотской? Но никто не суетенъ такъ, и немалосвјдущъ столько въ общемъ нашемъ естествј, чтобы подумать, будто бы и это будеть у людей, если въ неисчетномъ множествј ко всјмъ потечетъ по желанію каждаго то вещество, изъ котораго дјлаются деньги. Ибо и нынј можно видјть, что многіе изъ преимуществующихъ такимъ обиліемъ живутъ въ самомъ жалкомъ тјлј, и еслибы не было при нихъ врачующихъ; то безъ врачей не могли бы они и жить. Итакъ, если предположительно присвояемое намъ словомъ обиліе золота не показало никакой выгоды ни тјлу, ни душј; то тјмъ паче оказывающееся въ маломъ количествј обличается не служащимъ къ пользј имјющихъ его. Или что будетъ обладающему отъ этого вещества, когда не дјйствуетъ оно ни на вкусъ, ни на обоняніе, ни на слухъ, да и для осязанія ту же имјетъ цјну, какъ и все твердое? По мнј никто въ прибавокъ къ золоту не дастъ добываемыхъ въ обмјнъ на него пищи, или одежды. Ибо кто на золото вымјнялъ хлјбъ или одежду, тотъ за полезное вознаградилъ безполезнымъ, и онъ живъ, сдјлавъ для себя пищею хлјбъ, а не золото. А кто такимъ промјномъ собралъ себј это вещество, тотъ на что употребляетъ деньги сіи, какимъ совјтомъ пользуется отъ нихъ, какимъ ученіемъ въ дјлахъ настоящихъ, какимъ предсказаніемъ о будущемъ? Какое имјетъ отъ нихъ утјшеніе въ болјзняхъ тјлесныхъ? Считаетъ, откладываетъ, налагаетъ печать; если спрашиваютъ, отрекается, и если не вјрятъ, клянется, — вотъ блаженство, вотъ конецъ старанія, вотъ наслажденіе: до этого простирается все счастіе — доставить пищу клятвопреступничеству!
Но у золота, говорятъ, и видъ доброцвјтный; но красивје ли оно огня, но прекраснје ли звјздъ, но свјтлје ли лучей солнечныхъ? Кто же препятствуетъ тебј въ этомъ наслажденіи, такъ что необходимо тебј доброцвјтностію золота доставлять удовольствіе взорамъ? — Но огонь, говорятъ, гаснетъ; солнце заходитъ, и пріятность этого свјтила не всегда ощутительна. — Да и у золота во тмј, скажи мнј, какое различіе съ свинцомъ? — Но, изъ огня или звјздъ, говорятъ, не было бы у насъ кожъ, запястьевъ, пряжекъ, поясовъ, ожерельевъ, вјнковъ, и подобнаго тому; золото же и это доставляетъ, и если что иное дјлается для украшенія. Такъ желаніе защитить это вещество привело къ самому главному въ рачительности о суетј. Ибо сіе самое и скажу имъ: «о чемъ старается, кто золотомъ разцвјтилъ себј волосы, или примкнулъ украшенія къ устамъ, или кожу на шеј обложилъ ожерельями, или показываетъ, что на другой какой либо части тјла носитъ золото? Гдј бы ни было оно возложено на тјлј, самъ человјкъ нимало не преобразится отъ блеска золота. Кто видитъ златоносца, тотъ также смотрить на золото, какъ бы если оно лежало въ лавкј, а носящаго видитъ такимъ же, какимъ привыкъ его видјть. Пусть это золото хорошо будетъ обдјлано и вычеканено, пусть заключаетъ въ себј цвјтные и огневидные камни, тјмъ не менје естество никакого не пріобрјтаетъ ощущенія отъ возложеннаго на человјка; но ежели есть у него какое поврежденіе на лицј, или не достаетъ чего либо изъ естественныхъ принадлежностей, или глазъ выколотъ, или на щекј проведенъ отвратительный рубецъ; то гнусность остается на виду, не помрачаемая блескомъ золота; и если кому случится имјть болјзненное тјло, то вещество сіе не доставитъ никакого утјшенія страждущему. Поэтому для чего заботиться о томъ, что у заботящихся не приноситъ ничего полезнаго ни красотј, ни благосостоянію тјла, и не утјшаетъ въ скорбяхъ?» И какое расположеніе у привязанныхъ сердцемъ къ сему веществу, когда, пришедши въ сознаніе цјнности такого стяжанія, радуются, какъ будто имјющіе у себя нјчто большее. Если кто спроситъ ихъ: «одобряете ли, чтобы естество перемјнено было у васъ въ это; и сдјлалось тјмъ, что съ такимъ расположеніемъ вами цјнится; согласитесь ли на сію перемјну, чтобы изъ людей стать вамъ золотомъ; и оказаться уже не словесными, разумными, для жизненныхъ отправленій имјющими у себя чувствилища, но желтыми, тяжелыми, нјмыми, неодушевленными и безчувственными, каково естество золота»? — то не думаю, чтобы согласились на это даже сильно похотјніемъ своимъ привязанные къ сему веществу. Посему, если для здравомыслящихъ желаніе, имјть человјку свойства неодушевленнаго вещества, служитъ проклятіемъ; то какое безумное неистовство заботиться о пріобрјтеніи того, чему концемъ суета, такъ что, приведенные въ бјшенство деньгами ради нихъ осмјливаются на убійство и разбой?
И не на это только, но и на лукавое примышленіе ростовъ, которое иной, назвавъ новымъ разбоемъ и убійствомъ, не погрјшитъ противъ истины. Ибо какая разность имјть у себя чужое, что тайно награблено изъ подкопанной стјны, и убивъ прохожаго, сдјлаться обладателемъ его собственности, или вынужденнымъ ростомъ пріобрјсть себј непринадлежащее? Какое худое проименованіе! ростъ служитъ именемъ разбою [1]. Какое горькое супружество! Какое лукавое состояніе, котораго не признала природа, и которое недугъ сребролюбцевъ ввелъ у неодушевленныхъ! Какое тяжкое чревоношеніе, отъ котораго раждается такой приплодъ! Изъ существъ одушевленное только различается мужскимъ и женскимъ поломъ. Имъ сказалъ по сотвореніи Богъ: раститеся и множитеся (Быт. 1, 22), чтобы рожденіемъ другъ отъ друга живыя существа возрастали до множества. А этотъ приплодъ золота вслјдствіе какого бываетъ брака? вслјдстіе какого чревоношенія происходитъ на свјтъ? Но знаю болјзни рожденія такого приплода, научившись у Пророка: се болј нетравдою, зачатъ болјзнь, и роди беззаконіе (Псал. 7, 15). Вотъ тотъ приплодъ, которымъ болјла любостяжательность, который раждаетъ беззаконіе, повиваетъ человјконенавистничество. Ибо кто скрываетъ всегда свой недостатокъ, увјряетъ съ клятвою, что ничего не имјетъ, тотъ, какъ скоро увидитъ, что давитъ кого нибудь нужда, является тогда съ чреватымъ карманомъ, по корыстолюбію мучится тогда рожденіемъ лукаваго роста, несчастному показываетъ надежду на заемъ, чјмъ подбавляетъ пищи его злосчастію, подобно тому, кто масломъ тушитъ огонь; потому что займомъ не врачуетъ, но усиливаетъ потерю. И какъ въ засуху нивы сами собою произращаютъ терніе, такъ и при несчастіяхъ у любостяжательныхъ готовъ ростъ для бјдствующихъ. Потомъ протягиваетъ руку съ деньгами, какъ уда крючекъ, прикрытый приманкою. А бјднякъ, обольстившись достаткомъ въ настоящую минуту, если что и было у него сокрыто въ кладовой, выблевываетъ вмјстј съ потянутымъ крючкомъ. Таковы-то благодјянія роста! Если кто насильно отниметъ, или тайно украдетъ у другаго путевый запасъ, называютъ его грабителемъ, воромъ и тому подобными именами; а кто причиняетъ засвидјтельствованную обиду и жестокость, договорами подтверждаетъ беззаконіе, того называютъ человјколюбивымъ, благодјтелемъ, спасителемъ и всјми добрыми именами. Пріобрјтенное грабежемъ называется кражею, а кто при такой нуждј обнажаетъ Христа, того жестокость величается человјколюбіемъ; ибо такъ называютъ наносимый ущербъ бјднякамъ.
Собрахъ ми злато и сребро. Но премудрый, обучая жизни, къ списку того, въ чемъ исповјдуется, причислилъ и сіе для того, чтобы люди дознали отъ извјдавшаго опытомъ, что это есть одно изъ дјлъ осуждаемыхъ за неумјстность, прежде извјданія опытомъ охраняли себя отъ прираженія этого зла, какъ и мјстами, гдј водятся разбойники и звјри, можно проходить уже безъ вреда, потому что прошли напередъ подвергавшіеся на нихъ опасности. Но прекрасно Божественный Апостолъ, прекрасно опредјляетъ страсть сребролюбія, назвавъ ее корнемъ всјмъ злымъ (1 Тим. 6, 10). Если къ какой либо части тјла бываетъ приливъ испорченнаго и гнилаго сока, и дјлается въ томъ мјстј воспаленіе; то всего необходимје, чтобы скопившаяся влага, по устремленіи ея къ наружности, прорвалась въ какомъ либо особомъ мјстј и нарывј. Такъ въ комъ бываетъ приливъ недуга сребролюбія, въ томъ страсть всего чаще склоняется къ невоздержанію. Поэтому Екклесіастъ въ слјдъ за обиліемъ золота и серебра къ предшествующей болјзни присовокупляетъ слјдующее за нею несоблюденіе благоприличія. Ибо говоритъ:
Сотворихъ ми поющихъ и поющія, услажденія пиршествъ, виночерпцы и виночерпицы (Еккл. 2, 8). Достаточно напоминанія именъ, чтобы выставить на позоръ эту страсть, къ которой проложенъ путь недугомъ сребролюбія. Какъ неумјстна эта утонченность въ искусствахъ! Какъ внезанно покрываетъ эта рјка удовольствій, какъ бы двумя потоками слуха и зрјнія наводняя души, чтобы онј и видјли и слышали худое!
Пјніе подчиняетъ себј слухъ, зрјніе препобјждаетъ взоръ. Тамъ женскій голосъ вольною стройностію пјсней вводить за собою въ сердце страсть; здјсь взоръ, подобно какому-то военному орудію, поражая глаза разнјженнаго уже пјснями поражающаго, подчиняетъ себј душу. Вождемъ же этой дружины бываетъ вино, подобно нјкоему лукавому стрјлку, уязвляющее человјка двоякаго рода стрјлами, направляющее острія на слухъ и зрјніе. Ибо стрјлою для слуха служитъ пјніе, а для взора — видимое. Не даромъ употреблено имя виночерпцевъ, но конечно названіе дается сообразно съ самымъ дјломъ. Посему, когда пирующимъ обильно разливается цјльное вино, а для этой прислуги употребляется юность, цвјтущая красотою, или отроки убранные по женски, или самый женскій полъ присутствующій при пиршествј, и съ благожеланіями сливающій неблагопристойный помыслъ; тогда чјмъ въ иной разъ естественно окончиться такимъ усиліямъ? Ибо кто во всякомъ дјлј предполагаетъ для себя цјль, и преступаетъ потребность въ заботливости о томъ, какъ нарядить поющихъ пјсни, тотъ въ какое платье одјнетъ виночерпицъ, объ этомъ надобно лучше молчать, и не углубляться словомъ въ описаніе подобныхъ вещей, чтобы въ людяхъ страстныхъ напоминаніе сіе не раздражило ранъ самымъ обвиненіемъ. Вотъ на что золото, вотъ для чего серебро — приготовлять такія приманки наслажденію!
Не поэтому ди страсть сластолюбія въ Писаніи называется зміемъ, который имјетъ свойство, если голова его пройдетъ въ пазъ стјны, пройдти въ него и всјмъ тянущимся сзади тјломъ? Напримјръ что скажу? Природа дјлаетъ необходимымъ для людей жилище; но, по этой потребности сластолюбіе, вползая въ пазъ души, превратило сію потребность въ безмјрную трату на дорогія убранства, и измјнило предметъ заботы; потомъ этотъ звјрь — сластолюбіе проползаетъ къ какимъ-то виноградникамъ, купелямъ, садамъ и украшеніямъ вертоградовъ. Послј сего вооружается гордостію, облекается въ кичливость, присваивая себј начальство надъ соплеменными. За симъ тянется слјдъ сребролюбія, за которымъ по необходимости слјдуетъ невоздержаніе — это послјдняя и крайняя часть уподобленія въ сластолюбіи звјрю. Но какъ змјю не возможно втащить за край хвоста, потому что, чешуя естественнымъ образомъ, упирается вопреки втаскивающимъ: такъ невозможно начинать съ крайнихъ частей души, чтобы выжить изъ нея вторгшееся сластолюбіе, если кто не заградить этому злу перваго входа. Почему Наставникъ добродјтели повелјваетъ блюсти его главу, главою называя начало порока, въ которомъ, если оно не допущено, бездјйственнымъ остается прочее. Ибо кто враждебно противосталъ удовольствію вообще, тотъ не поддастся частнымъ прираженіямъ страсти. А кто допустилъ въ себя начало страсти, тотъ съ этимъ вмјстј принялъ въ себя цјлаго звјря. Поэтому выводящій наружу таковыя страсти, описавъ все, повторяегь слово кратко. Ибо сказавъ въ началј: возвеличихъ твореніе мое, присоединяегь теперь по частямъ изложеніе сдјланнаго, а именно говоритъ: возвеличихся, показывая, что вјдјніе противоположнаго произошло у него не отъ чего-либо малаго, но что опытъ доведенъ до самой крайней величины, такъ что въ бывшемъ прежде него не равняется этому ни одно воспоминаніе о чемъ-либо подобномъ. Ибо говоритъ: возвеличихся; и даже присовокупилъ: паче всјхъ бывшихъ прежде мене во Іерусалимј (Еккл. 2, 9), и открылъ теперь цјль, для которой снизошелъ до испытанія такихъ вещей, обучившись всякой премудрости.
И мудрость моя пребысть со мною (Еккл. 2, 9), говоритъ Екклесіасть. Даетъ же разумјть сказаннымъ, что съ мудростію испытывалъ всякое примышленіе наслажденія, что разумјніе его остановилось на самомъ верху найденнаго въ этомъ; зрјніе содјйствовало пожеланію, произволеніе при удовольствіи взоровъ преисполнилось вожделјваемымъ, такъ что ничего не оставалось изъ примышленнаго къ наслажденію, но участіе въ удовольствіяхъ содјлалось долею пріобрјтенія. А это, кажется мнј, не иное что значитъ, но то, что въ себј самомъ имјлъ онъ способность примыслить всякое наслажденіе, какъ бы съ имјнія какого, съ того, что дјлалось, собирая въ плодъ веселіе.
И не возбранихъ сердцу моему отъ всякаго веселія моего, и сердце мое возвеселися во всякомъ трудј моемъ: и сіе бысть часть моя отъ всего труда моего (Еккл. 2, 10). Частію Екклесіастъ называеть обладаніе. Итакъ, когда по частямъ описалъ наслажденія, продолжая отъ начала до конца, и изображая словомъ все, съ чего наслаждающимся собираются удовольствія, красоту зданій, виноградники, вертограды, купели, сады, начальство надъ соплеменниками, обиліе денегъ, приготовленіе увеселеній на пиршествахъ, всј, какъ называетъ онъ, услажденія, которыми занималась его мудрость, изслјдывая и примышляя подобное тому, чјмъ, какъ говоритъ Екклесіастъ, наслаждался онъ всякимъ чувствомъ, и глазами находящими, что служитъ къ удовольствію, и душею не возбранно имјющею все, чего она вожделјвала; тогда объясняетъ то выраженіе, которое употребилъ въ началј слова, обо всемъ отозвавшись, что все суета. Ибо, смотря на сіе, рјшительно говоритъ о человјческой жизни, что все суета, и что чувство видитъ, и что предначинается людьми для веселія.
И призрјхъ на вся творенія моя, яже сотвориста руцј мои, и на трудъ, имже трудихся творити: и се вся суета, и произволеніе духа, и нјстъ изобиліе подъ солнцемъ (Еккл. 2, 11). Ибо вся сила и дјйственность чувствъ имјетъ предјломъ жизнь подъ солнцемъ; преступить этотъ предјлъ и постигнуть разумјніемъ блага превысшія естество чувственное не въ состояніи. Посему, обозрјвъ все это и подобное сему, обучаеть не смотрјть въ жизни ни на что здјшнее, ни на богатство, ни на любочестіе, ни на начальство надъ подчиненными, ни на увеселенія, забавы и пиршества, и если что иное признается драгоцјннымъ; но видјть, что одинъ конецъ всему подобному — суета, въ которой не обрјтается напослјдокъ обилія. Ибо какъ пишущіе на водј, хотя производятъ рукою писмена, начертывая на влагј изображенія буквъ, но ни одно изъ начертаній не остается въ своемъ видј, стараніе же написать ограничивается однимъ дјйствіемъ писанія; потому что за пишущею рукою слјдуетъ всегда поверхность воды, сглаживающая начертанное; такъ все стараніе о наслажденіи и вся дјятельность обнаруживаются въ томъ, что дјлается это. А съ прекращеніемъ дјйствія и наслажденіе изглаждается, и не сберегается ничего на послјдующее время, и въ усладившихся не остается никакого слјда веселія, или остатка въ удовольствіи прошедшей дјятельности. Сіе-то означаетъ слово изрекшее: нјсть изобиліе подъ солнцемъ трудящимся о чемъ либо такомъ, чему предјлъ суета. Чуждыми сего да будемъ и мы по благодати Господа нашего Іисуса Христа! Ему слава и держава во вјки вјковъ! Аминь.
Примјчаніе:
[1] Греческое слово: ***значитъ вообще приплодъ, а посему какъ ростъ на деньги, такъ и плодъ чрева.
Печатается по изданію: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть вторая. — М.: Типографія В. Готье, 1861. — С. 256-274. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводј, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, томъ 38.)
Теперь великимъ Вождемъ Церкви совершается для насъ тайноводство къ возвышеннјйшимъ урокамъ. Ибо, предочистивъ души въ предшествовавшихъ бесјдахъ, и устранивъ всякое остающееся въ людяхъ пожеланіе суетнаго, такимъ образомъ приводитъ онъ къ истинј умъ, отрясшій съ себя горесть суеты, какъ нјкоторое бремя съ раменъ. Таковому же какъ бы догмату да обучится Церковь, дознавая изъ настоящаго ученія, что начало добродјтельной жизни — стать внј порока. Посему и великій Давидъ, предлагая въ псалмопјніяхъ нјкое предварительное руководство къ чистому образу жизни, начинаетъ въ словј не съ того, что въ ученіи о блаженствахъ представляется совершеннјйшимъ. Ибо не сказалъ прежде всего, что блаженнје всјхъ, кто во всемъ благоуспјшенъ, уподобляется дереву, насажденеому при исходищахъ водъ, всегда цвјтетъ, пребывая въ добрј, и въ надлежащее время пожинаетъ плоды жизни; но началомъ блаженства поставилъ онъ удаленіе отъ зла; такъ какъ невозможно и добрымъ сдјлаться, пока не омоешь съ себя скверну порока. Такъ и великій сей Екклесіасть сперва очищаетъ словомъ отъ суетнаго, чтобы, какъ въ больномъ тјлј, возстановилось благо здравія. Почему и преслјдовалъ онъ словомъ суету, сказавъ, что чувство — не надежный оцјнщикъ прекраснаго, представилъ взорамъ несостоятельность того, чего домогается вожделјвательное наше расположеніе, отлучилъ отъ наслажденія тјлеснаго, и такимъ образомъ показываетъ, что подлинно достойно избранія и истинно вожделјнно то, раченіе о чемъ есть нјчто дјйствительное и состоятельное, всегда пребывающее для участвующихъ въ этомъ, и далекое отъ всякой суетной мысли.
И призрјхъ азъ видјти мудрость, говоритъ Екклесіастъ. Но чтобы въ точности видјть желаемое, видјлъ я прежде лесть и безуміе; потому что взглядъ на желаемое дјлается болје точнымъ при сличеніи съ противоположнымъ. Мудрость же именуетъ онъ совјтомъ, говоря: яко кто человјкъ, иже пойдетъ въ слјдъ совјта, елика сотвори въ немъ? (Еккл. 2, 12) Посему научаеть, какая это человјческая мудрость — слјдовать мудрости истинной, которую именуетъ и совјтомъ, творящииъ истинно сущее и состоятельное, а не въ суетј представляющимся. Это есть верхъ человјческой мудрости. А истинная мудрость и совјтъ, по моему мнјнію, ни иное что, какъ мудрость о всемъ промыслительная: это — мудрость, которою все сотворилъ Богъ, какъ говоритъ Пророкъ: вся премудростію сотворилъ еси (Псал. 103, 24).Христосъ же — Божія сила и Божія Премудрость (1 Кор. 1, 24), которою все приведено въ бытіе и устрояется. Посему, если человјческая мудрость состоить въ томъ, чтобы придти въ уразумјніе истинныхъ дјлъ дјйствительной мудрости и совјта, а дјломъ онаго совјта; или оной мудрости, по моему мнјнію, нетлјніе, блаженство души, мужество, справедливость, благоразуміе и относительно къ добродјтели всякое умопредставляемое имя и понятіе; то ею послјдовательно приводимся, можетъ быть, къ вјдјнію благъ. Когда, говоритъ Екклесіастъ, увидјлъ я это, тогда, какъ бы на вјсахъ, различилъ сущее отъ несущаго, чтобы найдти разность между мудростію и безуміемъ, какъ можетъ быть она найдена при сравненіи свјта съ мракомъ. И мнј кажется въ разсужденіи прекраснаго прилично воспользоваться примјромъ, взятымъ отъ свјта, потому что тма по естеству своему не состоятельна; безъ чего либо преграждающая солнечный лучь не будетъ и тмы. Свјтъ же самъ по себј умопредставляется въ собственной своей сущности. Симъ примјромъ Екклесіастъ показываетъ, что порочность не состоятельна сама по себј, но составляется лишеніемъ добра. А доброе всегда одинаково, и постоянно пребываетъ, и составляется безъ всякаго предварительнаго лишенія чего нибудь. Умопредставляемое же противоположнымъ доброму, въ сущности не существуетъ. Ибо что не существуетъ само по себј, то вовсе не существуетъ. И порочность есть лишеніе сущаго, а не бытіе. Посему равна разность, какъ между свјтомть и тмою, такъ между мудростью и безуміемъ. Ибо подъ именемъ мудрости Екклесіастъ объемлетъ отчасти всякое добро, а безуміемъ означаетъ все естество зла. Но какая намъ польза удивляться доброму, если учителемъ не будетъ указанъ какой либо путь къ пріобрјтенію сего? Посему послушаемъ учащаго, какъ и намъ содјлаться причастниками прекраснаго.
Мудраго, говоритъ, очи его во главј его (Еккл. 2, 14). Что это значитъ? Есть ли вообще живое существо, назовемъ ли живущее въ водј; или на сушј, или въ воздухј, у котораго бы это чувствилище — глаза совершенно было внј головы? Ибо у всякаго глазъ напереди прочаго тјла, а у имјющихъ голову утвержденъ въ головј. Почему же Екклесіастъ говоритъ здјсь, что у одного мудраго голова имјетъ очи? Или подразуијваетъ въ словј то, что есть нјкое сходство между усматриваемымъ въ душј и между частями тјла? И какъ въ устроеніи тјла преимуществующее надъ цјлымъ называется головою, такъ и въ душј вмјсто головы разумјется владычественное и первенствующее? И какъ подошву ноги называемъ пятою, такъ у души можетъ быть подошва, которою соприкасается она съ сроднымъ ей тјломъ, и тјмъ подлежащему сообщаетъ чувствительную силу и дјятельность? Посему, когда прозрительная и зоркая сила души занята чувственнымъ, тогда въ пяты ея перемјщается естество очей, которыми разсматриваеть дольнее, оставаясь невидящею высшихъ зрјлищъ. Но если, познавъ суетность подлежащаго разсмотрјнію, возводитъ взоръ къ Главј своей, Которая, какъ толкуеть Павелъ, есть Христосъ (Ефес. 4, 15); то да ублажается за острозрјніе, имјя очи тамъ, гдј нјтъ помраченія зломъ. Великій Павелъ и иные, если подобно ему велики, и всј, которые о Христј живутъ, движутся и существують, имјли очи во главј. Какъ сущему во свјтј невозможно видјть тму, такъ невозможно и имјющему око во Христј устремлять его на что либо суетное. Посему, кто имјетъ очи во главј, глава же, какъ уразумјли мы, — начало всего, тотъ имјетъ очи во всякой добродјтели (потому что всяческая добродјтель есть Христосъ) — въ истинј, въ справедливости, въ нетленіи и во всякомъ добрј.
Посему мудраго очи его во главј его, а безумный во тмј ходитъ (Еккл. 2, 14). Ибо кто свјтильника своего не выдвигаетъ на свјщникъ, но ставитъ подъ помостомъ постели, тотъ свјтъ дјлаетъ для себя тмою, ставъ творцемъ несостоятельнаго. Несостоятельное же суетно. Поэтому тма по значенію равняется суетј. И душа безумнаго, сдјлавшись какою-то плотолюбивою и плотскою, смотря на это, ничего не видитъ. Ибо острозрительность въ этомъ подлинно есть тма. Видишь ли этихъ живыхъ и оборотливыхъ въ житейскомъ людей, называемыхъ правовјдами, какъ пролагаютъ себј путь къ неправдј, свидјтелями, защитниками, записями, услужливостію судей, чтобы и зло сдјлать и подвести подъ наказаніе? Кто не подивится тонкости и изворотливости таковыхъ людей? Но однакоже слјпы такіе люди, если устремятъ пытливое око на того, кто обращаетъ взоръ въ горнее, поставленъ во главј существъ, совершенно слјпы они, украшающіе пяту свою, угрызаемую зубами змія; тјмъ самымъ, что обращаютъ взоръ къ дольнему, начертываютъ въ себј велјнія грјха. Ибо любяй неправду, ненавидитъ свою душу (Псал. 10, 5). И ублажаемое ими въ людяхъ бјдственнје всякаго злополучія.
Но сколько еще наоборотъ такихъ, которые преисполнены на высотј совершаемыхъ подвиговъ, заняты созерцаніемъ истинно сущаго, почитаются же какими-то слјпцами и людьми безполезными въ дјлахъ вещественныхъ, какъ хвалится таковымъ о немъ мнјніемъ и Павелъ, называя себя буимъ Христа ради потому что его благоразуміе и мудрость не были заняты ничјмъ вожделјваемымъ здјсь? Почему и говоритъ: мы буи Христа ради (1 Кор. 4, 10), какъ бы выражая симъ: мы слјпы для дольней жизни, такъ какъ устремляемъ взоръ въ горнее и имјемъ очи во главј. По сей-то причинј не имјлъ онъ ни дома, ни стола, былъ нищимъ, скитальцемъ, терпјлъ наготу, томился голодомъ и жаждою. Но таковымъ будучи долу, смотри, какимъ онъ былъ горј. Ибо возвысившійся до третьяго неба, гдј была его глава, тамъ имјлъ очи, приводимый въ восхищеніе неизреченными тайнами рая, усматривающій незримое и наслаждающійся тјмъ, что выше чувства и разумјнія. И кто не почтетъ его жалкимъ, видя узникомъ, пріемлющимъ раны подъ ударами, утопающимъ во время кораблекрушенія и вмјстј съ узами носимаго по морскимъ волнамъ? Но если и терпјлъ подобное сему среди людей, то не отрекся непрестанно имјть очи во главј, говоря: кто ны разлучитъ отъ любве Христовой во Христј Іисусј? Скорбь ли или тјснота, или гоненіе, или гладъ, или нагота, или бјда, или мечь (Рим. 8, 35)? А это значитъ то же, что сказать: кто вырветъ у меня очи изъ головы, и переставитъ ихъ на попираемое ногами и земное? Но сіе Апостолъ повелјваетъ равно дјлать и намъ, научая горняя мудрствовать (Кол. 3, 2), что подобно тому, какъ если бы потребовалъ имјть очи во главј.
Но если дознали мы, почему мудраго очи во главј его, то будемъ бјгать безумія, которое, для проходящихъ настоящую жизнь, бываетъ какою-то тмою. Ибо сказано: а безумный во тмј ходитъ. Безумный же, какъ говоритъ пророчество, есть тотъ, который говоритъ въ сердцј своемъ: нјсть Богъ, растлјнъ и омерзился въ начинаніихъ (Псал. 13, 1). А что по порядку рјчи сказано въ послјдующемъ, то врачуетъ до малодушія привязанныхъ къ настоящей жизни, по мнјнію которыхъ смерть есть нјчто тяжелое, и какъ они увјрены; для проходящихъ высшій образъ жизни никакой нјтъ пользы отъ жизни добродјтельной, потому что для тјхъ и другихъ жизнь разрјшается однимъ и тјмъ же концемъ, и что, хотя преуспјемъ въ лучшей жизни, смерти избјжать не возможно. Посему Екклесіастъ, какъ бы отъ собственнаго своего лица, дјлая подобныя симъ возраженія, снова нападаетъ на нелјпость представляющихъ оныя, какъ не обращающихъ вниманія на естество существующаго, и показываетъ разность добродјтели и порока, и въ чемъ одна предъ другимъ преимуществуетъ, такъ что надјемся отъ нихъ не какой либо равной чести, по причинј вообще всјхъ постигающей смерти, но по причивј въ послјдствіи ожидающихъ благъ или золъ находимъ сію разность. Буквально же возраженіе сіе читается такъ:
Увјдјхъ азъ, яко случай единъ случится всјмъ имъ. И рјхъ азъ въ сердцы моемъ: якоже случай безумнаго, и мнј случится: и вскую умудрихся азъ излише? глаголахъ въ сердцј моемъ, понеже безумный отъ избытка глаголетъ, яко и сіе суета. Яко нјсть памяти мудраго съ безумнымъ во вјкъ, зане уже во днехъ грядущихъ вся забвена быша: и како умретъ мудрый съ безумнымъ? (Еккл. 2, 15-16) Къ сему присовокупляетъ Екклесіастъ, что признаетъ достойнымъ ненависти все то, къ чему прежде былъ пристрастенъ, любя суетное, какъ благо. И говоритъ, что возненавидјлъ все, надъ чјмъ трудился, имјя въ виду настоящую жизнь; потому что трудился вовсе не для себя, но для того, кто будетъ по немъ, и о комъ; по неизвјстности будущаго, не возможно предузнать, какъ воспользуется трудами его. Буквально же говоритъ это такъ:
И возненавидјхъ животъ: яко лукавно мнј сотворенное подъ солнцемъ: понеже всяческая суета и произволеніе духа. И возненавидјхъ азъ всяческая, трудъ мой, имъ же азъ труждаюся подъ солнцемъ, яко оставлю его человјку будущему по мнј. И кто вјсть, мудръ ли будетъ, или безуменъ? и обладати ли имать всјмъ трудомъ, имъ же трудихся, и мудрствовахъ подъ солнцемъ? и сіе же суета (Еккл. 2, 17-19). Сказавъ это, говоритъ, что чужда душј его и та мысль; будтобы одинъ и тотъ же удјлъ и живущаго добродјтельно и не прилагавшаго никакого о семъ старанія. У одного, говоритъ онъ, трудъ въ мудрости, въ вјдјніи, въ мужествј; а у другаго въ раздраженіи, въ скорбяхъ, причиняемыхъ житейскою рачительностію. Посему приводить ихъ въ равенство между собою, говоритъ онъ, есть дјло, не только суеты; но и лукавства. Читается же сіе такъ:
И обратихся азъ отрещися сердцу моему о всемъ трудј, имъ же трудихся подъ солнцемъ. Яко есть человјкъ, егоже трудъ въ мудрости, и въ разумј, и въ мужествј: и человјкъ, иже не потрудися о немъ, дастъ ему часть свою: и сіе суета и лукавство веліе. Яко бываетъ человјку во всемъ трудј его, и въ произволеніи сердца его, имже той труждается подъ солнцемъ. Яко вси дніе его болјзней и ярости попеченіе ему, и въ нощи не спитъ сердце его: и сіе же суета есть (Еккл. 2, 20-23). Но все еще самъ себј предлагаетъ возраженіе тјхъ, которые жизнь сластолюбивую признаютъ предпочтительнјйшею жизни возвышенной, и опровергаетъ предлагаемое, отъ собственнаго своего лица излагая то и другое, и возраженіе и рјшеніе. Ибо представляемое въ возраженіи таково: не должно почитать благимъ ничего иного, кромј того, что человјкъ въ себя принялъ, то есть, пищи и питія. Опроверженіе же состоитъ въ томъ, что не то благо, чјмъ человјкъ питается и увеселяется, но это — мудрость и вјдјніе, такъ что и имјть о нихъ раченіе есть уже благо; а что вожделјнно для плоти, то для души — забота и суета. И подлинныя слова сего возвышеннјйшаго ученія имјютъ слјдующій видъ:
Нјсть благо человјку, который ястъ и піетъ, и покажетъ души своей благо въ трудј своемъ: и сіе видјхъ азъ, яко отъ руки Божія есть. Яко кто ястъ и піетъ кромј Его? Яко человјку благу предъ лицемъ Его даде мудрость, и разумъ и веселіе; согрјшающему же даде попеченіе еже прилагати и собирати, во еже дати благому предъ лицемъ Божіимъ: яко и сіе суета и произволеніе духа (Еккл. 2, 24-26). Посему, хотя смыслъ написаннаго въ послјдствіи и предварительное воззрјніе на связь рјчи приводятъ къ тому самому, что мы кратко теперь изложили, однакоже благовременно будетъ снова повторить чтеніе и въ точности согласить понятіе съ реченіями.
И увјдјхъ и азъ, яко случай единъ случится всјмъ имъ: и рјхъ азъ, яко случай безумнаго и мнј случится, и вскую умудрихся? (Еккл. 2, 14-15) Вотъ возраженіе, которое Екклесіастъ дјлаетъ самъ себј, говоря: если одинъ этотъ случай смерти для того и другаго, и добродјтель пребывающаго въ мудрости не избавляетъ отъ вкушенія смерти, то суетнымъ для меня стало раченіе о мудрости. Какое же въ словј семъ опроверженіе сказаннаго? Азъ, говоритъ, излише глаголахъ это въ сердцј моемъ, понеже безумный отъ избытка глаголетъ: яко и сіе суета. Яко нјстъ памяти мудраго съ безумнымъ во вјкъ (Еккл. 2, 15-16). Екклесіастъ осуждаетъ сіе возраженіе, какъ излишне и непослјдовательно сдјланное, и безумнымъ называетъ слово, которое не принадлежитъ къ достойнымъ сбереженія, и износится не изъ нутри хранилищъ мудрости, но, какъ нјкоторый излишекъ разумјнія, извергается, подобно пјнј; потому что безумный отъ избытка глаголетъ. Но такъ пользоваться словомъ суетно и ни къ чему не служитъ, потому что слово сіе не имјетъ попеченія о другомъ чемъ, а только старается убјдить, чтобъ не обращали вниманія на видимое. Возражатель же ведетъ споръ о видимомъ; потому что и смерть есть нјчто видимое. Посему, что же говоритъ? Въ этомъ мірј не совершается суда о добродјтельной и лукавой жизни; потому что должно было бы одному лукавому умереть тјлесно, а доброму остаться не извјдавшимъ тјлесной смерти. И говоритъ сіе не зная, въ чемъ состоитъ безсмертіе добродјтели, и какая разумјется смерть живущихъ порочно. Память мудраго, говоритъ Екклесіастъ, живетъ всегда, и продолжается во весь вјкъ, съ безумнымъ же угасаетъ и памятованіе о немъ. О таковыхъ и Пророкъ говоритъ: погибе памятъ ихъ весьма гласно и очевидно (Псал. 9, 7). Ибо сіе показываетъ присовокупленіе: съ шумомъ. Посему Екклесіастъ говоритъ: нјсть памяти мудраго съ безумнымъ во вјкъ: напротивъ того жизнь мудраго увјковјчивается памятію; а безумнаго сопровождаетъ забвеніе. Ибо во днехъ грядущихъ все, что касается безумнаго, въ забвеніе приходитъ; выражается же всегда такимъ рјченіемъ, какъ будто уже грядущіе дни наступили, и вся забвена быша (Еккл. 2, 16).
Итакъ, если мудрый ищетъ мудрости, а безумный уничтоженъ смертію забвенія, то како, спрашиваетъ Екклесіастъ, говоришь, что мудрый умретъ съ безумнымъ? (Еккл. 2, 16) Посему скорбитъ и стыдится того, что было для него вожделјнно въ этой жизни, и сказываетъ, что ненавидитъ все, чего желалъ для настоящей жизни, терпя подобно тому, кто по жадности безъ мјры насытившись смјшаннаго съ чјмъ либо меда, потомъ, когда это лакомство обратится въ немъ въ дурный сокъ, при изблеваніи подмјшаннаго состава ощущаетъ выплевываемое вмјстј съ медомъ, и потому отъ воспоминанія о сей непріятности ненавидитъ медъ; потому что пресыщеніе примјшаннымъ составомъ произвело разстройство. Посему-то Екклесіастъ, до пресыщенія наполнивъ себя тјмъ, что вожделјвается для наслажденія, при очищеніи себя исповјдію, какъ бы къ качеству какого яда ошутивъ отвращеніе и омерзеніе, къ постыдно имъ сдјланному взываетъ, что ненавидить оную жизнь, слово въ слово говоря такъ: и возненавидјхъ животъ: яко лукавно мнј сотвореніе сотворенное подъ солнцемъ (Еккл. 2, 17). Не для другаго кого, говоритъ онъ, но для себя самаго сталъ я лукавъ въ томъ, что сдјлано мною подъ солнцемъ. Ибо у меня не осталось ничего изъ сдјланнаго, но все вожделјваемое было мечтою и порывомъ произволенія. Всяческая суета и произволеніе духа (Еккл. 2, 17), говоритъ онъ. А другій называетъ достойнымъ ненависти попеченіе о здјшнемъ; потому что человјкъ трудится не для себя, но для того, кто будетъ по немъ. Что ни удастся съ раченіемъ сдјлать въ этой жизни, укрытія для кораблей, пристани, величественные и многостоющіе запасы для крјпостей и зданій, преддверія, башни, красивые переходы и подъемы, земледјльческія работы, всякаго рода рощи, изящество луговъ, виноградники, обширностію уподобляющіеся морямъ, и если потрудится надъ чјмъ инымъ сему подобнымъ, что ни удастся сдјлать ему, пользуется этимъ послј него вступившій въ жизнь.
И неизвјстно, не обратитъ ли онъ сего обилія въ пищу пороку. Ибо не всякому возможно для пріобрјтенія вјдјнія подвергать чувство испытанію подобныхъ вещей, какъ сдјлалъ это я, говоритъ Екклесіастъ, по внушенію мудрости. Естественному стремленію, какъ молодому какому коню, давъ не надолго свободу увлечься низшими страстями, снова обуздалъ я броздою разсудка, и подчинилъ его власти. Кто же знаетъ, говоритъ Екклесіастъ, возметъ ли верхъ надъ привязанностію къ наслажденію и тотъ, кто послј насъ будетъ въ тјхъ же обстоятельствахъ, а не останется скорје въ ихъ власти, подобно какому-то невольнику, преклонившись предъ владычествомъ сластолюбія? Посему-то говоритъ: возненавидјхъ азъ всяческая, трудъ мой, имъ же азъ труждаюся подъ солнцемъ, яко оставляю его человјку, будущему по мнј. И кто вјсть, мудръ ли будетъ или безуменъ, и обладати ли имать всјмъ трудомъ, имъ же трудихся, и имъ же мудрствовахъ подъ солнцемъ? (Еккл. 2, 18-19) Вотъ, думаю, смыслъ сего изреченія: Екклесіастъ говоритъ о себј, что не по страсти поползнулся онъ вести жизнь въ удовольствіяхъ, но пришелъ къ этому по нјкоему внушенію мудрости, наслаждаясь сею жизнію свободно, а не подчиняя себя ея владычеству. Посему кто знаетъ, говоритъ онъ, что будущій по мнј не будетъ обладаемъ тјмъ, надъ чјмъ я трудился не по страсти, но руководясь мудростію? Ибо даетъ видјть, что трудомъ наименовалъ и услажденіе; потому что участіе въ удовольствіи допустилъ до себя принужденно, какъ непреодолимую какую борьбу. Посему и это, говоритъ Екклесіастъ, пусть причислитъ человјкъ къ суетному. Сказываетъ же и кому-то иному, что отъ здјшняго отрекся онъ душею своею, и готовъ обнаружить въ словј, что намјренъ сказать. Ибо оклеветанъ предъ погрјшающимъ противъ праваго сужденія, будто бы, видя ясное различіе противоположныхъ родовъ жизни, изъ которыхъ въ одномъ трудятся для добродјтели, и не обращаютъ пожеланія ни къ чему человјческому, а въ другомъ поступаютъ наоборотъ, онъ не терпитъ никакого труда людей добродјтельныхъ, проводитъ же время въ однихъ тјлесныхъ занятіяхъ. Почему, когда произноситъ кто предъ нимъ приговоръ о прекрасномъ, тогда, презирая превосходящаго мудростію, даетъ не только суетное, но лукавое и несправедливое сіе сужденіе. Выражаетъ же это Екклесіастъ такими словами: и обратихся азъ, говоритъ, отрещися сердцу моему о всемъ трудј, имъ же трудихся подъ солнцемъ (Еккл. 2, 20). Чего же именно отрекся? яко есть человјкъ, егоже трудъ въ мудрости и въ разумј, и въ мужествј, а другой человјкъ нимало не потрудился о подобномъ сему. Такъ почему же иный таковому предоставитъ долю предпочтенія? Потому, говоритъ, что и человјкъ тому, иже потрудися о немъ, то есть, трудившемуся въ жизни о добрј, дастъ ему часть свою (Еккл. 2, 21); а это значитъ, назоветъ таковую жизнь доброй долею.
Но сіе, говоритъ Екклесіасгь, суета и лукавство веліе (Еккл. 2, 21). Ибо не веліе ли лукавство, когда знаетъ, какая въ человјкј рачительность къ трудамъ, и сколько произволенія? Сіе-то и выражаеть Екклесіастъ въ словахъ: яко знаетъ человјку во всемъ трудј его, и въ произволеніи сердца его, имъ же той труждается подъ солнцемъ (Еккл. 2, 22). Что же знаетъ? Яко вси дніе его болјзней и ярости попеченіе ему, и въ нощи не спитъ сердце его. Ибо дјйствительно прискорбна жизнь тјхъ, чья душа не знаетъ покоя отъ сего искушенія, и какъ бы жалами какими уязвляется сердце пожеланіями большаго. Мучительна эта рачительность любостяжательнаго, не столько увеселяющаяся тјмъ, что имјетъ у себя, сколько огорчаемая тјмъ, чего недостаетъ; у такихъ людей трудъ удјляется и дню и ночи, занимая ихъ сообразно той и другой части времени, когда день тратится на труды, а ночь гонитъ сонъ отъ очей. Ибо заботы о выгодј не даютъ мјста сну. Посему кто обращаетъ на сіе вниманіе, тому этой рачительности какъ не признать суетою? Къ сказанному прежде Екклесіастъ присовокупляеть: и сіе же суета есть (Еккл. 2, 23).
Касается и другаго еще возраженія, а возражаемое таково: если что внј насъ, къ суетј причисляешь это, учитель; то несправедливо осуждаешь, какъ суетное, и то, что пріемлемъ въ себя самихъ. Но пища и питіе бываютъ въ насъ самихъ; значитъ подобное сему не есть что либо отметаемое; напротивъ того иный благодать сію назоветъ Божіимъ благодјяніемъ. Вотъ смыслъ возраженія, самыя же реченія имјютъ такой видъ. Нјсть благо человјку, говоритъ Екклесіастъ, развј еже ястъ и піетъ, и покажетъ души своей благо въ трудј своемъ: и сіе видјхъ азъ, яко отъ руки Божія есть, яко кто ястъ и піетъ кромј Его (Еккл. 2, 24-25). Вотъ что защитникъ чревоугодія возражаетъ учителю, и наставникъ мудрости даетъ на это отвјтъ человјку благу (Еккл. 2, 26). (Прибавленіе слова: благій, безъ сомнјнія, указываетъ на отличіе, такъ что разумјемое подъ именемъ благости дјлается явнымъ изъ противоположнаго.) Посему человјку, а не скоту, не такому человјку, который смотритъ себј на чрево, и вмјсто разсудка имјетъ гортань, но благу, живущему по образу единаго Благаго. Не то наслажденіе узаконилъ Богъ, которому радо естество скотское, но въ замјнъ пищи даде ему мудрость, разумъ и веселіе. И дары благости увеличитъ ли кто яствами чрева? Не о хлјбј единомъ живъ будетъ человјкъ (Матф. 4, 4) — вотъ слово истиннаго Слова. Не хлјбомъ питается добродјтель, не мясами укрјпляется и тучнјетъ сила души; другими явствами питается и приводится въ мужество высокая жизнь. Пища благаго есть цјломудріе, хлјбъ — мудрость, приправа — справедливость, питіе — безстрастіе, удовольствіе не какое либо тјлесное сношеніе съ тјмъ, что пріятно, но то, что и по имени и на дјлј есть веселіе (εὐϕρоσήνη). Потому Екклесіастъ и наименовалъ симъ словомъ происходящее въ душј расположеніе къ прекрасному, что такое состояніе бываеть слјдствіемъ благоразумія (ἐϰ τоῦ εὐϕρоνεῖν). Посему надлежитъ дознать изъ сего то же, что слышимъ и у Апостола: нјсть Царствіе Божіе брашно и питіе, но правда, и безстрастіе, и блаженство (Рим. 14, 17). А чего домогаются люди для тјлеснаго наслажденія, то возбуждаетъ рачительность грјшниковъ, и есть попеченіе души, увлекаемой отъ горняго къ земному, у которой все продолженіе пребыванія въ сей жизни тратится на то, чтобы тщательно прилагати и собирати. Посему, кто предъ лицемъ Божіимъ призваетъ сіе за благо, тотъ самъ не знаетъ, что благое поставляетъ онъ въ суетномъ. Это сказалъ я собственными своими словами, но мысль сію запечатлјетъ присовокупленіе Божіихъ словесъ. Ибо Екклесіастъ продолжаетъ: грјшнику даде попеченіе еже прлагати и собирати, во еже дати благому предъ лицемъ Божіимъ: яко и сіе суета и произволеніе духа (Еккл. 2, 26). Посему, что въ настоящемъ ученіи дознали мы при семъ взаимномъ сличеніи хорошаго и худаго, то да будетъ намъ пособіемъ къ избјжанію того, что осуждается, и напутіемъ къ преспјянію въ лучшемъ.
Печатается по изданію: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть вторая. — М.: Типографія В. Готье, 1861. — С. 274-293. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводј, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, томъ 38.)
Всјмъ время, и время всяцјй вещи подъ небесемъ (Еккл. 3, 1). Вотъ начало словесъ подлежащихъ нашему обозрјнію. И трудъ изслјдованія не малъ; и польза отъ него достойна труда. Ибо цјль обозрјннаго нами въ первыхъ частяхъ книги всего болје, можетъ быть, обнаружится въ этой части, какъ покажетъ по порядку слјдующая за симъ рјчь. Въ предыдущихъ словахъ какъ суетное осуждено все, чего домогается человјкъ вовсе не для какой либо душевной пользы. Ибо указано благо, къ которому надлежитъ возводить взоръ по тјмъ понятіямъ, какія вложены намъ въ умъ, а предпочитающимъ наслажденіе тјлесное противопоставлено услажденіе сообразное съ мудростію. Остается узнать, какъ человјку жить добродјтельно, заимствовавъ въ семъ словј какъ бы и нјкое искусство и способъ къ преспјянію въ жизни. Сіе-то објщаетъ намъ изслјдованіе Екклесіастовыхъ словъ въ своемъ началј, гдј утверждается, что всјмъ время, и время всяцјй вещи подъ небесемъ. Если кто приникнетъ во глубину смысла, то найдетъ великое любомудріе заключенное въ сихъ реченіяхъ, и созерцательное и исполненное полезныхъ совјтовъ. И чтобы намъ въ немногихъ словахъ открытъ былъ путь къ обозрјнію сего изреченія, приступимъ къ слову такъ:
Въ существующемъ одно вещественно и чувственно, а другое умопредставляемо и невещественно. Въ послјднемъ безплотное выше чувственнаго постиженія, и сіе лучше познаемъ тогда, какъ совлечемся чувствъ. Чувство же, способное къ постиженію естества вещественнаго, не имјетъ свойства проникать тјло небесное и простираться за предјлы видимаго. По сей причинј слово сіе бесјдуетъ съ нами и о земномъ и о небесномъ, чтобы мы проводили сію жизнь непогрјшительно. Вещественная сія жизнь есть жизнь во плоти; воззрјніе на прекрасное потемняется нјсколько видимымъ чувственно. Посему для сужденія о прекрасномъ имјемъ нужду въ нјкоемъ свјдјніи, чтобы, какъ при постройкахъ всему, что дјлается, направленіе давали какое-то правѝло или нить. Потому и намъ предварительно указуется словомъ, чјмъ направляется жизнь къ должному.
Два, говоритъ Екклесіастъ, отличительные въ жизни признака прекраснаго въ каждой вещи, какая вожделјнна для настоящей жизни, именно соразмјрность и благовременность. И сему-то учитъ онъ теперь, говоря: всјмъ время (ὁ χρόνоς), и время всяцјй вещи подъ небесемъ. А подъ временемъ (ὁ χρόνоς) должно разумјть мјру, потому что всему, что приходитъ въ бытіе, спротяженно время. Поэтому не усиливаюсь утверждать, что сіи отличительные признаки прекраснаго совершенно примјнимы къ всякому преспјянію въ добродјтели, пока не покажетъ сего продолженіе рјчи; но что больше бываетъ успјха въ жизни, проводимой при таковомъ соблюденіи сказаннаго, сіе можно примјтить всякому. Ибо кому неизвјстно, что и добродјтель есть мјра, измјряемая посредственностію сравниваемыхъ? Не можетъ она быть добродјтелію, имјя или недостатокъ, или излишекъ противъ должной мјры; такъ напримјръ въ мужествј недостатокъ его дјлается боязливостію, а излишекъ — дерзостію. Посему-то нјкоторые изъ питомцевъ внјшней мудрости, ставъ, можетъ быть, хищниками нашихъ писаній, и понявъ мысль выраженную въ семъ изреченіи, одинъ въ краткомъ своемъ правилј совјтовалъ ни въ чемъ не имјть недостатка, другій воспрещалъ чрезмјрность. Одинъ утверждалъ, что всего лучше мјра, другій узаконилъ, ни въ чемъ не допускать излишества. А тјмъ и другимъ доказывается, что не достигать требуемой добродјтелію мјры достойно осужденія, превзойдти же соразмјрность — заслуживаетъ презрјніе. Но и касательно благовременности то же слово объяснитъ намъ, что и не предварять благовременности, и не опаздывать противъ нея, признается дјломъ добрымъ. Что пользы земледјльцу, который поручилъ срјзывать колосья прежде, нежели созрјла въ пору жатва, или отложилъ попеченіе о жатвј, пока сјмена не высыплются изъ стеблей. Ни въ томъ ни въ другомъ случај попеченіе о дјлј не послужитъ къ добру, потому что отъ безвременности жатвы утратится польза времени, не тогда, какъ слјдовало, на сіе употребленнаго. А что говорится о части, то должно разумјть и о цјломъ. Подобное сему узнаемъ и въ мореплаваніи, если кто предупредитъ или опуститъ благовременность, А что скажетъ иный о врачебномъ искусствј? сколько причинятъ вреда излишекъ или недостатокъ надлежащихъ ко врачеванію времени и мјры? Но сіе надлежитъ оставить, потому что въ продолженіи рјчи яснје откроетъ сіе словами самаго Екклесіаста представленный примјръ.
Для чего же напередъ предлагается это нашему разсмотрјнію? Для того, что въ чемъ не соблюдается ни мјры ни времени, то не есть благо; напротивъ того прекрасно и вожделјнно, что имјетъ совершенство въ томъ и другомъ. Ибо если одно только въ немъ вожделјвается, остальное же презрјно, то безполезно и преспјяніе въ остальномъ. Посему какъ у насъ, которые совершаемъ движеніе двумя ногами, если случится что съ одною, безполезною дјлается для хожденія и не пострадавшая нога, по немощи содјйствующей: такъ, если при времени недостаетъ мјры, или при мјрј благовременности, то тјмъ, чего недостаетъ, непремјнно обращается въ безполезное и то, что есть, но во времени оказываетъ пользу соразмјрность, и въ мјрј благовременность. Посему время (χρόνоς) понимается нами какъ мјра, потому что каждой отдјльно взятой мјры мјрою служитъ время. Что ни бываетъ, безъ сомнјнія, бываетъ во времени, и съ продолженіемъ всего, что бываетъ, продолжается вмјстј и протяженіе времени, малое протяженіе времени съ малымъ, и большее съ большимъ. Есть мјра чревоношенію, мјра возрастанію колосьевъ, мјра созрјванію плодовъ, мјра мореплаванію, мјра путешествію, мјра каждому возрасту, младенчеству, дјтству, отрочеству, прихожденію въ юность, юношеству, мужеству, среднему возрасту, совершеннолјтію, зрјлости и преклонной старости. Посему такъ какъ не одна всему мјра времени, ибо по разности подлежащихъ не возможно, чтобы все было одно другому равномјрно, общая же, какъ сказано, мјра всему измјряемому есть время, собою все объемлющее: то посему самому не сказалъ Екклесіастъ: всему мјра, по причинј великаго равенства въ измјряемомъ относительно къ большему и меньшему, но говоритъ: всјмъ время — эта родовая мјра, которою измјряется все, что ни бываетъ. Какъ въ человјчествј устарјвшее изнемогаетъ, а недозрјвшее безчинствуетъ; лучшее же — средина между двумя возрастами, то, что избјгаетъ непріятностей того и другаго, въ чемъ оказываются и сила, не соединенная съ безчинствомъ юности, и благоразуміе, не сопряженное съ немощію старости, почему сила срастворена съ благоразуміемъ, и равно избјгаегь и старческаго безсилія и юношеской дерзости: такъ и опредјляющій всјмъ время устраняеть словомъ порокъ въ томъ и другомъ отношеніи, происходящій отъ несоблюденія мјры, лишая чести то, что преступило время, и отвергая то, что не достигло совершенства во времени. Но время вамъ вродолжить по порядку и самое обозрјніе богодохновенныхъ словесъ.
Время раждати, говоритъ Екклесіастъ, и время умирати (Еккл. 3, 2). Прекрасно ва первомъ мјстј сопрягь словомъ сію необходимую чету, съ рожденіемъ сочетавая смерть (ибо за рожденіемъ необходимо слјдуетъ смерть, и всякое рожденіе разрјшается въ тлјніе), чтобы при совокупномъ указаніи на смерть и рожденіе, напоминаніемъ о смерти, какъ бы жаломъ какимъ, пробудить погруженныхъ въ плотскую жизнь и поставить къ заботливости о будущемъ. Тоже самое сокровенньшъ образомъ въ первыхъ надписавіяхъ книгъ любомудрствуеть другъ Божій; Моисей, прямо послј Бытія написавшій и Исходъ, чтобы читающіе написанное самымъ порядкомъ книгъ научены были, что нужно имъ знать о себј самихъ. Ибо кто слышалъ о Бытіи, тому не возможно не подумать тотчасъ и объ Исходј. Ту же мысль имјвшимъ оказывается здјсь и великій Екклесіастъ, когда воставляетъ смерть въ такой близости съ рожденіеиъ. Ибо говоритъ: время раждати, и время умирати то есть, пришло время, и я родился; придетъ время, и я умру. Если всј обратимъ на сіе вниманіе, то не пойдемъ, оставивъ это сокращенное шествіе, кружиться съ нечестивыми, добровольно блуждая по круговратному пути жизни, увлекаясь властительствомъ, знатностію и богатствомъ, которыми будучи замедляемы на такомъ множествј путей этого міра, не находимъ исхода изъ лабиринта сей жизни, тјмъ самымъ, что, повидимому, употребляемъ усиліе, смјшивая для себя признаки непогрјшительнаго пути. Сколько блаженны, говоритъ Екклесіастъ, тј изъ людей, которые, оставивъ коловратныя обольщенія жизни, приводятъ себя на сокровенный путь добродјтели. А на этомъ пути тотъ, кто не обращаетъ души ни къ чему здјшнему, но со тщаніемъ устремляется къ предложенному въ упованіи вјрою.
Но изслјдуемъ сказанное снова. Время, говоритъ Екклесіастъ, раждати, и время умирати. О, если бы и для меня содјлались и рожденіе послјдовавшимъ во время, и смерть благовременною! Ибо никто не скажетъ, будто бы невольное это рожденіе и произвольная смерть указываются теперь Екклесіастомъ, какъ средства къ преспјянію въ добродјтели: потому что не по волј жены муки рожденія, и не въ произволеніи кончающихся смерть. А что не зависитъ отъ насъ, того не назоветъ никто ни добродјтелію, ни порокомъ. Посему надлежитъ уразумјть сіе благовременное рожденіе, и сію смерть, бывающую во время. Мнј кажется, что то рожденіе зрјло и не преждевременно, когда кто, какъ говоритъ Исаія, зачавъ отъ страха Божія, съ душевными муками рожденія породитъ собственное свое спасеніе (Ис. 26, 18). Ибо дјлаемся нјкоторымъ образомъ отцами себј самимъ, когда образуемъ, порождаемъ и производимъ себя на свјтъ добрымъ произволеніемъ. Совершаемъ же эта пріятіемъ въ себя Бога, дјлаясь чадами Божіими, чадами силы, и сынами Вышняго. И опять раждаемся преждевременно, и дјлаемся недоносками и легковјсными, когда не вообразился въ насъ, какъ говоритъ Апостолъ (Гал. 4, 19), образъ Христовъ. Ибо должно совершенньшъ быть Божію человјку (2 Тим. 3, 17). Совершенъ же конечно тотъ, въ комъ совершенно исполнился законъ естества. Посему, если кто своею добродјтелію содјлалъ себя чадомъ Божіимъ, пріявъ право на сіе благородство, то онъ позналъ время добраго рожденія, и справедливо по Евангелію радуется, яко родися человјкъ въ міръ (Іоан. 16, 21). Но содјлавшійся чадомъ гнјва (Ефес. 2, 3), сыномъ погибели (2 Сол. 2, 3), исчадіемъ тмы, рожденіемъ ехиднымъ (Матф. 3, 7), порожденіемъ злымъ, и всјмъ другимъ, что только порицается, какъ рожденіе лукавое, не позналъ порождающаго въ жизнь времени. Ибо одно, а не много, временъ раждающихъ въ жизнь. Кто погрјшилъ въ ономъ неблаговременностію рожденія, тотъ родилъ себя на погибель, и повилъ душу на смерть.
Но если явно то, какъ можемъ родиться во время, то очевидно также всякому, какъ можно и умирать во время; напримјръ у святаго Павла всякое время было благовременно для благой смерти. Ибо въ собственныхъ своихъ писаніяхъ взываетъ о семъ, подтверждая нјкотораго рода клятвою, когда говоритъ: по вся дни умираю, тако ми ваша похвала (1 Кор. 15, 31)! и еще: Тебј ради умерщвляеми есмы весь день (Рим. 8, 36); и: сами въ себј осужденіе смерти имјхомъ (2 Кор. 1, 9). Конечно же не неизвјстно, какъ по вся дни умираетъ Павелъ, который никогда не живетъ грјху, всегда умерщвляетъ плотскіе уды, и носитъ въ себј мертвенность тјла Христова, всегда сраспинается Христу, и никогда не живетъ себј самому, но имјетъ въ себј живущаго Христа. Та смерть, по нашему разсужденію, будеть благовременна, которая дјлается виновницею истинной жизни. Ибо сказано: азъ убію, и жити сотворю (Втор. 32, 39), въ удостовјреніе, что быть умерщвленнымъ грјху и оживотвореннымъ Духу по истинј есть Божій даръ: потому что симъ умерщвленіемъ Божественное Слово објщается оживотворить. Но подобно сказанному и слјдующее за симъ:
Время, говоритъ Екклесіастъ, садити, и время исторгати сажденое (Еккл. 3, 2). Знаемъ, кто нашъ дјлатель, и чье мы тяжаніе. Ибо одно дознали мы отъ Христа, а другое отъ раба Христова Павла. Господь говоритъ: Отецъ Мой дјлатель есть (Іоан. 15, 1); Апостолъ же сказуетъ намъ: Божіе тяжаніе есте (1 Кор. 3, 9). Посему великій Дјлатель умјетъ насаждать только благое (ибо насади Богъ рай во Едемј на востоцјхъ (Быт. 2, 8)); исторгаетъ же все противное благому. Ибо всякъ садъ, егоже не насади Отецъ Мой Небесный искоренится (Матф. 15, 13). Посему фарисейскія злоба, невјріе и неблагодарность за совершаемыя Господомъ чудеса, — вотъ растјнія исторгаемыя. Ибо надлежитъ одержать верхъ спасительной проповјди; надлежитъ проповјдану быть Евангелію въ цјломъ мірј; надлежитъ всякому языку исповјдать, яко Господь Іисусъ Христосъ въ славу Бога Отца (Флп. 2, 11). Итакъ, поелику сему надлежитъ совершиться непремјнно; то преобладающее нынј невјріе нјкоторыхъ есть насажденіе не Отца, но всјявшаго плевелы, или во Владычнемъ виноградникј насадившаго содомскія розги. Такъ чему научены мы въ Евангеліи Владычнимъ словомъ, то же самое узнали теперь въ этой загадкј Екклесіаста, а именно, что одно и тоже время — и принять въ себя спасительное насажденіе вјры, и исторгнуть вмјстј плевелы невјрія. Но что сказано частію о преспјяніи въ вјрј, то слјдуетъ разумјть и о всякой добродјтели. Время садити цјломудріе и исторгати насажденіе непотребства. Такъ, когда насаждена справедливость, искореняется прозябеніе неправды; насажденіе смиренномудрія ниспровергаетъ кичливость; прозябшая любовь изсушаетъ лукавое древо ненависти, какъ и плодами противоположнаго древа, то есть, ненависти, пріумноженная неправда охлаждаетъ любовь. А такимъ образомъ (чтобы не промедлить слова, говоря о всемъ порознь) не погрјшимъ, подобно сему представляя себј и все иное. Опять и слјдующая рјчь согласна съ изслјдованнымъ прежде. Ибо Екклесіастъ говоритъ:
Время убивати, и время цјлити (Еккл. 3, 3). А сіе ясно истолковано напередъ въ пророческомъ словј, которое отъ лица Бога говоритъ: Азъ убію, и жити сотворю. Если не убіемъ въ себј вражды, то не исцјлимъ расположенія къ любви, которое страждетъ въ насъ ненавистію. А также время убить и все прочее, что живетъ на зло намъ, разумјю это злое полчище страстей, эту междуусобную брань, воздвигаемую на насъ сластолюбіемъ и плјняющую насъ закономъ грјховнымъ. Ибо убіеніе таковыхъ враговъ дјлается исцјленіемъ для приведеннаго въ изнеможеніе грјховъ. Врачи говорять, что глисты и нјкоторыя другія подобныя имъ животныя отъ худосочія зараждаются во внутренностяхъ; и жизнь ихъ дјлается болјзнію для тјла. Но если будутъ они умерщвлены какимъ либо врачебнымъ питіемъ; то страждущій снова возстановляется въ здравіи. Таковыя страданія тјла сходны съ душевными недугами. Когда раздражительность тјмъ, что сосетъ внутренности, или памятозлобіемъ разслабляя силу и разсудокъ души, и худый образъ жизни породятъ этого звјря — зависть, или другаго какого, столько же злаго; тогда чувствующій, что душа его внутри себя питаетъ звјря, благовременно воспользуется врачевствомъ истребляющимъ страсти. А чтобы по умерщвленіи оныхъ въ сдјлавшемъ сіе совершилось исцјленіе, къ сему служитъ евангельское ученіе.
Время разрушати, и время созидати (Еккл. 3, 3). Сіе дознать можно и въ сказанномъ отъ лица Божія Пророкомъ Іереміемъ, которому дана отъ Бога сила сперва истребить, искоренить, расточить, а потомъ возобновить, создать и насадить (Іер. 1, 10). Ибо прежде надобно ниспровергнуть въ насъ зданія порока, и потомъ уже пріискать время и мјсто къ построенію храма Божія, созидаемаго въ нашихъ душахъ, для котораго веществомъ служитъ добродјтель. Аще кто назидаетъ на основаніи семъ, злато, сребро, каменіе честное (1 Кор. 3, 12), — всјмъ этимъ именуется добродјтель, а дровами, сјномъ, тростіемъ, по толкованію, означается естество порока, которое не на иное что уготовляется, а только на истребленіе огнемъ. Посему, когда построенія состоятъ изъ сјна и тростія, то есть, изъ неправды и гордыни, и прочей житейской злобы; тогда слово повелјваетъ прежде привести ихъ въ уничтоженіе, и потомъ уже золото добродјтели употребить въ вещество къ построенію духовнаго дома. Ибо невозможно съ тростіемъ соединиться серебру, или съ сјномъ войдти въ одинъ составъ золоту, или съ деревомъ — жемчужинј. Если же будетъ это, непремјнно надобно уничтожиться одному изъ двухъ соединяемыхъ веществъ. Ибо кое общеніе свјту ко тмј (2 Кор. 6, 14)? Посему пусть будутъ прежде разрушены построенія тмы, и тогда воздвигнуты свјтлыя зданія жизни.
Время плакати, и время смјятися (Еккл. 3, 4). Уясняется слово сіе евангельскимъ изреченіемъ, произнесеннымъ отъ лица Господа, въ которомъ сказано: блажени плачущіи: яко тіи утјшатся (Матф. 5, 4). Посему нынј время плакать; а время смјяться предоставлено въ упованіи; потому что настоящая печаль содјлается матерью ожидаемаго веселія. Да и кто не въ слезахъ и не въ скорби будетъ проводить всю жизнь свою, если только придетъ въ чувство себя самаго, и узнаетъ о себј, что онъ имјлъ, и что потерялъ, въ какомъ состояніи естество его было первоначально, и въ какомъ оно въ настоящее время? Смерти тогда не было, болјзнь не появлялась; мое и твое, — эти лукавыя рјченія въ началј не имјли и мјста въ жизни. Ибо какъ были солнце общее, и воздухъ общій, а прежде всего общая Божія благодать и общее Божіе благословеніе, такъ право участія во всякомъ благј всјмъ наравнј предлежало, и незнакомъ былъ недугъ любостяжательности, не было ненависти у имјющихъ меньше къ владјтелямъ большаго, даже вовсе не было и этого большаго; а сверхъ сего тьмочисленныя качества, которыхъ никто не возможетъ представить словомъ, величіемъ своимъ во много кратъ превосходили сказанное, разумјю: равночестіе съ Ангелами, дерзновеніе предъ Богомъ, созерцаніе премірныхъ благъ, возможность и намъ украситься неизреченною лјпотою блаженнаго Естества, показывая въ себј божественный образъ, сіяющій красотою души. На мјсто же этого появились въ насъ лукавый рой страданій, злое гнјздо огорченій. Что назоветъ кто первымъ изъ золъ житейскихъ? Все одно съ другимъ равноцјнно, все одно у другаго предвосхищаеть первенство въ превосходствј золъ, все дјлается поводомъ къ такимъ же слезамъ. Что будетъ кто оплакивать паче бјдствениой этой жизни? За что болје сјтовать на естество? За скромность ли, или многотрудность жизни? За то ли, что слезами она начинается, и слезами оканчивается? За жалкое ли младенчество? За скудоуміе ли въ старости? За непостоянство ли юности? За обремененіе ли трудами въ совершенномъ возрастј? За тяготу ли супружества? За одиночество ли въ жизни безбрачной? За безчадіе ли, не оставляющее по себј корня? За то ли, что богатство возбуждаетъ зависть, а нищета мучительна? Умалчиваю о множествј всякаго вида разностей въ болјзняхъ, о потерј членовъ, объ увјчьяхъ, о загноеніяхъ, объ утратј дјятельности въ чувствилищахъ, о помјшательствј ума отъ бјсовъ, о всјхъ страданіяхъ, сколько ихъ заключаетъ въ себј естество, и какимъ подвергнуть каждаго изъ людей есть въ естествј возможность. А это неистовство любовной страсти, эту зловонную тину; въ которой вращается бјшеная сія страсть, прохожу мимо; не говорю о сопряженной съ пищею непріятности по причинј изверженія, чтобы не подать вида, будто бы словомъ симъ во всемъ позорю жизнь, представляя естество наше какимъ то производителемъ гноя. Оставляя все это и подобное тому, скажу, что для чувствительныхъ наиболје достойно слезъ извјстное всјмъ, а именно, что по минованіи этой тјни подобной жизни ожидаетъ насъ нјкое чаяніе суда, и огня ревность поясти хотящаго сопротивныя (Евр. 10, 27). Посему, кто такъ и подобно сему разсуждаетъ; тотъ не будетъ ли всю жизнь проводить въ слезахъ? Итакъ нынј пусть будетъ время подумать о семъ. Ибо слјдствіемъ скорбей настоящей жизни, какъ и естественно, содјлается то, что не будемъ погрјшать въ оной. А когда преуспјемъ въ этомъ, предоставится намъ въ упованіи објщанная благодать веселія, упованіе же, какъ говоритъ Апостолъ, не посрамитъ (Рим. 5, 5).
Присовокупляемое Екклесіастомъ есть какъ бы повтореніе прежде сказаннаго. Ибо, сказавъ о благовременности слезъ и смјха, прибавилъ: время рыдати, и время ликовати (Еккл. 3, 4). А это не иное что есть, какъ усиленіе того и другаго изъ упомянутыхъ состояній. Чувствительный и отъ сердца происходящій плачь въ Писаніи называется рыданіемъ. А также и ликованіе означаетъ усиленіе веселія, какъ подобное сему дознаемъ изъ Евангелія, въ которомъ сказано: пискахомъ вамъ, и не плясасте: рыдахомъ вамъ, и не плакасте (Лук. 7, 32). Такъ исторія говоритъ, что у Израильтянъ было рыданіе во время преставленія Моисеева, и что Давидъ, идя съ ковчегомъ, когда переносилъ его отъ иноплеменныхъ, скакалъ, не въ обыкновенномъ явившись видј. Ибо сказано, что онъ изглашалъ стройныя пјсни, ударяя въ мусикійское орудіе, въ ладъ производилъ движеніе ногою, и мјрнымъ движеніемъ тјла обнаруживалъ внутреннее расположеніе (2 Цар. 6, 14-16). Итакъ, поелику человјкъ двойственъ, то есть, состоитъ изъ души и тјла, а сообразно съ симъ двойственна также и жизнь въ каждомъ дјйствіи въ насъ происходящемъ; то прекрасно будетъ рыдающимъ въ тјлесной жизни, если у нихъ много поводовъ къ оплакиванію сей жизни, пріуготовить душј стройное ликованіе. Ибо чјмъ чаще омрачается жизнь печалію, тјмъ паче для души скопляются поводы къ веселію. Мрачно смотритъ воздержаніе; потупляетъ взоръ смиреніе; потерпјть ущербъ — поводъ къ слезамъ; предлогъ къ плачу — не имјть равенства съ обладающими. Но смиряяйся вознесется (Лук. 14, 11), борющійся съ нищетою увјнчается, покрытый струпами, и во всемъ показывающій жизнь свою достойною слезъ упокоится на лонј патріарха, гдј да будемъ и мы по милосердію спасающаго насъ Іисуса Христа! Ему слава и держава во вјки вјковъ! Аминь.
Печатается по изданію: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть вторая. — М.: Типографія В. Готье, 1861. — С. 293-309. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводј, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, томъ 38.)
Время разметати каменіе, и время собирати каменіе (Еккл. 3, 5). Тјмъ самымъ, что показалъ этотъ чиноначальникъ церковной силы, увеличилъ онъ силы слушающихъ, такъ что могутъ они и низлагать сопротивляющихся и приготовлять запасы къ низложенію. Ибо то, чему научились мы прежде, когда дознали пользу во всемъ соображаться съ мјрою, какой требуетъ время, и признакомъ прекрасваго полагать во всемъ благовременность, приводитъ насъ въ эту возможность какъ бы представлять себј у души нашей какую-то мышцу, которою бросаетъ она въ цјль убійственные для врага камни, и въ какого непріятеля ни были бы они брошены, снова возвращаетъ ихъ себј, чтобы имиже всегда поражать сопротивника.
Обращающіе вниманіе только на букву и останавливающіеся на томъ смыслј сказаннаго, какой представляется съ перваго взгляда, къ настоящимъ реченіямъ примјняютъ законъ Моисеевъ, потому что законъ повелјваеть бросать камни въ тјхъ, которые окажутся въ чемъ либо преступниками закона. Такъ дознаемъ изъ самой исторіи о согрјшившихъ противъ субботы, о похитившихъ священныя вещи и о другихъ прегрјшеніяхъ, за которыя наказаніемъ законъ опредјлилъ побіеніе камнями. И если бы Екклесіасть призналъ благовременнымъ собирать камни, хотя о семъ никакой законъ не даетъ повелјній, и на подобное сему никакое историческое событіе не указываетъ, согласился бы и я съ объясняющими изреченіе сіе закономъ, а именно, что тогда подлинное время бросать камни, когда кто нарушитъ субботу, или похититъ что либо изъ принесеннаго въ даръ Богу. Теперь же это прибавленіе, что камни снова должно собирать, чего никакимъ закономъ не опредјляется, приводигь насъ къ другому разумјнію. Постараемся дознать, какой это родъ камней, которымъ послј того, какъ брошены, снова надлежитъ содјлываться достояніемъ бросившаго. Ибо Екклесіастъ учитъ насъ, что, когда бросимъ камни во время, во время опять и соберемъ ихъ.
Посему, мнј кажется, что и законъ, если разумјть его по первому представившемуся понятію, берется не очень высоко. Ибо что великаго и боголјпнаго оказывается въ буквальномъ разумјніи написаннаго? Если пойманъ человјкъ, собирающій дрова въ субботу, должно ли за это побивать его камнями, когда въ этомъ проступкј не видно никакой неправды? Ибо какую сдјлалъ неправду, кто нјсколько сухихъ сучьевъ, здјсь и тамъ разбросанныхъ по пустынј, собралъ, чтобы поддержать ими огонь? Не обвиняется онъ за присвоеніе себј чужаго, почему казалось бы справедливымъ понести ему наказаніе за обиду; напротивъ того принадлежащее всјмъ вообще для него дјлается причиною, что мещутъ въ него камни. Но онъ осуждается какъ злодјй за то, что сдјлалъ это въ субботу. Кому не извјстно, что каждое дјло, худо ли оно, или не таково, оцјнивается по собственному его свойству; время же, въ которое совершается дјйствіе, разсматривается отдјльно отъ свойства того, что сдјлано? Ибо временное продолженіе что имјетъ общаго съ совершаемымъ по нашему произволенію? Если кто спроситъ насъ: что такое день? безъ сомнјнія отвјтимъ: время, когда солнце надъ землею, и мјрою его положимъ утро и вечеръ. Такое же понятіе дня приличествовать будетъ не одному только какому либо дню изъ обращающихся въ седмидневномъ кругј времени; напротивъ того сіе же понятіе принадлежитъ и первому, и второму дню, даже до седьмаго, и день субботній, поколику онъ день, не отличается отъ прочихъ. А если кто станетъ довјдываться о значеніи грјха, о томъ, чего не должно дјлать ближнему, конечно отвјтимъ, напримјръ; такъ: не прелюбы сотвори: не убій: не укради (Исх. 20, 13-15) и прочее. Родовый законъ сихъ заповјдей, заключающій въ себј каждую изъ нихъ, состоитъ въ томъ, чтобы любить ближняго, какъ себя самаго. Это равно и во всякій день, если исполняется, безъ сомнјнія, прекрасно, а если нарушается, признается противоположнымъ прекрасному. И если что сего дня признано худымъ дјломъ, будетъ ли это преступленіе — убійство, или другое что изъ запрещеннаго, никто на слјдующій день того же самаго не почтетъ хорошимъ. Поэтому, если худое всегда таково, въ какое бы время ни отважился кто на сіе: то и неподлежащее отвјтственности несдјлается подлежащимъ отъ времени. Поэтому, если наканунј субботы собирать дрова и зажигать костеръ не есть неправда, и не подвергается это наказанію; то почему тоже самое въ слјдующій день дјлается преступленіемъ?
Но знаю субботу — день покоя, знаю законъ о недјланіи, который, несвязавъ въ человјкј естественной его дјятельности, повелјваетъ быть безъ дјла, если только повелјваетъ и невозможное, заповјдуя ничего не дјлать намъ, у которыхъ, кромј другихъ дјлъ, и самый образъ жизни есть дјло: таковы: зрјніе очей, естественная дјятельность слуха, обоняніе ноздрей, вдыханіе воздуха устами, слово слагаемое языкомъ, приготовленіе пищи зубами, вареніе ея во внутренностяхъ, движеніе съ помощію ногъ, совершеніе руками всего, что обыкновевно дјлаютъ у насъ сіи члены. Поэтому, возможно ли пробыть непреложнымъ закону о недјланіи, когда естество не допускаеть бездјйствія? Какъ убјжду ничего не видјть въ субботу тотъ глазъ, у котораго естественное свойство — непремјнно на что нибудь смотрјть? Какъ удержу дјятельность слуха? Чјмъ убјдится у меня обоняніе, отлагать на субботу воспріимчивое ощущеніе испареній? Какъ внутренности, порабощаясь закону, не будутъ дјйствовать имъ особенно принадлежащею дјятельностію, оставлять въ тјлј пищу непереваренною, чтобы только показать, что естество пребываетъ празднымъ въ субботу? Если же прочія части тјла нашего не могутъ принять закона о бездјйствіи; потому что бездјйственное вовсе не будетъ причастно и жизни: то, безъ сомнјнія, невозможно не нарушнть субботы, хотя бы оставались рука или нога не подвижными, въ томъ же видј и на томъ же мјстј. Посему, такъ какъ законъ положенъ не одному члену, но цјлому человјку, то навјрно не сохранимъ мы закона, не дјйствуя членомъ, если будемъ нарушать постановленное, согласно съ естествомъ дјйствуя прочими чувствилищами. Но законъ отъ Бога; а все заповјданное Богомъ не таково, чтобы противорјчить естеству, или оказываться невходящимъ въ законъ о добродјтели; несогласное же съ разумомъ бездјйствіе не есть добродјтель; посему надлежитъ разыскать, чего требуетъ заповјдь о субботнемъ бездјйствіи.
Итакъ утверждаю, что всего законоположенія, какъ даннаго Богомъ, цјль одна, принявшихъ законъ соблюсти чистыми отъ дјланія порока, и весь законъ, возбраняя запрещенное, повелјваетъ субботствовать отъ дјлъ лукавыхъ. И скрижали, и левитское соблюденіе, и строгость, предписанная во Второзаконіи, требуютъ отъ насъ быть праздными и бездјйственными въ томъ, дјланіе чего есть порокъ. Посему, если кто принимаетъ законъ въ томъ смыслј, что человјку должно быть празднымъ отъ порока, то согласенъ и я, что мудрый Екклесіастъ опредјляетъ время, — бросать камни въ собирающаго себј дрова, чјмъ возбраняется собираніе сухихъ сучьевъ порока, собираемыхъ въ пищу огню. Если же останется голый буквальный смыслъ; то не вижу, почему законъ признавать боголјпнымъ.
Посему должно уразумјть, какіе это камни, бросаемые въ такого человјка, чтобы раченіе его о собираніи сучьевъ не достигло своего конца. Если же это дрова, которыми возженъ будетъ огонь собирающему (а конечно не неявно сіе для того, кто какъ либо вводитъ таинственный смыслъ; ибо Апостолъ дровами, тростіемъ и сјномъ прекрасно называетъ дурное зданіе (1 Кор. 3, 12), потому что таковыя зданія во время суда дјлаются огнемъ, и плевы, говоритъ евангельское слово, уготовляются огню (Матф. 3, 12) и о безплодной вјтви данъ приговоръ, что она пригодна только для огня (Іоан. 15, 6)): то явно будетъ, что дрова, собираемыя на уготовленіе огня суть суетныя предначинанія жизни; а во время побиваемый камнями, какъ пойметъ иный, не погрјшая противъ надлежащаго смысла, есть клонящійся къ худому помыслъ. Безъ сомнјнія же надлежитъ разумјть, что убійственные для порока помыслы суть тј мјтко бросаемые изъ пращи Екклесіастовой камни, которые всегда надобно и бросать и собирать. Бросать къ низложенію того, что высится противъ нашей жизни; а собирать, чтобы лоно души всегда было полно таковыхъ заготовленій, и имјть намъ подъ руками, что бросить во врага, если когда противъ насъ иначе измыслитъ кознь.
Посему откуда же соберемъ камни, чтобы заметать ими врага? Слышалъ я пророчество, которое говорить: каменіе свято валяется на земли (Зах. 9, 16). А это — словеса, сходящія къ намъ отъ богодухновеннаго Писанія; ихъ надлежитъ собирать въ лоно души, чтобы вовремя воспользоваться ими противъ огорчающихъ насъ; метаніе ихъ такъ прекрасно, что и врага они убиваютъ, и не отдаляются отъ руки мещущаго. Ибо кто камнемъ цјломудрія мещетъ въ невоздержный помыслъ, въ удовольствіяхъ собирающій дрова въ пищу огню, тотъ и помыслъ побораетъ симъ метаніемъ, и оружіе всегда носить въ рукј. Такъ и правда дјлается камнемъ для неправды, и ее убиваетъ, и хранится въ лонј поразившаго. Такимъ же образомъ все разумјемое лучшимъ бываетъ убійственно для понимаемаго, какъ худшее, и не отдаляется отъ преуспјвающаго въ добродјтели.
Такъ по нашему разсужденію, надлежитъ во время бросать камни и во время собирать камни, чтобы совершались всегда добрыя метанія къ истребленію худшаго, и никогда не оскудјвало у насъ обиліе таковыхъ оружій. Далје же за симъ въ связи рјчи предлагаемая мысль опредјляетъ время и неблаговременность какого-то обыманія, и буквально читается такъ:
Время обымати, и время удалятися отъ обыманія (Еккл. 3, 5). Но сіи понятія не иначе сдјлаются для насъ ясными, какъ по предварительномъ уразумјніи сего чтенія изъ Писанія же, когда явно намъ будетъ, о чемъ богодухновенное слово обыкновенно употребляетъ это раченіе. А сіе великій Давидъ даетъ видјть въ псалмахъ, гдј взываетъ, говоря: обыдите Сіонъ, и обымите его (Псал. 47, 13). Да и самъ этотъ Соломонъ, когда съ любовію расположеннаго къ премудрости вводитъ въ искренній съ нею союзъ, какъ говоритъ и нјчто иное, чјмъ производится въ насъ сближеніе съ добродјтелію, такъ присовокупляетъ и слјдующее: почти ю, да тя объиметъ (Прит. 4, 8). Посему, если Давидъ повелјваетъ вамъ объять Сіонъ, а Соломонъ сказалъ, что почтившіе премудрость объемлются ею: то не погрјшимъ противъ надлежащаго разумјнія, дознавъ то самое, обыманіе чего благовременно. Сіонъ есть гора возвышающаяся надъ іерусалимскою крјпостію. Поэтому совјтующій тебј обнять его, повелјваетъ быть приверженнымъ къ высокой жизни, чтобы достигнуть самой твердыни добродјтелей, которую Давидъ загадочно означилъ именемъ Сіона. А уготовляющійся сожительствовать съ премудростію возвјщаетъ тебј о томъ объятіи, какое у нихъ послјдуетъ. Итакъ время объимати Сіонъ, и время быть объятымъ премудростію, такъ какъ именемъ Сіона указуется высота жизни; а премудрость означаетъ собою всякую въ частности добродјтель. Посему, если изъ сказаннаго узнали мы благовременность объятія, то изъ сего же самаго научились, съ кјмъ разлученіе полезнје союза. Ибо сказано:
Время удалятися отъ объиманія. Кто освоился съ добродјтелію, тотъ чуждается сношенія съ порокомъ. Ибо кое общеніе свјту ко тмј, или Христови съ веліаромъ? (2 Кор. 6, 14-15) или какъ возможно тому, кто служитъ двоимъ противоположнымъ между собою господамъ, содјлаться угоднымъ для обоихъ? Ибо любовь одного производитъ ненависть въ другомъ. Посему, когда чувство любви имјетъ хорошее послјдствіе, а это есть благовременность; тогда дјйствительно послјдуетъ отчужденіе отъ противоположнаго. Если истинно возлюбилъ ты цјломудріе, то возненавидишь противоположное. Если съ любовію взираешь на чистоту; то явно, что возгнушался ты зловоніемъ грязи. Если привязанъ къ доброму, то непремјнно сталъ далекъ отъ привязанности къ худому.
А если кто значеніе обыманія перенесетъ на любовь къ богатству, то Екклесіастово слово показываетъ, какое богатство обымать — доброе дјло, и объятія какихъ стяжаній надлежитъ удаляться. Знаю вожделјнное сокровище, сокровеное на селј (Матф. 13, 44), не всјмъ видимое. Знаю еще богатство презрјнное, не уповаемое только, но видимое уже очами. Сему научаетъ апостольское слово, говоря: не смотряющихъ намъ видимыхъ, но невидимыхъ: видимая бо, временна: невидимая же, вјчна (2 Кор. 4, 18). Если поняли мы это, съ помощію сего поймемъ и продолженіе слова.
Екклесіастъ говоритъ: время искати, и время погубляти (Еккл. 3, 6). Ибо кто уразумјлъ изъ изслјдованнаго, отъ обыманія чего надлежитъ удаляться, и съ чјмъ входить въ связи, тотъ будетъ знать, чего надлежитъ искать, и потеря чего прибыточна. Ибо сказано: время искати, и время погубляти. Посему, чего надобно мнј искать, чтобы получить приличное времени? Но чего должно искать, показываетъ пророчество, говоря: взыщите Господа, и утверждитеся (Псал. 104, 4); и еще: взыщите Господа, и внегда обрјсти Того, призовите (Ис. 55, 6); и: да возвеселится сердце ищущихъ Господа (Псал. 104, 3). Посему позналъ я изъ сказаннаго то, что надлежитъ искать, и чего нахожденіе само есть всегдашнее исканіе. Ибо не иное что значитъ искать сіе, и не иное — находить; но выгода обрјтенія есть самое исканіе. Угодно ли дознать тебј и благовременность? Когда время искать Господа? Отвјчу кратко: цјлую жизнь. Ибо объ этомъ одномъ благовременно имјть раченіе при всякомъ другомъ раченіи. Не въ установленные какіе либо дни и не въ опредјленное на сіе время взыскать Господа благо есть; напротивъ того никогда не прекращать сего вовсе ищущему — вотъ истинная благовременность. Очи мои, говоритъ Пророкъ, выну ко Господу (Псал. 24, 15). Видишь, съ какимъ прилежаніемъ око изслјдываетъ искомое, не давая себј никакого отдохновенія, никакой перемежки въ наблюденіи искомаго. Ибо присовокупленіемъ слова: выну показалъ всегдашнее продолженіе и непрерывность раченія.
Также уразумјемъ и время погубляти, признавая для себя выгодою губить то, присутствіе чего дјлается вредомъ имјющему. Худое стяжаніе — сребролюбіе, поэтому погубимъ его; худой запасъ — злопамятство, поэтому отбросимъ его; пагубное пріобрјтеніе — невоздержное похотјніе, имъ-то болје, нежели чјмъ другимъ, обнищаемъ, чтобы такою нищетою пріобрјсти себј Царство: ибо блажени нищіи духомъ (Матф. 5, 3), то есть, објднявшіе такимъ богатствомъ. И всј другія діавольскія драгоцјнности блаженнје человјку даже и въ началј не пріобрјтать, чтобы содјлаться вовсе нестяжателями оскверняющаго; а не менје прекрасно и тому, кто прежде имјлъ у себя это лукавое стяжаніе, губить и въ ничто обращать таковыя имущества. Но вовсе не имјть когда либо участія въ подобномъ выше того, что совмјстно съ естествомъ человјческимъ; а уничтожить получивъ — на сіе достанетъ крјпости и человјческихъ силъ. Посему не имјть никакихъ стяжаній противника принадлежитъ единому Господу, пріявшему на Себя однј съ нами немощи, кромј грјха; ибо говоритъ Онъ: грядетъ сего міра князь, и во Мнј не находитъ ничего изъ принадлежащаго ему (Іоан. 14, 30). А какъ очищать себя тщательнымъ покаяніемъ, примјры сему можно видјть и на людяхъ, отличившихся добродјтелію. Погубилъ Павелъ худое стяжаніе невјрія, при помощи Сообщившаго ему благодать пророчества, и сталъ онъ исполненнымъ сокровища, котораго искалъ. Погубилъ Исаія при очищеніи Божественнымъ углемъ всякое нечистое, и слово, и помышленіе: и чрезъ это исполнился Духа Святаго. Губитъ всякій въ пріобщеніи лучшаго все признаваемое противнымъ тому. Такъ цјломудренный губитъ непотребство, правдивый неправду; скромный — гордыню, доброжелательный — ненависть, исполненный любви — вражду. Какъ въ Евангеліи слјпой нашелъ, чего не имјлъ, погубивъ, что имјлъ; ибо по отъятіи слјпоты вошелъ вмјсто ея лучь свјта, — и на прокаженнаго, по уничтоженіи болјзни, нисходитъ благодать здравія, и возставляемыхъ отъ смерти въ присутствіи жизни оставляетъ мертвость: такъ и въ предстоящемъ намъ любомудріи невозможно пріобрјсти что либо высокое не погубившимъ раченія о земномъ и низкомъ. Ибо нахожденіемъ послјдняго губится для насъ болје предпочтительное; и обратно потеря сего содјлается причиною обрјтенія драгоцјннаго. Сему научаемся мы Господнимъ Словомъ: обрјтый душу свою погубитъ ю (Матф. 10, 39). Ибо то самое, что душа бываетъ обрјтена въ вожделјваемомъ по веществу, дјлается причиною не обрјтенія ея въ благахъ истинныхъ. И наоборотъ лишеніе и гибель перваго дјлается пріобрјтеніемъ уповаемаго. Кая бо польза человјку, аще міръ весь пріобрящетъ, душу же свою отщетитъ (Матф. 16, 26)? Время, сказано, искати, и время погубляти. Посему, если узыали мы, какая выгода въ томъ искомомъ, которое обрјтается потерею пріобрјтеннаго худо: то перваго взыщемъ, а послјдяее погубимъ. Взыщемъ прекраснаго, а погубимъ худое. Но прекрасно и близко къ разсмотрјнному и то, что читается въ связи съ написаннымъ.
Екклесіастъ говоритъ: время хранити, и время отрјяти (Еккл. 3, 6). Что же хранити? Очевидно найденное нами въ слјдствіе исканія. Что отрјяти? Безъ сомнјнія то, потеря чего признана полезною. Родилась у тебя правая мысль, пришло тебј желаніе видјть Бога; возжада душа твоя къ Богу крјпкому живому (Псал. 41, 3); родилось въ тебј сильное желаніе быть во дворахъ Господнихъ; а дворы Господни, по моему разсужденію, суть добродјтели, съ которыми водворяется Слово, и всякій послјдующій Слову; храни это, чтобы не расточилось у тебя богатство чистыхъ стяжаній ума. Вкрадывается какой противный помыслъ, подобно скрытному какому татю истребляющему частыя помышленія; изринутъ и изгнанъ быть долженъ онъ изъ ума. Ибо по удаленіи его въ безопасности сохранится у насъ сокровище благъ. Если же вредоносный не изринутъ, то никакой не будетъ выгоды отъ пріобрјтенія; потому что богатство утечетъ по злоумышленію подкапывающихъ стјны.
Итакъ, поелику извјдали мы время исканія, а всякій ищущій находитъ: то, чтобы найденное оставалось при насъ, приставимъ къ сокровищу какую либо бдительную стражу. Сказано: всяцјмъ храненіемъ блюди твое сердце (Прит. 4, 23), послј того, какъ нашелъ, храня найденную благодать. Напримјръ, приступивъ съ вјрою, обрјлъ ты чистоту въ купјли. Но больше труда — сохранить, что пріялъ, нежели найдти, чего не имјлъ. Потому, какъ, по сказанному нами, благовременность исканія не опредјляется какимъ либо временемъ, но вся жизнь есть единое время для добраго сего исканія: такъ утверждаемъ, что и время храненія измјряется всею жизнію, предлагая и теперь тоже пророческое слово, которое говоритъ: очи мои выну ко Господу, яко Той исторгнетъ отъ сјти нозј мои (Псал. 24, 15). Въ томъ и безопасность къ храненію добраго нашего стяжанія, чтобы хранителемъ нашихъ стяжаній содјлался Богъ. Ибо когда очи мои будутъ выну ко Господу, тогда недјйственнымъ останутся сјти сопротивника, которыми онъ строитъ козни тому, что въ душј драгоцјннаго. Сказано: не даждь во смятеніе ноги твоея, и не воздремлетъ храняй тя (Псал. 120, 3). Итакъ настоящее изреченіе состоитъ въ связи съ предыдущимъ словомъ; то повелјвало искать, чтобы найдти; а это совјтуетъ хранить, чтобы не потерять. Способъ же хранить благо состоитъ въ томъ, чтобы отметать все признаваемое сопротивнымъ, какъ и въ осажденномъ городј охраненіе дјлается болје надежнымъ, когда изгнаны предатели; а пока они въ городј, скрытые враги сіи злоумышляютъ болје явныхъ. Ибо сказано: время хранити, и время отрјяти.
Дальнјйшее послјдованіе рјчи возводитъ душу къ высшему нјкоему любомудрію объ умопредставляемомъ. Ибо показываетъ, что вселенная сама въ себј крјпко связана, и въ стройности умопредставляемаго нјтъ никакого разрыва, а напротивъ того у существъ имјется какое-то между собою единодушіе. И ничто не отдјляется отъ взаимной связи всего; напротивъ того все пребываетъ въ бытіи; содержимое силою Сущаго. А дјйствительно сущее есть или сама благость, или другое имя, если кто кромј сего примыслитъ какое либо въ означеніе нетлјннаго Естества. Да и какъ кто либо найдетъ Ему имя, еже, по выраженію божественнаго Апостола, паче всякаго имени (Флп. 2, 9)? Впрочемъ, какое ни найдено было бы имя въ означеніе неизглаголаннаго могущества и естества; означаемое непремјнно есть благо. — Итакъ сіе-то благо, или что-то превысшее блага, и само дјйствительно существуетъ, и отъ себя дало и даетъ существамъ силу и придти въ бытіе, и пребывать въ бытіи. А все, представляемое внј Его, есть несущественность. Ибо что внј сущаго, то не въ бытіи. Посему такъ какъ зло представляется чјмъ-то противоположнымъ любви: а Богъ есть всесовершенная добродјтель; то внј Бога зло, котораго свойство состоитъ не въ томъ, что оно въ бытіи, но въ томъ, что оно не въ добрј. По нашему положенію слово: зло есть наименовавіе того, что внј понятія о добрј. Зло представляется столько же противоположнымъ добру, сколько несуществующее противоположно существующему. Итакъ, поелику мы по свободному устремлешю отпали отъ добра, то, какъ о тјхъ, которые не во свјтј, говорится, что видятъ тму (ибо ничего невидјть значитъ видјть тму); такъ и въ насъ, отпадшихъ отъ добра, осуществилось тогда неосуществленное естество зла, и дотолј пребудетъ, пока мы внј добра. Если же свободное движеніе нашей воли прерветъ сношеніе съ несущественнымъ и сблизится съ Сущимъ, то и сіе, что теперь во мнј, не имјя болје бытія, вовсе не будетъ имјть и того, чтобы оставаться во мнј; потому что зло, внј произволенія взятое, само по себј не существуетъ. А я, обратившись и прилјпившись къ истинно Сущему, и пребываю въ Сущемъ, который и всегда былъ, и на всегда пребудетъ, и нынј есть.
Сіи мысли, кажется мнј, внушаются сказаннымъ: время раздрати, и время сшити (Еккл. 3, 7), а именно, чтобы мы, отторгшись отъ того, съ чјмъ на зло себј сроднились, прилјпились къ тому, единеніе съ чјмъ для насъ благо. Ибо сказано: мнј прилјплятися Богови благо есть, полагати на Господа упованіе мое (Псал. 72, 28). Иный можетъ сказать, что совјтъ сей полезенъ и для многаго инаго; напримјръ: измите злаго отъ васъ самјхъ (1 Кор. 5, 13). Сіе повелјваетъ божественный Апостолъ объ осужденномъ за беззаконное смјшеніе, приказывая отторгнуть его отъ общей полноты Церкви, чтобы и малъ квасъ, какъ говоритъ онъ, порока въ осужденномъ не содјлалъ безполезнымъ все смјшеніе церковной молитвы (1 Кор. 5, 6).
Отторгнутаго же за грјхъ снова сшиваетъ Апостолъ покаяніемъ, говоря: да не многою скорбію пожренъ будетъ (2 Кор. 2, 7). Такъ благовременно умјлъ онъ и отдрать загрязненную часть церковной ризы, и снова пришить благовременно, когда стала омыта отъ скверны покаяніемъ. Можно видјть и многое сему подобное, что, какъ, по сказаніямъ, у древнихъ, такъ и въ наше время, совершалось и совершается въ церквахъ домостроительственно. Ибо знаете, съ кјмъ у насъ прервано единеніе, и съ кјмъ мы всегда какъ бы сшиты. Отторгшись отъ ереси, во всякое время привязаны мы къ благочестію, и тогда видя хитонъ Церкви нераздраннымъ, когда отторгся кто отъ общенія въ ересь. Но согласно ли съ взглядомъ прежде нами изслјдованнымъ любомудрствуетъ Писаніе о существахъ, или въ этомъ совјтј научаетъ оно чему либо подобному; во всякомъ случај изреченіе сіе содержитъ въ себј полезное и ко многому прилагаемое правило, во время отрывая отъ того, съ чјмъ быть въ связи худо, и во время привязуя опять къ тому, съ чјмъ единеніе полезно.
Но мы перейдемъ къ послјдующему въ словј, чјмъ по высшему любомудрію разсмотрјнное слово болје, кажется мнј, имјетъ близости съ послјднимъ изреченіемъ. Ибо напередъ указало время молчати, а по молчаніи дало время глаголати (Еккл. 3, 7). Посему, когда и о чемъ лучше молчать? Иный скажетъ, что объ относящемся къ нраву часто молчаніе приличнје слова, какъ, напримјръ Павелъ различаетъ благовременность молчанія и слова, иногда узаконяя молчать, а иногда совјтуя говорить. Всяко слово гнило да не исходитъ изъ устъ вашихъ — вотъ законъ молчанія; но точію еже если благо къ созданію вјры, да дастъ благодать слышащимъ (Ефес. 4, 29) — вотъ время говорить. Жены въ церквахъ да молчатъ (1 Кор. 14, 34). Апостолъ опять опредјлилъ время молчанію. Аще же чесому, чего не знаютъ, научитися хотятъ, въ дому своихъ мужей да вопрошаютъ (1 Кор. 14, 35); опять указалъ благовременность слова. Не лжите другъ на друга (Кол. 3, 9); вотъ благовременность молчанія. Глаголите кійждо искреннему своему истину (Ефес. 4, 25), — снова дозволеніе говорить. Много подобнаго сему можно сказать и изъ ветхаго писанія. Внегда востати грјшному предо мною, онјмјхъ и смирихся, и умолчахъ отъ благъ (Псал. 38, 2-3): яко глухъ не слышахъ, и яко нјмъ не отверзаяй устъ своихъ (Псал. 37, 14). Безгласнымъ дјлается, кто пребываетъ неподвижнымть къ воздаянію за зло; а для чего надлежить употребить слово, отверзаетъ уста въ притчахъ, провјщаваетъ гананія (Псал. 77, 2), исполняетъ уста хваленія (Псал. 70, 8), дјлаетъ языкъ тростію (Псал. 44, 2).
Но когда въ Писаніи тысячи примјровъ, какая нужда утончаться въ словј о томъ, что всјми признано? А что пришло мнј на мысль прежде сего, именно же, что благовременность молчати и глаголати согласуется съ предложеннымъ умозрјніемъ о раздрати и сшити, намјреваюсь это же, повторивъ снова, сказать въ немногихъ словахъ. Ибо тамъ слово, отторгнувъ душу привязанную на зло себј къ противнику, привело въ единеніе съ истинно сущимъ, прилјпивъ ее къ тому, что выше слова, какъ предварительно о семъ была рјчь: а здјсь, поэтому же, кажется мнј, напередъ повелјно молчать, именно же, потому что, чего отторгшаяся отъ зла душа непрестанно ищетъ, и съ чјмъ, обрјтши это, желаетъ быть сошвенною, то, превосходя всякое понятіе и наименованіе, выше всякаго къ истолкованію служащаго слова. И упорно старающійся вмјстить это въ значеніе слова, самъ того ее примјчая, погрјшаетъ противъ Божества. Ибо о чемъ вјруемъ, что все превышаетъ, то, конечно, выше и слова. А кто предпріемлетъ неопредјлимое объять словомъ, тотъ не соглашается ли уже, что превыше всего вводимое имъ вмјсто всепревышающаго, потому что собственное слово свое почитаетъ чјмъ-то сему подобнымъ и столько же великимъ, поколику и въ какой мјрј вмјстило сіе слово, не зная, что боголјпное понятіе объ истинно-сущемъ сохраняется только при увјренности, что Божество превыше вјдјнія? Посему все сущее въ твари взираетъ на то, что сродно съ нимъ по естеству: и нјтъ существа между тварями, которое бы пребывало въ бытіи, изшедши изъ себя самаго. Нјтъ ни огня въ водј, ни въ огнј воды, ни суши въ глубинј, ни влажности въ сушј, ни въ воздухј землянаго, ни въ землј также воздушнаго: напротивъ того каждое существо, оставаясь въ собственныхъ своихъ естественныхъ предјлахъ, дотолј и существуетъ, пока пребываетъ внутри собственныхъ своихъ предјловъ. Если же что станетъ внј самого себя, то оно будетъ и внј бытія. И какъ сила чувствилищъ, оставаясь при естественныхъ дјятельностяхъ, не можетъ перейдти въ дјятельность чего либо ближайшаго; глазъ не дјйствуетъ, какъ слухъ, слухъ не имјетъ вкуса, осязаніе не бесјдуетъ, языкъ не производитъ того, что дјлаютъ зрјніе и слухъ: но каждое чувство имјетъ предјломъ собственной своей силы свою естественную дјятельность: такъ и всякая тварь не можетъ обширностію своего воззрјнія выдти изъ самой себя, но всегда въ себј пребываеть, и на что ни смотритъ, видитъ себя, хотя и думаетъ, будто бы видитъ нјчто высшее себя, однакоже не имјетъ по естеству и способности смотрјть внј себя. Такъ напримјръ при обозрјніи существъ усиливается отрјшиться отъ представленія пространства, но не отрјшается. Ибо со всякимъ вновь обрјтаемымъ представленіемъ непремјнно вмјстј усматриваетъ и пространство, объемлемое существенностію представляемаго умомъ. Пространство же есть не иное что, какъ тварь. А то благо, котораго искать, и которое сохранить научились мы, будучи выше твари, выше и постиженія. Ибо наша мысль, совершая путь по пространственному протяженію, какъ постигнетъ непространственное естество, всегда чрезъ разложеніе времени извјдывая, что изъ находимаго его старше? Хотя своею любознательностію протекаетъ она все познаваемое, однакоже не находитъ никакого способа перейдти представленіе вјчности, чтобы поставить себя внј, стать выше, и существа прежде всего созерцаемаго, и самой вјчности. Но, какъ бы нашедши себя на нјкоей вершинј горы, предположи, что это какая-то скала, гладкая и круглая, внизу по наружности красная, простирающаяся въ безпредјльную даль, а въ верху подъемлющаяся въ высоту утесомъ, который нависшимъ челомъ падаетъ въ какую-то обширную пропасть. Посему, что естественно терпјть касающемуся краемъ ноги этого клонящагося въ пропасть утеса, и ненаходящему ни опоры ногј, ни поддержки рукј, — это же, по моему мнјнію, терпитъ и душа, прошедшая то, что проходимо въ протяженномъ, когда взыскуетъ естества предвјчнаго и непротяженнаго; не находя, за что взяться, ни мјста, ни времени, ни мјры, ни чего либо другаго сему подобнаго, къ чему доступъ возможенъ для нашего разумјнія, но повсюду скользя при соприкосновеніи съ неудержимымъ, приходитъ она въ круженіе и смущеніе, и снова обращаетея къ сродному, возлюбивъ такую только мјру познанія о Превысшемъ, при какой можно убјдиться, что Оно есть нјчто иное съ естествомъ вещей познаваемыхъ. Посему, когда слово приходитъ къ тому, что выше слова, тогда настаетъ время молчать, и неизъяснимое чудо оной неизглаголанной силы содержать въ тайнј сознанія, зная, что и великіе мужи глаголали о дјлахъ Божіихъ, а не о Богј, говоря: кто возглаголетъ силы Господни (Псал. 105, 2)? и: повјмъ вся дјла твоя (Псал. 9, 1); и еще: родъ и родъ восхвалятъ дјла Твоя (Псал. 144, 4). Дјла глаголютъ, и о дјлахъ возвјщаютъ, и убјждаютъ гласно исповјдать о томъ, что сдјлано. Но когда слово о самомъ превосходящемъ всякое слово, тогда тјмъ самымъ, что говорятъ, прямо узаконяютъ молчаніе. Ибо глаголютъ, что великолјпію, славј, святынј Его нјсть конца (Псал. 144, 3). Подлинно чудо! Почему слово убоялось приблизиться къ славј Божественнаго чуда, такъ что удивленіе не коснулось чудесности чего либо изъ усматриваемаго отвнј? Ибо не сказало, что сущности Божіей нјсть конца, почитая весьма дерзновеннымъ составить о семъ понятіе, но только выражаетъ словомъ удивленіе усматриваемому въ словј великолјпію. Пророкъ не могъ также видјть и сущности самой славы, но изумјвалъ, представивъ мысленно славу Его святыни. Посему сколько далекъ былъ отъ того, чтобы любопытствовать объ естествј, что оно такое, кто не имјлъ силъ даже подивиться послјднему изъ проявляемаго? потому что не святынј Его и не славј святыни дивился, но предположивъ удивляться только великолјпію славы святыни, чудомъ оной приведенъ въ изнеможеніе. Ибо не объялъ мыслію конца въ возбуждающемъ удивленіе. Почему говоритъ, что славј, великолјпію, святынј Его нјсть конца. Итакъ, если рјчъ о Богј, то, когда вопросъ о сушности, время молчать: а когда о какомъ либо благомъ дјйствіи, вјдјніе о которомъ нисходитъ и до насъ, тогда время возглаголать силы, возвјстить чудеса, повјдать дјла, и до сихъ предјловъ пользоваться словомъ; а въ разсужденіи того, что внј оныхъ, не позволять твари выступать изъ своихъ предјловъ, довольствоваться же, если познаётъ сама себя. Ибо, по моему разсужденію, если тварь не познала сама себя, не постигла, какова сущность души и естество тјла, откуда существо, откуда рожденія одного отъ другаго, какъ несуществующее осуществляетъ, какъ существующее разрјшается въ несуществующее; какая стройность въ мірј семъ изъ противоположностей, — если тварь не познала сама себя; то какъ объяснить то, что выше ея? Посему время молчать объ этомъ: потому что молчаніе о семъ лучше. Время же говорить о томъ, чјмъ жизнь наша возрастаетъ въ добродјтели, о Христј Іисусј, Господј нашемъ. Ему слава и держава во вјки вјковъ! Аминь.
Печатается по изданію: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть вторая. — М.: Типографія В. Готье, 1861. — С. 310-334. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводј, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, томъ 38.)
Время любити, и время ненавидјти (Еккл. 3, 8). Кто будетъ имјть столько чистый слухъ, чтобы чисто принять слово о любви, не привнеся въ себя съ нимъ ничего изъ нечистой любви? И нашимъ, можетъ быть, ушамъ потребны персты Іисусовы, чтобы Божественнымъ прикосновеніемъ истиннаго Слова способность слуха у души нашей освобождена была отъ всякой скверны, заграждающей слухъ, и уразумјли мы достойную похвалы любовь, вняли душею, когда время любити, и когда время ненавидјти. Не думаю же, чтобы это было иное какое либо время, кромј полезнаго. Ибо, по моему разсужденію, польза того и другаго изъ сихъ расположеній показываетъ благовременность обнаруженія каждаго; такъ что, если открывающееся на дјлј не служитъ къ пользј, то оно и неблаговременно. Прежде же всего, думаю, надлежитъ выразумјть значеніе этихъ двухъ словъ, разумјю, слова: любити и ненавидјти, чтобы такимъ образомъ уразумјть намъ въ словј и благовременное ихъ употребленіе.
Любовь есть внутренняя связь съ тјмъ, что пріятно, производимая удовольствіемъ и пристрастіемъ. Ненависть есть отчужденіе отъ непріятнаго и отвращеніе отъ оскорбляющаго. То или другое изъ сихъ расположеній можно употреблять и съ пользою, и вопреки тому; и всякая добродјтельная жизнь какъ бы отсюда ведетъ свое начало. Ибо къ чему приклонились съ любовію, съ тјмъ освоиваемся душами: а къ чему расположены съ ненавистію, того чуждаемся. Съ хорошимъ, или съ худымъ будетъ связь души, любимое душею нјкоторымъ образомъ срастворяется съ нею. Но что ни было бы это, какъ скоро войдетъ въ среду ненависть произведетъ разрывъ и съ хорошимъ и съ дурнымъ. Посему должно намъ смотрјть, что любезно, и что ненавистно естеству, чтобы таковымъ расположеніемъ души пользуясь, благовременно содјлаться по ненависти чуждыми худаго, и войдти въ единеніе съ естествомъ добра. И о, еслибы естество человјческое прежде всего обучалось этому, разумјю различеніе хорошаго и того, что нетаково! Къ нашей жизни не имјли бы и доступа страсти, еслибы съ самаго начала распознавали мы хорошее. А теперь, цјнителемъ хорошаго на первый разъ дјлая неразумное чувство, возрастаемъ съ образовавшимся въ началј сужденіемъ о вещахъ, и потому съ трудомъ можемъ быть отвлечены отъ того; что признало въ насъ хорошимъ чувство, и съ чјмъ своимъ возрастаніемъ утвердили мы себя въ добромъ сношеніи.
Хорошимъ представляется для людей, что глазамъ въ неодушевленномъ веществј, или въ одушевленныхъ зрјлищахъ, доставляетъ нјкоторое удовольствіе доброцвјтностію. Для слуха прекрасно стройное пјніе! а въ сокахъ и запахахъ опредјляется хорошее, одно по одобренію вкуса, а другое — обонянія. Но что всего грубје и неразумнје, такъ это чувство осязанія, которымъ въ приговорј о томъ, что хорошо, беретъ въ естествј верхъ невоздержное сластолюбіе. Итакъ, поелику чувства раждаются у насъ немедленно, вмјстј съ нашимъ рожденіемъ, и ими пользуемся съ первыхъ дней жизни; а у чувственности великая близость съ неразумною жизнію; потому что подобное сему усматривается и у безсловесныхъ; между тјмъ какъ умъ, неразвертывающійся во младенчествј, встрјчаетъ какъ бы препятствіе въ своей дјятельности, и нјкіимъ образомъ утјсняется преобладаніемъ неразумнаго чувства; то посему самому ошибочное и погрјшительное употребленіе исполненнаго любви расположенія дјлается началомъ и основаніемъ порочной жизни. И какъ у насъ двойное нјкое естество, срастворенное изъ духовнаго и чувственнаго; то въ слјдствіе сего двойная у насъ и жизнь, совершающаяся сообразно тому и другому естеству, и именно по части чувственной тјлесно; а по другой части безплотно. Но тјмъ, что прекрасно, и тјмъ, что не таково, не одно и тоже равно служитъ для того и другаго вида нашей жизни, напротивъ того для жизни духовной — духовное, а для чувственной и тјлесной части то, что угодно признавать таковымъ чувству. Итакъ, поелику чувство раждается вмјстј съ началомъ нашего бытія, а умъ, который можетъ раскрываться въ человјкј только постепенно, ожидаетъ, когда придетъ онъ въ соразмјрный возрастъ: то по немногу раскрывающійся умъ находится по сей причинј подъ владычествомъ чувства, и что всјми силами непрестанно беретъ верхъ, тому привыкаетъ повиноваться, то и признавая или хорошимъ или дурнымъ, что, или избираетъ, или отвергаетъ чувство. Посему затруднительнымъ и безуспјшнымъ для насъ дјлается уразумјніе истинно добраго; потому что бываемъ предубјждены рјшеніемъ чувствъ, ограничивая хорошее только тјмъ, что веселитъ и услаждаетъ. Ибо какъ невозможно видјть небесныя красоты, когда воздухъ надъ главою наполненъ туманомъ: такъ и душевное око не можетъ усматривать добродјтели, когда при зрјніи, какъ бы туманомъ какимъ, объято сластолюбіемъ. Посему, такъ какъ чувство имјетъ въ виду удовольствіе, а удовольствіе препятствуетъ уму усматривать добродјтель; то дјлается оно началомъ порока, потому что и умъ, преобладаемый чувствомъ, подтверждаетъ неразумное сужденіе о хорошемъ; и если глазъ скажетъ, что красота состоитъ въ доброцвјтности видимаго, соглашается съ тјмъ и разумјніе. А также и въ прочемъ то и признается хорошимть, что веселитъ чувство.
Но если бы возможно намъ было какъ либо въ началј имјть истинное сужденіе о хорошемъ, и умъ самъ собою оцјнивалъ доброе; то не рабствовали бы мы, поработившись неразумному чувству, и ставъ скотоподобными. Посему, чтобы могло быть въ насъ различаемо такое смјшеніе, и непогрјшительно распознавалось, что достолюбезно по естеству, и что опять противоположно сему, Екклесіастъ о томъ говоритъ теперь въ слјдующихъ словахъ: время любити, и время ненавидјти, чјмъ различаетъ свойство вещей, показывая; что любимо, и что ненавидиио, можетъ быть съ пользою. Ибо юность, кипя страстями своего возраста, говоритъ: что ей время любить то, что любезно юности: но Екклесіастъ противорјчитъ юности, опредјляя иное время чистой любви: потому что погрјшительная связь души съ тјмъ, что ни съ чјмъ несообразно, не есть и любовь. Какъ при здоровомъ состояніи нашего естества, жажда лоявляется въ тјлј благовременно; а въ комъ такое расположеніе произведено угрызеніемъ особаго рода ехидны [1], о тјхъ никто не скажетъ, что жажда дјйствуетъ въ нихъ благовременно; потому что жажда у нихъ бываетъ не естественнымъ побужденіемъ, но недугомъ: такъ и нечистая любовь юности есть не любовь, но болјзнь воли, производимая воспалительнымъ угрызеніемъ возраста.
Поэтому не всякая любовь благовременна, а только ощущаемая къ достойному любви. Но о семъ невозможно пріобрјсти яснаго вјдјнія, если въ взглядј о семъ небудетъ разобрано самое понятіе любви. Итакъ изъ благъ, какія вожделјнны людямъ, одни дјйствительно таковы, какими и именуются, другія же имјютъ ложное наименованіе. Все то, что невременное доставляетъ наслажденіе, и не таково, что одному кажется хорошимъ, а для другихъ бываетъ безполезно, напротивъ же того всегда всјмъ и во всемъ, у кого бы ни находилось, служитъ благомъ, — есть истинное благо, пребывающее всегда одинаковымъ, и недопускающее примјси чего либо худаго; и оно изслјдывающими сіе до точности усматривается въ единомъ Божественномъ и вјчномъ естествј. А все прочее, что хорошо для чувства, хотя кажется хорошимъ по мнимому обольщенію, но не состоитъ, и не состояло, такимъ въ естествј своемъ, будучи же естества текучаго и скоропреходящаго, по нјкоему обольщенію и суетному предположенію людьми невјжественными признается за дјйствительно хорошее. Посему, если привязанные къ непостоянному не желаютъ всегда неизмјннаго; то кажется, что Екклесіастъ, когда говоритъ: время любити и время ненавидјти, какъ бы стоя на высокой нјкоей башнј, такъ взываетъ человјческому естеству: истинное благо есть нјчто иное; оно же самое и прекрасно, и пріобщающихся его дјлаетъ таковыми. Ибо каково по природј то, чего пріобщаются, въ тоже самое необходимо прелагаются и причащающіеся: такъ напримјръ: благоухающими дјлаются уста того, кто пріемлетъ въ уста какіе либо благоухающіе ароматы, и наоборотъ зловонны уста ядущащаго чеснокъ, или что другое еще болје зловонное. Итакъ, поелику всякая грјховная скверна зловонна, а напротивъ того добродјтель есть Христово благоуханіе, исполненное же любви сношеніе съ любимымъ естественно производитъ сраствореніе; то къ чему привержены мы любовію, тјмъ и дјлаемся, или благоуханіемъ Христовымъ, или зловоніемъ. Возлюбившій прекрасное самъ будетъ прекрасенъ; потому что благость Пребывающаго въ немъ въ себя претворяетъ пріявшаго ее. Посему-то всегда Сущій предлагаетъ намъ Себя въ снјдь, чтобы мы, пріявъ Его въ себя, содјлались тјмъ же, что Онъ. Ибо говоритъ: плоть Моя истинно есть брашно, и кровь Моя истинно есть пиво (Іоан. 6, 55). Посему, кто любитъ сію Плоть, тотъ не бываетъ другомъ собственной своей плоти, и кто съ любовію расположенъ къ сей Крови, тотъ содјлается чистымъ отъ крови чувственной. Ибо плоть Слова и кровь, какая въ этой плоти, имјютъ въ себј не одинъ какой либо благодатный даръ, — но сладостны для вкушающихъ, желательны для вожделјвающихъ, достолюбезны для любящихъ.
Если же кто обратитъ любовь къ несостоятельному; то каково оно по естеству, таковымъ же по всей необходимости сдјлается и предающійся этому. Посему, такъ какъ въ существующемъ, иное дјйствительно, а иное суетно, то надлежитъ узнать суетное, чтобы чрезъ противоположеніе уразумјть намъ естество дјйствительно сущаго. Такъ поступаютъ всј святые, уклонившихся отъ прямаго пути и идущихъ путемъ погрјшительнымъ возвращая на тотъ путь, съ котораго совратились, взывая имъ издали: «бјги пути, по которому идешь; на немъ разбойники и грабители и засады убійцъ», — чтобы вмјстј и путникъ предотвратилъ опасность пагубнаго пути, и уклоненіе съ сего пути содјлалось путеводствомъ на путь спасающій. Такъ и великій Екклесіастъ свыше взываетъ человјческому роду, блуждающему по непроходнјй, а не по пути, какъ говоритъ Пророкъ (Псал. 106, 40), ясно въ сказанномъ выражая слјдующее: «для чего, люди, блуждаете въ жизни! Для чего любите суетное, привержены къ непостоянному, и привязаны своимъ расположеніемъ къ тому, что не имјетъ никакой состоятельности? Есть другой путь непогрјшительный и спасительный; его возлюбите, по нему шествуйте съ любовію; сему имя — истина, жизнь, нетлјніе, свјтъ и тому подобное. А тотъ путь, по которому идете, достоинъ ненависти и отвращенія; потому что лишенъ свјта и покрыгь тмою, ведетъ къ стреининамъ, пропастямъ и мјстамъ, гдј живутъ звјри, скрываются разбойники».
Посему сказавшій: время любити, указалъ, что дјйствительно заслуживаетъ дружбу и достолюбезно: и предписавшій время для ненависти научилъ, отъ чего надлежитъ имјть отвращеніе. Посему дознавъ, что достолюбезно по естеству, къ сему и прилјпимся любовію, нимало не совращаемые съ пути неумјньемъ судить о прекрасномъ и не расточая любви на то, что запрещаетъ любить и великій Давидъ, говоря: сынове человјчестіи, доколј тяжкосердіи? вскую любите суету, и ищете лжи (Псал. 4, 3)? Ибо одно только достолюбезно по естеству — истинно Сущее, о чемъ законоположеніе говоритъ въ десятословіи: возлюбиши Господа Бога твоего отъ всего сердца твоего, и отъ всего помышленія твоего (Втор. 6, 5). И одно также поистинј ненавистно, это — изобрјтатель грјха, врагъ нашей жизни, о которомъ законъ говоритъ: возненавидиши врага твоего (Матф. 5, 4-3). Любовь къ Богу содјлывается крјпостію любящаго; а расположенность къ пороку приноситъ погибель любящему зло. Ибо такъ говоритъ пророчество: возлюблю Тя Господи крјпосте моя: Господь утвержденіе мое, и прибјжище мое, и избавитель мой (Псал. 17, 2-3). О противоположномъ же говоритъ: любяй неправду, ненавидитъ свою душу. Одождитъ на грјшники сјти (Псал. 10, 5-6). Посему время для любви къ Богу — вся жизнь; и время для отчужденія отъ сопротивника — цјлая жизнь. Кто хотя малую какую часть жизни своей пребываетъ внј любви Божіей, тотъ, безъ сомнјнія, бываеть внј Того, отъ любви къ Кому отдалился онъ. А пребывающему внј Бога, необходимо быть и внј свјта (потому что Богъ свјтъ есть), также внј жизни и нетлјнія и внј всякаго понятія и всякой вещи представляемыхъ лучшими, что все есть Богъ. Ибо кто не въ этомъ, тотъ, безъ сомнјнія, въ противномъ. Посему таковаго пріемлютъ въ себя тма, тлјніе, всегубительство и смерть.
Различивъ это въ краткомъ изреченіи, Екклесіастово слово показываетъ свойство того и другаго изъ представляемаго протовоположно, открывъ сіе благовременною любовію и во время обнаруживаемою ненавистію. Время, говоритъ онъ, возлюбить доброе; и время также возненавидјть противоположное; говоритъ же такъ: «той мысли держись, человјкъ, что слово сіе имјетъ въ виду прекрасное; потому что извращенное и погрјшительное расположеніе нашей души, къ тому или другому изъ этого, есть корень и начало грјха. Сказано: никто не можетъ двјма господинома работати, ибо или единаго возненавидитъ, а другаго возлюбитъ (Лук. 16, 13). Это противоположеніе научаетъ, кто господствуетъ худо, и кого надлежитъ чуждаться по ненависти, а также кто властвуетъ надъ подначальнымъ ко благу, и къ кому прилјпляться прилично любви. Если же кто будетъ держаться ненавистнаго, а пренебрегать достолюбезнымъ, то онъ нарушитъ благовременность любви и ненависти къ собственному своему вреду. Ибо небрегущій о дјлј потерпитъ отъ него вредъ, а держащійся погибели, пріобрјтетъ себј то, чего держался. Посему различившій словомъ разумјемое о добродјтели и порокј, познаетъ благовременность, какъ надлежитъ вести себя въ разсужденіи того и другаго. Воздержаніе и сластолюбіе, цјломудріе и непотребство, скромность и кичливость, доброжеланіе и зломысліе, также все мысленно представляемое противоположнымъ, ясно указуется тебј Екклесіастомъ, чтобы ты хорошимъ расположеніемъ подалъ о семъ душј полезный совјтъ. Посему время возлюбить воздержаніе, и возненавидјть сластолюбіе, чтобы содјлаться тебј не сластолюбцемъ, а паче боголюбцемъ, и возненавидјть также все прочее, любопрительность, корыстолюбіе, славолюбіе, и что только обращеніемъ любви къ тому, чего недолжно любить, разрываетъ связь съ добрымъ. Напримјръ дозвали мы между прочимъ ученіе, что всякое движеніе души къ доброму уготовано Создавшимъ естество наше; если же погрјшительное, конечно, употребленіе таковыхъ движеній породило поводы къ пороку; то свободная наша воля, будучи сама въ себј прекрасною, какъ скоро приводится къ дјйствію на зло, дјлается крайнимъ изъ золъ. И на оборотъ, сила, отталкивающая непріятное, которой имя есть ненависть, служитъ орудіемъ добродјтели, когда вооружается на противное; но дјлается оружіемъ грјха тогда, какъ противоборствуетъ добру. Посему всякое созданіе Божіе изъ уготованныхъ въ насъ добро и ничтоже отметно, со благодареніемъ пріемлемо (1 Тим. 4, 4); а неблагодарное употребленіе ихъ сдјлало созданіе сіе страстію, по которой прекращается близость къ Богу, вводится же и поставляется на мјсто Бога противоположное; такъ что таковыми людьми обоготворяются страсти. Такъ ненасытнымъ богъ чрево (Флп. 3, 19). Такъ любостяжательные дјлаютъ для себя идоломъ свою болјзнь. Такъ по обольщенію омраченные душевными очами въ вјкј семъ богомъ себј содјлали тщеславіе. Короче сказать, чему кто отдавъ подъ иго, свой помыслъ содјлаетъ рабомъ и подручнымъ, то и обоготворяетъ въ собственной своей страсти; но онъ не потерпјлъ бы сего, если бы не освоился любовію со зломъ.
Поэтому, если уразумјли благовременность любви и ненависти, то одно возлюбимъ, а съ другимъ поведемъ брань. Ибо Екклесіастъ говоритъ: время брани и время мира (Еккл. 3, 8). Видишь полчище сопротивныхъ страстей, законъ плоти, противувоюющъ закону ума, и плјняющъ закономъ грјховнымъ (Рим. 7, 23). Обрати вниманіе на разнообразное пріуготовленіе къ битвј, какъ сопротивное воинство въ тысячј мјстахъ угрожаетъ нападеніемъ твоему городу; посылаетъ соглядатаевъ, привлекаетъ къ себј измјнниковъ, устрояетъ заставы и засады, заключаетъ условія о вспоможеніи, заготовляетъ боевыя оружія, пращниковъ, стрјлковъ, рукопашныхъ бойцовъ, конскую силу, и все сему подобное ополчается противъ тебя. Конечно же, не неизвјстенъ тебј смыслъ сказаннаго, знаешь, кто измјнникъ, кто соглядатай, кто подстерегающіе въ засадј, кто пращники, кто стрјлки, кто рукопашные бойцы и дружина конниковъ. Поэтому, все сіе имјя въ виду, надлежитъ и намъ вооружиться, призвать союзниковъ, развјдать о подвластныхъ намъ, не благопріятствуетъ ли кто врагамъ, предусмотрјть на пути засады, обезопасить себя отъ ударовъ щитами, прикрыть себя сверху отъ вступающихъ въ рукопашный бой, и перекопать подступъ къ намъ конницы. А инымъ прилично и стјны обезопасить укрјпленіями, чтобы не поколебали ихъ стјнобитныя орудія.
Безъ сомнјнія же никакимъ словомъ не объяснимъ въ подробности; какъ врагъ каждаго того города, населеннаго въ душј Богомъ, или допытывается о нашихъ силахъ чрезъ соглядатаевъ, или даже между нами самими находитъ сдјлавшихся предателями нашихъ силъ. Но чтобы яснје раскрылось это понятіе, скажемъ: таково первое прираженіе искушенія, съ чего берутъ начало страсти. Вотъ кто бываетъ соглядатаемъ нашихъ силъ! Представилось, напримјръ, глазамъ зрјлище, которое можетъ возобновить въ насъ вожделјніе. Симъ-то врагъ и извјдываетъ въ тебј силы, крјпки ли онј, и готовы ли къ отбою, или слабы и готовы сдаться. Ибо, если не принялъ ты на себя согбенной наружности, и силы разумјнія не растерялись у тебя при томъ, что увидјлъ, но безстрастно перенесъ ты встрјчу, то немедленно приводишь въ ужасъ соглядатая, какъ бы показавъ ему какую копьями вооруженную дружину воиновъ, разумјю ополченіе помысловъ. Если же во время зрјнія чувство разнјжилось отъ удовольствія, и подобіе видимаго образа посредствомъ очей вторглось внутрь сердца, то внутренній военачальникъ умъ, какъ неимјющій никакого мужества, или никакой отваги, но сластолюбивый и изнјженный, подвергается тогда нападенію, и вокругъ соглядатая собирается множество предателей изъ толпы помысловъ. А это — тј предатели, о которыхъ Господь говоритъ: врази человјку домашніи его (Матф. 10, 36), которые отъ сердца исходятъ и сквернятъ человјка, и имена которыхъ ясно можно дознать изъ Евангелія (Матф. 15, 18-19). Послј сего нетрудно тебј будетъ уразумјть по порядку подробности этого непріятельскаго распоряженія, невидимо уготовляющаго засады, въ которыя попадаютъ неосмотрительно идущіе путемъ жизни. Ибо тј, которые подъ видомъ дружбы и доброжелательства совлекаютъ внимающаго имъ въ грјховную пагубу, тј самые суть подстерегающіе въ засадахъ при дорогахъ, это хвалители сластолюбія, руководящіе къ зрјлищамъ, показывающіе удобство дјлать худое, своими поступками вызывающіе на подражаніе подобнымъ дјламъ, на конечную пагубу губимымъ именующіе себя ихъ братьями и друзьями. О нихъ написано, что всякъ братъ запинаніемъ запнетъ, и всякъ другъ льстивно наскочитъ (Іер. 9, 4).
Если же уразумјли мы засады, то въ состояніи будемъ до ясности развјдать и объ этой толпј пращниковъ, стрјлковъ и копейщиковъ; потому что обидчики, люди раздражительные и злорјчивые, сами предначиная обиды, вмјсто стрјлъ или камней, стрјляютъ и мещутъ язвительными словами, и проходящихъ безъ брони и неосторожно поражаютъ въ средину сердца. А непогрјшатъ и тј, которые страсть кичливости и гордыни сравнятъ съ величавостію коней. Ибо подлинно это какіе-то высоковыйные и высокосердые кони, надменными кичливостію реченіями, какъ дутыми какими копытами, брыкающіе людей скромныхъ. О нихъ-то говоритъ Писаніе: да не пріидетъ мнј нога гордыни (Псал. 35, 12). А подъ орудіями, которыми разбиваются связи стјны, прекрасно сдјлаетъ иный, понявъ любостяжальность. Ибо нјтъ ничего столько тяжелаго и неприступнаго въ вражескомъ ополченіи, какъ орудіе сребролюбія; потому что, хотя наилучшимъ образомъ оградятся души стройною связію другихъ добродјтелей, но тјмъ не менје и чрезъ нихъ нерјдко проникаетъ это стјнобитное орудіе. Можно видјть, что и при цјломудріи вторгается любостяжаніе, при вјрј, при точномъ храненіи таинствъ, при воздержаніи и смиренномудріи и при всемъ тому подобномъ, бываетъ это тяжкое и непреоборимое прираженіе зла. Почему иные воздержные, цјломудренные, пламенјющіе вјрою, люди строгаго образа жизни, скромные нравами, не въ состоянія бываютъ противостать этой только болјзни.
Посему, если уразумјли мы полчище непріятелей, то время вести и брань. Никто же да не осмјливается сопротивное ополченіе обратить въ бјгство, не взявъ въ руки апостольскаго всеоружія (Ефес. 6, 11). И конечно всякому извјстенъ способъ божественнаго онаго вооруженія, которымъ Апостолъ стоящаго предъ дружиною враговъ дјлаетъ неуязвимымъ сопротивными стрјлами. Ибо раздјливъ добродјтели на виды, каждый видъ добродјтели Апостолъ содјлалъ особеннымъ оружіемъ, пригоднымъ для насъ въ каждомъ обстоятельствј. Съ вјрою соплетши и соткавъ справедливость, изъ нихъ вооружаемому уготовляетъ броню, прекрасно и безопасно ограждая воина тою и другою. А если вјра и справедливость отдјлена одна отъ другой; то оружіе не можетъ содјлаться безопаснымъ для того, кому вручается. И вјра безъ дјлъ правды недостаточна ко спасенію, а также праведность жизни для спасенія небезопасна сама по себј, не въ сопряженіи съ вјрою. Посему, какъ бы вещества какія, соплетши въ семъ оружіи вјру и правду, Апостолъ приводитъ у воина въ безопасность вмјстилище сердца; ибо подъ бронею разумјется сердце. А голову доблестнаго обезопашиваетъ надеждою, означая симъ, что хорошему воину приличествуетъ, какъ нјкое перо на шлемј, имјть въ горнемъ упованіе чего либо возвышеннаго. И щитъ, оружіе прикрывающее, есть несокрушимая вјра, которую не можетъ пронзить остріе рожна. Подъ рожнами же, какіе мещутъ въ насъ непріятели, будемъ, конечно, разумјть разнообразныя прираженія страстей. Но спасительное оружіе, которое вооружаетъ десную руку доблестно подвизающихся со врагами, есть Святый Духъ, страшный, когда противодјйствуетъ, и спасительный, когда сообщается пріемлющимъ. И всякое евангельское ученіе доставляетъ безопасность ногамъ, такъ что ни одна часть тјла не оказывается обнаженною и открытою для принятія удара.
Посему, если дознали мы, съ кјмъ надлежитъ вести брань, и такъ вступать въ битву; то прилично дознать и другую сторону дјла, съ кјмъ, какъ объявляетъ слово сіе, быть въ союзј и мирј. Итакъ кто же тотъ добрый военачальникъ, съ которымъ сближусь миромъ? Кто царь таковаго воинства? Не явно ли, какъ то и другое узнаемъ изъ богодухновеннаго Писанія, что небесное воинство есть дружина Ангеловъ? Ибо сказано: бысть множество вой небесныхъ, хвалящихъ Бога (Лук. 2, 13). И Даніилъ усматриваетъ тьмы темъ предстоящихъ, и видитъ тысячи тысячъ между служащими (Дан. 7, 10). И Пророкъ, свидјтельствующій о подобномъ сему, Господа вселенной именуетъ Господомъ воинствъ и Господомъ силъ (Ис. 23, 10). И Навину говоритъ Сильный въ брани: азъ Архистратигъ силы (Нав. 5, 14). Если же уразумјли мы, какое это доброе споборничество, и кто вождь сихъ споборниковъ; то вступимъ съ Нимъ въ союзъ, прибјгнемъ къ Его могуществу, содјлаемся друзьями Пріобрјтшаго столько силы. Какой же способъ сближенія съ Нимъ, сему учитъ насъ вводящій въ сію пріязнь, великій Апостолъ, когда говоритъ: оправдившеся убо вјрою, миръ имамы къ Богу (Рим. 5, 1); и еще: по Христј молимъ, яко Богу молящу нами: молимъ по Христј, примиритеся съ Богомъ (2 Кор. 5, 20). Ибо мы, которые нынј бјхомъ естествомъ чада гнјва (Ефес. 2, 3), дјлая то, чего не надлежало, и сопричислялись къ противящимся десницј Вышняго, отложивъ нечестіе и мірскія похоти, какъ начавшіе жить свято, и праведно, и благочестно, симъ примиреніемъ вступаемъ въ союзъ съ истиннымъ Миромъ. Ибо такъ говоритъ о Немъ Апостолъ: яко Той есть миръ нашъ (Ефес. 2, 14). Слово это есть конецъ и начало всего дјлаемаго во время. Ибо обучены мы все дјлать во время, чтобы самимъ для себя преуспјть въ слјдующемъ: пребывая во враждебномъ расположеніи къ сопротивнику, имјть миръ съ Богомъ. Конечно же, если воинствомъ мира назоветъ кто тј добродјтели, съ которыми надлежитъ быть въ пріязни, то не чуждымъ сего даннаго смысла будетъ слово; такъ какъ всякое именованіе и понятіе добродјтели относится къ Господу добродјтелей.
И для чего кому либо длить рјчь о подобномъ сему, когда и сказаннаго достаточно, чтобы открыть смыслъ, заключающійся въ сихъ реченіяхъ? Но поелику Екклесіастъ возбудилъ симъ душу напередъ обученнаго высокими этими уроками, то возводитъ еще въ высшее нјкое состояніе душу, которая слјдуетъ за словомъ, и говоритъ: кое изобиліе творящаго, въ нихъ же самъ трудится? (Еккл. 3, 9) А это тоже, что сказать: какое слјдствіе всјхъ трудовъ человјческихъ, изъ которыхъ ни одного нјть уже болје? Человјкъ воздјлываетъ землю, плаваетъ по морямъ, злостраждетъ въ воинскихъ трудахъ, торгуетъ, терпитъ убытокъ, пріобрјтаетъ выгоду, судится, борется, уходитъ съ поприща побјжденнымъ, получаетъ побјдный приговоръ, признается бјдствующимъ, ублажается, покоится дома, скитается по чужимъ людямъ, терпитъ все иное, что видимъ въ различныхъ житейскихъ занятіяхъ, гдј у каждаго свое дјло. И тратящему жизнь свою на подобныя занятія какое приноситъ преимущество забота объ этомъ? Не вмјстј ли и жизнь прекращается, и все покрывается забвеніемъ? Оставленный тјмъ, чего вожделјвалъ, уходитъ обнаженнымъ, не взявъ съ собою ничего изъ здјшняго, кромј одного сознанія объ этомъ, отъ котораго послј въ таковыхъ занятіяхъ по заблужденію къ проводившему жизнь бываетъ на небо такой какъ бы гласъ: кое изобиліе было тебј отъ многихъ этихъ трудовъ, которыми трудился ты? Гдј великолјпные домы? Гдј погреба съ деньгами? Гдј мјдныя изваянія и восклицанія хвалящихъ? Теперь вотъ огонь, бичи, неподкупный судъ, и непогрјшительное изслјдованіе сдјланнаго въ жизни. Посему кое изобиліе творящаго, въ нихъ же самъ трудится? И послј сего Екклесіастъ говоритъ:
Видјхъ попеченіе, еже даде сыномъ человјческимъ, еже пещися въ себј. Всяческая, яже сотвори, добра во время свое: и вјкъ далъ есть въ сердце ихъ, яко да не обрящетъ человјкъ сотворенія, еже сотвори Богъ отъ начала и даже до конца (Еккл. 3, 10-11). Что сіе значитъ? Позналъ я, говоритъ онъ, отчего естество человјческое озабочено жизнію, поводы къ тому заимствовавъ изъ благодјяній Божіихъ. Богъ все сотворилъ на добро, и причастнымъ существеннаго далъ разсудокъ, отличающій лучшее, познанная которымъ благовременность употребленія каждой вещи доставляетъ употребляющимъ ощущеніе прекраснаго. Поелику же погрјшилъ человјкъ въ правомъ сужденіи о сущемъ, лукавымъ совјтомъ совращенъ у него правильно судящій разсудокъ, то перемјна во времени, что въ каждой вещи было полезнаго, превратила сіе въ испытаніе противоположнаго. Если кто, предложивъ на столј все приготовленное для пиршества, положитъ вмјстј и какіе либо приборы, служащіе къ удобному принятію пищи, какіе приготовляются въ подобныхъ вещахъ любителями искусства, или небольшіе ножи, которыми гости разрјзываютъ себј что либо предложенное, или серебряные остроконечные снаряды, у которыхъ обыкновенная на другой части пустота дјлается для удобнаго черпанія вареныхъ овощей; и потомъ кто либо изъ приглашенныхъ на пиръ, измјнивъ употребленіе положенныхъ на столј вещей, каждою воспользуется не надлежащимъ образомъ, ножемъ зарјжетъ или себя или кого нибудь подлј себя, а остріемъ выколетъ глазъ или у ближняго или свой: то иный скажетъ, что такой-то во зло употребилъ приготовленіе дающаго пиръ. Хотя устроившій пиршество самъ предуготовилъ причину произшедшаго; но въ худомъ лежащаго на столј употребленіи, доведенномъ до сей бјды, виновенъ безразсудно воспользовавшійся положеннымъ. Такъ, говоритъ Екклесіастъ, позналъ и я, что каждая вещь приведена въ бытіе Богомъ для всего наилучшаго, только бы употребленіе каждой вещи было въ свое время, и какъ слјдуетъ; но извращеніе правильнаго сужденія о вещахъ и доброе обратило въ поводъ къ злу. Скажу напримјръ такъ: что пріятнје дјятельности глазъ? Но когда зрјніе дјлается страждущимъ служителемъ въ такихъ дјлахъ, говорится, что сотворенное въ благодјяніе стало причиною золъ. И это не иное что значитъ, а только то, что человјкъ, хорошимъ воспользовавшись худо, употребленіе сдјлалъ страданіемъ. Такъ и все прочее, что дано естеству Богомъ, зависитъ отъ произволенія пользующихся, чтобы содјлаться служащимъ къ благу, или во зло. Посему Екклесіастъ говоритъ: всяческая, яже сотвори, добра во время свое: и вјкъ далъ есть въ сердце ихъ. Вјкъ же, какъ понятіе чего-то протяженнаго, означаетъ все твореніе Божіе въ немъ происшедшее. Посему слово объемлющимъ указуетъ на все объемлемое. Итакъ все, что произошло въ вјкъ, Богъ далъ сердцу человјческому ко благу, чтобы по величію и красотј тварей человјкъ усматривалъ въ нихъ Сотворшаго. Но люди, чјмъ были облагодјтельствованы, отъ того потерпјли вредъ, каждою вещію воспользовавшись, не какъ было должно, и не на пользу. Посему сказано: яко да не обрящетъ человјкъ сотворенія, еже сотвори Богъ съ цјлію служить на пользу во всемъ сотворенномъ отъ начала творенія и даже до совершенія вселенной, тогда какъ въ числј существъ нјтъ ни одного худаго. Ибо и не естественно изъ добраго произойдти чему либо худому. И если добръ Виновникъ всего; то, конечно, добро и все, что имјетъ самостоятельность свою отъ добраго. Потомъ Екклесіастъ говоритъ:
Уразумјхъ, яко нјсть благо въ нихъ, но токмо, еже веселитися, и еже творити благо въ животј своемъ (Еккл. 3, 12). Въ словј семъ кратко повторяется уже сказанное. Ибо, если употребленіе Божіихъ созданій во время опредјляетъ, что хорошо для человјческой жизни; то хорошимъ будетъ одно, постоянное при хорошемъ веселіе, которое раждается отъ добрыхъ дјлъ. Ибо дјланіе заповјдей нынј отличившагося добрыми дјлами веселитъ надеждою; а потомъ, усладивъ благими надеждами, присовокупляетъ свойственное достойнымъ веселіе, когда изрекаетъ Господь сдјлавшимъ доброе: пріидите благословенніи, наслјдуйте уготованное вамъ Царствіе (Матф. 25, 34). И что для тјла — пища и питіе, которыми поддерживается естество, то для души — имјть въ виду добро, и, какъ это есть истинный даръ Божій, возводить взоръ къ Богу. Ибо вотъ то имя, которое объясняется въ сказанномъ въ послјдствіи (Еккл. 7, 2). Читается же сіе такъ:
И всякъ человјкъ, иже ястъ и піетъ, и видитъ благое во всемъ трудј своемъ, сіе даяніе Божіе есть (Еккл. 3, 13). Какъ человјкъ плотскій, говоритъ Екклесіастъ, имјетъ крјпость отъ того, что јстъ и пьетъ: такъ, кто имјетъ въ виду благое (а истинное благо есть тотъ, кто одинъ благъ), имјетъ даяніе Божіе во всемъ трудј своемъ, именно то самое, что всегда имјетъ въ виду благое, при помощи Господа нашего Іисуса Христа. Ему слава и сила во вјки вјковъ! Аминь.
Примјчаніе:
[1] Сей родъ ехиднъ у древнихъ назывался: дипсада.
Печатается по изданію: Творенія святаго Григорія Нисскаго. Часть вторая. — М.: Типографія В. Готье, 1861. — С. 334-358. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводј, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, томъ 38.)